Глава четвертая
В комнате играла вальсовая музыка, записанная на пластинку и выплывавшая из рупора граммофона. Это был рождественский вальс, напоминавший о приближении большого праздника.
Аин сидел в кресле перед камином, закинув обе ноги на подлокотник, и разглядывал восковую фигурку ангела. Точно такую же он видел в старом доме Иешуа, и судьба ее, как и многих других вещей, была неизвестна. Кто знает, может, там уже почти ничего не осталось.
Фестбор покачивал ступней в такт музыке и наслаждался покоем, который, впрочем, очень скоро ему надоест.
- Ты похож на мангуста, делай шаги шире, - сделал он замечание, когда Иешуа в паре с Клавдией в очередной раз попытался выполнить все ту же комбинацию шагов. Они занимались этим уже битый час, и парень чувствовал, как рубашка начинает липнуть к его телу, в то время, как женщина дышала ровно и двигалась плавно, словно они только начали. Удивительно, как ей давалось так долго держать осанку после недавнего ранения.
- Куда еще шире? Я уже и так ей все ноги оттоптал, - возразил юноша, прервав танец, дабы перевести дух.
- Это происходит не потому, что ты делаешь большие шаги, а потому что не слушаешь ритм. Техника – это, конечно, хорошо, но нужно еще чувствовать музыку, - объяснил Аин, все еще разглядывавший каждый изгиб фигурки, словно в этот момент не существовало ничего важнее, и казалось, что он обращается к ней, а не к Иешуа.
- Пожалуйста, пусть она снимет обувь, мне немного неловко быть ниже нее, - умолял парень и нагнулся вперед, чтобы размять позвоночник.
- Снова ищешь оправдание, - протянул Фестборн наставническим тоном.
- Не понимаю, зачем я вообще этим занимаюсь, - пожаловался Иешуа, присев на тахту, - Я не планирую посещать какие-либо балы.
- Кто знает, может однажды придется, - заметил Аин, - А вообще хореография – это отличный способ развить равновесие и контроль движений. Мне грустно смотреть на тот, как ты спотыкаешься на каждом шагу.
- Может ты и прав, - с трудом шевеля языком, пробормотал Иешуа.
- Господин Иултлайф, минута прошла, - сообщила Клавдия, все это время стоявшая на одном месте, как струна.
- Что? Я только сел.
Дни снова стали тянуться медленно. За последнюю неделю ничего не произошло такого, что можно было бы потом вспомнить. После истории с опиумом умер еще один человек, но это были остатки. Друзья умершего министра иностранных дел под страхом казни признались в том, что все трое курили какие-то очень странные сигары, но поскольку кладовая «Вина и спирта» была чиста, Фрате смог избежать наказания, а вину, в конце концов, повесили на тех двоих, но суд все еще не вынес свой приговор.
Близилось Рождество, и город, занятый предпраздничными хлопотами, казалось, не только оживился, но и воспрянул духом. Все чаще на улицах Реардана можно было услышать хоровое пение и разговоры о том, кто к кому приглашен и что будет на столе.
Однажды, прогуливаясь вдвоем недалеко от дома, им повстречалась веснушчатая монахиня, раздававшая прохожим печенье и параллельно приглашавшая посетить вечернюю службу, на которой послушницы монастыря будут исполнять рождественскую песню.
Аин сперва не обратил внимания на девушку, но Иешуа уговорил его пойти, объяснив свое желание тем, что не помнит, присутствовал ли он когда-нибудь на чем-то столь торжественном. Фестборн ничего не имел против, тем более, что тот монастырь уже давно не давал ему покоя.
- Слушай, точно не хочешь попробовать? – спросил юноша, вертя в руке последнее печенье, - Давай разломаем его пополам.
- Ешь сам, - ответил Аин машинальной фразой.
- Хоть бы притворился обычным ребенком. Как можно не любить печенье? Эй, ты меня слушаешь?
Иешуа заметил, что после встречи с той монахиней его друг находился в каком-то крайне задумчивом состоянии, словно его что-то беспокоило, и это показалось ему странным, учитывая, что админис редко позволял каким-либо эмоциям или мыслям поглотить его целиком.
- Было бы что слушать. Жалкий лепет, - мрачно ответил Фестборн, не удостоив его взглядом, и юноша почувствовал укол где-то под ребрами.
- Да что с тобой? На тебя не похоже, - пробормотал Иешуа, после чего остановился, чтобы отдать печенье мальчику, сжимавшему крохотными пальчиками мамину юбку, местави разорванную и с изрядным количеством пятен, навсегда въевшихся в грубую ткань. Прежде, чем взять сладкое у незнакомца, ребенок поднял глаза на мать, и та неуверенно улыбнулась. Взгляд женщины казался потерянным, можно было предположить, что она убита горем и достигла той стадии, когда появляется абсолютное безразличие к окружающему миру. Наверно, поэтому она просто стояла посреди дороги, как статуя, пока мимо нее и сына вращались потоки людей.
