Но на следующий день, 23 мая, на совещании в Кремле Сталин долго не соглашался на предложение командующего 1-м Белорусским фронтом.
"Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложения Ставки, - вспоминал маршал. - После каждого такого "продумывания" приходилось с новой силой отстаивать свое решение. Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, как мы его представили" [39].
Начавшееся 24 июня наступление войск Рокоссовского было успешным. За пять дней боев, прорвав оборону врага на двухсоткилометровом фронте, они окружили и уничтожили бобруйскую группировку и продвинулись в глубину на сто с лишним километров. Темп наступления составлял 22 километра в сутки! Так настойчивость Константина Константиновича перед лицом Верховного дала свои плоды. И оценена была по достоинству: 29 июня 1944 г. Рокоссовский стал Маршалом Советского Союза.
Известный британский историк Б. Лиддел Гарт сумел, сравнивая успехи фронта Рокоссовского и достижения союзников, незадолго до этого высадившихся в Нормандии, зримо показать принципиальную разницу между ними. "Совершив прорыв линии фронта непосредственно севернее Пинских болот, войска Рокоссовского продолжали развивать наступление со средней скоростью 32 км в сутки... Удары русских привели к общему краху системы германской обороны". Союзные же войска на западном фланге нормандского плацдарма под командованием генерала О. Брэдли за три недели боев (заметим в скобках: против куда менее грозного противника) продвинулись, как подсчитал Лиддел Гарт, всего на 8-13 км [40].
Одним из самых драматичных в полководческой судьбе Рокоссовского событий стали боевые действия 1-го Белорусского фронта на варшавском направлении. После Белоруссии перед войсками лежала Польша. А ведь это была для него родная земля.
Все советские энциклопедии указывали, что он - русский, и место его рождения - Великие Луки. В содержавшемся же в следственном деле личном листке по учету кадров приводились подлинные сведения: место рождения - Варшава, национальность - поляк. И вот он, варшавский каменотес, добровольно вступивший рядовым в полк каргопольских драгун и вместе с ним вынужденный уйти из Польши под напором германских войск, вернулся сюда спустя тридцать лет во главе войск фронта для освобождения своей родины от фашистского ига.
В сентябре 1944 г., пройдя за 40 дней напряженных боев 700 километров, форсировав несколько рек, войска 1-го Белорусского фронта вышли к Висле. На ее западном берегу были захвачены три плацдарма, а на правом взята Прага - предместье Варшавы. Однако дальше наступление застопорилось; в окружение попал один из танковых корпусов. В это время в польской столице, начиная с 1 августа, разгоралось антифашистское восстание. Но продвижение советских войск в этот момент затормозилось, они не смогли прийти на помощь восставшим варшавянам. Причины этого - предмет многолетних споров военных историков.
Сам Рокоссовский объяснял сложившуюся ситуацию так:
"Я в бинокль рассматривал город своей юности, где продолжал жить единственный родной мне человек - сестра. Но видел одни развалины. Войска были измотаны, понесли, конечно, немалые потери. Необходимо было получить пополнение, подвезти большое количество боеприпасов, создать резервы. Без этого ни о каком наступлении через Вислу не могло быть и речи. Но мы помогали восставшим всем, чем могли: с самолетов сбрасывали им так необходимые нам самим продовольствие, медикаменты, боеприпасы. За две недели было сделано пять тысяч вылетов. Высадили через Вислу крупный десант, но он успеха не имел и, понеся значительные потери, отошел на восточный берег" [41].
По признанию маршала, ни от руководителя восстания главнокомандующего Армии Крайовой Т. Бур-Коморовского, ни от польского эмигрантского правительства никакой информации о готовящемся восстании не поступало. И в дальнейшем с их стороны не было попыток связаться с советским командованием и скоординировать совместные действия. Когда же Рокоссовский послал к Бур-Коморовскому для связи двух офицеров-парашютистов, он не пожелал их принять. На обратном пути офицеры погибли. Не пытался он связаться и с нашим десантом. 2 октября гитлеровцы подавили восстание. Погибли 200 тысяч поляков, Варшава была полностью разрушена.
С аналогичных позиций выступала и отечественная историография, в ней вся ответственность за поражение восстания возлагалась на эмигрантское правительство в Лондоне и руководство Армии Крайовой и Варшаве, которое заранее не уведомило советское военное командование о выступлении, а позднее уклонялось от установления связи со штабом 1-го Белорусского фронта [42].
