Валентина Васильевна Путилина
Приключения Дук‑ду
Путилина Валентина Васильевна
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДУК‑ДУ
Про Дук‑ду
Жил на свете бельчонок Дук‑ду. Жил он со своей мамой, доброй и умной Бельчихой. Ходил в лесную школу и очень хорошо учился. Особенно любил он рисовать. Один раз он нарисовал на белой берёзовой коре синий колокольчик и красную гвоздику. Получилось весело. Будто только что расцвели эти два цветка. Бельчиха заказала Дятлу рамку из орехового дерева и вставила в неё рисунок. Наступят холода, завянут в лесу цветы, а синий колокольчик и красная гвоздика не завянут. Будут цвести. Только не на лесной поляне, а в беличьем домике. На Дукдушином рисунке.
Очень способный был этот бельчонок. К тому же вежливый и скромный. Все завидовали Бельчихе, говорили, какой у неё сын хороший. А Бельчиха вздыхала в ответ и грустно‑грустно глядела на сына.
Кто хорошо знает беличий язык, сразу догадается, отчего вздыхала Дукдушина мама. По одному имени догадается. Ведь беличье слово «дук‑ду» – это всё равно что «ой, боюсь». Бельчонок всего боялся и твердил, не переставая: «Дук‑ду, дук‑ду! – Ой, боюсь!»
Другие бельчата бегают себе по лесу, кувыркаются, зовут: «Выходи играть с нами, Дук‑ду!» А он и на беличий шаг не отойдёт от мамы.
Просит: «Пойдём вместе к бельчатам, покувыркаемся с ними».
Мама только укоризненно покачает головой. «Что ты говоришь, Дукдуша! Мне ли, взрослой Бельчихе, кувыркаться с бельчатами? Иди без меня».
Бельчонок опустит глазки и тихо скажет: «Не хочется мне идти. Лучше я буду картинки рисовать». И, чтобы не слышать голосов весёлых бельчат, спрячет ушки‑кисточки, зажмурит глазки‑бусинки, а то и мшистым одеяльцем закутается. Бельчата позовут его, позовут и уйдут. Им весело всем вместе. А Дукдуше грустно. Ещё бы! Какое веселье, если всё время бояться.
Однажды Дук‑ду проснулся ночью. Ему показалось, что в их домик забрался кто‑то чужой.
– Мама! Мама! – закричал он. – У нас кто‑то ходит. И шепчется.
– Не бойся, – отозвалась мама. – Это листья с ветром шепчутся. Спи. Свернись клубочком и спи. Не надо бояться.
– А я всё равно боюсь, – всхлипнул Дук‑ду. Да так жалобно, что Бельчиха встревожилась.
Она встала, зажгла фонарик, взяла сына за лапку и пошла с ним осматривать дом. Пусть Дук‑ду сам увидит, что никого там нет. Бельчиха водила Дук‑ду и приговаривала:
– Наш домик новый и красивый. В нашем домике не страшно. Посмотри, как крепко закрыта дверца. Никто не откроет.
Дук‑ду попробовал засов. Правда, никто не откроет. Крепко закрыто.
Они заглянули под диван и под кроватку. Заглянули под стол. Во все углы заглянули. Нет никого.
– А в кладовушке никто не спрятался? – спросил Дук‑ду.
Заглянули в кладовушку. И там никого. Только запасы беличьи: орехи, да грибы, да бочонки с брусничным соком.
Дук‑ду успокоился, лёг спать и спал до тех пор, пока его не разбудила мама.
– Пора тебе в школу собираться, – сказала она. – Сбегай умойся на озеро Синь. А я завтрак приготовлю.
Озеро Синь рядом. Его из беличьего домика видно. Все лесные жители приходят на озеро Синь. Кто воды напьётся, кто мордочку умоет, а кто плещется‑купается целый день. Всегда там весело и шумно.
Дук‑ду спрыгнул на нижнюю ветку, посидел, посмотрел на озеро и вернулся домой.
– Пойдём лучше вместе, мама, – попросил он. – Мне одному не хочется.
– Ах, несчастный мой Дукдуша, – огорчилась мама. – Всё ты боишься. Будь немножко посмелей, прошу тебя.
Дук‑ду опустил голову и прошептал:
– Сам не знаю, что мне делать. Я хочу не бояться. И всё равно боюсь.
Из его глаз закапали слёзки: кап‑кап, кап‑кап, одна за другой. Он их вытирал кончиком рыжего хвоста, а они ещё сильней капали.
– Ну, перестань, перестань, – утешала его мама. – Мы что‑нибудь придумаем.
Она всегда так говорила: «Мы что‑нибудь придумаем».
Дук‑ду всхлипнул и стал собираться в школу. Мама тоже собралась вместе с ним. Они и в школу ходили вместе.
