Держа в руках указ о назначении, Никита Никитич не знал, что первое сражение в предстоящей ему войне уже состоялось и передовому отряду Берг-коллегии в столкновении с противником была учинена порядочная трепка. Руководил «отрядом» предшественник Демидова Митрофанов. Развивались события так.
8 февраля 1726 года казенные кузнецы подали озадачившему их Митрофанову сказку, в которой, ссылаясь на старый, 1721 года указ Берг-коллегии в Оружейную канцелярию, писали, что «они к другим завотъчиком и промышлеником ни в чем не приличны» (стало быть, и требования Берг-коллегии им не указ), что платить с кричного железа им «не с чего», что ведомости «о состоянии» без указа Главной артиллерии и без позволения Оружейной конторы предоставлять «не смеют». Неделю спустя Митрофанов обратился с просьбой о содействии его миссии в Тульскую провинциальную канцелярию. 23 февраля (в день, когда начальником ему был назначен Демидов) получил указ из Оружейной конторы, которая сообщала, что о «подании» кузнецами «ведомостей о платеже десятой доли» она «запрещения чинить не будет». «Обнадеял я», — писал потом окрыленный этим известием Митрофанов, что казенные кузнецы будут ему «не противны». «Обнадеяв», в тот же день приступил к операции, для чего запросил у провинциальной канцелярии солдат. Получив троих, прибавив к ним двух собственных, отправил их в слободу с заданием «сыскать в Камерирской канторе железных заводов завотчиков и ручных домен казенной слободы кузнецов для взятья у них ведомостей о выплавленном чюгуне, и десятой доли, и процента». Для начала они направились в Оружейную контору к поручику Ивану Свечину («которому оные кузнецу и вся оружейная слобода правлением ведать поручена»), показали ему сыскную память, на что поручик определил к ним десятского и приказал ему, «чтоб оные кузнецы были во всем послушны». Отряд из семи человек — серьезная сила. Первыми, кого он захватил, оказались кузнец Емельян Кирильцев и промышленник Иван Перфильевич Мосолов. Захватив, повел в Камерирскую контору. Но не довел. «Оного де Мосолова брат ево Максим Мосолов з братьями своими и со многолюдством, прошед церковь Николая Чюдотворца, оных посланных салдат и конаниров били смертным боем кулаками и топъками, и оных де взятых брата ево, Мосолова, Ивана и Емельяна Кирильцова отбили. А конанир Тит Еремеев при том бою означенному Максиму Мосолову говорил, чтоб данную им, солдатом, сыскную вычел. И оный Мосолов ту сыскную читал и говорил, что он не слушает. И канониру Еремееву он же Мосолов говорил же, что де "Не скверни моих рук и отойди же прочь, пока жив"».
Как видим, «обнадеялся» Митрофанов скоропалительно: дело свелось к мордобою и закончилось изгнанием сборщиков подати из слободы.
Разумеется, Митрофанов отправил побитых на освидетельствование, разумеется, собрал свидетельские показания и, куда мог, пожаловался. Ближайшую над ним власть, Московский обербергамт, он просил послать в провинциальную канцелярию указ о розыске «в непослушании» и «в бою салдат и кана-ниров», просил подключить к делу штаб базировавшегося в Туле полка.
Расхлебывать первую неудачу пришлось Никите Демидову, прибывшему в Тулу к отправлению обязанностей 8 марта. Пять дней спустя он отправил в Берг-коллегию доношение, 20 апреля — еще одно. Единственное, чего сумел он добиться за первые полтора месяца, — получить кое-какие сведения от владельцев водяных заводов. Заставить заплатить не удалось никого. Хозяева ручных заводов стойко держали оборону, отвечая на требования отказом и забалтывая ситуацию похожими на правду аргументами в пользу своей позиции. Демидов с их доводами не соглашался, на все имел контраргументы. Лично он был против, чтобы потворствовать строптивым кузнецам: «И ежели со оных де их ручных домен десятой збор за такими их отговорками уничтожитца, и в том немалой будет в ынтересе убыток». За конфликтом внимательно наблюдали немногочисленные (не считая самого Никиту — трое) владельцы вододействующих заводов. «А помянутой прикащик Палцов, — извещал Никита, имея в виду главного распорядителя дел на Тульском заводе старшего брата, — в платеже десятой доли отговарива[е]тца, что де приказ ему от господина ево есть: как де казенные промышленики, которые имеют ручные домны, платить будут, то де и он заплатит бездоимочно, а ежели де они, промышленики, платить не будут, то де и ему платить тое десятину не подлежит». Сопротивление мелких заводчиков было на руку крупным. Как Демидов ни напрягался, не платил никто. «И за таки[ми] их отговорками… в следствии имеетца немалое помешателство», — сетовал Никита, вероятно, несколько удивленный своими неудачами.
