Из московских журналистов только за двумя закрепилось звание «королей». Это В.А. Гиляровский (1853–1935) – король репортеров и В.М. Дорошевич (1864–1922) – король фельетонистов.
У них были, разумеется, предшественники. Ю. Шрейер претендовал на звание короля газетного репортажа, И. Василевский‑Буква – на короля фельетона. Оба петербуржцы. Однако они сошли со сцены как‑то незаметно, и память о них почти заглохла.
Не то Дядя Гиляй и Влас Дорошевич. Их слава прогремела на всю Россию и жива до сих пор.
Гиляровский не был москвичом по рождению. Он родился в имении под Вологдой, где отец служил управляющим. Дорошевич – коренной москвич, много поживший, однако, и поработавший в Одессе. У обоих была нелегкая юность, каждому приходилось пробивать себе дорогу к знаниям, культуре, профессии.
Путь Гиляровского в журналистику был романтически необычен. Он прошел бурлаком по Волге, работал в калмыцких степях табунщиком, бывал и в задонских степях, служил актером в провинциальных театрах Саратова, Пензы, Воронежа, воевал добровольцем во время Русско‑турецкой войны 1877–1878 гг. и снова играл на сцене.
В 1881 г. он перебрался в Москву и по рекомендации знакомых актеров стал сотрудничать как автор стихов в московских изданиях: «Русской газете», «Будильнике», «Развлечении». Затем он познакомился с Пастуховым, редактором‑издателем «Московского листка», и почти два года отработал в этой газете репортером. Прошел жесткую школу репортерства у Пастухова, прекрасно знавшего город и его окрестности и умевшего обеспечить себя многочисленными источниками достоверной уголовной и прочей информации. Именно в «Московском листке» Гиляровский постепенно завоевывал любовь москвичей, уважение журналистов и литераторов.
|
|
Не легче и первоначальная судьба Дорошевича: детство в чужой семье, при живых родителях. Его мать – писательница Соколова сама прожила трудную жизнь литературного пролетария, поденщика и не могла, не хотела до 10 лет воспитывать ребенка. Дорошевич, как и Гиляровский, учился в гимназии, но оба не получили свидетельства об ее окончании. Дорошевичу в молодости пришлось испытать труд землекопа и грузчика, быть корректором, актером любительских театров. Его журналистская работа (анонимно, без подписи) началась с журнально‑газетных мелочей в «Московском листке».
Почти одновременно с Гиляровским придя к Пастухову, он также прошел первоначальную подготовку как юморист и беллетрист в «Московском листке», главным образом в развлекательных приложениях к этой газете: «Веселый листок для чтения: на даче, в вагоне, на пароходе, в гостинице и дома» (1881), «Московская стрекоза» (1883), «Балагур. Сборник рассказов, очерков, сценок, стихов и мелочей. Составил «Веселый москвич» (1885). «Веселый москвич» – один из первых псевдонимов Дорошевича.
Выезжал он и на Нижегородскую ярмарку, чтобы помочь изданию ярмарочного приложения к газете Пастухова «Нижегородская почта». С середины 80‑х годов он работает в таких журналах Москвы, как «Волна», «Будильник», «Развлечение», газетах «Голос Москвы», «Новости дня». В журнале «Волна» в 1884 г. появляется первый материал Дорошевича, подписанный псевдонимом «Дядя Влас» (по аналогии с псевдонимом Гиляровского – «Дядя Гиляй»), в «Будильнике» происходит знакомство с Гиляровским и Чеховым.
|
|
Дорошевич пишет много, очень много, чтобы заработать на хлеб, посмеяться над тем, что мучило с детства, злило и обижало. В «Новостях дня» он работал с В. Амфитеатровым. «Злоба дня» – так называлась одна из рубрик, которую заполнял в газете фельетонист. В ней он ведет хронику городской жизни, критикует железнодорожных тузов, анализирует городской бюджет (роспись доходов и расходов), строго и одновременно полушутливо характеризует Москву: «Город – старый брюнет (освещения мало) кашляет, в бане давно не был, читает по складам, легковоспламеняющийся, кому только не должный, очень скуп на благотворительность…»[8]
Мастерство Дорошевича как фельетониста набирает силу, и Пастухов в начале 1890 г. решает вернуть его в «Московский листок», чтобы помешать успеху «Новостей дня». Для этого Пастухову пришлось раскошелиться: гонорары Дорошевича росли. Все яснее становится сатирический стиль «мелочей», фельетонов Дорошевича. Чего стоит окончание его фельетона 1892 г., посвященного беспорядкам на Юзовских заводах в Донбассе:
«Юзовский рабочий, приговоренный к каторжным работам, говорит:
– Отдохнем!»
