Рассказ
Жизнь как в городе, так и в деревне имеет свои отличительные особенности и прелести. Кому – что, у всех разные вкусы и предпочтения. Кто-то обожает горы и готов вдыхать разреженный, насыщенный кислородом воздух вечно, а кого-то за уши от моря не оттащишь: соленая влажная атмосфера ему необходима. Одним подавай только зеленые луга да сельские просторы, другим – густые леса и дикую природу. Есть и такие, кому лишь крылья нужны да небо, – им летать хочется. Земля, включая деревенское болото, их не интересует. А вот кто чести ищет, тот непременно ее найдет, хоть она в свободной продаже и не существует.
Как бы там ни было и кому бы что ни нравилось, а родину не выбирают; как соловей без песни – не соловей, так и человека без родины не бывает. Нашему герою Максиму посчастливилось жить в деревне, расположенной в гористой местности, где даже животные привыкли к трудностям, а зима создавала идеальные условия для катания по заснеженным неровностям и ледяным гладям. Вместо коньков и лыж многие использовали кирзовые сапоги – в них получалось легко скользить с холма. Тем же, у кого имелись деревянные сани с железными прутьями и полозьями, было еще лучше – счастливчики! Детвора, а иногда и взрослые, проявляя устойчивый интерес к приключениям, катались с таким азартом и на такой скорости, что ветер, дувший в лицо, казалось, грозился его разорвать.
С приходом весны протекающая рядом горная река начинала бушевать. Темный селевой поток по пути увлекал за собой камни и целые скалистые глыбы, отчего громкий звук, доносившийся в эти дни до людей, вызывал у них животный ужас. Бурлящее водно-грязевое месиво нагнетало страх, периодически размывая берега и грозя смести деревеньку с лица земли, но тщетно – она оставалась цела. Порой, когда стоящие на берегу наблюдали, что же произойдет дальше, почва буквально уходила у них из-под ног: они еле успевали отскакивать назад. Летом же в деревушке, со всех сторон окруженной горами, и в ее округе становилось невероятно красиво: ярким зеленым цветом, как гигантским одеялом, окутывался каждый сантиметр земли, леса и луга слепили глаза. А некоторые поляны сплошь покрывались красными маками, будто на них прошла великая историческая бойня и кровь убитых воинов украсила траву.
Максим учился в девятом классе и, по мнению учителей, был одаренным мальчиком, он никогда не приходил в школу с невыученными уроками, хотя не секрет, что в деревне на первом месте стоят заботы о хозяйстве, а не наука. У его семьи в сарае скота хватало: две коровы, двухгодовалый черный бычок и четверо телят, более двадцати овец и баранов, курицы-несушки и конь в придачу. Целый день во дворе и в доме стоял шум, гам, а любознательному отличнику постоянно хотелось спрятаться куда-нибудь и читать, читать, читать. Чтобы не слышать животных, он включал на полную мощь радиоприемник с веселыми песнями и продолжал вгрызаться в любимые книги. Из-за этого пристрастия его называли «лентяем»: валяется только на пузе да книжки читает – что за дела? Но Максим не обижался. Ведь другие не очень тянулись к учебе, посему как они могли его понять? Собственно говоря, славе бездельника во многом поспособствовала невестка – жена старшего брата. Как-то Максим лежал и увлеченно читал, погрузившись в очередную романтическую историю, а та попросила его:
– Встань, пожалуйста, закрой дверь. Холодно, – и съязвила: – Надеюсь, это для вас, барин, не очень опасно?
– Холод – для кожи голод, ничего страшного, если чуть похудеешь. Ветер подует, она сама закроется, – невозмутимо отозвался мальчик, виртуозно сохраняя связь и с внешним, и с внутренним миром.
– Шалопут и лежебока!
– Что ни поп, то – батька!
– Чернильная душа! Ведро воды по-человечески принести не можешь!.. – долго еще разорялась невестка, но Максим, жадно перелистывая страницы, уже не слышал ее.