Если бы только отговорки! Демидова и Митрофанова, пожелавших осмотреть принадлежавшие кузнецам домницы (особенно интересовали «новозаведенные», о которых не было известно ничего определенного), те на дворы к себе вообще не пустили. Заявили, что согласятся на осмотр только после указа из Оружейной канцелярии.
Дополнительное своеобразие ситуации придает еще одно обстоятельство. 24 марта 1726 года (месяц спустя после назначения Демидова «у збору десятинных денег») императрица подписала диплом, пожаловавший Демидовым дворянство. Мы не знаем, когда тульские Демидовы получили об этом известие и когда соответствующий указ доставили в провинциальную канцелярию, но не сомневаемся, что смирению драчливых оружейников он не способствовал. Те были воодушевлены силой круговой поруки, поддержанной сверху, и над известием о сословном метаморфозе не сумевшего их сломить Демидова скорее всего смеялись.
Демидовы, хлопоча о дворянстве, осознавали, что отношение к ним в одно мгновение не изменится (другое дело — в какой степени осознавали). В протоколе заседания Верховного тайного совета от 18 февраля 1726 года, на котором по инициативе А.В. Макарова «рассуждали» о жалованной грамоте Демидовым и приняли на этот счет положительное решение, отмечено: «…а те слова, которые в дипломе были изъяснены, что ежели их кто не будет за дворян почитать, то будут наказаны, велено отставить». Кто, как не сами Демидовы, более всех могли тогда чувствовать необходимость наличия таких слов в дипломе? Кто, как не они, добившись включения их в проект, были заинтересованы в сохранении в окончательном тексте?
Прошел 1726-й, за ним 1727 год. За это время возможность пожалеть о том, что в подписанном императрицей дипломе этих слов не оказалось, Никите Никитичу предоставлялась неоднократно. Демидов не отступал. 12 февраля следующего, 1728 года доносил в Берг-коллегию: «А десятинного збору за 727 год в приходе не имеетца, и в том имеетца по силе указов тем завотчиком в подании ведомостей и в платеже десятины принуждение».
К этому времени конфликт Берг-коллегии с группой тульских железного дела промышленников, переросший в конфликт горного и артиллерийского ведомств, породил, как казалось, приемлемое компромиссное решение. В указе Берг-коллегии к Демидову от 2 января 1728 года было сообщено, что «с владеющих ручными домнями тульских казенных промышленников собирать десятину» велено в Тульской оружейной конторе майору Кириллу Хомякову «по поданным их ведомостям и скаскам». Уже от него эти документы и собранная десятина должны были передаваться тульскому уполномоченному за «десятинный збор» — Демидову. Решение должно было устроить оба учреждения. Главную артиллерийскую канцелярию (ей подчинялась канцелярия оружейная) — тем, что сохраняло иммунитет оружейникам по отношению ко всем ведомствам, кроме артиллерийского. Берг-коллегию — тем, что позволяло наладить сбор налога, учрежденного как всеобщий, не отменяемый принадлежностью к льготной группе.
Положение, однако, не изменилось. 29 мая Демидов жаловался в Берг-коллегию, что в прошлом и текущем годах запрашивал в Оружейной конторе сведения, «кто имяны казенные промышленики ведомости и скаски подал, и коликое число в каждом месяце с кого имяны и со скольких подов в положенной десятинной збор взято», требовал, «чтоб те ведомости, и скаски, и десятину прислать к десятинному збору» для последующей отсылки в Берг-коллегию. Но ни ведомостей, ни сказок, ни десятины «к десятинному збору и поныне в присылке не имеетца». Почему? Потому де, что их из Оружейной конторы «якобы без повелительного из Главной артилериской канцелярии указу прислать не мочно, для того что де Оружейная кантора и они, промышленники, в послушании только в одной Главной артилериской канцелярии».