Такие оценки до конца 80-х годов прошлого столетия разделяли и польские историки. Больше того, откликаясь на публикацию в 1981 г. воспоминаний генерала 3. Берлинга, в которых неудачу 1-й польской армии в форсировании Вислы он возлагал среди прочих и на Рокоссовского, проф. Т. Савицкий специально оговаривался, что такие обвинения не имеют документальной основы. Да и в целом, замечал польский автор, "шанс на спасение восставших варшавян существовал только в случае лобового удара Красной Армии. Но его нанести не удалось, поскольку противник оказался слишком силен" [43].
Правда, ряд западных, а в последние два десятилетия и польских историков стали открыто обвинять СССР в том, что он злонамеренно не захотел оказать помощь восставшим [44]. Главную причину они видели в политиканстве советского вождя. Так, американский историк Р. Вофф считал циничным поведение Сталина, который "обещал снятие войсками Рокоссовского осады, высмеивая при этом «кучку преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру » " (цитата из послания главы Советского правительства У. Черчиллю и Ф. Рузвельту от 22 августа 1944 г. - Ю.Р.) [45].
Введенные в последние годы в научный оборот документы позволяют выработать более объемный взгляд на эту сложную научную и моральную проблему. Сталин, бесспорно, вел свою партию в сложных международных играх вокруг Польши и ее будущего. Он одновременно то делал противоречивые заявления о согласии оказывать помощь восставшим, то отказывал союзникам в их просьбе предоставить советские аэродромы для посадки американских и британских самолетов, совершавших полеты на Варшаву.
Однако правда и то, что советские соединения, в самом деле, были изнурены предшествующими боями. За август 1944 г. потери 1-го Белорусского фронта составили почти 115 тыс. чел., из них 23 483 убитыми. На направлении действий 2-й танковой армии генерала А.И. Радзиевского была дана неверная оценка сил противника, в результате армия понесла значительные потери, и ее прорыв в Прагу стал невозможен. Потерпели неудачу и попытки частей 1-й армии Войска Польского форсировать Вислу, чтобы захватить плацдармы непосредственно в Варшаве и установить боевой контакт с повстанцами [46].
Все это происходило на глазах Рокоссовского и, без сомнения, добавило ему рубцов на сердце. Не довелось ему и реабилитироваться перед самим собой, когда в Ставке наконец был утвержден его план наступательной операции, предусматривавшей освобождение Варшавы. Вновь, как это часто случалось в судьбе Константина Константиновича, в дело вмешалась большая политика.
12 октября 1944 г. состоялось решение Ставки, в соответствии с которым командование 1-м Белорусским фронтом Константин Константинович передал Г.К. Жукову, а сам принял войска 2-го Белорусского фронта. По признанию Рокоссовского, это было столь неожиданно, что он сгоряча даже спросил Сталина, чем объяснить такую немилость - перевод с главного направления на второстепенный участок? Полученный ответ: тот участок, на который его переводят, не относится к второстепенному, а входит в общее западное направление, на котором будут действовать войска трех фронтов - 2-й Белорусского, 1-го Белорусского и 1-го Украинского, не мог удовлетворить Рокоссовского, обида не только на вождя, но и на своего давнего сослуживца долго не оставляла его. По собственному признанию Георгия Константиновича, с тех пор их отношения были уже далеко не такими дружескими и сердечными, как раньше, вину за что он возлагал на Сталина, который по мере приближения конца войны все больше "интриговал между маршалами - командующими фронтами".
На войска фронта, которым теперь предстояло командовать Рокоссовскому, возлагалась задача отсечь группировку, действующую в основной части Германии, от восточно-прусской. Начав наступление 14 января 1945 г., 2-й Белорусский фронт последовательно форсировал реки Нарев и Вислу и успешно продвигался на запад. Но через неделю в первоначальный план пришлось вносить коррективы: отстали войска 3-го Белорусского фронта (командующий генерал армии И.Д. Черняховский). Ставка сформулировала Рокоссовскому новую задачу - совместно с Черняховским окружить и уничтожить восточно-прусскую группировку противника.