В летние каникулы ученика преимущественно загружали хозяйственными делами. Обычно он собирал скотину, гонял ее на луга, а пока животные спокойно паслись, вовсю поглощал литературу: один том за другим. «Книгочей», чтобы не терять времени зря, даже на обед не желал возвращаться, брал с собой воду или какой-нибудь кисломолочный продукт, хлеб, иногда сваренные вкрутую яйца и домой являлся лишь с наступлением темноты. Казалось бы, безмятежное течение его жизни ничто не могло нарушить, да только тот самый черный бычок сначала изредка, а затем все чаще стал буйствовать и беситься. С каждым днем выполнять обязанности пастуха становилось тяжелее. В лесах ведь всякая живность водилась: волки, медведи, лисицы, шакалы, а этот бычок, черный, – как в гудроне вымазанный, – на волне вдохновения, словно заколдованный невидимкой, хвост поднимет и ка-а-ак сиганет!.. Быстрее, чем олимпийский чемпион по бегу на длинные дистанции, мчался, а что оставалось делать Максиму? Он тоже поднимался и бегал за безобразником, пытаясь утихомирить нерадивого, правда, это не всегда удавалось. Мальчик не курил, его легкие развивались нормально, в день ему приходилось совершать пробежку не менее двадцати километров, но четвероногое животное если давило двумя ногами на педаль газа, то догнать его было просто нереально.
Под конец лета Максим уже отчаялся справиться с «восставшим из ада» и, заливаясь горючими слезами оттого, что бык его замучил, и от невозможности заниматься любимым делом – чтением, – все просил старших, чтобы быка закололи, но никто парня не слушал. Порой у нас в обществе жизнь животного ценится выше человеческой. Конечно, это можно понять. Когда ты голодный или когда необходимо подпитывать организм аминокислотами, тут, естественно, бык пригодится. А что с человека взять – его же не зарежешь? А если зарежешь – в тюрьму посадят. И правильно сделают. Поругать слабый закон нужно: в области существования живого нечего ласково с извергами обходиться…
Выпал первый снег. Максим был бесконечно рад: больше не надо пасти скотину – читай, сколько угодно, да и он так старательно учился, что каждый день домой «пятерки» приносил. Ему было, чем гордиться. Затем наступил декабрь месяц. Неделями стояли лютые морозы, но потом они дали, наконец, слабину, в некоторых местах даже снег растаял. Асфальтовая дорога, соединяющая деревню с районным центром, разрезала белые снежные поля своей чернотой, как бы показывая, что между левой и правой стороной всегда имеется граница.
Дома, готовясь к праздничным дням, решили заколоть быка. В этот день Максим чувствовал себя так, будто получил Государственную премию. Он несколько раз специально проходил мимо обреченного с важным видом, изображая, что тому настал конец, а «буян» своими огромными круглыми глазами смотрел на него, ничего не понимая, пару раз дернулся, чтобы достать наглого парня, да, к счастью, веревка помешала. Но завалили быка и порешили, сдернули с него шкуру, а через несколько дней хозяйственные родители эту «реликвию» засунули в мешок, дали Максиму сорок копеек и поручили отвезти ее в город сдать.
Самое неприятное заключалось в том, что плата за перевозку на автобусе одного пассажира до районного центра стоила тридцать копеек. Задача была конкретно ясна: если не сдашь шкуру – придется обратно пешком топать. И мальчик поехал – что называется, от простого к сложному.
Мешок оказался тяжелым. Максим с трудом добрался до пункта приема, последние несколько сотен метров еле дыша и волоча ношу за собой по земле. Приемщик разложил товар и сразу вынес вердикт:
– Шкура уже негодная: воняет и червивая.
За такую цельную шкуру должны давать пять рублей, а при хорошем ее качестве можно было поторговаться и добавить еще пару рублей, но, как Максим ни умолял: «Дяденька, хоть за рубль возьмите!», тот не уступал. Понимая, что обратного хода нет, мальчик, плюнув на возможность прибыли, стал уже просить по минимуму: «Дяденька, дайте хоть тридцать копеек, примите шкуру!».