Вдруг по лесу прокатилась барабанная дробь. Это лесной доктор, заяц Ух Ухич обходил лес. На голове у него круглая шапочка из чистой белой берёсты, без единого чёрного пятнышка. На боку берестяная сумка с зелёным крестом.
А что в сумке, знали все. В сумке: деревянный молоточек, докторская трубочка и сладкие пилюли в красивых обёртках. Горьких пилюль доктор и сам не любил.
Ух Ухич заглядывал в каждый лесной домишко и спрашивал:
– Все ли здоровы? Может быть, вас полечить?
– Полечите, Ух Ухич, – охотно соглашались все. И ждали, когда Ух Ухич угостит их сладкой пилюлей.
Настоящее имя Ух Ухича было Длинноух Длинноухович. Только он не любил, чтобы его так называли. «Зовите меня Ух Ухич, – просил он всех. – А то мне скучно делается от своего длинного имени».
Все так и называли его: доктор Ух Ухич.
– Здравствуйте, доктор Ух Ухич! – крикнула сверху из своего домика Бельчиха.
Ух Ухич перестал барабанить и спросил озабоченно:
– Все ли здоровы?
– Дукдуша нездоров, – пожаловалась Бельчиха. – Он у меня всего боится. Как быть?
Доктор ответил кратко:
– Приведите Дук‑ду после обеда в лечебницу. Я его вылечу.
До самого обеда раздавалась в лесу барабанная дробь и слышался голос доктора:
– Все ли здоровы? Вас не полечить?
В лесной лечебнице
Лесная лечебница была на берегу озера Синь. Неподалёку от Дукдушиного дома. Только Дукдушин дом – в дупле дерева, а лесная лечебница там, где растут ивы. У самой воды.
После обеда Бельчиха привела сына в лечебницу. И они стали ждать, пока их позовёт доктор. Потому что раньше их пришёл лечиться Медвежонок. Одной лапой он вытирал слёзы, а другую, расцарапанную, прижимал к себе и не хотел показывать доктору.
– Дай мне свою лапу, – уговаривал Ух Ухич. – Я перевяжу её.
Но Медвежонок поднял лапу вверх, да так высоко, что Ух Ухич не мог до неё дотянуться. Хоть и забрался на самый высокий пенёк.
– Не надо перевязывать, – упрямился Медвежонок. – Мне больно… – и заплакал.
Доктор задумался: «Как же вылечить. Медвежонка, если он не хочет лечиться?»
– Может быть, дать тебе сладкую пилюлю?
– Лучше две или три, – ответил Медвежонок. – А лапу я всё равно не покажу.
Дукдуша тихонько прошептал маме:
– Посмотри, он такой большой и плачет. И доктора не слушается.
Медвежонок взглянул на Дук‑ду, совсем крохотного рядом с ним, и застеснялся.
– Я пошутил, – сказал он толстым голосом. – Я не плачу. Я смеюсь.
И он засмеялся по‑медвежьи: очень громко, на весь лес.
Доктор быстро перевязал ему лапу и тут же угостил Медвежонка сладкой пилюлей. Тот сразу почувствовал себя здоровым. Сказал спасибо и пригласил доктора в гости. Как велела мама, большая Медведица. Пить липовый чай с мёдом.
– Теперь твоя очередь. Иди сюда, – позвал доктор бельчонка.
Он внимательно осмотрел Дук‑ду. Потом достал из сумки докторскую трубочку и послушал. Но никаких болезней не нашёл.
– Гм… гм… – бормотал он. – Странно и непонятно всё. У этого бельчонка, кажется, нет сердца.
Он нацепил очки и стал выстукивать Дук‑ду молоточком. Не отзовётся ли сердце на стук?
– Ух, нашёл! – обрадовался доктор. – Тут его сердце. В левой лапке. Я так и подозревал.
– Скажите, доктор Ух Ухич, – встревожилась мама, – это очень опасно, когда сердце в левой лапке?
Доктор полистал учёные книжки, подумал и ответил:
– Не очень. Но, по правде сказать, лучше, когда оно на месте. По себе знаю, – добавил он и весело подмигнул Дукдуше. – У меня, брат, когда‑то в молодости у самого сердце выскакивало от страха, – признался Ух Ухич. – А теперь больше не выскакивает. Потому что я одно целебное слово знаю.
Бельчиха тяжело вздохнула. Как же помочь Дукдуше?
– Не вздыхайте, – попросил доктор. – Я знаю, как вылечить Дук‑ду. Слушай меня, – обратился он к бельчонку. – Я сейчас начну тебя пугать, а ты говори: «Не боюсь! И всё тут!» Как скажешь: «Не боюсь! И всё тут!» – так и вправду перестанешь бояться. Потому что это слово целебное. Зажмурься! – приказал доктор. – Я тебя буду страшно пугать, а ты не пугайся.
Дук‑ду зажмурился, потом приоткрыл глазки‑бусинки, заморгал и снова зажмурился. В это время доктор незаметно подкрался к нему и над самым ухом забарабанил.