Энергичное изложение, короткая строка, ирония – вот определившиеся особенности стиля московского фельетониста.
Но смешное и занимательное, мелочное и сенсационное, чего неуклонно требует Пастухов, не дают выхода в большую литературу. В 1893 г. Дорошевич уезжает в Одессу, надеясь завоевать там славу, авторитет, как это делали подчас русские актеры, отправляясь служить в провинцию. Шесть лет работает в «Одесском листке», посещает Сахалин. И снова Москва.
|
|
Уже отшумела слава Гиляровского в «Московском листке». Позади репортажи с фабрики Морозова в Орехово‑Зуеве, Кукуевская катастрофа, взволновавшая всю Россию. Теперь Гиляровский в солидной газете «Русские ведомости». Это лучшая газета в Москве, и не только в Москве, а в стране. Гиляровский доволен, хотя официальная, чопорная обстановка в редакции не всегда вдохновляет, радует журналиста. Он пишет рассказы и очерки: «На плотах», «Обреченные», которые одобрили Салтыков‑Щедрин, Г. Успенский и другие почтенные литераторы. Как всегда, его волнует прежде всего Москва. Гиляровский пишет отчеты о пожарах, о скачках, рассказывает о ловле одичавших бездомных собак, о происшествиях в Подмосковье, о солнечном затмении 1887 г., о подземных работах по переустройству русла Неглинки, о московских городских бойнях и самый знаменитый репортаж – о катастрофе на Ходынском поле.
В дни коронации Николая II в 1896 г. при раздаче подарков случилась страшная давка, которая в силу нераспорядительности полиции, неудачно выбранного места, привела к человеческим жертвам. Сам Гиляровский оказался в гуще толпы, прижатой к стенке глубокого рва, и только благодаря сметке и физической силе смог вовремя выбраться на свободное место. Он один из всей массы журналистов‑репортеров оказался свидетелем этого происшествия. Его репортаж воспроизвели многие периодические издания. После публикации репортажа в газете «Русские ведомости» иностранные корреспонденты приезжали к нему домой, чтобы посмотреть на этого богатыря и пощупать его бицепсы.
В 1899 г. судьба свела Гиляровского и Дорошевича, ставших известными, авторитетными журналистами, в новой газете «Россия» В. Амфитеатрова. Это было издание с драматической судьбой. В январе 1902 г. она была с треском закрыта правительством за публикацию фельетона Амфитеатрова «Господа Обмановы», направленного против царской семьи Романовых. Амфитеатров был сослан в Минусинск.
В «России» Дорошевич много пишет о судах, адвокатах («Звезды адвокатуры»), печатает очерки о театре, актерах, образовании, семье и школе, банках и банкирах («Ва‑банк», «О банкирах» и др.), остроумную «Историю одного борова» – фельетон‑памфлет на современную бюрократию. Он критикует в сатирических произведениях консервативную печать, ее деятелей: Грингмута, Мещерского («Охранительная печать»), Буренина – сотрудника «Нового времени» («Старый палач»). Сравнивая Буренина со старым сахалинским палачом‑садистом, Дорошевич наносит удар по его авторитету фельетониста суворинской газеты.
Судебные фельетоны Дорошевича приравнивались к образцовым речам известных адвокатов по делам с косвенными уликами. Иногда они помогали спасти невинно осужденных людей.