Возможно, попроси парнишка эту сумму просто так, мужчина, более двадцати лет работающий в конторе приема, может, и дал бы, но, видимо, он был человеком принципиальным: раз «продавец» попросил за шкуру такую маленькую сумму, значит, она совсем плоха и ничего не стоит – надо непременно отказать. А Максим свое безвыходное положение почему-то не смог объяснить: будучи стеснительным подростком, он служил своим определенным, им же придуманным, комплексам. Последнее, что у него отложилось в памяти, – это были слова того же мужика, который строго сказал: «Забирай свою дырявую шкуру, засунь ее в мешок и уноси быстрей, пока эта зараза у меня здесь не распространилась!».
Максим со слезами на глазах запихнул недобротный товар обратно, уже сам брезгуя, и в отчаянии выпалил:
– Дяденька, мне не на что домой возвращаться, а вы… – и, не договорив, стремглав вылетел из помещения, лихорадочно соображая, что же ему теперь делать?
Приемщик задумался: «Не похоже, чтобы хлопец обманывал. Может быть, у него и взаправду нет иного выхода? Неужели я откажусь ему помочь? Не такой уж я и бессердечный, сейчас вернется, дам ему денег». Прошло около получаса, но Максим не возвращался. Тогда работник заготконторы забеспокоился и вышел на улицу. Безрезультатно поискав ребенка глазами, он выругался:
– Был бы он негодяем, стоял бы здесь и ждал. Мальчишка-то не виноват ни в чем! Как же я так плохо мог поступить? Эх, нехороший ты человек, Иваныч…
А в это время Максим решал трудную для совести задачу: «Как пешком нести этот груз до дома? И стоит ли? Может, бросить где-нибудь?». У него было два пути: один длинный, протяженностью более чем шестнадцать километров, другой – через лес, примерно семь километров. Он прекрасно понимал, что если не довезет остатки бычка до дома, то родичи точно решат, будто деньги им потеряны или куда-то истрачены. Естественно, его могли очень сильно наказать, но с грузом – сколько же времени ему надо топать! А это еще страшнее, потому что уже было пять часов вечера, и лучше бы добраться до дома засветло. С лесом ночью играть «на удачу» не стоит.
Озадаченный невезучий «торговец» дошел до места, где вырывался бурлящий поток от районной гидроэлектростанции, и, недолго думая, вывалил шкуру туда, оставив мешок себе, чтобы было потом, на чем посидеть, когда остановится отдохнуть. Будь что будет! Примерно прикинув, что по короткому пути он часа через два легко дойдет до дома, Максим бодро зашагал по дороге. Пока юнец шел по открытой поляне, он чувствовал себя смелым, ведь было еще светло, но, зайдя в лес, где кроны деревьев, крепко сплетенные между собой, заслоняли небо, вдруг ощутил озноб от страха. Выбраться из неволи боязни удается не так-то быстро и не всем. К сожалению, юноше в этом не помогли ни лес, ни царивший в нем покой, а повисшая в воздухе тишина только еще больше нагоняла жути. Тут уж точно не до восхищения красотой природы! Надо сказать, что человеку все же необходимо некоторое время для проявления способности адаптации к окружающей среде…
Мальчишка сначала в нерешительности остановился: «Может, лучше вернуться назад и пойти по другой дороге?». Он не знал, как быть. Ему казалось, что этот бесконечный лес никогда не закончится. После пяти минут мучительного раздумья с надеждой на то, что скоро он окажется дома, Максим скомандовал себе: «Вперед!». Снегу было где-то по колено – не так уж и страшно, поскольку во многих местах высота покрова позволяла даже бежать.
Он преодолел больше половины дороги, когда стемнело. А лес все сгущался, запугивал непроглядной чернотой, но ничего – дорогу паренек помнил наизусть, несколько раз бывал здесь летом с ребятами. Повезло, что лесополоса была смешанная, деревья попадались и кривые, и прямые, и причудливой формы, и Максим на каждом шагу внимательно смотрел по сторонам, изучал их, чтобы, если случится опасность, без проблем взобраться наверх: по скорости залезания на деревья он среди деревенских ребят считался непревзойденным чемпионом.