– Ой, мамочка, ой! – взвизгнул Дук‑ду. – Боюсь.
Он ухватился лапками за маму, уткнулся в её мягкую, пушистую шёрстку и не поднимал головы.
Пришлось отказаться от такого замечательного лечения.
А огорчённой маме доктор сказал:
– Не отчаивайтесь. Дук‑ду обязательно когда‑нибудь скажет: «Не боюсь!» Надо только подождать. А пока пусть он делает утреннюю гимнастику. Под пение птиц. И по росе пусть бегает. Это укрепляет и закаляет. До свиданья!
Он снова подмигнул Дукдуше и похлопал длинными ушами.
Дукдуша в школе
На следующее утро Бельчиха велела сыну бегать по росе.
– Боюсь! Ой, боюсь! – захныкал он.
Пришлось ей вместе с ним бегать. Потом они вместе сделали утреннюю гимнастику и пошли в Школу Маленьких бельчат. Дук‑ду – учиться, а мама – чтобы он не боялся.
Она села за берёзовый пенёк, который у бельчат был вместо парты, и занялась любимой работой. Нанизывала бусы из шляпок прошлогодних желудей. А Дук‑ду рисовал. Ведь он учился не просто в лесной школе, а в художественной. У знаменитой художницы Рыжей Цапли.
Художница Цапля любила рассказывать бельчатам про цветы и про цвета.
– Смотрите, бельчата, и слушайте, – говорила она. – Я вам расскажу сегодня, какие бывают цвета. На свете бывает красный цвет.
Дук‑ду обернулся к маме и прошептал:
– Я знаю. Красный цвет – это когда цветёт гвоздика. Правда?
Цапля услышала и сказала:
– Правильно. Красный цвет – это цветок гвоздики.
И она нарисовала красную гвоздику.
– На свете бывает жёлтый цвет, – продолжала рассказывать Цапля.
– Это одуванчик, – опять быстро прошептал Дук‑ду маме.
Все посмотрели на него, а он смутился и больше не говорил ни слова.
– А ещё бывает чёрный цвет, – сказала Цапля. – Вот как мои полоски.
Она показала чёрные полоски, которые были у неё на голове.
– Когда‑нибудь, – пообещала Рыжая Цапля, – я позову в гости свою родственницу, Белую Цаплю. И вы увидите настоящий снежно‑белый цвет.
Рыжая Цапля гордилась своей снежно‑белой родственницей. Ей хотелось, чтобы и маленькие лесные художники полюбовались красивой птицей.
Бельчата стали рисовать цветные картинки. Вместо красок у них были разноцветные чернила, а вместо кисточек – сосновые хвоинки. Цапля переходила от пенька к пеньку и смотрела, как рисуют её ученики. Они очень старались. И от усердия облизывали кончики хвоинок.
– Бельчата, перестаньте облизывать хвоинки, – сделала им замечание Цапля. – Так вам чернил не хватит.
– Не будем больше, – пообещали бельчата.
Вдруг в соседней музыкальной школе начался урок соловьиного пения. Соловей учил петь птиц по‑соловьиному. Он объяснял им, как раскрывать клюв. И как держать голову. И на какой ветке лучше садиться, когда поёшь.
Птицы старательно учились у Соловья, но так и не научились петь по‑соловьиному. Каждый пел по‑своему.
Маленькие бельчата заслушались в своей школе Соловья и перестали рисовать. А Дук‑ду нечаянно съел свои чернильницы. Он и сам не заметил, как съел. Зато художница Цапля заметила и послала его за новыми. Пришлось Бельчихе отложить шляпки прошлогодних желудей и идти вместе с Дук‑ду.
Тот, кто не бывал в Школе маленьких бельчат, удивится и испугается. «Как это можно, – подумает он, – есть чернильницы? Ведь это невкусно!» Ну, а если кому приходилось там бывать, не удивится. Он и сам, как Дук‑ду, с удовольствием проглотил бы целую сотню чернильниц. Потому что они не стеклянные и не деревянные, а ягодные. Любая ягода для бельчат – чернильница. А в ней – вкусные разноцветные чернила: красные, синие, жёлтые. Чернильницы‑малинницы, чернильницы‑клубничницы, и земляничницы, и черничницы, и ежевичницы. Сколько ягод в лесу, столько и чернильниц.
Дук‑ду набрал земляники, потом черники и вернулся в школу. Он обмакнул хвоинку сначала в земляничницу, потом в черничницу и раскрасил нарисованный цветок. Получился лиловый колокольчик. Тут и урок кончился.
– Бельчата, съешьте свои чернильницы, – разрешила Цапля, – и отправляйтесь домой. Только будьте осторожны. Чтобы Куница вас не подкараулила.
