1 февраля 1945.
1. Иисус выходит из дома тещи Петра вместе со Своими учениками, за исключением Иуды Фаддея. Первым Его замечает какой-то паренек и оповещает об этом даже тех, кто и не собирался ничего узнавать.
Иисуса, идущего к берегу озера и садящегося в лодку Петра, тут же обступают горожане, они радостно приветствуют Его возвращение и задают Ему тысячи вопросов, на которые Иисус отвечает со Своим непревзойденным терпением, улыбающийся и безмятежный, словно бы вся эта кутерьма была небесной гармонией.
Приходит также и глава синагоги. Иисус приветствует его стоя. Их взаимное приветствие исполнено восточной почтительности.
«Учитель, могу я надеяться, что Ты придешь и преподашь людям наставление?»
«Без сомнений, если ты и люди того пожелают».
«Мы желали этого все это время. Они могут подтвердить». Народ, действительно, подтверждает это новым всплеском гула.
«А значит – в разгар вечера Я буду у тебя. Теперь идите. Я должен отыскать кое-кого, кто во Мне нуждается».
Толпа неохотно расходится, в то время как Иисус с Петром и Андреем выходят на лодке в озеро. Остальные ученики остаются на берегу.
2. Короткий отрезок пути лодка идет под парусом, а затем двое рыбаков загоняют ее в маленькую бухту между двух невысоких холмов, которые, похоже, вначале были одним, но он осыпался посередине вследствие вымывания водой или сдвигов земных пластов, образовав крошечный фьорд, покрытый, в отличие от норвежских, не елями, а лишь растрепанными оливами, неизвестно как выросшими на тех отвесных склонах среди осыпавшихся пород и обнажившихся скал, оливами, чьи кроны скрутились и переплелись под воздействием ветров с озера, что, должно быть, немало тут поработали, пока не получилось нечто вроде кровли, под которой пенится прихотливый ручей, весь грохочущий, потому что весь состоит из порогов, весь пенящийся, потому что падает метр за метром, но в действительности – сущий карлик среди водных потоков.
Андрей спрыгивает в воду, чтобы подтащить лодку как можно ближе к берегу и привязать ее к какому-нибудь стволу, тогда как Петр подтягивает парус и укрепляет доску, чтобы сделать для Иисуса мостик. «Тем не менее, – говорит он, – я бы посоветовал Тебе разуться, снять верхнюю одежду и последовать нашему примеру. Этот вот сумасшедший (показывая на ручей) заставляет воду озера бурлить, а при такой качке мост – дело небезопасное».
Иисус подчиняется без разговоров. На суше они вновь надевают сандалии, а Иисус также и Свое длинное одеяние. Остальные двое остаются в короткой и темной нижней одежде.
3. «Где она?» – спрашивает Иисус.
«Наверное, заслышав голоса, углубилась в лес. Знаешь… с тем, что на ней и что у нее за плечами…»
«Позови ее».
Петр громко кричит: «Я ученик Рабби из Капернаума. И этот Рабби здесь. Выйди наружу».
Никаких признаков жизни.
«Не решается, – объясняет Андрей. – Однажды нашелся некто, кто позвал ее и сказал: „Выходи, тут есть пища“, а потом закидал ее камнями. Тогда мы увидели ее в первый раз, во всяком случае я, потому что я не помнил, какой она была в свою бытность Красоткой из Хоразина».
«И что вы тогда предприняли?»
«Мы бросили ей хлеба, рыбы и лоскут ткани, кусок порванного паруса, который мы хранили, чтобы вытираться им, потому что она была голая. Потом мы убежали, чтобы не оскверниться».
«Как же вы тогда сюда вернулись?»