Удар по Восточной Пруссии был организован в считанные дни - к 20 января. Войска 2-го Белорусского фронта прорвали мощный укрепленный рубеж, построенный немцами еще до войны. Маршал ввел в прорыв 5-ю гвардейскую танковую армию, главные силы которой уже 26 января вышли к береговой полосе Балтийского моря и тем самым отрезали противнику пути отхода из Восточной Пруссии на запад.
Одновременно левофланговые армии фронта форсировали Вислу в нижнем течении и вступили в Восточную Померанию. Стремительность, с какой действовали войска Рокоссовского, трудно переоценить. Ведь вступив в противоборство с действовавшей в этом районе немецко-фашистской группой армий "Висла", состоявшей из более чем 30 дивизий, в том числе восьми танковых, соединения 2-го Белорусского фронта сорвали коварный план врага, вознамерившегося ударить во фланг 1-го Белорусского фронта, войска которого вышли к Одеру.
Восточно-11омеранская операция развивалась без всяких пауз, стремительно. Введя в сражение переданную в состав фронта 1-ю гвардейскую танковую армию генерала Катукова, Рокоссовский еще раз продемонстрировал всю мощь своего полководческого таланта. Всеми своими действиями он подтверждал верность сформулированной им самим истины: "Каждый день, каждый час войны убеждал нас, командиров: нужен коренной перелом в нашем сознании, мышлении... решительный отказ от устаревших методов организации и ведения боя". Подвижными соединениями маршал рассек группировку врага на части и порознь уничтожил ее. Были освобождены крупнейшие порты и военно-морские базы на Балтике - Гдыня и Гданьск (Данциг).
Особенно крепким оказался второй "орешек". Чтобы избежать бессмысленных потерь, Константин Константинович, как в свое время под Сталинградом, направил гарнизону ультиматум с предложением сложить оружие. Но ответа не получил. И тогда одновременно с трех сторон начался планомерный штурм. 31 марта 1945 г. маршал Рокоссовский одним из первых среди советских военачальников "за искусное руководство крупными операциями, в результате которых были достигнуты выдающиеся успехи в разгроме немецко-фашистских войск", удостоился ордена "Победа" [48].
Газета "Британский союзник" 11 марта 1945 г. образно определила значение тех событий для дальнейшего хода войны: "Большая часть прочного фундамента прусского милитаризма сломана" [49].
В начале апреля 1945 г. Рокоссовского вызвали в Ставку, где ознакомили с планом участия войск его фронта в Берлинской операции, 2-й Белорусский фронт должен был наносить рассекающий удар севернее Берлина, обеспечивая тем самым правый фланг 1-го Белорусского фронта, и уничтожить силы врага севернее его столицы.
20 апреля войска фронта пошли вперед. Наступление началось с форсирования долины Одера. Река разделялась на два русла, каждое шириной от 100 до 250 м. Разделявшая их пойма была изрезана протоками и каналами и почти сплошь затоплена водой. Эту почти пятикилометровую преграду солдаты метко называли не иначе, как "два Днепра, посередине Припять". Как было взять ее? Ведь навести мосты было практически невозможно, а для лодок и паромов глубины зачастую не хватало.
Верный своему принципу, командующий фронтом объехал войска, вместе с командирами отрекогносцировал местность и наметил направление главного удара.
"Мы решили форсировать его (Одер. - Ю.Р.) там, где имелись так называемые дамбы, - говорил Рокоссовский на военно-научной конференции в Северной группе войск в 1945 г. -Это решение явилось результатом личной рекогносцировки и оказалось правильным (решение по карте могло быть иным). Операция предстояла сложная, в известной мере рискованная, но при наличии наших артиллерийских средств мы могли на это пойти. В связи с этим еще раз подчеркиваю свою мысль, что ни одна река в современных условиях не является непреодолимым препятствием. Задача прорыва на р. Одер была выполнена, как мы ее наметили" [50].
Замысел операции, разработанный командующим 2-м Белорусским фронтом, предусматривал, что главный удар вдоль западного берега Одера нанесут на левом крыле фронта три общевойсковые армии. После прорыва обороны в сражение вводились три танковых, механизированный и кавалерийский корпуса. Продвигаясь в западном и северо-западном направлениях, они должны были изолировать 3-ю танковую армию противника от Берлина, оттеснить ее к Балтийскому морю и уничтожить.