Неожиданно раздавшийся поблизости вой пригвоздил его к земле. Мальчик отлично знал: так могут выть только волки, и, даже еще не видя их, мигом представил себе этих зверей, похожих на больших, высоконогих, худощавых собак с хвостом, покрытым длинными волосами, опущенным вниз и висящим до пяток. Максим двинулся было вперед, но ноги его не слушались, колени будто одеревенели и не сгибались. Показалось, что у него аж шапка от страха на голове поднялась. С перепугу он побледнел и начал дрожать. Ему понадобилось несколько минут, чтобы взять себя в руки и сконцентрироваться для выбора подходящего дерева. Хотя подходило оно или нет, уже не имело значения – при такой опасности, когда на кону твоя жизнь, ты и на голую стену взберешься, как миленький, пусть для этого понадобится вгрызаться в нее зубами и ногтями.
В тот момент, когда Максим подошел к ближайшему стволу, чтобы залезть на него, из темноты неторопливо выступили блестящие, жуткие, светящиеся точки. Застигнутый врасплох, путник взлетел наверх так стремительно, будто под его ногами разожгли костер. Добравшись до толстой ветки и устроившись на ней, он посмотрел вниз: высота была около семи-восьми метров. А то, что произошло в следующее мгновение, загнало бы в несусветный ужас любого здравомыслящего человека. Под деревом собралось более двадцати волков с поджарыми туловищами и стоячими ушами. Вытянутые, заостренные морды с широким лбом, спускающимся круто вниз, и с глазами, расположенными косо, все, как по команде, нацелились в сторону Максима. Обняв ствол одной рукой, а другой – вытащив из брюк свой длинный старый добрый ремень, он привязал себя к стволу, подумав: «Вдруг усну да упаду им прямо в пасть. И правильно сделают, что разорвут! Ума нет, сам тупой – это надо же было додуматься пойти через лес!».
Рядом не было никого, кто бы успокоил парня, сказав: «Человек бывает дважды глуп: когда мал и когда стар»[1]. К сожалению, мудрость мудростью, а голодным хищникам, которые так и умоляли: «Милости просим к нам в пасть», этого не объяснишь. Животные на тонких ногах и с подтянутыми брюхами парню от страха показались огромными: «Как хорошо, что они не умеют лазать по деревьям».
Максим, бросая тревожные взгляды на волков, боялся уснуть, но разве при такой драматической сцене человеческий мозг может дать команду на сон? Ребенок есть ребенок хоть зимой, хоть летом: какой он дома, такой же и в лесу. Дальше последовало ужасное… Вожак «открыл дверь», прыгнув первым, и некоторые волки начали повторять за ним сей этюд, ведь собравшиеся в стаю голодные хищники, как правило, пытаются помогать друг другу при нападении на добычу. Остальные ожесточенно крутились около дерева: лакомое блюдо близко, а в рот не падает, и зубы не достают. Животные тоже умеют злиться, особенно когда они несытые в холодную звездную зимнюю ночь…
Трое или четверо волков нашли мешок, который мальчик выпустил из рук, когда залезал на дерево. Они яростно рычали и тянули холстину в разные стороны, следуя принципу «Что с бою взято, то свято». Запах шкуры и человеческого тела лишь раздразнил жаждущих плотного обеда, как двухслойный бутерброд. Клочья мешка так и летели в снег, а Максим отчаянно жмурился и зажимал себе уши, чтобы не глядеть вниз и не слышать этого, слишком уж неприятные картинки подкидывало воображение: «А если бы я не успел… тогда мешок им бы не понадобился…».