«Учитель… Тебя не было, и мы задумались, что делать, чтобы Ты становился все более известным. Мы подумали обо всех больных, обо всех слепых, калеках, глухих… а также о ней. Мы решили: „Попробуем“. Знаешь… многие… о! по нашей вине, конечно – сочли нас безумцами и не захотели нас слушать. Другие, напротив, нам поверили. С ней разговаривал именно я. Приходил на лодке один, и в лунные ночи. Звал ее, говорил: „На камне, под оливой, хлеб и рыба. Иди спокойно“, а сам уходил. Должно быть, она ждала, пока я исчезну, и лишь тогда приходила, поскольку я никогда ее не видел. В шестой раз я увидел ее стоящей на берегу, прямо там, где сейчас Ты. Она меня ожидала… Какая она ужасная! Я не удрал только потому, что думал про Тебя…
Она мне сказала: „Кто ты? Отчего ты милостив?“
Я сказал: „Оттого, что я ученик Милости“.
„Кто это?“
„Иисус из Галилеи“.
„И Он учит вас быть сострадательными к нам?“
„ Ко всем“.
„Знаешь ли, кто я?“
„Ты – Красотка из Хоразина, теперь – прокаженная“.
„И даже для меня найдется милость?“
„Он говорит, что Его милость распространяется на всех, и мы, чтобы быть как Он, должны быть милостивы ко всем“.
В этом месте, Учитель, прокаженная невольно произнесла богохульство. Она сказала: „Тогда Он, наверняка, тоже был великим грешником“.
Я сказал ей: „Нет. Он Мессия, Святой от Бога“. Хотел сказать: „Будь ты проклята за свой язык“, но сказал только это, потому что подумал: „В своем несчастье она не в состоянии думать о божественном милосердии“. Тогда она принялась плакать и сказала: „О! Если Он – Святой, то Он не сумеет, не сумеет пожалеть Красотку. Прокаженную еще мог бы… но Красотку – нет. А я-то надеялась…“
Я спросил: „На что ты надеялась, женщина?“
„Надеялась исцелиться… вернуться в мир… к людям… умереть нищей, но среди людей… а не как зверюга, в берлоге диких животных, на которых я навожу ужас“.
Я сказал ей: „Поклянешься мне, что будешь честной, если вернешься в мир?“
И она: „Да. Бог справедливо наказал меня за мою греховность. Во мне есть раскаяние. Моя душа несет свое воздаяние, но вовек погнушается грешить“. Тогда мне показалось, что я могу обещать ей спасение во имя Твое. Она сказала мне: „Возвращайся, возвращайся опять… рассказывай мне о Нем, чтобы моя душа узнала Его прежде, чем я Его увижу…“. И я приходил и рассказывал о Тебе, как умею…»
«А Я пришел даровать спасение первой обращенной Моим Андреем» (поскольку именно Андрей говорил все это время, тогда как Петр пошел вверх по течению ручья, перепрыгивая с камня на камень и зовя прокаженную).
4. Наконец среди ветвей оливы показывается ее страшное лицо. Она смотрит и издает крик.
«Так иди сюда, – восклицает Петр, – я не собираюсь побивать тебя камнями! Вон там, видишь? Это Рабби Иисус».
Женщина кубарем скатывается по склону, говорю так, потому что спускается она очень быстро и оказывается у ног Иисуса еще прежде, нежели Петр успевает вернуться к Учителю. «Смилуйся, Господин!»
«Готова поверить, что Я могу тебя помиловать?»
«Да, потому что Ты святой и потому что я раскаялась. Я – сама Греховность, но Ты – само Милосердие. Твой ученик был первым, кто проявил ко мне милосердие, он пришел и одарил меня хлебом и верой. Очисти, Господин, прежде моей плоти мою душу. Потому что я трижды нечиста, и если Ты намерен дать мне одну-единственную чистоту, то я прошу у Тебя чистоты для моей грешной души. Перед тем, как услышать Твои слова, которые он пересказал мне, я говорила: исцелиться, чтобы вернуться к людям. Теперь, узнав, говорю: быть прощенной, чтобы обрести вечную жизнь».