Гиляровский продолжал давать репортажи о московской жизни. Но главное место в его материалах заняли смелые репортажи из Сербии, куда он выехал по требованию Амфитеатрова. Нужны были свежие, проверенные сведения о состоянии дел в Сербии, антинародной политике короля Милана. Гиляровский с риском для жизни справился с этим заданием, напечатал восемь репортажей. Но работа в газете оборвалась для обоих журналистов неожиданно в связи с публикацией фельетона редактора о Романовых.
На счастье, в это время книгоиздатель И.Д. Сытин решил реорганизовать издававшуюся в Москве с 1895 г. газету «Русское слово». Он давно присматривался к Дорошевичу, ездил к нему еще в Одессу и теперь решил пригласить в качестве редактора.
Дорошевич получил большие творческие и финансовые полномочия в газете: укрепил состав сотрудников, завел обширную сеть корреспондентов почти во всех городах России и за рубежом, стал приглашать известных писателей и скоро сделал газету одной из самых распространенных в России. Пригласил он и Гиляровского, с которым установились дружеские отношения.
С 1902 г. Дорошевич принял на себя общее руководство печатным органом и обязался давать не менее ста материалов в год, в том числе 52 воскресных фельетона. Дорошевич в годы работы в «Русском слове», печатал очерки, статьи о зарубежных странах, небольшие повести, воспоминания о людях театра и литературные памфлеты («Граф Витте», «И.Н. Дурново» и др.).
Фельетоны Дорошевича гремели на всю страну. Среди них можно назвать такие, как «Форма для журналистов», «Петербург и Россия», «Послание к кадетам», «Истинно русский Ермолай», «Дело о людоедстве», «Депутат III Думы», «Блаженная кончина» и многие другие.
Влас Михайлович Дорошевич (1864–1922)
Фельетон «Дело о людоедстве» построен на двусмысленном выражении в полицейском протоколе. Околоточный надзиратель Силуянов не вернулся домой, пропал. В тот же день на базаре был задержан в пьяном виде неизвестный человек, как оказалось, купец Семипудов, который похвалялся, что «ел пирог с околоточным надзирателем». Вот эти слова и стали предметом исследования полиции как невероятного каннибальского преступления!
Обрастая всевозможными деталями, это предположение полицейского одновременно делается содержанием газетной сенсации. Газеты, каждая на свой манер, трактуют, смакуют это событие. Здесь и придуманные автором газеты: «Завихряйские губернские ведомости», «Вечность», «Конституционное начало» и реальные – «Новое время», «Земщина».
События разрастаются, в них втягиваются не только журналисты, но и политические деятели, суд. Вся Россия следит за делом о людоедстве. Семипудову вынесен приговор – бессрочная каторга. И вдруг полицмейстеру города Завихряйска поступает рапорт пристава Зубова о том, что Силуянов найден совершенно голым за городскими свалками и признался, что вместе со знакомым купцом напился пьян и не помнит, где был и что с ним случилось.
«Газета «Новое время», – пишет Дорошевич, – заявила по этому поводу: «Жив околоточный – доброго ему здоровья! Заниматься же ныне вопросом: что хотел сказать купец, когда говорил, что ел «пирог с околоточным надзирателем», ей‑Богу, грешно. Мало ли что какой купец скажет. Купцов много… Надо о выборах думать теперь, а не о купцах с околоточными»[9].
Тем не менее в конце фельетона помещена телеграмма, полученная из Иркутска, о том, что в партии каторжников проследовал людоед Семипудов…
Фельетон Дорошевича – сатира на тупость нижних полицейских чинов, полицейского начальства, пародия на скандальную сенсационную прессу (причем каждая газета у автора в присущей ей манере сообщает о происшествии), и глупость судей, и дикость нравов доверчивых запуганных обывателей, и крутую политику администрации по отношению к прессе, обществу. Газета «Вольность», о которой говорилось в фельетоне, «просуществовала три дня», газета «Конституционное начало» «просуществовала два дня». Газета «Вольное вече» за напечатание статьи «Съел ли Семипудов околоточного?» была прекращена на 18 лет. По делу купца были арестованы: весь состав местной земской управы, редакция «Завихряйского свободного слова», учителя и учительницы и даже адвокат, «участвовавший в защите крестьян в Пермской губернии».