Октябрьское, от 22-го числа, послание Демидова добавляет к этой картине несколько неожиданных подробностей. Он известил, что Оружейная контора в переписке с ним сообщила о полученном ею еще год назад, 21 ноября 1727 года, указе из Главной артиллерии. «Хотя де оная Берг-колегия требует, — говорилось в нем, — чтоб де помянутые ведомости и десятинные денги отсылать ему, господину маэору, к дворянину Никите Демидову, а от него де будут присылаться в Берг-колегию, однако же де якобы Главная артилерия ему де, господину маэору, заслуженому и чесному штап-афицеру обиды учинить не может. Ис чего де и Берг-колегия за благо разсудить может, что де заслуженому штап-афицеру репортовать неслужащаго к регулу несогласно и немалая де в том ему обида». Действия ознакомленной с мнением вышестоящей инстанции Оружейной конторы: по силе этого указа «зборныя десятинныя денги и о выходе кричного железа ведомости для де свидетельства и отсылки в Берг-колегию в Туле к десятинному збору… Кантора оружейная без повелительного из Главной артилерии Его Императорского величества указу отдать не смеет».
Итак, дело уже не в том, кто имеет право собирать налоги с тульских оружейников. Теперь главная препона сбору — необходимость для заслуженного и честного штаб-офицера отчитываться перед Демидовым, хотя и дворянином, но не служащим. Что это, как не плевок в лицо новоиспеченному дворянину, как не намек на плебейское его происхождение? И тот факт, что Оружейная контора защищает при этом интересы группы оружейников, свидетельствует о том, что они к Никите Демидову относятся так же — отнюдь не как к дворянину.
Что оставалось делать в этой ситуации Демидову? Да всё то же — жаловаться по инстанции. Он и жаловался: на саботажников кузнецов, на контору, на защищавшую их всех Главную артиллерию. Жаловался, видя, что его энергии даже при поддержке дворянского звания недостаточно, чтобы проломить стену, которую подпирали контрфорсы сословных амбиций.
Дело шло к тому, чтобы к приему денег и ведомостей от Оружейной конторы приставить кого-то другого. Так и случилось. В Тулу, в здешние свои вотчины, как раз собирался асессор Иван Телепнев. Приятное решили дополнить полезным: ему приказали, «дабы он в Тулу хотя нарочно съездил». Кроме принятия от конторы документов и денег, на него возложили еще и контрольные функции — вплоть до права запечатывать домницы и железцовые кузницы, если будет усмотрено что-то вызывающее сомнение в правдивости поданных на них ведомостей.
Но дело не пошло и у Телепнева. 5 октября 1729 года он сообщил Демидову, что ничего от Оружейной конторы еще не получил, а время, которым располагал, минуло. Довести дело до конца он поручил, как это ни странно, тому же Демидову: предписал «означенные ведомости и деньги из Тульской оружейной канторы требовать, и, как пришлютца, приняв, производить следъствие как в присланном из колегии указе показано», после чего в коллегию рапортовать. Можно не сомневаться, что Демидов добился бы на этот раз не большего, чем раньше. Надежда забрезжила только с подключением к делу прибывшего в Тулу должностного лица еще более высокого ранга — действительного статского советника, президента Берг-коллегии Алексея Кирилловича Зыбина. 6 октября (на другой день после посылки письма Телепнева Демидову) Зы-бин получил послание из Оружейной конторы, сообщавшей, что половина предписанного исполнена («со взятых сказок за 727 год о выходе кричного железа копии посланы»), а остальное будет исполнено вскоре («со взятых же таковых сказок за 728 год копии готовятца… присланы будут в немедленном времени»). Уверенный, что дело с мертвой точки сдвинулось, он поручил принять эти документы Демидову и подтвердил распоряжение заниматься ему этим и впредь.
Но публичные унижения последнего на этом не закончились. Вот описание очередного откровенно издевательского поступка главы Оружейной конторы. Демидов 12 ноября послал в нее промеморию, требуя, чтобы «из оной канторы вышеписанные скаски за 728 год, тако ж и десятинные денги присланы были к десятинному збору Точию обретающейся от Артилери[и] и фартофикации в той Оружейной канторе господин подполковник Хомяков тое промеморию не принел. А имеет отговорку, бутто по присланному Главной артилерии и фартификации из канторы указу велено де такие взятые скаски, и ведомости, и десятинные денги отдать присланному из Берг-колегии ассесору господину Телепневу, а не к десятинному збору». Указ вышестоящего начальства освобождал Хомякова от каких-либо обязательств перед конторой десятинного сбора, позволял в дальнейшем полностью игнорировать Демидова. Как законопослушный чиновник, Хомяков обсудил ситуацию с Зыбиным и тот, по словам Хомякова, «изволил сказать, чтоб к нему письменно ответствовать, а к десятинному де збору без указу отдавать не велел. И о том де он, Хомяков, бутто к нему, статскому действительному советнику Берг-колегии президенту Алексею Кириловичю, чрез писмо ответъствовал. А как де прислан будет к нему указ, и кому те скаски повелено будет отдать, — и те де скаски отданы из той канторы будут в немедленном времени».