Бельчата съели чернильницы. Не оставлять же их муравьям на закуску? Сложили хвоинки, почистили мордочки и хвостики и помчались домой. Они весело прыгали по веткам, перелетали с дерева на дерево. Дук‑ду не отставал от них. Рядом с ним была мама. Она тоже развеселилась. Даже подзадорила бельчат:
– Ну‑ка, кто прыгнет выше?
И сама подпрыгнула так высоко, что все бельчата завизжали от восторга. А Бельчиха сконфузилась. Скорей забралась на высокое дерево, посмотрела по сторонам: не видал ли её кто‑нибудь из взрослых белок? Взрослых белок она не заметила. Зато внизу, на открытой поляне, она увидела Куницу.
– Эй, бельчата, – закричала сверху Бельчиха, – перестаньте шуметь! И не очень веселитесь. Лучше разбегайтесь по домам. Куница близко.
Бельчата сразу притихли и помчались, полетели к своим домам. Дук‑ду с мамой тоже не стали дожидаться, когда их заметит Куница. Распушили хвосты и подрулили к самому дому. Там и опустились.
Дукдуша в беде
Однажды Бельчиха ушла в дальний лес. А Дук‑душу оставила дома. Делать уроки. Вдруг что‑то зашумело и завыло: y‑y, у‑у, у‑у!
Дукдуше стало страшно. Он спрятался в уголок. Потом ему захотелось посмотреть, что там шумит и воет. Он выглянул наружу и не узнал леса. Берёзы и дубы, ясени и клёны – все деревья гнулись до самой земли, вздыхали и скрипели. Вдруг что‑то сверкнуло и раздался ужасающий грохот.
– Ой! – вскрикнул Дук‑ду. – Ой! Ой! – твердил он. – Что же это такое?
А это сверкала молния. То вспыхнет, то погаснет.
Дукдуша зажмурился, а когда открыл глаза, увидел страшное: прямо на него падало дерево. Дук‑ду захлопнул дверцу, и в это время раздался громкий треск. Всё стало падать: и сам Дук‑ду, и кладовушка с орехами, и дерево с Дукдушиным домиком.
Дук‑ду перевернулся раз, перевернулся другой. И уже не знал, где верх, где низ. А когда стало тихо, подобрался к дверце и толкнул её. Но она не открылась, как открывалась обычно. Она захлопнулась так плотно, будто её и совсем не было.
– Как же я теперь выйду отсюда? – испугался Дук‑ду. – И мама меня не найдёт. Не выручит. Она же не знает, где я теперь.
– Дукдуша, сыночек, – услышал он издалека мамин голос, – где ты?
– Я здесь, здесь! – закричал он. – Открой дверь. Я не могу сам.
Но Бельчиха тоже не смогла открыть дверцу, хотя и очень старалась.
Прибежали на помощь белки. Они толкали дверцу, кто лапками, кто хвостиком. Но дверь не поддавалась.
– Надо позвать большую Медведицу, – сказала одна белка. – Или Медвежонка. Они справятся.
– Нет, – возразила другая белка, – лучше пойти к доктору Ух Ухичу. Он созовёт зверей на помощь. Его послушаются все.
– Правда, правда, – обрадовались белки. – Надо идти к доктору Ух Ухичу.
И все пошли. А Бельчиха осталась около сына.
– Не бойся, Дукдуша, я здесь, – ободряла она его. И просила: – Поешь чего‑нибудь. Ты, наверное, проголодался.
Но Дук‑ду не хотел есть. Ему хотелось скорей на волю. И он принялся сам колотить лапками в дверцу. Может быть, она откроется.
И тут случилась новая беда. Приехали в лес люди. Приехали они на машине. Стали пилить сухие деревья. А как увидели сваленное дерево, обрадовались, бросили его в кузов и поехали домой.
– Дукдуша, Дук‑ду! – закричала вслед Бельчиха. – Куда же ты, сыночек?
Но Дук‑ду не услышал маминого голоса. Да и разве знал он, куда его везут?
Машина исчезла. А Бельчиха остановилась посреди дороги, сцепила лапки на груди и всё смотрела вслед исчезнувшему Дукдуше.
Дукдуша‑путешественник
Неуютно стало в беличьем домике. Ненадёжно. Он то подпрыгивал вверх, когда машина подпрыгивала на ухабах, то скатывался вбок. И на Дук‑ду сыпались орехи, налетали бочонки с брусничным соком, падали еловые и сосновые шишки.
Всё, что было в домике, падало на бедного Дук‑ду. Всё звенело и грохотало.
Страшно.
Не видно ни неба, ни солнца. Одна темнота кругом. А в темноте – несчастный заплаканный бельчонок.
«Ой, а как же там мама? – подумал вдруг Дук‑ду. – Она осталась одна и плачет обо мне. Бедная моя мама»…
И как только Дук‑ду подумал о маме и стал жалеть её, он забыл про свой собственный страх.
– Бедная моя мама, – повторял Дук‑ду. – Она, наверное, думает: «Пропал Дукдуша». А я живой. И хвостик мой цел. И ушки. И глазки. Всё цело. А мама не знает и горюет обо мне. Как мне её жалко, – вздохнул Дук‑ду.