Фельетон Дорошевича «Депутат III Думы» высмеивает нравы, поведение депутатов, их бесполезность. К Огурцову, депутату от провинциального города, октябристу приходит земляк, «согражданин», как пишет автор. Депутат ждет, что посетитель будет просить его о каком‑либо важном деле, и уже заранее распинается в верности избирателям, идеалам общественного служения, готовности жертвовать собой ради интересов тех, кто его избрал в Думу. Но посетитель, купец, совершенно неожиданно просит депутата привезти ему и другим избирателям из Питера хороших закусок, галантерейных товаров, граммофонных пластинок и… порнографических открыток.
«– Дюжинки две. Да валяйте четыре. У нас разойдется.
– Больше никаких‑с».
В Петербурге Огурцов в одном из магазинов сталкивается с политическим противником – депутатом от кадетов Охлестышевым. Оказывается, и тот, исполняя наказы своих избирателей, покупает в Петербурге дамские принадлежности. И депутат крайне правых Ошметкин, и социал‑демократ Кинжалидзе озабочены тем же.
Много проблем поднимал в своих статьях, фельетонах Дорошевич в период между двумя революциями: критиковал национальную политику царизма, резко протестовал против дела Бейлиса, осуждал Ленский расстрел рабочих в 1912 г., высмеивал лидеров политических партий (Гучкова, Пуришкевича, Стаховича), государственных деятелей.
В последний год работы в «Русском слове» летом 1917 г. Дорошевич печатал цикл фельетонов «При особом мнении» и среди них – фельетон «Стенька‑разинщина», где критиковал Ленина. Отдавая должное его популярности в Петрограде, журналист предостерегал от повторения кровавых событий Парижской коммуны. Дорошевич изучал и хорошо знал историю Франции и французских революций, боялся гражданской войны в России, оставаясь все эти годы сторонником философии «здравого смысла».
В конце 1901 г. в работу «Русского слова» включился и Гиляровский. В сентябре он опубликовал очерк «Под землей», где рассказал о впечатлениях репортера, побывавшего в артезианском колодце и в трубе, в которую заключено русло Неглинки. В декабре – очерк «Драматурги собачьего зала» о переписчиках ролей, позднее целиком вошедший в книгу «Москва и москвичи», и репортаж о пожаре строящейся гостиницы «Метрополь».
В 1902 г. им помещен в газете большой цикл очерков, корреспонденции из Болгарии, передающих впечатления от празднования в Болгарии 25‑летия победы в освободительной войне 1877–1878 гг. против турецкого порабощения. Позднее, благодаря репортажу Гиляровского «На краю голодной смерти», москвичами была оказана щедрая помощь бедствующей болгарской семье, остановившейся в гостинице «Дон» на Арбате.
В 1902 г. Гиляровский дважды пишет о постановке в Художественном театре пьесы М. Горького «На дне», организует знаменитое посещение артистами и художниками театра Хитровки, где благодаря своей находчивости и знанию нравов «дна» предотвратил драку и ограбление посетителей.
В «Русском слове» Гиляровский пишет о непорядках в родильных домах: там не хватает мест, о детях‑беспризорных, о недопустимости перевозки крестьян‑переселенцев в вагонах для скота, о неточных и ложных сообщениях ряда газет («Три тысячи бритых старух»), о гнилых нитках и поддельных винах.
В репортаже «Учащиеся работницы» от 21 октября 1904 г. он рассказал о жизни слушательниц московских акушерских курсов при Московском воспитательном доме:
«Два года жизни впроголодь. Два года беспрерывной работы при напряженных нервах, работы часто без сна, неделями не раздеваясь.
Владимир Алексеевич Гиляровский (1853–1935)
В маленькой дежурной комнатке с четырьмя кроватями и столом посередине их помещается день и ночь тринадцать, а иногда сорок.
Сидят, разговаривают. Устало дремлют вокруг стола. Пьют чай иногда только с черным хлебом. Кто что принесет из дома. Днем им дают на дежурстве по тарелке супу и по котлетке, но не на всех, а на половину собравшихся. И они делят пополам все, что принесут им.
