3 марта 1945.
1. Иисус неторопливо прохаживается туда и сюда по берегу реки. День, должно быть, только занимается, поскольку туман, свойственный унылым зимним дням, все еще лежит на прибрежных зарослях тростника. Насколько хватает глаз, на обоих берегах Иордана никого нет. Лишь низкая дымка, шелест воды в камышах, журчание вод, что стали довольно мутными из-за дождей, шедших в предыдущие дни, да птичьи выкрики – краткие, печальные, как это бывает, когда брачный сезон закончился, и пернатые грустны от этого и от недостатка корма.
Иисус к ним прислушивается и, похоже, с особым интересом относится к крикам одной птички, которая с точностью часов поворачивает головку к северу и произносит свое жалобное «чируит?», а затем, повернув головку к югу, повторяет свое вопросительное «чируит?», остающееся без ответа. Наконец, эта пташка, кажется, получает ответное «чип», что доносится с другого берега, и упархивает прочь через реку с коротеньким возгласом радости. Иисус делает движение, словно бы говоря: «Так-то лучше!», потом возобновляет Свою прогулку.
2. «Я не помешаю Тебе, Учитель?» – спрашивает Иоанн, подошедший со стороны лугов.
«Нет. Чего тебе?»
«Хотел Тебе рассказать… мне кажется, есть одна новость, которая может принести Тебе облегчение – и я сразу же пошел к Тебе, чтобы еще и посоветоваться. Я подметал наши комнаты, когда пришел Иуда из Кериота. Он сказал мне: „Я тебе помогу“. Я подивился, потому что он всегда неохотно берется за такие скромные дела, даже когда попросят… но сказал только: „О! спасибо! Я быстрее и лучше справлюсь“. Он принялся подметать, и мы быстро все доделали. Тогда он сказал: „Сходим в рощу. Дрова все время приносят старшие. Это нехорошо. Пойдем мы. Я не очень-то умею. Но если ты меня научишь…“. И мы пошли. И, пока мы там с ним вязали хворост, он мне сказал: „Иоанн, хочу сказать тебе кое-что“. „Говори“ – отвечаю. И думал, что последует какое-нибудь замечание. А он, напротив, сказал: „Я и ты – мы самые молодые. Нужно бы нам держаться поближе. Ты чуть ли не боишься меня, и ты прав, потому что я не добрый. Но поверь… я это не нарочно. Иной раз у меня есть потребность быть вредным. Может быть потому, что меня, как единственного, избаловали. А мне хотелось бы стать хорошим. Старшие, я знаю, смотрят на меня неодобрительно. Двоюродные братья Иисуса оскорблены, потому что… да, я во многом перед ними повинен, равно как и перед их Братом. Ты же добрый и терпеливый. Дружи со мной. Считай, что я твой брат, да, вредный, но которого нужно любить несмотря на то, что он вредный. Учитель тоже говорит, что надо так поступать. Когда увидишь, что я делаю что-то нехорошее, скажи мне об этом. И еще, не оставляй меня совсем одного. Когда я пойду в селение, иди и ты со мной. Ты поможешь мне не натворить зла. Вчера я много переживал. Иисус говорил со мной, и я глядел на Него. В своей глупой обиде я не смотрел ни на себя, ни на других. Вчера посмотрел и увидел… Они правы, говоря, что Иисус страдает… и я чувствую, что виной тому в том числе и я. Не хочу больше ощущать эту вину. Давай ходить вместе? Пойдешь? Поможешь мне стать не таким вредным?“. Так он сказал, а у меня, признаюсь Тебе, сердце колотилось как у воробья, которого поймал мальчишка. Колотилось от радости, поскольку я был доволен, что он становится хорошим, за Тебя был доволен, и немного колотилось от страха, поскольку мне не хотелось бы стать таким, как Иуда. Но потом мне вспомнилось все, что Ты сказал мне в тот день, когда принял Иуду, и я ответил: „Хорошо, я буду тебе помогать. Но я должен повиноваться, и если у меня будут другие распоряжения…“ Я подумал: сейчас перескажу это Учителю, и если Он согласится, так и поступлю, а если нет – то Он повелит мне не отходить далеко от дома».
|
|
|
|
«Послушай, Иоанн. Я позволю тебе отлучаться. Однако ты должен обещать, что если почувствуешь, что нечто тебя смущает, ты придешь ко Мне и расскажешь. Ты доставил Мне большую радость, Иоанн. 3. А вот и Петр со своей рыбой. Ступай, Иоанн».