И он ни о чём больше не думал, а только о маме: «Моя мама самая хорошая, самая пушистая, самая рыженькая. Ни у кого нет такой доброй и красивой мамы. Хочу скорей к ней, чтобы она обрадовалась и не беспокоилась».
В это время машина остановилась около дома с садом. Люди громко заговорили, засмеялись и стали сбрасывать деревья наземь. Сбросили они и дерево с Дукдушиным домиком. Дверца распахнулась сама, и Дук‑ду увидел кусочек неба.
«Куда это мы приехали? – подумал Дук‑ду. – Надо посмотреть».
Он приподнялся, хотел выглянуть наружу и отпрянул от дверцы.
«Люди! Кругом люди! Нет, останусь я лучше здесь. Орехи у меня есть и грибы, попить тоже найдётся. Закрою дверцу и буду здесь жить. Ой, а мама? Она же беспокоится. Все белки беспокоятся. И доктор Ух Ухич».
Дук‑ду вспомнил, как лечил его доктор Ух Ухич. И его целебное слово вспомнил.
– Я не боюсь, – робко произнёс Дук‑ду, будто спрашивая самого себя, боится он или нет.
Для храбрости он повёл ушками‑кисточками, как обычно хлопал своими длинными ушами доктор Ух Ухич. Дук‑ду переступил порог и повторил смелее:
– Я не боюсь! – Остановился, оглянулся и подумал: «Это я так сказал? Или не я? Может быть, мне послышалось? Скажу‑ка я снова».
– Не боюсь! И всё тут!
Получилось, как велел сказать доктор Ух Ухич.
– Не боюсь! Не боюсь! – радостно запел Дук‑ду, подул на ушибленную лапку и прыгнул на дерево. Оттуда на чердак дома. Из открытого чердачного окна он увидел за садом дальний лес.
Дук‑ду распушил хвост и полетел по саду. С яблони на грушу, с груши на ореховое дерево, а потом на ольху. Всё ближе, ближе к лесу. Летел и подруливал, как учила его мама Бельчиха. Будто маленький самолётик летит. Только дышит и смеётся этот бесстрашный самолётик. И поёт песенку. А слова у песенки чудесные:
«Не боюсь! Не боюсь! Не боюсь!»
Дукдуша‑парашютист
Вот и выбрался Дук‑ду в дальний лес. А там ему всё знакомо. Не зря его учила мама находить дорогу по всяким приметинкам. Он знал теперь, что ему делать. Надо забраться на самое высокое дерево и посмотреть оттуда. Не видать ли поблизости озера Синь. Там рядом живут белки. Там мама.
Летит Дук‑ду, перебирается с дерева на дерево. Ищет самое высокое. И не перестаёт петь. Даже забыл об осторожности. А белки и маленькие бельчата всегда должны быть осторожными. Потому что подстерегает их в лесу злая хищная Куница. Забыл об этом Дук‑ду. И не заметил, что следом крадётся Куница. Беда какая! Хоть бы выручил кто весёлого Дук‑ду. Предупредил бы его.
И вдруг послышался стук. Будто кто колотит по дереву молоточком. По дереву и правда колотили. Только не молоточком. Это Дятел стучал носом, чтобы предупредить бельчонка.
– Дук‑ду! – выстукивал он. – Спасайся, Дук‑ду! От Куницы спасайся. Поторопись!
Дук‑ду подпрыгнул и полетел с дерева на дерево так быстро, как ему ещё никогда не приходилось летать. Вверх‑вниз! Прыг‑кувырк! Хвостом подруливает. А Куница следом. Прыгнул Дук‑ду на тонкую берёзку, перевёл дух. Куница веткой выше прыгнула. Не выдержало тонкое деревце, тяжело, до земли склонилось. Чуть не схватила тут хищница Дукдушу. Из‑под самых лап вывернулся. С размаху на высокий дуб прыгнул. Добрался до верхушки. Сидит, раскачивается. А Куница на нижней ветке пристроилась, отдыхает. Ждёт, пока бельчонок сам к ней спустится. Деваться ему некуда. От земли высоко и до соседнего дерева не близко.
– Что же мне делать? Что только мне делать? – спрашивал себя Дук‑ду. А кого ещё спросишь?
Посмотрел Дук‑ду кругом и увидел впереди синее‑синее озеро Синь. Теперь он знает дорогу домой. Скорей туда.
– Не боюсь! И всё тут! – крикнул Дук‑ду для храбрости и кувырк вниз головой. Будто пловец с высокого берега.
– Ух ты! – испугалась Куница. – Разбился, наверное! – и прыгнула следом за ним.
Глупая Куница. Подумала, что Дук‑ду разбился. А он хоть и мал был, да помнил, чему его учила мама. Она учила его прыгать с высоких деревьев так, чтобы не разбиваться.