«Отданы будут немедленно» и ни разу — «уже отданы». Остается удивляться изощренности фантазии Хомякова и его уверенности в полной безнаказанности. Можно предполагать, какую бурю возмущения вызывали в Демидове эти действия Оружейной конторы, с какой ненавистью смотрел он на вчерашних собратьев и сотоварищей, а ныне — раздраженных соседей, сплотившихся в своем ему противостоянии. Демидов надеялся, что со сменой сословной «прописки» легко изменит к себе отношение? Не тут-то было. Он возбудил неприязнь у всех: и с кем соединялся, и с кем расставался. Трудно судить, кто более виновен в этом, — кузнецы (которыми, кроме материальной выгоды, несомненно, руководила и зависть к успехам соседа) или Демидов (который, самоутверждаясь, меньше всего думал об интересах кузнецов). Но остается фактом, что совокупными усилиями противники Демидова долгое время успешно противостояли любым его действиям.
Издевательства, продолжившиеся даже после личного вмешательства в дело президента Берг-коллегии, кажется, послужили Демидову уроком. Самоуверенности поубавилось. Вдоволь нанюхавшись порохового дыма, он осознал, что потерпел поражение. Смирившись с этим, искал теперь, как бы половчее устраниться из этого дела, просил коллегию «о увольнении ево от того збору для лутчаго произведения к пользе государственной собственных ево заводов». «Всенижайше доношу, — писал он, заканчивая обращенное в коллегию послание от 12 декабря 1729 года, — чтоб государъственная Берг-колегия соблаговолила за вышеписанным для показанного следствия о казенных промышлениках и кузнецах, тако ж и для збору десятины с протчих завотчиков определить вместо м[е]ня другова, кого соизволит, понеже я у того дела обретался с 726 по 729 год без жалованья и без награждения. А ныне я в заводцком своем отправлении имею немалую суету. И от несмотрения моего те мои заводы пришли в разорение». Демидов приводил свежайший пример такого «разорения»: на Брынском заводе некому восстанавливать сгоревший амбар для машин «резанья железа и плащильного дела» — таких мастеров у него нет, а он сам занят в Туле.
Прошение удовлетворено не было. Но в 1729 году в порядке поощрения за труды он получил от Берг-коллегии горный чин цегентнера.
Между тем силы оружейников прибывали. В 1731 году Тульский оружейный завод рождался заново. После того как годом раньше на нем «платину всю размыло и инструменты водою разломало», началась большая его реконструкция: «И по силе ея императорского величества имянных указов, састоявшихся в прошлом 1731-м году февраля 4-го до марта 8 чисел, велено де оружейные заводы в доброе састояние привесть и в деле доброго оружья умножить». Была увеличена численность оружейников, их и разных чинов людей судом и расправою приказано было ведать в Оружейной конторе. Контора, обретая дополнительные права, обретала и дополнительную власть. А вот Берг-коллегию, как уже упоминалось, в октябре 1731 года на правах подразделения (экспедиции) влили в Коммерц-коллегию. Понижение статуса госструктуры, руководившей в стране горным делом, немедленно ослабило его позиции в спорах с другими центральными учреждениями, что проявилось и в конфликте с артиллерийским ведомством. Прогибаться под отдел Берг-коллегии, тем более под бывшего оружейника Демидова Оружейная контора не собиралась. Неудивительно, что последнему этот год принес новые неприятности в его отношениях с оружейниками и защищавшим их учреждением, во главе которого в это время стоял вполне достойный преемник Хомякова — капитан полевой артиллерии Макарий Половинкин.
Последовавшее вскоре (в конце 1731 года) обострение отношений между ними имело следствием очередное грубое публичное унижение Демидова.