«И Я прощаю тебя. Однако, только это…»
«Да будешь Ты благословен! Я буду жить в мире с Богом в своей норе… свободная… о! свободная от угрызений совести и страхов. Без страха смерти, теперь, когда я прощена! Без страха перед Богом, теперь, когда я оправдана Тобой!»
5. «Ступай к озеру и омойся. Оставайся в воде, пока Я тебя не позову».
Женщина, жалкое подобие женщины, превратившаяся в скелет, изъеденная болезнью, с растрепанными, жесткими седыми волосами, поднимается с земли и заходит в воду озера, окунаясь вместе со своими лохмотьями, едва ее прикрывающими.
«Зачем Ты отправил ее омываться? Понятно, что ее зловоние отравляет воздух, но… не понимаю», – говорит Петр.
«Женщина, выходи и иди сюда. Возьми то полотно, что вон на той ветке» (это полотно, которым Иисус вытирался после краткого перехода вброд с лодки на землю).
Женщина послушно вылезает, совершенно голая, оставив в воде свое тряпье, чтобы взять сухое полотно. Первым, глядя на нее, вскрикивает Петр, тогда как более застенчивый Андрей поворачивается спиной. Но на крик брата он оборачивается и тоже, в свою очередь, вскрикивает. Женщина, так пристально смотревшая на Иисуса, что ей не было дела ни до чего иного, слыша эти крики, видя эти руки, показывающие на нее, оглядывает себя… И видит, что вместе с рваной одеждой в озере осталась также и ее проказа. Она не бежит, как можно было бы ожидать. Она впадает в прострацию, свернувшись в клубок на берегу, стыдясь своей наготы, взволнованная до такой степени, что оказывается неспособна ни на что другое, как только плакать с продолжительными и нескончаемыми стенаниями, которые невыносимее иного крика.
Иисус направляется к ней… подходит вплотную… набрасывает ей на спину полотно, слегка гладит ее по голове и говорит: «С Богом. Будь хорошей. Ты удостоилась благодати за искренность своего раскаяния. Возрастай в своей вере во Христа. И подчинись закону об очищении».
Женщина все плачет, плачет и плачет… И только услышав шорох доски, которую Петр снова затаскивает в лодку, она поднимает голову, протягивает руки и кричит: «Благодарю, Господин. Благодарю, благословенный. О! благословенный, благословенный!..»
Иисус жестом прощается с ней, прежде чем лодка успевает зайти за мыс этого маленького фьорда и исчезнуть…
6. Иисус, теперь со всеми Своими учениками, входит в Капернаумскую синагогу, предварительно перейдя через площадь и улицу, ведущие туда. Молва о новом чуде, должно быть, уже пронеслась, судя по многочисленным шушуканьям и обсуждениям. Прямо у порога дверей синагоги я вижу будущего апостола Матфея. Он стоит там, наполовину внутри и наполовину снаружи, не знаю, стыдясь или раздражаясь от всех этих подмигиваний, что ему предназначены, а также от некоторых малоприятных эпитетов, отпускаемых в его адрес. Двое разодетых фарисеев нарочито подбирают свои просторные мантии, словно бы опасаясь подцепить чуму, коснувшись ими одеяния Матфея.
Иисус, войдя, мгновение сосредоточенно смотрит на него и на миг останавливается. Однако Матфей опускает голову, и только.
Петр, едва они отходят, тихо говорит Иисусу: «Знаешь кто этот кудрявый мужчина, надушенный сильнее какой-нибудь женщины? Это Матфей, наш сборщик податей… Зачем он сюда пришел? Это впервые. Может, он не нашел своих товарищей, а особенно тех подруг, с которыми проводит субботы, растрачивая в оргиях то, что выжимает из нас двойными и тройными поборами, чтобы хватало и на казну, и на пороки».