Неимоверно сложно оказалось перебросить через пойму артиллерию и танки. Пехота первоначально вынуждена была буквально прогрызать оборону врага без поддержки тяжелой техники и ощущала помощь только с воздуха. Тем не менее всего за шесть дней боев рокоссовцы приковали к себе и разгромили до десяти дивизий врага. Расчеты на помощь вражеского командования, державшего оборону против 1-го Белорусского фронта Жукова на Зееловских высотах, оказались тщетными: все резервы 3-й танковой армии противника были скованы 2-м Белорусским фронтом надежно.
А на втором этапе Берлинской операции эта армия и вовсе была охвачена войсками Рокоссовского. Ни к Берлину, ни на запад отойти она уже не могла. Уничтожая фашистские войска, соединения 2-го Белорусского фронта занимали один за другим порты на Балтике. Заключительная операция блестяще завершилась выходом на побережье, овладением островами Воллин, Узедом и Рюген, портом Свинемюнде.
3 мая 3-й гвардейский танковый корпус установил контакт с передовыми частями 2-й британской армии. Через командира корпуса генерала А.П. Панфилова командующий 21-й армейской группой английский фельдмаршал Б. Монтгомери пригласил советского маршала посетить его штаб-квартиру в Висмаре. Визит состоялся 7 мая, прошел в теплой и гостеприимной обстановке. Но все ожидания превзошел ответный прием 10 мая. Его было решено провести с традиционным русским гостеприимством.
"В почетный караул ставим кубанцев 3-го гвардейского кавалерийского корпуса Осликовского в конном строю, в полной казачьей форме... - вспоминал маршал. - Англичане долго провожали восхищенными взглядами лихо удалявшуюся конницу. После церемонии встречи гости были приглашены в большой зал, где умело и со вкусом был сервирован стол. Сидя за обильным столом (у англичан беседовать приходилось стоя), наши гости почувствовали себя еще лучше. Беседа приняла задушевный характер. Сам Монтгомери, сначала пытавшийся в очень деликатной форме ограничить время своего визита, перестал поглядывать на часы и охотно втянулся в общий разговор.
В заключение с концертом выступил наш фронтовой ансамбль... Этим мы окончательно покорили британцев. Каждый номер они одобряли такими неистовыми овациями, что стены дрожали. Монтгомери долго не мог найти слов, чтобы выразить свой восторг и восхищение" [51].
МАРШАЛ ПОЛЬШИ
Союзнические отношения с западными странами очень скоро сменились "холодной войной". Маршал Рокоссовский попал в самый ее водоворот. В 1945 г. он возглавил Северную группу советских войск, дислоцировавшуюся на территории Польши. Так продолжалось до октября 1949 г., когда его вызвал к себе Сталин.
- Обстановка такова, - сказал он, - что нужно, чтобы вы возглавили армию народной Польши. Все советские звания остаются за вами, а там вы станете министром обороны, заместителем председателя Совета министров, членом Политбюро и маршалом Полыни. Я бы очень хотел, Константин Константинович, чтоб вы согласились, иначе мы можем потерять Польшу. Наладите дело - вернетесь на свое место.
Вождь оказался отличным психологом. Хотя Рокоссовского обуревали смешанные чувства, он ответил: "Я солдат и коммунист! Я готов поехать" [52].
Что имел в виду советский лидер, говоря об опасности "потерять" Польшу? Вероятно, можно согласиться с Р. Воффом, считающим, что на него огромное воздействие оказала независимая позиция И.Б. Тито, в результате которой произошел разрыв Советского Союза с Югославией. Делегирование Рокоссовского в польское руководство было одной из тех мер, посредством которых Сталин "намеревался предупредить поляков от подражания югославской «ереси » " [53].
В ПНР Константин Константинович вошел в состав высшего государственного руководства. Получил воинское звание Маршал Польши, был назначен на должность министра национальной обороны, а с 1952 г. одновременно стал и заместителем председателя правительства. Кроме того, в 1950 г. полководца избрали членом политбюро ЦК ПОРП.