23 ноября 1731 года цегентнер представил в Коммерц-коллегию доношение, в котором писал, что Половинкин «в десятинном платеже тульских оружейных промышлеников защищает и слушать не велит». 28 ноября Демидов уехал в Москву, а ночью того же дня последовал ответ оружейников на его жалобу. Ответ действием: один из подчиненных ему рассылыциков, Василий Фомин, направлявшийся на съезжий двор для караула денежной казны, был ими избит. Позже в Оружейной конторе, куда, предварительно отобрав палаш с ножнами, они его притащили, Фомина истязал (бил «безвинно батогами смертно») лично Половинкин. После «капитанского бою» Фомин лежал «при смерти с три недели и больше, отчего де и ныне от тех смертных злодейских боев едва жив», — жаловался в Коммерц-коллегию возвратившийся в Тулу в конце декабря Демидов. Последовало вялое делопроизводство, в ходе которого 8 мая 1732 года контора Коммерц-коллегии потребовала от Тульской провинциальной канцелярии «по тому делу изследовать». Оружейная контора вину отрицала: появился-де при ночном рогаточном карауле неизвестный человек, ругался матерно, обнажил палаш. Приведенный в контору, «ответствовал с великою противностию, и невежеством, и с великим криком». А насчет битья батогами — так об этом, оказывается, он сам просил: «…начал тотчас собою раздеватца и кричал же: "Извольте де бить"». Просьбу уважили: требовавший экзекуции был «высечен лехко, а не смертно, батоги и не злодейски». По версии оружейников, Фомин фактически предварил подвиг унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла. Соответственно, «он, Демидов, Кантору оружейную и капитана Половинкина оболгал неправедно и приводит в тяжкое подозрение». В связи с этим оклеветанная контора обращалась в Канцелярию главной артиллерии и фортификации с просьбой «исходотайствовать, где надлежит, милостивой обороны и са-тисвакции (так. — И. Ю.) по ея императорского величества указом и государственным правам, чтоб ему, Демидову, и другим таковым же впредь чинить так было неповадно».
Примечательно, что обширное архивное дело, по документам которого мы излагаем эти события, имеет заголовок, очень точно отражающий их смысл: «По доношению онаго ж (десятинного. — И. Ю.) збора о чинимых обидах капитаном Половинкиным Никите Демидову». Все, тем более Демидов, прекрасно понимали, что подчас простодушные, подчас хитроумные аргументы, к которым прибегала Оружейная контора, были направлены против планов Демидова, стремились помешать достижению целей, которых он добивался. Били Фомина — учили Демидова. Снова и снова его, дворянина, ставили на место. На прежнее, недворянское место.
Неудивительно, что Демидов, узнав о происшествии с рассыльщиком и легко расшифровав это ему послание, в том же декабре 1731 года вторично обратился в Берг-коллегию с просьбой об отставке. Ответ получил тот же: отказ. И это притом что ссылки Никиты на ущерб, который присмотр за сборами наносит его собственному хозяйству, не были отговоркой, несомненно, отражали искреннее его мнение по этому поводу. К необходимости управлять своим заводом в центре европейской части России (единственным, имевшимся у него, когда начиналось его сотрудничество с Берг-коллегией) со временем прибавилась необходимость заниматься другими заводами, в том числе уральским. Его промышленное хозяйство и в старом, и в только еще осваиваемом им районах расширялось. В августе 1732 года Демидов просил Берг-коллегию о предоставлении ему трехмесячного отпуска для поездки на Урал, где он намеревался осмотреть свой завод на речке Шайтанке и подыскать место для постройки еще одного. В начале сентября такое разрешение было ему дано.
Главная задача, в решении которой он когда-то надеялся на помощь Берг-коллегии, была к этому времени решена (о ней позже). Груз же опостылевших тяжб с оружейниками и их защитниками продолжал давить. В 1733 году он получил от них еще одну оплеуху. Она последовала в ответ на его попытку по договоренности с некоторыми из железного дела промышленников добиться их исключения из числа оружейников с переводом в ведение Коммерц-коллегии. Половинкин их, разумеется, не отпустил. Демидов вынужден был донести о провале и этого своего плана: хотя «послушныя указы из Главной артилерии и фортификацыи х капитану Половинкину и присланы, но токмо по тем указом, також и от десятинного збора промемориям он, Половинкин, не исполняет и тех промышлеников не отдает». Для намерившихся сменить ведомственное подданство промышленников, для Демидова, для Половинкина — для всех такой переход имел и положительные, и отрицательные последствия. Решительное противодействие ему со стороны Оружейной конторы имело единственную причину: согласиться на него означало позволить Демидову добиться хоть какого-то успеха.
Неудивительно, что Демидов снова поднял перед Коммерц-коллегией вопрос об отставке. Теперь он ссылался на упомянутый диплом о дворянстве, в котором Демидовым «и потомком их ни у каких дел быть не велено, а велено быть при собственных их заводах». Событие (обретение дворянства), способствовавшее его решению ввязаться в сражение, теперь, пять лет спустя, использовалось им для того, чтобы из него хоть как-то выйти.