Волки поначалу прыгали то по одному, то по двое, иногда одни и те же – по несколько раз, а иногда – по очереди. И все это, с одной стороны, было забавно наблюдать сверху сидящему на дереве Максиму: интересно же, что происходит между дикими зверями, а с другой – страх охлаждал уставшее от долгого сидения на узком пространстве тело. Чтобы конечности окончательно не замерзли, мальчик старательно шевелил пальцами, периодически раскачивал ногами и двигал плечами. Все эти движения он делал максимально осторожно, потому что опасался упасть, не доверяя надежности ремня, и периодически проверял, крепко ли он затянут. Повезло Максиму хотя бы в том, что не было ледяного ветра и температура не опускалась ниже минус двух-трех градусов.
Было уже далеко за полночь, но подвижные животные, могущие, дабы насытиться, за ночь сделать более ста километров своими не защищенными обувью лапами, не угомонились. Вот это вызывает уважение: хоть они и вредные для животноводства хищники, но порой людей-то не заставишь дотянуться до ложки и еду себе в рот положить, а тут – такое стремление бороться, выживать, несмотря на то, что так мало пищи для них было в худом Максиме. Его не хватило бы даже на один зуб этой ораве. Но для отчаявшихся от голода волков не существовало ни понятия «мало», ни опасности. Подстегиваемые инстинктом, они сейчас ничего не боялись, и отвлечь их было просто нереально.
Вскоре Максим успокоился, поверив в надежность своего убежища. Но теперь большую опасность для мальчика стал представлять холод, который незаметно и настойчиво проникал под одежду, впивался в клетки кожи, леденя все тело. Впечатлительный до слезливости «пленник» сильнее прижался к стволу и, чтобы согреться, начал вспоминать приятные теплые времена года, и вдруг родной класс в четких картинках предстал перед его глазами. Бледное, измученное лицо мальчика озарила наивная улыбка…
…Шел урок литературы. Учительница, молодая круглолицая девушка, дала задание: «Напишите сочинение на тему «Как я провел это лето?». Максим написал, что летом хорошо: можно и в лесу гулять, и на траве валяться, вишни и земляники вдоволь – горстями в рот запихивай, и на танцы, сколько хочешь, ходи, а также можно, и даже нужно, летом влюбиться… Педагог после уроков попросила его задержаться и ласково спросила: «В кого же ты влюбился?». Он посмотрел ей прямо в глаза, несколько секунд простоял молча, а затем простодушно ляпнул: «В вас! Честное комсомольское!». Учительница покраснела, но ничего ему тогда не ответила и никому об этом случае ни словом не обмолвилась. А ученик, воспользовавшись замешательством объекта любви, стремительно убежал…
Тут уж точно затоскуешь по дому…
Максим, погрузившись в воспоминания, все же на краткий миг уснул, и привиделось ему, что кипит похлебка над огнем, идет от кастрюли пар и тепло, мальчишка, счастливый, протянул руки к предмету вожделения, но в следующий момент оказался в уютной комнате, на мгновение послышалось, что кто-то стучит в дверь. В проем просунулась голова отца, который сердито зашептал: «Неприлично есть руками!». С соседнего дерева вспорхнула какая-то птица, Максим вздрогнул и резко проснулся, с тоской осознавая, что дом и деревня стали для него далеким путем. А сейчас он один… Хотя нет: парнишку всего передернуло при мысли о компании, ждущей его внизу. Он чуть-чуть наклонился, чтобы посмотреть, что же там волки делают, и как раз в этот момент более пяти собачьих выродков прыгнули вверх. Прыжок получился выше, чем все предыдущие. От испуга Максим дернулся и сильно стукнулся головой о ствол дерева, в глазах сразу закружились миллионы искорок. Хорошо, что не совсем сознание помутилось, и он быстро пришел в себя. По всей вероятности, его ангел-хранитель был рядом и, раз те нападают на слабого, показал хвостатым кукиш со словами: «Черта с два вам!».