Внешне все было обставлено по давно отработанным политическим канонам. 6 ноября 1949 г. на совместном заседании Государственного совета и Совета министров президент Польши Б. Берут сделал следующее заявление:
"Принимая во внимание, что маршал Рокоссовский является поляком по национальности и пользуется популярностью в польском народе, мы обратились к советскому правительству с просьбой, если это возможно, направить маршала Рокоссовского в распоряжение польского правительства, для прохождения службы в рядах Войска Польского. Советское правительство, учитывая дружественные отношения, которые связывают СССР и Польшу... выразило согласие удовлетворить просьбу..." [54]
Но действительность была куда сложнее. Совсем уж скрыть нажим Москвы было невозможно. Деликатность ситуации состояла уже в том, что Рокоссовский пришел не на пустое место. Он сменил легендарного Михала Роля-Жимерского, маршала Польши, в годы войны командовавшего Армией Людовой - военной организацией, которая действовала в 1944-1945 гг. на оккупированной польской территории. Организация активно сотрудничала с советскими партизанскими отрядами, а с вступлением в Польшу частей Красной Армии объединилась с 1-й польской армией в единое Войско Польское. Заслуги Роля-Жимерского оценил и Сталин: в 1945 г. польский военачальник был награжден советским орденом "Победа". И вот теперь он должен был уступить посланцу Москвы. Можно лишь отдаленно представить, каково было Рокоссовскому прийти на место столь заслуженного военачальника.
"Маршалу двух народов" пришлось также согласиться с тем, что из польской армии в массовом порядке вытеснялись офицеры, пришедшие туда накануне и в годы второй мировой войны. На их место приходили сотни советских офицеров польского происхождения, занимавшие ответственные посты в соединениях, в штабах военных округов и центральных органах военного управления. Так что эмоциональный фон, на котором Рокоссовский делал первые шаги на новом поприще, не назовешь благоприятным.
Достойно пройдя испытание войной, Константин Константинович принужден был проходить проверку большой политикой. Началась его напряженная работа по строительству современной армии в союзном СССР государстве. Именно в те годы была полностью модифицирована организационно-боевая структура армии. К моменту завершения Рокоссовским его миссии в Войске Польском имелись реорганизованные сухопутные войска, ракетные соединения, войска ПВО, авиации и Военно-Морского флота. Организационные изменения шли параллельно с напряженной боевой подготовкой войск, командиров и штабов, совершенствованием взаимодействия родов войск в рамках новой структуры вооруженных сил. Практически заново была создана система мобилизационных мероприятий страны, интересам обороны страны подчинялась модернизация сети железных и автомобильных дорог, системы государственной связи. При активной помощи Советского Союза началось создание собственной оборонной промышленности. В Войске Польском была по существу заново создана система подготовки офицерских кадров: были открыты Академия Генерального штаба им. К. Сверчевского, Военно-техническая и Военно-политическая академии.
И на всем лежала печать интеллекта маршала Рокоссовского, его высокой организованности и необыкновенно тактичного, душевного отношения к подчиненным. Уже через два года работы в ПНР он имел все основания заявить, что "никогда еще в Польше не было такой армии, как наше народное войско".
И в те годы, и много позднее объективность не позволяла польским историкам говорить о вкладе маршала в реформирование Войска Польского иначе, как в позитивным плане [55].
Было бы, однако, ошибочным изображать его пребывание в Польше в пастельных тонах. Маршал не мог не понимать, что его назначение было не только объективно полезно его исторической родине, укрепляя ее боеготовность, но и должно было сыграть свою роль в формировании из страны важного элемента просоветского "восточного блока". Он был убежденным строителем новой армии, а как солдат, с неприятием относился к активной деятельности в ПНР советских спецслужб. По некоторым сведениям, у него произошел тяжелый конфликт с полковником Д.П. Вознесенским, представлявшим МГБ СССР в Войске Польском. Тем не менее, по словам Р. Воффа, для многих поляков он оставался "символом сталинского репрессивного режима", пережив покушение одного из польских генералов [56]. По мнению современных исследователей, "назначение Рокоссовского, с точки зрения Москвы, могло не только резко усилить советский контроль в Войске Польском, но и внедрить «своего человека » в высший эшелон ПОРП", тем самым ослабить влияние на Б. Берута настроенных в реформистском духе членов политбюро Я. Бермана, Г. Минца и Р. Замбровского" [57].
Благодаря доктору исторических наук Ф.Д. Свердлову сохранились очень лаконичные воспоминания маршала.
"Нельзя сказать, что весь офицерский корпус Вооруженных Сил Польши тепло принял меня, - рассказывал Константин Константинович. - Часто во время приездов в дивизии из глубины построенных на плацах для встречи войск слышались одиночные, а иногда и групповые выкрики: «Уезжайте в Россию!», «Долой красного маршала!»".