Иисус обращается к Петру: «Хороший улов?»
«Мм! Не очень. Рыбешки… Но всё сгодятся. Иаков вон ворчит из-за того, что какое-то животное перегрызло веревку, и он потерял свою сеть. Я сказал: „А ему разве не нужно кушать? Имей сострадание к бедному зверю“. Однако Иаков так не считает…» – смеется Петр.
«Именно это говорю Я об одном из ваших братьев. И это у вас никак не получается».
«Ты ведешь речь об Иуде?»
«Я веду речь об Иуде. Он страдает от этого. У него добрые стремления и плохие наклонности. Но скажи-ка Мне кое-что, ты, знающий рыбак. Если бы Я захотел пройти по Иордану на лодке и добраться до Генисаретского озера, смог бы Я такое осуществить? Получилось бы?»
«Э! это была бы работенка! Но Тебе бы это удалось на лодочках плоскодонках… Утомительно, понимаешь? Долго! Пришлось бы все время измерять глубину, поглядывать на берега и на отмели, на плывущие кусты, следить за течением. В таких случаях парус не поможет, напротив… Так Ты хочешь возвратиться на озеро, следуя по реке? Учти, что против течения движешься еле-еле. Нужно не в одиночку, а то…»
|
|
«Ты это сказал. Когда человек порочен, то чтобы пойти к Добру, ему нужно идти против течения, и одному ему не справиться. Иуда – как раз один из таких. А вы ему не помогаете. Этот несчастный идет вверх, один, и натыкается на дно, трется об отмели, запутывается в плывущих кустах, попадает в омуты. С другой стороны, если он измеряет глубину, то не в состоянии одновременно держать руль или весло. Зачем тогда упрекать его в том, что он не продвигается? Вам жаль посторонних, а его, вашего товарища, нет? Это не справедливо. 4. Вон, видишь, как Иоанн вместе с ним направляется в селение за хлебом и овощами? Он просил, как о милости, чтобы идти не одному. И попросил об этом Иоанна, потому что не дурак, и знает, как вы, старшие, о нем думаете».
«И Ты его отправил? А если Иоанн тоже испортится?»
«Кто? Мой брат? Почему испортится?» – спрашивает Иаков, подходя с сетью, выловленной у зарослей тростника.
«Потому что с ним ходит Иуда».
«С каких пор?»
«С сегодняшнего дня, и Я ему это разрешил».
«Ну, раз уж Ты разрешил…»
«Да, и более того, советую это всем вам. Вы слишком часто оставляете его одного. Не будьте ему только судьями. Он не хуже многих. Но более избалованный, с самого детства».
«Да, должно быть, так. Если бы в качестве отца и матери у него были Зеведей и Саломея, он не стал бы таким. Мои родители очень добры. Но они помнят о своих правах и долге по отношению к детям».
«Ты правильно выразился. Сегодня Я буду говорить именно об этом. 5. Теперь пойдемте. Я уже вижу, что по лугам движется народ».
«Я не знаю, как мы дальше будем выживать. Времени уже нет ни на еду, ни на молитву, ни на отдых… а народу все прибывает», – говорит Петр полуудивленно-полураздраженно.
«Ты об этом сожалеешь? Это знак того, что еще есть ищущие Бога».
«Да, Учитель. Но Ты же от этого страдаешь. Вчера Ты даже остался без обеда, а этой ночью прикрывался лишь Своим плащом. Если бы Твоя Мать знала об этом!»
«Она бы благословила Бога, что приводит ко Мне стольких верных».
«И упрекнула бы меня, которому доверилась», – заключает Петр.
К ним, жестикулируя, спускаются Филипп и Варфоломей. Увидев Иисуса, они ускоряют шаг и говорят: «О! Учитель! Что же нам делать? Тут настоящее паломничество: и больные, и плачущие, и бедные без всяких средств, что пришли издалека».
