Где-то в Минусинской котловине, которая восточней Населенской области, построили казарму с полигоном. Не далеко от полигона были горы с пещерками.
Как-то майор Рахлисов послал двоих солдат в ближайшее село за медикаментами. Иван и Яков, выполнив приказ, пошли обратно. Но до казармы идти было не близко, пока они шли, хлынул ливень. Они лучше закутывались в свои летние шинельки, но они промокали.
- Как я замёрз, сил нет. – сказал Иван. – Но приказ выполнять надо.
- И то верно. – ответил ему Яков – Хотя я бы забежал куда-нибудь.
- Куда? Ни огня, ни чёрной хаты. Пошли, в казарме обогреемся.
Из одной маленькой пещерки вышла девушка в подпоясанной рясе и в капюшоне. Ей было около двадцати лет, но казалась намного старше. У неё были платиново-белые с сиреневым отливом седые волосы, которые торчали из-под капюшона, длиннее пояса. Она была вся исхудавшая и слабая.
- Мир вам, братья – сказала она – зайдите в мою пещерку, обогрейтесь.
Иван и Яков зашли в пещеру.
- Снимайте мокрые шинели, я вам рясы дам.
Девушка взяла ворох соломы и сухих веток и подожгла их. Дала солдатам рясы, а шинели хорошо отжала и повесила к огню, чтобы просохли.
В пещере был проход дальше и трещина в стене. За этой трещиной и была келья Нимфадоры. Зайдут в пещерку, пройдут в широкий приход, подумают, что пуста, и пойдут с миром. Но даже не подумают заглянуть за трещину в стене, где на выступающем камне была икона Казанской Божьей Матери, подпираемая камнем, чтобы не упала, стоящая рядом лампадка, света которой хватало на малюсенькую келью, еще выступающий камень, на котором лежали молитвословы и Библия. Был ещё один выступающий камень, на котором лежало что-то завёрнутое в кусок ткани, раскрашенный как солдатская шинель. Напротив иконы лежал ворох хвороста, на котором спала Нимфадора, а под голову подкладывала рясы, которые носит зимой. Рядом с входом была корзина с сухарями, рядом стоял пустой кувшин, в котором раньше была святая вода. В пещере, которая была не за трещиной, лежали солома и хворост, которые отшельница поджигала от лампадки и грелась. С собой у неё было немного денег, и она редко ходила покупать хлеб, который сушила потом, и масло с фитилями для лампадки. Мылась она в устье реки Енисей, там же стирала рясы и брала воду.
Солдаты грелись у огня, а отшельница ненадолго вошла в свою келью. Через пять минут она вышла и подошла к солдатам. Яков первый спросил у неё:
- А кто ты такая? Давно ли здесь?
- Я – Нимфадора из Населени. Здесь я уже три месяца.
-А почему мы тебя не видели?
- Я редко покидаю свою пещерку, и то ночью, пока никто не видит.
- Уже почти год, как построили здесь казарму с полигоном, почти год мы с Иваном служим, и не видели тебя.
-А как ты здесь оказалась?
-Я не хочу вспоминать свою мирскую жизнь, давайте лучше о душе поговорим.
- Нимфадора, ну пожалуйста! – не унимался Иван – Душа моя требуют узнать, что с тобой стало.
- Да. А потом поговорим о вере. Мы с Иваном верующие.
-Хорошо, я расскажу вам свою историю, но обещайте, что никому про меня не расскажите.
-Обещаем.
- Когда я была совсем юной, я была неверующая. Меня звали Нелли Милотова. Я была очень красивой. У меня были длинные струящиеся тёмно-русые волосы, огромные зелёные глаза, очень милое личико и стройная фигурка.
- Ты и сейчас красивая. Хоть и остались только зелёные глаза…
-Яков, молчи и слушай! – сказал Иван.
- Я была не то, что неверующей, я была язычницей. Гадала, колдовала, духов подзывала, ясно, что не святых. Ещё я была гордой и непокорной, ленивой, завистливой, гневалась часто, и неприличной. Я вообще потеряла женский облик. Была мальчиком в девичьем теле. Я была страшной жадиной… Одним словом – во мне все смертные грехи слились в безобразный комок. Когда мне было 14 лет, я прогуляла школу, пошла гулять в город. Гуляла долго, в разных местах, устала, зашла на территорию одного храма, присела на лавку. Возле храма была 280 церковная школа. Один из учеников подошёл ко мне и спросил:
-Ты заблудилась?
У него очень приятный высокий голос, зелёные, как у меня глаза, волосы тёмно-русые, с чёлочкой. Хоть он и носил очки, но всё равно был красавцем, каких надо поискать. А как ему чёрная школьная форма идёт… Форма в той школе была как у солдат, только чёрная. Длинные кители на ремне. А у девочек просто длинные чёрные платья с воротниками.
-Нет, я не заблудилась, просто зашла сюда. – ответила я.
-На улице ветер такой, а ты в такой курточке. Замёрзла? Пойдём в школу. Меня Никита зовут.
-А меня Нелли.
Мы посидели в школе. Уроки уже кончились, и никого не было. Мы с ним долго говорили о вере, о душе, и я уверовала. Мне захотелось тоже стать христианкой. Мы очень хорошо подружились. Потом Никита сказал:
- Мы с хором учим песню одну. Хочешь, спою?