Широкий жест Иешуа заставил Аина вынырнуть из неожиданно спустившейся лавины мыслей, связанных с тем, стоит ли ему продолжать тянуть с поисками Времени. Ведь он уже так близко, но стоит ему оступиться, и враги вырвут добычу из его рук.
- У этой женщины отчерпнули часть души, - заметил Фестборн, глядя на мертвенно-бледное лицо незнакомки.
- Что? – не понял Иешуа.
- Если бы не твоя бесконечная доброта, я бы и не заметил, - продолжил размышлять Аин, - Значит, пыли в городе больше, чем я думал, но… тот, кто это сделал, мне не враг.
- Ты хотел сказать, нам не враг? Все, что происходит с тобой, теперь касается и меня, помнишь? А как ты это понял?
Они продолжили двигаться по направлению к дому.
- Когда-то давно, - начал Фестборн, - мною и еще несколькими админисами был принят ряд законов, которым должна была следовать пыль. Во избежание вымирания человечества я предложил, так сказать, экономный метод пожирания душ. Не больше половины, чтобы человек мог родиться заново.
- Звучит разумно. Даже не верится, что ты такая важная персона в этих ваших мистических кругах, - восхитился Иешуа.
- Это в прошлом, сейчас я не тот, что был раньше. Так вот, я не закончил. Конечно, этот метод имел свои недостатки. Во-первых, половины души недостаточно, чтобы восполнить силы. Если не поглощать ее всю целиком, то это все равно что, на завтрак выпить один только чай.
- Ты так и делаешь, - заметил юноша.
- А это значит, - продолжил Аин, немного раздраженный тем, что его снова перебили, - что чтобы насытиться, нужно пожрать таким образом несколько душ. Поэтому мы стали более избирательны. Есть люди обладающие душами, которые имеют особую концентрацию энергии. Обычно одной такой души хватает на долгое время. А найти их можно по запаху. Можно сказать, проблема была решена, но есть еще один минус. Имея в остатке только половину души, человек обычно перерождается неполноценным. Чаще всего это либо умственно отсталые люди, либо люди с врожденными физическими отклонениями.
Иешуа вдруг остановился, ошарашенный полученной информацией. Его глаза выражали целый фантан эмоций.
- Как я… - пробормотал он.
- Не обязательно, но и не исключено, - подтвердил его догадку Аин.
- Продолжай, - сказал парень, возобновив шаг, хотя он все еще находился в отупленном состоянии.
- Не все были настроены блюсти этот закон, по разным причинам. Я и сам не считал его идеальным, но большинство меня поддержали. Мы с остальными предусмотрели некоторые меры наказания в случае нарушения. Но шли века. Многие из совета были убиты предателями, а я по стечению обстоятельств утратил свою силу и власть. Большинство законов в результате аннулировались, и наш мир, мир пыли, раскололся на тех, кто не смотря ни на что следовал им из моральных принципов и преданности мне, возглавлявшему в свое время совет, и тех, кто считал все это излишним.
- Я понял, - сказал Иешуа, одолеваемый смешанными чувствами. Они уже вошли в квартирный дом и поднимались по лестнице на последний этаж, - Поэтому ты предположил, что это не враг. И что будешь делать?
- С чем?
- С этой пылью.
- Ничего. Если он пришел в Реардан в поисках меня, то пусть сам ищет способ со мной связаться. Если же у него здесь какие-то свои дела, то мне тем более нет до него дела. Я больше не в совете. Я сам по себе.
Они вошли в комнату, разогретую каминным жаром – работа Клавдии, которая исчезла до возвращения хозяина.
Аин первым делом скинул пальто и протянул его Иешуа, чтобы тот повесил. Парень не возражал. Он с первых дней привык к тому, что его загадочный друг имеет хозяйские замашки, и понимал, что они у него возникают неосознанно. Такова была его природа.
Далее Фестборн плюхнулся в свое любимое кресло и закурил трубку, из-за чего воздух наполнился хвойным ароматом.
На столике Иешуа обнаружил приготовленный специально для него обед в виде запеченного кролика и рисовой каши с овощами. До сих пор еда находилась под металлической крышкой, сохраняя тепло и аромат, который теперь вырвался на свободу и заставил юношу активно глотать слюну.
- А все таки, интересно, - начал он, усаживаясь за стол, - Каким ты был раньше.
- Выше, - улыбнулся Аин, прикрыв глаза от удовольствия.
- Я не об этом. Постой, что? Ты не всегда был таким? – удивился Иешуа, едва не подавившись не дожеванной пищей во рту.