«Купим хлеба. Богатые дают милостыню. Надо просто ее использовать».
«Дни теперь короткие. Навес уже загроможден людьми, которые там ночуют. Ночи сырые и холодные».
«Ты прав, Филипп. Мы все потеснимся в одну комнату. Мы можем это сделать, и оборудуем две оставшиеся для тех, кто не сумеет добраться к себе домой до вечера».
«Понятно! Скоро нам придется спрашивать у гостей разрешения, чтобы переодеться. Они станут такими назойливыми, что заставят нас сбежать отсюда», – ворчит Петр.
«Ты увидишь не такое бегство, Мой Петр! 6. Что с той женщиной?». Теперь они уже во дворе, и Иисус замечает плачущую женщину.
«Кто ее знает! Она и вчера здесь была, и тоже плакала. Когда Ты разговаривал с Манаилом, она двинулась было Тебе навстречу, а потом ушла. Наверно, остановилась в селении, или здесь поблизости, раз опять вернулась. На больную не похожа…»
«Мир да пребудет с тобой, женщина», – говорит Иисус, проходя рядом с ней.
И она тихо отвечает: «И с Тобой». Больше ничего.
Людей, по меньшей мере, сотни три. Под навесом находятся хромые, слепые, немые; один весь охвачен дрожью; какого-то подростка, очевидно, больного гидроцефалией, держит за руку мужчина. Тот только воет, пускает слюни и с тупым видом машет своей большой головой.
«Может быть, это сын той женщины?» – интересуется Иисус.
«Не знаю. Симон занимается паломниками, он знает».
Зовут Зелота и спрашивают у него. Но этот мужчина не связан с той женщиной. Она одна. «Она все лишь плачет и молится. А недавно меня спросила: „Сердца Учитель тоже исцеляет?“» – поясняет Зелот.
«Наверное, какая-нибудь обманутая жена», – предполагает Петр.
Пока Иисус направляется к больным, Варфоломей и Матфей вместе с множеством паломников идут совершать обряд очищения.
Женщина плачет в своем углу и не двигается с места.
7. Иисус никому не отказывает в чуде. Потрясающе чудо над слабоумным, которому Он при помощи дуновения сообщает разум, держа при этом его большую голову в Своих вытянутых ладонях. Все сходятся к Нему. Даже закутанная женщина, возможно, по причине большого скопления людей, осмеливается изрядно приблизиться и встает рядом с плачущей.
Иисус говорит слабоумному: «Я хочу, чтобы в тебе был свет разума, чтобы он проложил путь Божьему свету. Слушай и повторяй за Мной: „Иисус“. Произнеси это. Повелеваю».
Слабоумный, что прежде, словно животное, издавал лишь какое-то мычание, с усилием выговаривает: «Иисус», скорее: «Иежус».
«Еще раз», – велит Иисус, все так же держа в ладонях его уродливую голову и подчиняя Своим взглядом.
«Иис-сус».
«Еще раз».
«Иисус!» – говорит, наконец, слабоумный. И в его глазах уже нет того пустого выражения, и губы улыбаются по-другому.
«Мужчина, – обращается Иисус к отцу, – у тебя была вера! Твой сын исцелен. Поспрашивай его. Имя Иисуса чудодейственно против болезней и страданий».
Мужчина говорит сыну: «Кто я?».
А мальчик: «Мой отец».
Мужчина прижимает сына к сердцу и объясняет: «Он у меня родился таким. Моя супруга умерла во время родов, а у него застопорились и мышление, и речь. Теперь сами видите. Я верил, да. Я пришел из Яффы. Что я должен сделать для Тебя, Учитель?»
«Будь добрым. И твой сын пусть будет. Больше ничего».
«И буду любить Тебя. О! пойдем немедленно и расскажем об этом твоей бабушке. Это она убедила меня на этот шаг. Будь она благословенна!»
Оба уходят счастливые. От прошедшего недуга у мальчика осталась только большая голова. И выражение лица, и речь стали нормальными.