Я согласилась. Никита стал петь и подыгрывать себе на фортепиано. Он пел песню про святую Русь. Мне очень понравилось. Он пел очень хорошо. Я поняла, что влюбилась. Потом Никита проводил меня до дома. Мы с мамой крестились, и на следующий день я уже была в той школе. Маму звали Эллой, при крещении нарекли её Еленой, а меня Нимфадорой. Я стала ходить в храм и перестала быть такой грешной. Я стала смиренней, добрей, я вообще исправилась. Наконец, я стала настоящей девочкой. Видно, Богу было угодно спасти меня так, послав мне этого замечательного одиннадцатиклассника.
Я умирала в грехах, мне был открыт лишь ад, лишь преисподняя. Если бы не Никитушка, не уверовала бы, не перестала бы так сильно грешить. Я очень любила своего спасителя и непрестанно Бога благодарила за то, что послал мне его.
Потом мы стали встречаться. Никто со мной кроме Никиты не общался. Никто меня не любил. Но одного Никиты мне хватало. Хоть я и любила и люблю всех, как братьев и сестёр, которые меня ненавидят.
Год прошёл, я перешла в девятый класс, а Никиту забрали в армию. Я частенько навещала его родителей, мы были в дружбе. А когда я Никиту в армию провожала, на прощание подарила ему браслет из 14-и икон. Там была икона Богородицы, Иисуса Христа и 12-и самых почитаемых святых. На обороте каждой иконы я иголкой нарисовала две лили на одном стебле. Я рисовала очень хорошо. Я, как пришла в ту школу, научилась рисовать, петь и играть на фортепиано. Я ходила в школьный хор и стала на много лучше учиться. Опять от темы уклонилась. И вот, прошёл год. Я знала, когда Никита закончит армию. Прошла уже неделя, я стала беспокоиться. Уехала в тот город, где он служил, даже казарму нашла. На КПП я спросила, служил ли здесь Тифлисов Никита из Населени.
Тот, кто был на КПП вздрогнул в недоумении поводил глазами и, заикаясь, сказал:
-Слу… Нет, не служил, то есть… А вам чего, гражданочка?
-Я его невеста.
-Это…Дембельнулся. Ещё неделю назад… Это… Он, это… раненный, в больнице… Не волнуйтесь, всё будет… Вы только не переживайте, найдётся он, все пропавшие без вести находятся, вы только не переживайте… А, вы про Тифлисова? Так не служил у нас такой.
-Сначала служил, потом не служил, потом дембельнулся, потом раненный, потом без вести пропал, а потом вообще не служил? А может его в другой город перевели? Я вижу, что что-то тут не так, что случилось?
-Понятия не имею. Меня на посту не было в тот день.
-В какой?
-Когда он на учениях от гранаты по… пострадал.
-Вы хотели сказать, погиб?
-Кто погиб? Я разве сказал погиб? Я имел в виду, по самоволке куда-то ушёл и так и не вернулся. Уже месяц прошёл. А может это не ваш Никита, мало ли на свете Никит Тифлисовых?
-Понятно. – сказала я.
Я видела, что этот солдат что-то спешно придумывает. Я не знала того города и не знала где больницы. Ночью я решила пролезть на полигон. Я пошла с задней части, чтобы меня не нашли. Там была большая яма, из которой шёл смрад. Я посветила туда своим фонариком и нашла обугленные кости и рваные обгоревшие клочки солдатской формы. Я скорей полезла через забор на полигоне. Хоть и зрение у меня было плохое, но мне бросилась в глаза большая воронка, видимо, от взрыва гранаты. Я подошла туда, включила свой фонарик и посветила туда. На дне воронки я обнаружила осколки гранаты и обрывок шинели, похожий на тот, что в яме. Потом я нашла маленькие иконки. Одну из них я подняла и перевернула. На обороте той иконки были искусно выцарапаны тонкой иглой две лилии на одном стебельке. Я их узнала. Я собрала все, которые наша, их было 12, двух не хватало. Я их собирала без крика и паники, потому что сил на это не было. Как собрала, перелезла через забор и опять к яме. Там я не нашла двух недостающих иконок Я собрала кости и клочки шинели, завязала куском, который был длиннее, вылезла из ямы, обняла вязанку и громко возопила. Даже в казарме свет включили. Я потеряла сознание. Без сознания я лежала всю ночь и за это время поседела. У меня волосы даже не серые стали, а платиново-белые с сиреневым отливом. Я поняла, что в него на учениях гранатой кинули, причём умышленно. И специально настоящей, а не учебной. От страшного горя я стала проклинать министра обороны, который допускает такое. Я пошла к церкви. Всё сказала священнику. Он сказал:
-Может это не его кости. Не могли так бесчеловечно поступить.
Я вернулась в Населень. Я закопала его косточки под яблоней, возле которой мы любили встречаться. Она цвела белым скорбным цветом, как мои поседевшие волосы. Я днём и ночью молилась. Приходила к его родителям, их дома не было. Новые жильцы сказали, что Мария и Анатолий Тифлисовы съехали. Я поняла, им сообщили о смерти сына. Я пошла в церковь, исповедовалась, особенно горячо каялась в том, что проклинала министра обороны. Потом я попрощалась с мамой, взяла икону, разные молитвословы, Библию, лампадку, рясы себе сшила, хлеба, немного денег и кусок шинели из воронки, в который завернула 12 маленьких иконок. И вот, я уже третий месяц здесь.
Солдаты не могли без слёз её слушать. Потом, как и хотели, поговорили о вере, о душе, о Боге. Потом, когда дождь кончился, а шинели высохли, солдаты пошли в казарму.