Константин Константинович подтвердил и информацию о покушении на него:
"В января 1950 г. при посещении артиллерийских частей в Люблине в меня стреляли из пистолета. Выстрел был произведен с большого расстояния, и пуля пролетела мимо. Стрелявшего не нашли. Через три месяца в Познани по моей машине дали автоматную очередь. Оказался раненым сопровождавший офицер, было разбито вдребезги заднее стекло, но я не пострадал. И на этот раз стрелявших не нашли. Выступали против меня в основном бывшие участники Армии Крайовой и формирований «Национальных Вооруженных Сил ». Поэтому работать в Польше было трудно" [58].
Константин Константинович с теплотой вспоминал о поддержке и большой помощи, которую ему оказывали президент Б. Берут, ставший в 1952 г. председателем Совета министров, заместитель министра национальной обороны генерал-полковник С.Г. Поплавский, советский генерал. Герой Советского Союза, на фронте командовавший стрелковым корпусом, а в 1944-1945 гг. - созданными в СССР 1-й, а затем 2-й армиями Войска Польского, которые входили в состав 1-го Белорусского фронта. Невозможно было обойтись и без помощи сотен советских офицеров, прибывших в Войско Польское вслед за ним.
О последних месяцах работы Рокоссовского в Польше сохранились лишь отрывочные сведения. Несомненно одно: завершение его миссии было ускорено внутриполитическими процессами, активно шедшей десталинизацией польского общества. В этой обстановке личность Рокоссовского у многих поляков - пусть и несправедливо - ассоциировалась с имперской политикой Москвы. Как писали польские историки Т. Конецки и И. Рушкевич,
"в результате событий и изменений, происходивших в руководстве партии и правительстве, сложилась обстановка, в которой маршал счел необходимым, не без чувства горечи и обиды выйти в отставку".
Советская историография, освещая этот важнейший эпизод в судьбе полководца, по сути, ограничивалась лаконичной формулой: "В ноябре 1956 года он попросил польское правительство освободить его от занимаемых должностей в связи с ухудшением здоровья. Его просьба была удовлетворена" [59]. И сегодня некоторые авторы ограничиваются ее репродуцированием, хотя неоднозначность ситуации, в которой оказался Рокоссовский и которая потребовала от него много мужества, очевидна даже при наличии немногочисленных документов об этих событиях [60].
Его уход с поста министра национальной обороны не был добровольным, а стал прямым следствием политического кризиса в Польше. Под воздействием решений XX съезда КПСС сторонники реформ, объединившиеся вокруг В. Гомулки, выступали за широкую либерализацию польского общества, независимый от Советского Союза политический курс и, в частности, потребовали от руководства СССР отзыва советников из армии и органов безопасности.
Конфликт между властью и обществом вылился в массовые волнения в Познани 28 мая 1956 г., сопровождавшиеся столкновениями их участников с подразделениями госбезопасности, внутренних войск и регулярной армии и гибелью более 70 человек. Наряду с другими должностными лицами ответственность за это, по крайней мере, моральную, возложили и на Рокоссовского.
Готовясь к VIII пленуму ЦК ПОРП в октябре 1956 г., сторонники Гомулки подчеркнуто, в нарушение многолетнего порядка не стали согласовывать состав обновленных руководящих органов с советским руководством. Особенно вызывающим был предрешенный вывод маршала Рокоссовского из польского политбюро.
Чтобы сохранить былую степень влияния на польское руководство, в Варшаву выехала делегация КПСС во главе с Н.С. Хрущевым. 19 октября состоялись нелегкие переговоры, результат которых отразила следующая рабочая запись заседания Президиума ЦК КПСС, заслушавшего информацию о поездке в Варшаву: "Выход один - покончить с тем, что есть в Польше. Если Рокоссовский будет оставлен, тогда по времени потерпеть" [61]. Иначе говоря, московские руководители на первых порах планировали "покончить" с польскими реформаторами силой, в чем маршалу отводилась немалая роль.
В Варшаве заговорили о подготовке государственного переворота. Возможно, не без основания. По приказу Рокоссовского некоторые части Войска Польского начали выдвижение к столице, 19 октября на совещание были собраны офицеры Варшавского округа [62].