Внизу поднялся лай, визг – одним словом, полнейшая неразбериха. Максим подумал, что из-за него – зря он выглянул, – но нет. Оказалось, при падении несколько волков упали на двух других, ведь во время чьего-нибудь прыжка остальные хищники тоже спокойно не стояли: они постоянно двигались, кружили. По-видимому, один из серых получил серьезную травму. Изо рта животного выплеснулась кровь, а для голодных тварей запах крови – словно гонг, зовущий на ринг: «Дают обед!». Как все обитатели планеты, так и волки, когда их мучает сильная голодуха, забывают всякую осторожность и становятся не только смелыми, нахальными охотниками, но и жертвами, посему более мощные представители стаи, подчиняясь закону природы «побеждают сильнейшие», вмиг разорвали своего сотоварища по голоду, которому было хуже всех…
Отец Максима – Виктор Алексеевич, – свалившись тем же вечером от усталости на кровать, проснулся лишь ближе к утру и услышал, что жена плачет навзрыд:
– Что случилось?
– Максим еще не вернулся, – вымолвила женщина и опять пустилась в рев. – Я вообще не спала, Витя! Куда он делся? Далась нам эта шкура! Да пропади она пропадом!
– Хватит лить слезы! – от такой строгости она сразу перестала причитать. – Я уверен, ничего страшного не произошло, – сурово отрезал отец Максима, а сам взял дубленку и пошел к младшему брату, жившему неподалеку.
– Эх ты… – без деланности сказал меньшой старшему, дослушав главу клана до конца, и тотчас собрался на поиски племянника, которого любил больше самого себя…
Хоть Максим и находился в полусогнутом состоянии, уже почти сонный, до его разума дошло, что под деревом, наконец, воцарилась тишина. Охлаждающийся организм превращал нормального здорового человека в неповоротливого лентяя, но «пленник поневоле» был начитанным и знал, что в таком положении засыпать нельзя. С усилием заставив себя глянуть вниз, он увидел, что волки ушли, а на земле остались следы крови от растерзанного тела, и измаявшемуся от долгой осады мальчику стало понятно: «Попади я туда, и от меня ничего бы не осталось». Страх так дико и нелепо умереть, охвативший все его существо, заставил парнишку сильнее вцепиться в дерево: «Такая смерть, наверное, особо мучительна для человека – когда тебя раздирают, разрывают на кусочки, чавкают твоими внутренностями, и при этом ты все еще жив и все чувствуешь! А боль настолько сильна, что крик застревает в горле и беспомощно булькает в нем…». Максима передернуло от представленной сцены: чем-чем, а бедностью воображения он не страдал, не зря же литература была его страстью.
Гуканья волков, похожего на то, что он слышал, когда шествовал по лесу, уже не доносилось.
Начало светать. Максим, все еще не оправившись от страха, едва шевелил пальцами, его ноги затекли. «По утрам плохие дела не делаются. Вероятно, нашли какую-нибудь лесную чащу и устроились там, как в убежище, пока поиск пищи снова не заставит их путешествовать. А это произойдет не раньше, чем следующей ночью. Поэтому нечего терять время», – сделал он логичное умозаключение о волках и, относительно успокоившись, посмотрев сверху вниз еще раз, отвязал себя от ствола.
Мальчик попытался было спуститься, но конечности его не слушались. Шуточное ли дело, целую ночь, да еще и зимой, ночевать на дереве? Тут любой закостенеет. Он мог легко сорваться, и, представив, что тогда останется лежать на земле со сломанной ногой как готовое кушанье для зверей, Максим на несколько минут перестал совершать попытки слезть с дерева. Но жить хочется всем, и эта энергия настолько велика, что человек способен, преодолевая себя, выйти за пределы собственной природной ограниченности. Парнишка проверил состояние рук, сделал несколько жимов кулаками и понял, что в кистях сила есть. «Спущусь с помощью рук и, если ноги ходить не будут, ползком доберусь до дома. Надо убираться отсюда скорее, покуда силы имеются». На какое-то мгновение он почувствовал себя героем повести Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке» – Мересьевым[2]и даже гордо сказал себе в душе: «Если он мог, я тоже смогу! Мне больше ничего не надо, лишь бы живым остаться». Тем не менее уши его, как антенны, настроились на прием сигналов опасности.