Дук‑ду на лету распустил хвост и приземлился, как настоящий парашютист. Не успела Куница опомниться от испуга и удивления, а Дук‑ду был уже далеко.
Дукдуша‑пловец
Добежал Дук‑ду до озера и остановился. Широко озеро Синь. Не перепрыгнешь его, не перелетишь. На том берегу мама. На том берегу доктор Ух Ухич и Школа маленьких бельчат. А Дук‑ду на этом берегу. Свернулся калачиком, не дышит. Как от Куницы спастись?
«Надо что‑то придумать», – решил Дук‑ду. И обеими лапками взялся за голову, чтобы лучше думалось. Но про Куницу не забывал. Прислушивался, не подкрадывается ли она к нему. Нет, не видно её пока, не слышно.
– Знаю, что мне делать! – сказал Дук‑ду. Он отыскал кусок берёзовой коры, подтащил к берегу и спустил на воду. Вот и лодка готова. Можно плыть, да страшно…
– А я не боюсь! И всё тут! – крикнул Дук‑ду. Прыгнул в лодку и поплыл. А чтобы не замочить хвост, поднял его повыше над водой.
И сразу лодка пошла быстрее.
Мигом Дук‑ду причалил к другому берегу. И вовремя. Куница подбежала к озеру. Увидела бельчонка на другом берегу, прыгнула за ним. Потом опомнилась, вернулась на берег.
Дук‑ду помахал ей лапкой, крикнул:
– Прощай, Куница! Меня мама ждёт! – и весело рассмеялся.
Возвращение Дук‑ду
Тем временем Бельчиха очень горевала о сыне и плакала от горя.
– Бедный мой Дукдуша, – приговаривала она. – Где ты, сынок? Жив ли ты?
Вокруг собрались белки, утешали её и причитали сами:
– Бедный наш Дукдуша. Такой он был хороший. Такой славный. Жалко нам его. Жалко. – Они громко всхлипывали и вытирали слёзы хвостами.
– Жалко Дукдушу, жалко, – слышалось кругом.
– А вот и я! Здравствуйте! – раздался вдруг весёлый голос.
– Ой, это же наш Дукдуша! – обрадовались белки. – Дук‑ду нашёлся!
– Сыночек мой! – воскликнула счастливая Бельчиха. – Я так за тебя волновалась!
– А я за тебя, – сказал Дук‑ду и прижался к маме. Самой доброй, самой пушистой, самой рыженькой на свете.
Все окружили Дук‑ду, стали расспрашивать, где он был, что видел.
Ведь ещё никому из белок не доводилось ездить на машине. И никто из них никогда не бывал там, где живут люди.
– Расскажи нам всё, всё! – просили белки.
И Дук‑ду начал рассказывать. Он рассказал, как страшно ему было ехать на машине. Как всё грохотало, звенело и падало на него.
А когда Дук‑ду рассказал про Куницу и про то, как он спасался от неё, белки от страха за Дук‑ду закрывали глаза лапками и вскрикивали:
– Ой, ой! Чуть‑чуть его не схватила Куница!
Дук‑ду, слыша, как пугаются белки, даже улыбнулся. Сейчас путешествие уже не казалось ему таким страшным. Ведь он так много увидел!
Дук‑ду рассказывал и рассказывал, пока мама не всполошилась. Надо поесть Дукдуше, ведь он голодный. Она дала ему большую еловую шишку и горсточку сухих грибов. Но поесть Дукдуше не удалось.
На поляне появился Дятел, который тоже стал расспрашивать Дук‑ду, где он был и что видел. Дятел сказал:
– Я знаю, ты побывал у людей. Ты многое увидел. Ответь мне на такой вопрос: в каких деревьях люди долбят свои дома? И как располагают их: лицом к солнцу или не к солнцу? Нам, дятлам‑строителям, очень интересно это знать.
Дук‑ду сразу отложил еловую шишку и сухие грибы и объяснил Дятлу, что люди не умеют долбить себе дома в деревьях. Они их ставят прямо на земле. Сверху над домом они строят чердак. Там хорошо, сухо. Можно орехи там складывать и грибы. И лес оттуда виден. Непонятно, отчего только люди не живут на чердаках?
Дук‑ду немного подумал, потом воскликнул:
– Догадался, почему они не живут на чердаках! Потому что они не умеют высоко прыгать, как мы. И карабкаться по стенкам не умеют. Вот и живут на земле.
Все слушали и восхищались Дукдушей.
– Какой наблюдательный бельчонок! – не удержался от похвалы Дятел. – Просто поразительно!
– К тому же он храбрый. Ну, просто храбрейший во всём ближнем и дальнем лесу, – вторили ему белки. И в один голос назвали Дук‑ду Великим Путешественником.
Проголодавшийся Дук‑ду схватился лапками за голову.
– Ой, мамочка, ой! – прошептал он. – У меня голова закружилась.