Ночь. Они дремлют вокруг стола или по четверо спят поперек кровати в своей дежурке. Вдруг звонок от швейцара и бежит вниз…» Работа и учение без каникул, за слушание лекций – плата 35 рублей.
Незаурядным оказался его репортаж «Ураган» в 1904 г. В нем речь шла об урагане и смерче в Москве в районе Карачарова и Сокольников. Репортаж был памятен для автора не только силой впечатления, произведенного самим происшествием, но и тем, что газета, где он был напечатан, достигла в тот день рекордного числа экземпляров – 100 тысяч.
Гиляровский писал, что он «по счастью» оказался в центре событий, т. е. в центре сокрушительного вихря. По его рассказу об этом можно достаточно точно установить и местонахождение журналиста, и время, и маршрут следования его по пораженной стихией местности вплоть до возвращения в редакцию.
Смерч небывалой силы застал репортера где‑то в районе Лефортова. Отсюда он направится через Краснопрудную улицу в Сокольники. Там берет извозчика и скачет в редакцию, по пути заезжая в Басманную и Яузскую больницы, полицейские части.
Ураган застал Гиляровского в Лефортове около 5 часов вечера. В 10 часов журналист был уже в редакции. Два часа в кабинете Дорошевича не переодеваясь, в пыли, он пишет репортерский отчет. Два часа спит здесь же на диване, затем читает набор полосы. Дорошевич заканчивает верстку номера, и в 2 часа ночи они вместе снова едут на место происшествия. С 3 часов обходят район бедствия и к 7 часам возвращаются в редакцию подавленные увиденным. «Впечатление ужасное», писал Гиляровский в очередном номере газеты об урагане, вызвавшем человеческие жертвы и большие разрушения.
Особо следует отметить репортаж под названием «Праздник рабочих» – это рассказ о праздновании Первого мая в Сокольниках. Такой праздник уже давно стал традиционным весенним гуляньем москвичей. Но 1905 г. был особым.
«О первом мая в Сокольниках говорили давно, – пишет Гиляровский. – Носились слухи о «бунте», об избиениях, разгромах. Множество прокламаций в этом духе было разбросано всюду. Многие дачники из боязни этого дня не выезжали в Сокольники, и дачи пустуют.
Но это был намалеванный черт, которого, оказалось, бояться нечего.
Гулянье 1 мая в Сокольниках прошло благополучно. Народу было 50 000…
Подстриженные, причесанные, одетые по средствам и обычаю рабочие все были чисты, праздничны, и сновавшие между ними хулиганы и «ночные сокольничьи рыцари» ярко отличались от них.
И когда эта «рвань коричневая» подходила к группам рабочих, ее встречали не совсем дружелюбно…»
Далее шел рассказ о кратковременной панике, спровоцированной хулиганами среди гуляющих, когда люди в страхе бежали, давили друг друга, а хулиганы грабили публику, воровали часы, бумажники.
«Москвичи, натерпевшись страху в десятиминутной панике, убрались восвояси, кто на трамвае, кто на извозчике, кто пешком.
Рабочие остались в роще, заняли чайные столики, снова стали собираться в свои партии…
Часу в седьмом образовалась… одна партия, человек в триста, которая прошла по четвертому просеку до линии Московско‑Ярославской ж.д. и на 5 версте, на полотне, расположилась, и начались речи…
В самый разгар речей вихрем по 4‑му просеку налетел взвод казаков, и толпа скрылась в чаще леса.
Это был последний эпизод в Сокольничьей роще 1 мая…
Все страхи и ужасы этого дня, навеянные некоторыми газетами и массой прокламаций, оказались вздорными.
Пусть же празднуют и рабочие!
Пусть 1 мая в Сокольниках будет их день.
Как Татьянин день для студентов…»[10]
Журналист сроднился с Москвой, переживал ее беды и неустройства, удачи и достижения. Много бродя и разъезжая по столице, репортер не мог не обратить внимания на названия улиц и переулков. Он рассказал об этом в фельетонной заметке «Пора бы…», опубликованной в «Русском слове».