Когда у человека есть четкая цель, сила воли и твердый характер, он обязательно добьется в жизни многого, а те, кто обделен подобными качествами, будут завидовать ему и при первой же возможности попытаются выкопать под его ногами ямы. Способных людей мало, таких надо оберегать от исчезновения, стараясь поднять их количество до безопасного уровня, минуя Красную книгу.
При спуске на полдороге левая нога понемногу зашевелилась, а правая – неподвижная, – как опора, так и не заработала. Максим на преодоление нескольких метров потратил целый час. Спустившись на землю, он прислонился к стволу дерева и немного посидел на земле – передохнул. Недалеко от него валялась простая палка, но сейчас она выглядела, как соломинка для тонущего, мальчик дополз до нее, взял в руки и с ее помощью поднялся. Проверив гибкость самородной трости, он утвердительно кивнул. Кое-как прыгая на одной ноге, юноша прошел сто метров и в этот момент ощутил, что вторая нога тоже стала рабочей. Максим убедился, что способен самостоятельно двигаться, но палку, будто она может защитить его, из рук не выпустил – мало ли что. Пройдя часть пути сначала медленными шагами, далее – ускоряя свой ход, он постепенно перешел на бег, несмотря на то, что дорогу местами загораживали приклонившиеся к земле деревья, и так добежал без остановки на передышку до деревни.
Первым, кого он встретил, был его дядя, который, увидев племянника, резко притормозил рядом с ним грузовик:
– Максим! Макс! Куда ты? Стой! – но племянник автоматически продолжал бежать.
Дядя понял, что догнать его так невозможно, и несколько раз громко посигналил. Измученный парнишка, наконец, остановился и повернулся. Увидев родного человека, он сначала не поверил глазам, так и стоял, тяжело дыша, пока тот не подбежал и не обнял его. Тут Максим не удержался и начал громко плакать: сковывающее его долгое время напряжение прорвалось наружу. Мужчина перепугался:
– Что с тобой? Где пропадал? – но, увидев, что мальчику было не до разговоров – он все еще дрожал от холода и страха, – просто прижал его к себе. – Не хочешь говорить, и не говори. И так все ясно.
Максима трясло так, что у него зуб на зуб не попадал: он не мог унять дрожь своего тела, не мог говорить. Дядя на руках донес его до машины и устроил в кабине. Минут через десять мученик уже крепко спал на теплом сиденье. Когда он открыл глаза, то понял, что лежит дома в уютной постели, и услышал голос врача:
– Ваш ребенок абсолютно здоров, даже не простудился.
– Кто его заставил через лес идти, ума не приложу… – оправдывался Виктор Алексеевич перед своей совестью.
– Да минует нашего Максимушку дурной глаз, – это сказал с лаской в голосе самый любимый и близкий для него человек на свете – мама.
– А ведь мы могли его потерять… – тихо и безрадостно, словно у него пропал голос, произнес дядя.
Никто у мальчика ничего не спрашивал, ничем не интересовался. Казалось, что он никуда и не пропадал, жизнь потекла своим чередом, как и раньше. Но это было лишь иллюзией. Пока Максим отдыхал после пережитого, дядя вместе с другом-охотником сходили и проверили обе дороги, а найдя место, где мальчик был пленен волками, и увидев рядом со следами племянника мелкие отпечатки множества лап вместе с бурым от крови снегом, они и так поняли, что творилось ночью под деревом. Это стало хорошим уроком для родителей Максима, которые теперь всегда давали ему деньги на билет в обе стороны…
Билет в одну сторону – One way ticket[3]. Говорят, человек не настолько умен, чтобы видеть свои недостатки, но мы прекрасно знаем, что с того света не возвращаются. Некоторые в могилу вместе с усопшими кладут сотовые телефоны – мало ли, вдруг проснется и позвонит. Будьте милосердными и, когда вы станете кого-то хоронить, не поскупитесь, положите ему в карман денег на тот случай, если умерший, вспомнив, как хорошо он жил здесь – с нами, – захочет вернуться. Не лишайте малой радости никого: ни взрослых, ни детей…
Февраль 2011 год