– Перестаньте хвалить Дукдушу, – попросила умная Бельчиха гостей. – У него голова кружится от ваших похвал. Это опасно очень.
Но Бельчиха зря волновалась. Не от похвал закружилась голова у Дук‑ду. Просто ему очень хотелось есть. И когда он сгрыз шишку и поел грибов, ему сразу стало хорошо.
Белки тоже развеселились. Они грызли орехи, пили брусничный сок и снова слушали Дук‑ду. Он рассказывал, будто не про себя, а про другого, незнакомого трусливого бельчонка, который перестал бояться.
– Хорошо не бояться! – признался Дук‑ду.
– Замечательно! – поддакивали ему белки хором. И на всякий случай осторожно оглядывались: не затаилась ли где в кустах злая Куница. И, не увидев её, ещё радостней заговорили: – Да, да! Хорошо не бояться!
– По себе это знаю, – сказал доктор Ух Ухич, который только что пришёл навестить Дук‑ду.
Все почтительно расступились. Пропустили вперёд любимого доктора. А бельчата подкатили к нему самый удобный пенёк. Ух Ухич сел, достал из берестяной сумки свою докторскую трубочку и подозвал Дук‑ду.
– Ой, боюсь, – зашептал Дук‑ду. – Нет, ой, не боюсь!
И спрятался за маму. Он подумал, что доктор сейчас забарабанит в барабан. А Дук‑ду просто не выносил, когда барабанили над самым его ухом.
– Не прячься за маму! – строго сказал Ух Ухич. – Подойди ко мне.
Дук‑ду с опаской подошёл к доктору и зажмурился. И хотя он сильно волновался, доктор Ух Ухич остался им доволен.
– Молодец! – похвалил он Дук‑ду. – Вот теперь твоё сердце на месте. Там, где ему полагается быть. А не в левой передней лапке.
И доктор пригласил белок послушать, как хорошо бьётся Дукдушино сердце. Оно билось сильно, радостно: тук‑тук, тук‑тук, тук‑тук. Будто выговаривало: «Не боюсь! И всё тут!»
– Постарайся, – сказал доктор Ух Ухич Дукдуше, – чтобы твоё сердце всегда оставалось на месте. И не выскакивало больше в левую лапку. Постараешься? – И он подмигнул ему на этот раз так смешно, будто он сам был каким‑нибудь маленьким озорником бельчонком, а не знаменитым лесным доктором Ух Ухичем.
– Постараюсь! Постараюсь, – пообещал Дук‑ду. – Я теперь всё время стараюсь.
И он убежал со своими друзьями бельчатами. Ведь он был обыкновенным маленьким бельчонком и прославился нечаянно. Больше всего ему хотелось прыгать и рисовать одуванчики. И совсем не хотелось рассказывать одну и ту же историю о том, где он был и что видел.
Дук‑ду и его друзья
Дук‑ду проснулся и вспомнил, что они с мамой живут теперь в новом домике. В новом домике было так же уютно, как и в старом. Постелька мягкая, мшистая. Одеяльце тёплое. Кладовушка полна грибов и орехов. Никуда не хотелось Дукдуше выходить из такого хорошенького дома.
Но мама сказала так, как она говорила обычно до Дукдушиного путешествия:
– Пора тебе в школу собираться, сынок. Сбегай умойся свежей водой. Да гимнастику не забудь сделать. А я завтрак приготовлю.
Дукдуша распахнул дверцу домика, крикнул что‑то радостное и скатился по дереву прямо к озеру Синь. Он вернулся умытый, весёлый и стал собираться в школу.
Мама ему сказала:
– Все бельчата ходят одни, без своих мам. Ты тоже иди один.
– Ой, – всполошился Дук‑ду, – как же без тебя? Боюсь.
Сказал и даже лапкой закрылся. Стыдно стало. Ведь он совсем уже не боялся. Просто ему не хотелось расставаться с мамой. Бельчиха укоризненно посмотрела на сына и переспросила, будто не расслышав:
– Что ты сказал, Дукдуша?
– Я сказал: «Ой, не боюсь!» – А сам хитренько посмотрел на маму, шмыгнул носом и ждёт, что ему мама ответит.
– Зачем же ты ойкаешь, если не боишься? – пристыдила его мама. И покачала головой.
– Я сказал: «Ой, не я боюсь!» Нет, – поправился он, – знаешь, что я сказал? Я сказал: «Ой, боюсь!» Нет, нет, – совсем запутался он, – скажи сама, что я сказал.
Бельчиха улыбнулась.
– Ты сказал «не боюсь». Так?
– Так, конечно, так, – согласился бельчонок и побежал в Школу маленьких бельчат. В школе все обрадовались ему.
– Дук‑ду пришёл! Один, без мамы! – закричали бельчата. – Как мы тебе рады, Дук‑ду.