В соответствии с приказом министра обороны СССР маршала Г.К. Жукова Северная группа войск и Балтийский флот были приведены в повышенную степень боевой готовности. Во второй день работы VIII пленума, 20 октября, на Варшаву из Западной Польши начала выдвижение советская танковая дивизия (по польским источникам - две дивизии). Делегатам пленума, потребовавшим от министра национальной обороны объяснений, Рокоссовский заявил, что это - "плановые маневры" советских войск, дислоцированных на территории страны. Подобное объяснение не удовлетворило участников пленума, и по их требованию танковая колонна была сначала остановлена, а позднее возвращена к месту постоянной дислокации.
В этот же день состоялись выборы политбюро ЦК ПОРП, Константин Константинович в его состав не вошел. Из 75 участников пленума за него подали голоса только 23 человека [63].
В Москве по мере обсуждения ситуации в Польше в политбюро ЦК КПСС настроения становились все более миролюбивыми. Существенную роль здесь сыграла позиция Китая: Лю Шаоци и Дэн Сяопин, посетившие Хрущева по его возвращении из Варшавы, резко возразили против силового вмешательства в польские дела. В конце концов от применения войск решено было отказаться. А события, развернувшиеся с 23 октября в Венгрии, и вовсе отодвинули польский вопрос на второй план.
22 октября в письме, направленном в ЦК ПОРП и подписанном Н.С. Хрущевым, советская сторона выразила согласие на отзыв из Войска Польского офицеров и генералов Советских Вооруженных Сил [64]. В их числе был и маршал двух народов Рокоссовский. 13 ноября он подал в отставку со всех государственных постов ПНР и через два дня возвратился в Москву.
Внешне расставание было обставлено по всем нормам дипломатии. В письме, которое правительство ПНР направило в адрес маршала, говорилось:
"С того момента, когда Вы по просьбе польского правительства приняли этот пост, Вы, не щадя сил, отдавали все свои знания и способности для наилучшего выполнения этих ответственных обязанностей. О положительных результатах Вашей работы свидетельствует укрепление обороноспособности нашей страны и поднятие как организационного уровня, так и оснащения и обучения Войска Польского, в чем весьма велик внесенный Вами вклад" [65].
Но от этих тяжеловесных и лишенных теплоты комплиментов становилось, пожалуй, еще горше.
По возвращении в СССР Рокоссовский был назначен заместителем министра обороны СССР Г.К. Жукова. Его сдержанная речь на октябрьском (1957 г.) пленуме, где был осуществлен политический расстрел Г.К. Жукова, делает честь его человеческим качествам. Из большого числа маршалов и генералов, включая И.С. Конева, В.Д. Соколовского, Р.Я. Малиновского, А.И. Еременко, он оказался единственным, способным на объективность и сочувствие к своему товарищу и старому сослуживцу.
"И я считаю себя в известной степени виновным, - говорил он. - И многие из нас, находящиеся на руководящих постах, должны чувствовать за собой эту вину. Товарищ Жуков проводил неправильную линию... и нашей обязанностью было, как членов партии, своевременно обратить на это внимание... Я краснею, мне стыдно и больно за то, что своевременно этого не сделал и я" [66].
Власть предержащих такая позиция удовлетворить не могла. Рокоссовский почти сразу же был понижен в должности и направлен командовать войсками Закавказского военного округа. Потом, правда, Н.С. Хрущев остыл и вернул полководца на прежнюю должность. В апреле 1962 г. его отставили уже окончательно, направив в группу генеральных инспекторов Министерства обороны.
СОЛДАТСКИЙ ДОЛГ
Для Рокоссовского бездеятельность была невыносима. Поэтому главным его делом стала книга воспоминаний. Писалась она, по воспоминаниям его близких, трудно, а подчас и мучительно. Как и другие военачальники, взявшиеся за перо, Константин Константинович столкнулся с политической конъюнктурой. Недаром с горечью делился он с главным маршалом авиации А.Е. Головановым: "Мы свое дело сделали, и сейчас мы не только не нужны, но даже мешаем тем, кому хочется по-своему изобразить войну".
Когда рукопись вчерне была готова, естественно, встал вопрос о названии. Маршал деликатно, но твердо отклонил десятка два вариантов, показавшихся ему излишне пафосными, выспренними, и остановился на том, который лег на обложку книги - "Солдатский долг".