Неизвестно, как долго оставался бы Демидов «в плену» Берг-коллегии, когда бы не неприятности, посыпавшиеся на него в ходе Следствия о партикулярных заводах, которому посвящена следующая глава. Замена его на посту тульского цегентнера другим лицом произошла в 1734 году
Сравним Демидовых в их битвах с казной в 1720-х — начале 1730-х годов. Никита Первый и Акинфий, сражаясь на Урале с Татищевым, выступавшим от имени горного ведомства, действовали довольно успешно, какое-то время казалось даже, что они его победили. Лишь немногим позже Никита Второй воевал в Туле с Хомяковым и Половинкиным, выступавшими от лица Оружейной конторы. Победы не добился, более того, был неоднократно повержен и унижен. Следует ли из этого, что у младшего Никиты недоставало чего-то, что было в избытке у комиссара и его старшего сына? Думаем, что не следует.
Прежде всего, учтем, что главного, что обещал, вступая в должность, Никита Никитич Демидов, он все же добился: отчетность производителями металла составлялась, десятина с них собиралась. Что механизм ее сбора очень долго отлаживался и получился слишком сложным — не его вина. И в том, что, настойчиво стремясь к цели, насобирал синяков, нет позора. Раны — украшение бойца. Чего стоит победа, за которую ничем не заплачено?
Существовало множество внешних факторов, мешавших цегентнеру Демидову. Артиллерия, одно из военных ведомств, имела больший вес, чем Берг-коллегия, которую по ходу событий вообще прикрыли. Не справился с ней не только новоиспеченный дворянин (выходов на первое лицо государства не имевший), но и представители учреждения, на которое он работал, пару раз приезжавшие к нему на помощь. Асессор, просидевший в Туле впустую, вынужден был уехать, оставив расхлебывать кашу тому же Демидову, на котором его противники немедленно отыгрались (чего стоят их рассуждения о чести, о том, что служащему неприлично подчиняться неслужившему).
Следует учесть и обстановку, в которой Никита Никитич воевал с Оружейной конторой. В начале их конфликта, в марте 1728 года, погиб его брат Григорий. По репутации Демидовых был нанесен удар. Вот Хомяков отказывается передавать собранную сумму Демидову под предлогом, что строевому офицеру неприлично ему подчиняться. Но в его словах можно вычитать и подтекст: Демидов — не только неслужащий, он еще и представитель рода, честь которого подмочена.
Проникновение на Урал
Подведем итоги. Для Никиты Никитича Демидова они на первый взгляд не слишком впечатляющи. На фоне некоторых достижений на ниве промышленного предпринимательства — цепь несчастий и неудач. Умер отец, который хотя и относился к сыновьям неодинаково, но семейную честь унизить бы, без сомнения, не позволил (атаковав, победил? вовремя сгладил конфликт?). Погиб брат. Государыня пожаловала дворянство, но в родном городе соседи, вчерашние друзья, ведут себя так, как будто ничего не изменилось.
Все это так. Но можно ли считать семилетие после смерти отца прожитым Никитой бесполезно? Ни в коем случае.
Мы уже сказали, что, несмотря на трудности, решение задачи, которую поставила перед ним Берг-коллегия, он существенно продвинул. Решил он и те задачи, которые ставил перед собой. Да, длительную паузу, которую он взял, построив Брынский завод, можно объяснить тем, что слишком много времени тратил на войну с тульскими оружейниками (ему и на имевшихся заводах латать дыры было некогда). Но тесный контакт с Берг-коллегией, которая, судя по всему, долгие годы ему вполне доверяла и действия его в Туле одобряла, несомненно, помогал ему в упорном стремлении на Урал. И именно в эти годы он этой проблемой упорно занимался — искал для внедрения подходящую лазейку.
Напомним, что комиссар Демидов, а позже его сын Акинфий, получив разрешение на постройку Ревдинского доменного завода, долго его не строили. Никита Никитич держал ситуацию на контроле: выждав три с половиной года, в конце 1727 года обратился в коллегию с предложением передать неиспользованное место ему. Последовал отказ. Два года спустя, так и не дождавшись от коллегии содействия его планам, он подал прошение отставить его от сбора десятины. И в этом ему отказали, однако сигнал получили и осознали: без поощрения заниматься трудным и малоприятным делом Никита больше не сможет. И что же? А то, что, когда в мае 1730 года он повторил свою просьбу по поводу заводского места, причем в сопровождении жалоб не только на противодействующего ему Акинфия, но и на Геннина, его просьба была встречена куда более милостиво. Акинфию пришлось пойти на переговоры. Старший брат, сохранив за собой место на Ревде, уступил младшему место на другой речке, Шайтанке. Договорились и об использовании рудников. В поданной в Берг-коллегию совместной челобитной братья пообещали «друг другу в завоцких делах помешательств ни чрез какие вымыслы не чинить».