- Конечно, нет. Изначально это тело вообще не было моим. Я его… позаимствовал. И знаешь, оно мне больше всех по душе.
- Да уж, компактный вариант, - прокомментировал Иешуа.
- Жуйте тщательно, мистер Уилтлайф. Вы, как будущий врач, должны знать, что плохо пережеванная пища вредит желудку.
- Это и так всем понятно, - пробурчал парень и активнее заработал челюстями.
***
К тому времени, как началась вечерняя служба, бледное солнце, не любившее подолгу светить в зимнюю пору, уже соединилось с землей. Шел снег. В свете фонарей эти крошечные белые мотыльки напоминали алмазную стружку. Прогуливаясь вдоль узловатых улиц, уходивших то вниз, то в гору, Иешуа хотелось запечатлеть в своей голове этот сказочный образ Реардана, в котором не обошлось без людей, дополнявших атмосферу своим праздничным настроением. Удивительно, что какой бы трудной не была жизнь, какие бы хлопоты не донимали простой народ, в канун Рождества все это становилось второстепенным, словно на город опускались чары. Все как в повести Диккенса. На день или на два люди массово становились добрее, кто из чистых внутренних побуждений, кто с целью поханжиться, но факт остается фактом – исток этого явления лежит глубоко в подсознании человечества, взрощенном на культурной почве.
Они намеренно опоздали на службу, зная, что перед песнопением нужно будет простоять в толпе не один час, слушая религиозные тирады, а для Аина это стало бы бесполезной тратой времени. Вопреки ожиданиям, церковь не была переполненной, возможно, потому что основная масса людей направилась в другую, ту, что находилась в центре города и пользовалась большей популярностью. Этой же, мрачного вида, церквушке требовался срочный ремонт, и хотя само здание казалось крепким, но выглядело оно не ухоженно. В глаза бросались, особенно при свете дня, битые витражные стекла, трещины, разгулявшиеся по стенам, и остатки барельефа Марии. Увидь Иешуа его на каком-либо другом здании, не понял бы даже, чье это лицо и лицо ли вообще. В целом церковь наводила странное ощущение, как на него, так и на Фестборна, словно она являлась вместилищем чего-то безумного, потустороннего, чего не увидишь глазами, но что чувствуешь каждым миллиметром кожи, и все нутро тревожно сжимается. Они оба ощущали это и оба знали, что не одиноки в своем предчувствие, но остальные люди, казалось, ничего не замечали.
Переступив порог, Аин стал изучать взглядом своды, словно под ними могла прятаться какая-то тайна, а Иешуа уставился на своего друга, в ожидании услышать от него какие-либо мысли.
- Что такое? – вдруг спросил Фестборн насмешливой интонацией, - Думал, что, переступив порог церкви, я загорюсь или раскрою свой демонический облик?
Иешуа поспешно отвел взгляд.
- И мысли не было. Просто… - он посмотрел в конец помещения, где на небольшом возвышении, на подобии сцены, находился пюпитр с нотами, а рядом стоял священник в черной рясе, заканчивавший чтение проповеди. На стенах были развешаны еловые ветки, украшенные шишками и ягодами остролистника, - Какая-то странная церковь. Я не чувствую запаха ладана.
- Давай сядем, - предложил Фестборн.
Они нашли свободное место на скамье и присели с краю, стараясь не привлекать к себе внимание. Сбоку от Аина сидел одинокий джентльмен. Удерживая шляпу на коленях, он самозабвенно бормотал молитву.
- А сейчас воспитанницы нашего монастыря исполнят для вас песню, текст которой был взят из всеми нами любимой Библии, - улыбаясь, сказал священник, и Фестборн усмехнулся, уловив плохо скрываемую иронию в его голосе.
На сцену дружным строем вышли десять девушек, одетые в одинаковые серые мантии и клобуки на головах. Одиннадцатая села за фортепиано. Посредине стояли самые высокие, а дальше - по снижению роста. У каждой на груди болтался крест из дешевых сплавов. В этих одеждах все девушки теряли свою уникальность, и люди, пришедшие в церковь, смотрели на них как на единый организм, не имевший личностных качеств. То же самое можно было наблюдать в государственной армии. Если задать вопрос, что общего между солдатом и церковнослужителем, это могло бы стать интересной темой для разговора.
Задержавшись взглядом на лице одной из монахинь, Иешуа, словно ударом молота, постигло дежавю, передавшееся уколом в сердце. Все посторонние мысли в миг выпрыгнули из головы, оставив лишь одну: «Я ее знаю?»
С каждой секундой это чувство усиливалось, сопровождаясь болью в груди, словно внутри заработал какой-то механизм.