8. «Так он исцелен по Твоей воле или по могуществу Твоего Имени?» – спрашивают многие.
«По воле Отца, всегда благосклонного к Своему Сыну. Но и Мое Имя есть спасение. Вы же знаете: Иисус означает Спаситель. Спасение и душе, и телу. Кто произносит Имя Иисуса с подлинной верой, тот восстанет от недугов и от греха, ведь во всякой болезни, духовной или физической, есть коготь Сатаны, который производит физические заболевания, чтобы довести до возмущения и до отчаяния от телесных страданий, и душевные – чтобы довести до вечного проклятия».
«Значит, по-Твоему, Вельзевул не чужд всякой скорби рода человеческого».
«Не чужд. Благодаря ему болезнь и смерть вошли в этот мир. И, равным образом, благодаря ему в мир вошли преступление и развращение. Когда видите человека, мучимого какой-либо напастью, считайте, что он страдает из-за Сатаны. Когда видите того, кто является причиной напасти, считайте также его орудием Сатаны».
«Но болезни приходят от Бога».
«Болезни – это нарушение порядка. Ведь Бог сотворил человека здоровым и совершенным. Расстройство, внесенное Сатаной в порядок, данный Богом, принесло с собой немощи плоти и их последствия, а именно: смерть, или же пагубную наследственность. Человек унаследовал от Адама и Евы изначальную порчу. Но не только ее. И эта порча все более и более распространяется, захватывая все три состава человека: его плоть становится все более порочной и потому слабой и болезненной, его мораль – все более горделивой и потому развращенной, его дух – все более недоверчивым, то есть, все более идолопоклонническим. Поэтому нужно, как это сделал Я с тем слабоумным, научать Имени, что изгоняет Сатану, запечатлевая его в уме и в сердце, прилагая его к своему я, словно печать собственности».
«Но разве Ты нами владеешь? Кто Ты такой, что так о Себе думаешь?»
«Если б это было так! Но, увы, нет. Если бы Я владел вами, вы были бы уже спасены. И это было бы Мое право. Ибо Я есть Спаситель, и у Меня должны были бы быть Мои спасенные. Но тех, кто поверит в Меня, Я спасу».
9. «Иоанн… – я пришел от Иоанна – сказал мне: „Иди к Тому, кто проповедует и крестит возле Эфраима и Иерихона. Он имеет власть вязать и решить, тогда как я могу только сказать тебе: покайся, чтобы облегчить свою душу и последовать за спасением“», – говорит один из чудесно исцеленных, что прежде опирался на костыли, а теперь свободно двигается.
«Не страдает ли Креститель оттого, что теряет народ?» – спрашивает кто-то.
И тот, кто говорил до этого, отвечает: «Страдает? Он говорит всем: „Идите! Идите! Я – заходящая звезда. Он – звезда, которая восходит и навечно останется в своем сиянии. Чтобы не остаться во тьме, идите к Нему, пока мой фитиль не погас“».
«Фарисеи рассуждают не так! Они полны ненависти, оттого что Ты привлекаешь толпы. Знаешь это?»
«Знаю», – кратко отвечает Иисус.
Завязывается спор о том, справедливо или нет поведение фарисеев. Однако Иисус пресекает его Своим: «Не осуждайте», не допускающим возражений.
10. Возвращаются Варфоломей и Матфей с крещеными. Иисус начинает речь.
«Мир да пребудет со всеми вами.