9 июля 1730 года Берг-коллегия вынесла решение о разрешении Н.Н. Демидову строить завод на Шайтанке. В следующем году строительство началось и шло быстро: в первый день декабря была пущена домна. Новый завод, чтобы отличать от железоделательного завода старшего брата, называли Нижнешайтанским или Васильево-Шайтанским. Никита Никитич Демидов добился того, чего желал долгие годы, чего так не хотел ему дать отец. И неизвестно, сколько бы продлилось его ожидание, если бы не содействие Берг-коллегии, последовавшее в ответ на его отчеты о многолетних турнирах с собратьями по Оружейной слободе.
Ни неуверенности, ни утомления нет и в помине. Никита Демидов, набив шишек себе, наставив столько же другим, закрывает один исчерпавший себя проект, открывает другие.
Игорь Юркин. ДЕМИДОВЫ. Столетие побед. Молодая Гвардия 2012.
https://litresp.ru/chitat/ru/Ю/yurkin-igorj-nikolaevich/demidovi-stoletie-pobed/7
https://litresp.ru/chitat/ru/Ю/yurkin-igorj-nikolaevich/demidovi-stoletie-pobed/7
Журнал "Огонёк" №20 от 04.06.2003, стр. 10
Говорят, что Демид Антюфеев в своем селе Павшино был знаменит тем, что умел знатно рвать зубы. Хотя и то сказать, а кому же еще было этим заниматься, как не кузнецу, когда на дворе стоял XVII век, докторов по селам не было, а у бабок-знахарок на такое серьезное дело сил просто не хватало? У него и клещи есть, и сила. И шел народ из окрестных деревень в маленькую кузенку. А вот чего не любил Демид, так это когда его просили подковать лошадь. Не дело было кузнецу-оружейнику, знающему секрет «белого железа», заниматься работой простого коваля. Но жизнь деревенского кузнеца, хотя и жившего недалеко от Тулы, оружейного центра России, накладывала свои обязательства, и ковать лошадей время от времени все-таки приходилось
ВНАЧАЛЕ БЫЛО ДЕЛО
ЦАРСКАЯ ВОЛЯ
А потому переезд Демида Антюфеева с семьей в Тулу и его приписка к казенным спискам ствольных заварщиков были вполне понятны. Уже к 1680 году у Демида в слободе были свой дом, двор и довольно солидная мастерская. А сына Никиту отдал в подмастерья к знакомому кузнецу — чтоб без поблажек. Начинал основатель рода Демидовых с малого, а именно с алтына платы за неделю. Первые заработанные пять алтын, как гласит одна из легенд, Никита принес матери. Принес и сказал: «Вот тебе, матушка, за то, что ты меня кормила и поила».
По поводу знакомства кузнеца с царем в народе сложены две легенды. Ни одна из них не подкреплена документально, но и ни одна не опровергнута, поэтому мы представим на суд читателя обе.
По одной легенде, первым услугами кузнеца воспользовался царский фаворит Петр Шафиров. У него сломался немецкий пистолет, который никто не брался чинить, боясь доломать дорогую вещь окончательно. А Никита не побоялся. Более того, он не только починил, но еще и сделал точную копию оригинала с одной только разницей: вместо немецкого на ней стояло клеймо российского производителя. Этот пистолет и был подарен Шафировым своему царственному приятелю вместе с рассказом о замечательном тульском «самоделкине».
По другой — Петр познакомился с Никитой в 1695 году, будучи проездом в Туле по пути в Воронеж. Остановившись в городе оружейников, он велел позвать к себе лучших кузнецов. Зная крутой нрав царя, большинство из них решило приглашение, мягко говоря, проигнорировать. Вот и получилось так, что на встречу с царем пришел Никита, сын Демидов, в единственном числе. Царь был настроен вполне благодушно и, увидев статного, высокого и мускулистого молотобойца, заявил: «Вот молодец, годится и в Преображенский полк, в гренадеры». Такая идея самому кузнецу не понравилась. Он побледнел и, упав Петру в ноги, начал упрашивать не забривать его в солдаты, особо упирая на то, что служить бы он рад, да боится оставить дома престарелую мать, единственным кормильцем которой является. Видя такую реакцию, царь решил использовать создавшуюся ситуацию себе на пользу. «Хорошо, — сказал он, протягивая мастеру боевой топор новейшей немецкой конструкции, — я помилую тебя, если ты скуешь мне 300 алебард по сему образцу». — «Да что 300, 400 за месяц скую, государь. И лучше скую», — воскликнул благодарный кузнец.