И от большой радости съели свои чернильницы. Пришлось художнице Цапле прекратить уроки, всё равно нечем было рисовать. И ученики вместе с учительницей пошли на ягодную поляну за новыми чернильницами. Они пели и кувыркались.
А когда проходили мимо музыкальной школы, дежурная Синица сердито спросила:
– Куда вы идёте? И почему вы не на уроках?
– Мы идём на ягодную поляну, – ответили бельчата, – потому что от радости съели свои чернильницы.
Конечно, Сороке сразу захотелось узнать, что за радость у бельчат. А когда узнала, заволновалась и всё повторяла:
– Вот как! Вот! Дукдуша нашёлся. Радость‑то какая!
И дежурная Синица раньше времени дала звонок. Птицы вылетели из класса. Сорока‑непоседа зашумела, затрещала, скомандовала:
– Бельчата! Напишите новость про Дук‑ду на кусочке берёзовой коры. Я разнесу её по лесу. Пусть узнают все, что вернулся Дук‑ду.
Один бельчонок‑отличник написал без ошибок важную новость. А Сорока до поздней ночи носила её на хвосте. До тех пор, пока светлячки не заявили все сразу:
– Мы устали зажигать наши фонарики. И хотим спать.
Сказали так и ушли спать. А без их фонариков ночью ничего не прочитаешь. Даже самую интересную лесную газету. Это только Сова с Филином умеют читать по ночам. Но и они уже наизусть выучили новость про Дук‑ду. Пришлось Сороке возвращаться домой. Рассвета ждать.
Храбрый Дук‑ду
Звери и птицы собрались на концерт в честь Дук‑ду. Под старым дубом, на берегу озера Синь. Кто прикатил брёвнышко и сидел на нём. Кто примостился на ветке. А кто прямо на траве. Всем хватило места.
– Слушайте! Слушайте! – выкрикнула Сорока. Она всюду успевала: и новости по лесу разносить, и выступления на концерте объявлять. – Слушайте! Начинается лесной концерт в честь Дук‑ду, Великого Путешественника.
На сцену вышли кузнечики в серых концертных костюмах. Дирижёр – большой Зелёный Кузнечик – взмахнул лапкой, и музыканты заиграли на скрипках «Марш весёлых кузнечиков». Зрители долго им аплодировали, махали крыльями, стучали клювами. Одобряли игру.
– Музыканты, сыграйте ещё что‑нибудь весёлое, – попросили зрители.
Музыканты‑кузнечики не важничали. Соглашались играть всё, что умели. А «Марш весёлых бельчат» и «Танец медвежонка» сыграли даже по два раза.
– Теперь, – объявила Сорока, – выступают певчие птицы!
На нижней ветке старого дуба появилась взъерошенная Малиновка. Она запела медленно и торжественно. Малиновка – птица строгая: любит торжественные песни. Ей похлопали. Похлопали также Мельничку и Вертишейке. А вот Пересмешника совсем не хотели отпускать. Очень он всех смешил. Пел на разные голоса. Любого мог передразнить и осмеять.
– Выступают лягушата! – объявила Сорока новое выступление.
Лягушата спели частушки в честь Дук‑ду. И под весёлые возгласы зрителей ускакали к себе в озеро. Потом все танцевали: и артисты, и зрители. И никто не заметил, что рядом в кустах ивняка притаилась Куница. Один Дук‑ду заметил. Прицелился шишкой и попал ей прямо в лоб.
– Ой! Ужас какой‑то! – завопила Куница. – Ужас! Ужас!
И кувырком скатилась в озеро Синь. Хорошо, с края неглубоко. Чуть живая, выбралась она из воды и припустилась бежать со всех лап. И даже не со всех, а с трёх. Потому что четвёртой держалась за ушибленный лоб. Вернулась Куница домой мокрая, с большущей шишкой. Не с еловой, конечно, и не с сосновой, а с той, что набил ей Дук‑ду.
Никому не сказал Дук‑ду про Куницу. «Пусть лучше все веселятся, – решил он. – А про Куницу пусть совсем не думают».
Все и веселились, пока Солнышко не уложило спать свой последний солнечный луч. Далеко‑далеко, за дальним лесом. Где даже Дук‑ду, Великий Путешественник, не бывал. Тут звери и птицы спохватились: домой пора. Распрощались с Бельчихой и её сыном и разошлись с весёлыми разговорами. Навстречу им вышли светлячки с фонариками. И долго светили всем, чтобы случайно кто не заблудился в лесу. Только к утру погасили они свои фонарики. И уснули. До следующего ночного дежурства.
* * *
Вот и всё про бельчонка Дук‑ду. Но разве можно его теперь так называть? Ведь «дук‑ду» по‑беличьи значит «ой, боюсь». А Дукдуша больше уже не боялся. Он ещё и сам испугал до смерти злую Куницу. Собирались назвать бельчонка «Не боюсь». Да не назвали. Потому что никто до сих пор не знает, как это будет по‑беличьи.