Иисус глядит на Петра так сурово, что Петр делается красным, как мак и, опустив голову, замедляет шаги, так что из первого становится последним в группе апостолов.
7. Иисус на Своем месте. После всенародных песнопений и молитв Он приступает к поучению. Глава синагоги спрашивает Его, нужен ли Ему какой-либо свиток, но Иисус отвечает: «Не нужно. У Меня уже есть тема». И начинает:
«Великий царь Израиля, Давид из Вифлеема, совершив грех[1], восскорбел в сокрушении своего сердца, взывая к Богу в своем раскаянии и прося у Бога прощения. Дух Давида был помрачен туманом чувственности, и это уже не позволяло ему видеть Лицо Божие и воспринимать Его слово.
Я сказал: Лицо. В человеческом сердце есть уголок, хранящий память о Лице Божьем, особенный уголок, наше Святое Святых, тот, откуда исходят святое вдохновение и святые намерения, тот, который благоухает как жертвенник, сияет как костер всесожжения, поет как престол серафимов. Но когда в нас дымится грех, этот уголок вдруг настолько затмевается, что пропадают и свет, и благоухание, и пение, а остается лишь тяжелое зловоние дыма да привкус пепла. Когда же возвращается свет, ибо Божий служитель приносит с собой свет для помраченного, тот вдруг видит свое безобразие, свое внутреннее состояние и, придя от самого себя в ужас, восклицает, подобно Давиду: „Помилуй меня, Господи, по великому Твоему милосердию, и бесконечной Своей благостью очисти меня от моего греха“, а не говорит: „Нет мне прощения, поэтому буду продолжать грешить“. Но говорит: „Я уничижен, я сокрушен, но умоляю Тебя, Тебя – знающего, что я рожден во грехе, окропить меня и очистить, чтобы я снова стал подобен снегу на вершинах“. И говорит также: „Не овнов и волов принесу я во всесожжение, но подлинное сокрушение сердца. Ибо я знаю, что этого Ты хочешь от нас и этим Ты не пренебрежешь“.
Так говорил Давид после согрешения и после того, как служитель Господень, Нафан, призвал его к покаянию. Так же, с еще бóльшим основанием, должны говорить грешники теперь, когда Господь послал к ним не одного из Своих служителей, а самого Искупителя, Свой Глагол, который – праведный и владычествующий не только над людьми, но и над небесными и преисподними обитателями – восстал среди Своего народа, словно свет зари, что, поднимаясь от утреннего солнца, сверкает в безоблачном небе.
8. Вы уже читали о том, как человек, добыча Маммоны, оказывается слабее умирающего от чахотки, даже если до того он был „сильным“. Вы знаете, как Самсон стал ничем после того, как доверился чувственности[2]. Я хочу, чтобы вы усвоили урок Самсона, сына Маноева, предназначенного быть победителем филистимлян, притеснителей Израиля. Первым условием этого предназначения было то, чтобы с самого своего зачатия он оставался не затронут ничем таким, что возбуждает низменные чувства и сочетает внутренность человека с нечистой плотью, а именно: вином и сикером, и жирным мясом, которые воспламеняют в бедрах порочный огонь. Второе условие: чтобы быть освободителем, он должен быть посвящен Господу с самого детства и оставаться таковым, постоянно держась назорейства. Свят тот, кто не только внешне, но и внутренне сохраняет себя в святости. Тогда Бог пребывает с ним.
Но плоть есть плоть, а Сатана есть Соблазн. И Соблазн, дабы напасть на Бога в сердце и на Его святые заповеди, пользуется орудием, подстрекающим мужчину своей плотью: женщиной. Вот тогда колеблется сила „сильного“, и он становится слабым, утрачивая дарование, данное ему Богом. Теперь послушайте: Самсона связывали семью тетивами из сырых жил, семью новыми веревками, прибивали к земле за семь кос из волос его головы. И всякий раз он одерживал верх. Но да не искушает никто Господа даже в Его благости. Не подобает делать этого. Он прощает, прощает, прощает. Но чтобы продолжать прощать, требует произволения оставить грех. Глупец тот, кто говорит: „Господи, прости“, а потом не избегает того, что толкает его на продолжение греха! Самсон, трижды победивший, не ускользнул от Далилы, от чувственности, от греха, а смертельно устав, как говорит Писание, и упав духом, как говорит Писание, открыл свою тайну: „Сила моя – в семи моих косах“.