Ровно через месяц царь принимал в Воронеже его работу. Говорят, она так ему понравилась, что он заплатил кузнецу за алебарды сумму втрое большую, чем тот просил. Вскоре Петр сам по-простому пришел в гости к кузнецу. Приняв по обычаю рюмку водки и кружку меду, которые поднесла ему молодая жена Никиты, царь поцеловал ее в губы и, забрав кузнеца, повел его в свою ставку. Там он дал ему новенькое немецкое ружье и велел сделать шесть штук таких же. Никита ослушался царя — он сделал не совсем такие ружья. Его ружья превосходили немецкие прототипы по многим параметрам. Царю они так понравились, что он кроме оговоренной уже цены дал мастеру еще сто рублей и тут же, не откладывая дела в долгий ящик, продиктовал дьяку указ, по которому Никите, сыну Демида Антюфеева, отводилось близ Тулы несколько десятин казенной земли для копания руды и жжения из леса угля.
Теперь можно отойти от легенд и продолжить рассказ, опираясь исключительно на факты. Получив от царя землю, Никита Демидов развил бурную деятельность. Вместе с сыном Акинфием он за полтора года отстраивает на ней чугунолитейный завод на водяном двигателе, испытывает новые сорта только что найденной уральской руды, докладывая государю, что «железо самое доброе... к оружейному делу лучше свицкого».
В 1700 году началась долгая, затянувшаяся на 21 год Северная война. Понимая заинтересованность государя в поставках вооружения, все российские, а вместе с ними и западные производители взвинтили цены с восьми до десяти рублей за ружье. А Никита не только не поднял, он еще и опустил цену, предложив казне заплатить за каждый ствол не по восемь и даже не по четыре, а по рубль восемьдесят. Демпинговый прием сработал: отныне государство покупало оружие только у Никиты. Артиллерийскому приказу было дано распоряжение покупать железо только с демидовского завода, а большинство самых главных конкурентов заводчика сложили голову на царской плахе «за алчность».
Уже через год тульский завод по указу переходит в личную собственность Демидова, а в 1702 году Петр передает ему в управление только что построенный на Урале казенный Невьянский завод.
ИЗ ТУЛЫ— НА УРАЛ
С 1706 года Акинфий Никитич, оставив отцу Тулу, почти полностью переключился на более богатый, перспективный и далекий от начальства Урал. Тут он был сам себе царь, и никто из воевод был ему не указ. Акинфий строил заводы, рубил леса, принимал на работу и укрывал от власти беглых крепостных и каторжан, переманивал с казенных заводов лучших мастеров. Войны с местной администрацией неизменно заканчивались в пользу заводчика, ибо на все жалобы воевод из столицы приходили ответы, что все, что делает Акинфий Никитич, он делает с ведома царя и на благо государства и лучше господам воеводам к нему на фабрики не лезть.
А заводов было уже немало. За девять лет, с 1716 по 1725 год, Акинфий построил четыре новых завода на Урале и один на Оке. Один Невьянский завод выпускал чугуна в пять раз больше, чем все казенные российские фабрики вместе взятые. «Таких заводов не токмо в Швеции, но и во всей Европе не обретается», — писали в Берг-коллегии.
В 1720 году Никита Антюфеев получил официальную фамилию Демидов вместе с дворянским званием. Однако он не торопился закрепить его получение государственными бумагами: оные Петровской канцелярией были полностью подготовлены, но на подпись к государю так и не поступили. До конца своей жизни он так и остался простым кузнецом. Петр скончался ранним утром 28 января 1725 года. Никита пережил своего покровителя всего на десять месяцев и умер 17 ноября.
Сыновья его, Акинфий и Григорий, гораздо лучше разбирались в сословных выгодах и сумели протолкнуть застрявший в недрах бюрократической машины указ о присвоении потомственного дворянства. Уже в марте 1726 года они получают дворянские дипломы, да не простые, а «с привилегией против других дворян ни в какие службы не выбирать и не употреблять».
После смерти отца руководство металлургической империей полностью перешло в руки старшего из Демидовых — Акинфия. И в этом руководстве он преуспел изрядно. Достаточно сказать, что, приняв от отца восемь заводов, он за время своей жизни добавил к ним еще семнадцать. Плюс к этому его геологоразведочные экспедиции открыли на Алтае более 30 богатейших рудных месторождений, включая знаменитое Змеиногорское, из руд которого было отлито первое российское серебро, а позднее и золото. Правда, злые языки утверждают, что это месторождение было открыто Демидовыми в 1743-м, задолго до официального открытия, на базе это<