- Ты в порядке? – спросил Аин, заметив, что его друг впился пальцами в грудь и стиснул зубы, борясь с приступом.
Иешуа не ответил, потому что не мог сделать ни вдох, ни выдох. С каждым движением грудной клетки она словно терлась о кончик иглы.
Фестборн проследил за слегка маниакальным взглядом юноши и обратил внимание на девушку с бледно-голубыми, почти прозрачными, глазами, в которых улавливалась глубокая тоска, но в то же время, в них было что-то мягкое, вызывавшее симпатию. И, почему-то только у нее одной руки были в перчатках.
Послушница тоже глядела на Иешуа, то ли удивленная его столь явным вниманием, то ли, потому что он ей был знаком, но затем она перевела взгляд на Аина и… улыбнулась. Несмело, немного вымученно, словно от нее этого требовал какой-то моральный кодекс.
Мальчик помахал ей рукой, как сделал бы обычный дурачившийся ребенок, и тоже улыбнулся.
Священник начал дирижировать, и плавно заиграла музыка фортепиано. Вскоре после этого, сперва едва слышно, а затем постепенно набирая громкость, последовало хоровое пение. Аин был вынужден признать, что пели они хорошо, не смотря на то, что кто-то из девушек заметно фальшивил. Наверняка у большинства присутствовавших по телу прошел приятный озноб.
Наконец, когда боль отступила, и Иешуа смог дышать, парень опустил голову и уставился в пол.
Фестборн повторил свой вопрос.
- Не знаю, - сдавленно ответил юноша, - Не знаю, что со мной.
- Хочешь уйти?
- Нет! – воскликнул Иешуа слишком громко, чем навлек на себя возмущенные взгляды, а затем уже тише добавил, - Я хочу послушать.
Монахини исполнили три песни, каждая из которых восхваляла рождение Христа. После окончания службы некоторые господа подходили к столику, где стояла плетеная тарелка, чтобы оставить добровольное пожертвование на церковные нужды. За этим процессом следили две девушки, остальные раздавали оставшееся печенье тем, кто еще не покинул церковь, чтобы праздновать со своими семьями. Наверняка они все утро провозились на кухне.
Когда та самая монахиня с голубыми глазами приблизилась, Иешуа, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, вместо того, чтобы взять с подноса угощение, сорвал с головы улыбавшейся девушки клобук. Действие это несомненно слыло грубым и бестактным, и, конечно же, оно не могло не вызвать у свидетелей недоумения. Но вместо этого все замерли, поряженные схождением лавины белоснежных волос вдоль спины послушницы.
«Седые? В таком юном возрасте? – прошелся по залу удивленный шепот, - Это разве не значит, что она ведьма?»
До само́й девушки очень медленно доходило, что только что произошло. Иешуа настолько резко застал ее врасплох, что она все еще продолжала улыбаться, словно эта улыбка была припаянная.
- Я так и знал. Я чувствовал. Ты та, кого я видел во снах, - проговорил юноша, забыв об осторожности. Глаза его блестели, как в момент величайшей интриги.
Улыбка постепенно сползла с лица монахини. Рука в перчатке дрогнула, и металлический поднос с грохотом упал под ноги, растеряв последний десяток печенья, а шум еще больше привлек внимание.
- Иешуа, что ты творишь? – процедил сквозь зубы Аин, придя, наконец, в себя после столь необдуманного поступка своего товарища, и попытался развернуть его к выходу.
В тот же миг неизвестно откуда появилась другая монахиня с иконно правильными чертами лица и набросила на голову подруги черный палантин, прикрыв тем самым не только ее странные волосы, но и верхнюю часть лица, включая глаза и лоб. Видны остались только чувственной формы губы и кончик носа.
- Что тебе от нее надо? – воззрилась она на Иешуа, обняв девушку за плечи.
- Простите моего брата, мы уже уходим, - ответил за него Фестборн и потащил его к выходу.
Парень, находясь в каком-то полоумном состоянии, подчинился воле Аина, но не переставал смотреть в сторону седоволосой до тех пор, пока не оказался на улице.
- Ты не понимаешь, это… - запротестовал Иешуа, обретя дар речи.
- Я знаю, - прервал его Аин, - Давай поговорим об этом дома.
И они поспешили домой, чувствуя запах жаренной индейки, доносившийся едва ли не из каждого окна, за которым горели свечи и мелькали силуэты людей. Уже очень давно Фестборн не испытывал такого сладкого, манящего предвкушения. И вместе с тем он знал, что сегодняшнее недоразумение может послужить началом большого сражения. Он нашел Время. Конечно, ели бы не Иешуа, он бы, возможно, даже не обратил внимания на ее запах. Запах бесконечности, если можно так выразиться. И запах бесконечного количества смертей.