Разве среди вас нет никого, кто, ощущая великую усталость от греха, чувствует, что падает духом, ибо ничто так не обременяет, как нечистая совесть, и готов уже уступить Врагу? Нет, кто бы ты ни был, нет, не делай этого. Самсон выдал своему Искушению тайну, как победить семь его добродетелей: эти семь символических кос суть семь его добродетелей, иначе говоря, его верность назорейству; он уснул от усталости на груди женщины и был побежден. Слепец, раб, обессиленный – из-за того, что презрел верность своему обету. А снова стал он „сильным“, „освободителем“ не раньше, чем в скорби подлинного раскаяния вновь обрел свою силу…
Покаяние, терпение, постоянство, доблесть – и тогда, о грешники, Я обещаю вам, что вы станете освободителями самих себя. Истинно говорю вам, что никакое крещение не имеет значения, никакой обряд не поможет, если нет покаяния и стремления отказаться от греха. Истинно говорю вам, что нет такого великого грешника, что не мог бы своими слезами воскресить те добродетели, которые грех исторг из его сердца.
9. Сегодня одна женщина, одна преступница Израиля, наказанная Богом за свой грех, обрела милосердие в ответ на свое раскаяние. Я сказал: милосердие. Меньше милосердия достанется тем, кто не имел его по отношению к ней и безжалостно ожесточался на нее, уже и так наказанную. Что, в них самих не было проказы греха? Каждый пусть проверит себя… и да окажет милость, чтобы обрести ее самому. Я протягиваю к вам руку в пользу этой раскаявшейся, что возвращается к живым после того, как ей была уготована смерть. Симон Ионин, не Я, соберет подаяние для раскаявшейся, которая на пороге кончины возвратилась к истинной Жизни. И не ропщите вы, старшие. Не ропщите. Когда она была Красоткой, Меня не было. Но вы тогда были. О другом умолчу».
«Ты осуждаешь нас как бывших ее любовников?» – злобно спрашивает один из двух стариков.
«Пусть перед каждым предстанут его собственное сердце и его собственные поступки. Я не осуждаю. Я говорю во имя Справедливости. Пойдемте». И Иисус выходит вместе со Своими спутниками.
Однако Иуду Искариота задерживают те двое, что, похоже, немного с ним знакомы. Слышу, как они говорят: «А ты тоже с Ним? Он действительно святой?»
Искариот поддается одному из своих сбивающих с толку порывов: «Желаю вам хотя бы приблизиться к пониманию Его святости».
«Но, между тем, Он исцелил в субботу».
«Нет. Он простил в субботу. А какой день более подходящий для прощения, нежели суббота? Ничего мне не дадите для этой искупленной?»
«Мы не даем своих денег проституткам. Это жертва на святой Храм».
Иуда разражается непочтительным смехом и оставляет их ни с чем, догоняя Учителя, когда Тот уже собирается войти в дом Петра, который говорит Ему: «Вот, малыш Иаков сразу на выходе из синагоги дал мне сегодня вместо одного два кошелька, и все по поручению того незнакомца. Кто же это, Учитель? Ты его знаешь… Скажи мне».
Иисус улыбается: «Скажу тебе, когда ты научишься ни на кого не ворчать».
И все заканчивается.
[1] Рассказ о грехе Давида и о его последствиях приведен в (2 Цар. 11-12). Покаяние Давида выражено в Псалме 50
[2] История Самсона изложена в (Суд. 13-16)