Всю жизнь этот долг заключался для него в том, чтобы воевать лучше противника. И в самом деле, ему удалось сказать свое неповторимое слово в военном искусстве, выработать свой неповторимый полководческий почерк.
Однако по ряду причин и политического, и военно-научного характера изучение полководческого искусства Рокоссовского, как, впрочем, и большинства других советских полководцев, по-настоящему не осуществлено.
Взять, например, вопрос о том, какие факторы и лица оказывали главное влияние на профессиональный уровень Рокоссовского? Он тем более уместен, что, как говорилось выше, лишь он и Жуков из числа полководцев, которые были командующими фронтами на заключительном этапе войны, не имели академического образования.
Генерал армии П.И. Батов считал, что свой отпечаток на его полководческое искусство наложила "продолжительная служба Константина Константиновича в коннице Красной Армии". Причем это выражалось как в узком смысле - умелом использовании подчиненных ему кавалерийских корпусов генералов Л.М. Доватора, В.В. Крюкова, М.П. Константинова, Н.Д. Осликовского и И.А. Плиева в Московской битве, при освобождении левобережной части Днепра, в Белорусской операции и при освобождении Польши, так и в смысле широком. Именно с опытом кавалерийского начальника Батов, на наш взгляд, обоснованно связывал такие полководческие качества Рокоссовского, как "привязанность к активным и неожиданным для противника действиям", динамизм, искусное применение маневра, рациональное использование резервов [67].
В полководческом почерке маршала, без сомнения, отражались и его незаурядные личные качества. Тот же П.И. Батов отмечал, что "редкая личная храбрость, необыкновенное человеческое обаяние удачно сочетались в нем с творческим и трезвым умом, энергией, решительностью, требовательностью" [68].
Следует признать распространенное заблуждение, будто Рокоссовский отличался чрезмерной мягкостью и чуть ли не застенчивостью. Ссылаются при этом на случай, когда, освободившись из тюрьмы, Константин Константинович опоздал к поезду. Поскольку надвигалась холодная весенняя ночь, а переночевать было негде, он, чтобы никого не стеснять своей просьбой, вернулся на ночлег в застенок.
В том-то и секрет именно ему присущего полководческого стиля: такт и внимание к окружающим Рокоссовский, как никто другой, удачно сочетал с требовательностью, взыскательностью и волевым напором. Напомним для иллюстрации один из его приказов еще в бытность в начале 30-х годов командиром 15-й Отдельной Кубанской кавалерийской дивизии:
"Обращая внимание всего начсостава на решительное искоренение случаев грубости и нетактичности но отношению к подчиненным, одновременно обращаю внимание и на недопустимость каких-либо послаблений воинской требовательности к подчиненным. Командир должен быть требовательным, настойчивым и решительно, до конца проводящим свою волю, направленную на укрепление боеспособности армии" [69].
С годами характер полководца лишь обретал дополнительную крепость. Об этом свидетельствует, в частности, случай, происшедший в ходе Восточно-Прусской операции. Командование 50-й армии упустило момент, когда на сопредельной стороне противник снял и перебросил на другой участок фронта часть сил. Это потребовало от командования фронтом преждевременного ввода в бой соседней армии. Самой же 50-й армии пришлось форсированно догонять врага. Рокоссовский, хотя и ценил былые доблести такого заслуженного человека, как генерал-полковник И.В. Болдин, за такое упущение все же снял его с должности командарма.
С несвойственной ему в обычной обстановке резкостью он пресекал панику, дезорганизующую войска и обрекавшую их на заведомое поражение. "Всех, замеченных в проявлении трусости и паникерстве, взять под особое наблюдение, а в необходимых случаях, определяемых обстановкой, применять к ним все меры пресечения... вплоть до расстрела на месте", - такое категорическое требование встречаем в его приказе войскам Брянского фронта. Другое дело, что Рокоссовский не опускался до грубости и рукоприкладства, к которым были склонны многие другие маршалы и генералы.
Вместе с тем, как отмечали многие знавшие его, одной из прекрасных черт К.К. Рокоссовского "было то, что он в самых сложных условиях не только умел оценить полезную инициативу подчиненных, но и вызывал ее своей энергией, требовательностью и человеческим обхождением с людьми" [70].
С этой точки зрения трудно согласиться с приводимым в литературе мнением генерала армии А.В. Горбатова о том, что командующий фронтом таки свел с ним личные <