Учитывая, что вы теперь приходите с самого утра и вам удобнее отбывать в полдень, Я решил говорить о Боге с утра. Еще Я решил разместить тех странников, кто не может вернуться домой к позднему вечеру. Я сам – странник и владею лишь тем необходимым минимумом, что из милосердия предоставил Мне один друг. Иоанн имеет еще меньше, чем Я. Но к Иоанну идут люди здоровые или просто немного больные, калеки, слепые, немые. Однако не умирающие или лихорадочные, как ко Мне. Идут к нему ради крещения и покаяния. Ко Мне вы приходите также и ради телесного исцеления. Закон гласит: „Люби своего ближнего, как самого себя“[1]. Я размышляю и говорю: как оказал бы Я братьям любовь, если бы закрыл Свое сердце от их нужд, в том числе, и телесных? И делаю вывод: Я дам им то, что дано Мне. Протягивая руку к богатым, Я буду просить на хлеб для бедных; лишая постели Себя, Я размещу на ней усталого и страждущего. Все мы братья. А любовь доказывает себя не словами, а делами. Тот, кто затворяет сердце от себе подобного, имеет сердце Каина. Тот, кто не имеет любви, тот противник Божьей заповеди. Все мы братья. И все-таки Я наблюдаю, и вы наблюдаете, что даже внутри семей – там, где одна кровь сплачивает то братство по плоти и крови, что досталось нам от Адама, – существуют ненависть и распри. Братья против братьев, дети против родителей, супруги враждуют друг против друга.
Но чтобы не остаться навсегда злыми братьями или не стать однажды неверными супругами, необходимо с ранних лет научиться уважению к семье, которая есть и самое маленькое, и самое великое сообщество в мире. Самое маленькое по отношению к сообществу города, региона, нации, континента. Но самое великое потому, что самое древнее; поскольку установлено Богом тогда, когда понятий отечества, поселения еще не существовало, но уже жила и действовала ячейка семьи, источник рода и родов, маленькое царство, в котором мужчина есть царь, женщина – царица, дети – подданные. Может ли царство сохраниться, если оно разделено и между его отдельными жителями вражда? Не может. И поистине не сохранится семья, если в ней нет послушания, уважения, бережливости, благой воли, трудолюбия и любви.
11. „Почитай отца и мать“, – говорит Декалог. Каким образом почитают? Почему нужно почитать?
Почитают тем, что по-настоящему слушаются, должным образом любят, почтительно доверяют, благоговейно боятся, что не мешает доверию, но в то же время не позволяет обращаться со старшими, как со слугами и подчиненными. Почитать нужно, потому что, после Бога, подателями жизни и всех необходимых жизненных благ, первыми учителями, первыми друзьями юного существа, родившегося на Земле, являются отец и мать.
Говорят: „благослови тебя Бог“, говорят: „благодарю“ тому, кто подберет упавшую у нас вещь или даст нам ломоть хлеба. А тем, кто надрывается на работе, чтобы нас прокормить, чтобы соткать нам одежду и держать ее в чистоте, тем, кто встает с постели, чтобы стеречь наш сон, лишает себя отдыха, чтобы о нас заботиться, превращает свои колени в ложе для нас, когда мы крайне утомлены, – разве мы не скажем, с любовью: „благослови тебя Бог“ и „благодарю“?
Они наши учителя. Учителя боятся и уважают. Но он принимает нас, когда мы уже знаем все необходимое, чтобы поддерживать себя и питаться, и говорить основные вещи, и оставляет нас, когда нам еще только предстоит постичь самую трудную науку жизни, а именно: „умение жить“. И только отец и мать готовят нас сначала к школе, а потом к жизни.
Они наши друзья. Ну, какой друг может быть лучшим другом, чем отец? И кто лучшая подруга, как не мать? Разве будете вы трепетать перед ними? Разве скажете: „Он или она предаст меня“? И тем не менее, находится глупый юноша и еще более глупая девушка, что делаются друзьями чужаков и закрывают сердце от отца и матери, портят свой ум и свою душу неосмотрительным, а то и недозволенным общением, причиной отцовских и материнских слез, которые, словно капли расплавленного свинца, бороздят родительское сердце. Однако эти слезы, скажу Я вам, не обращаются в прах и не канут в забвение. Бог соберет и пересчитает их. Мука отвергнутого родителя обретет награду от Господа. Но поведение сына, мучившего родителей, тоже не будет забыто, даже если отец и мать, в своей скорбящей любви, умоляют Бога о снисхождении к своему виноватому сыну.
Сказано: „Почитай отца и мать, если хочешь долго жить на Земле“. „И вечно на Небесах“, – добавлю Я. Недолгая жизнь здесь была бы слишком малым наказанием за пренебрежение к родителям! Тот мир – это не сказка, и в том мире мы обретем награду или наказание в зависимости от того, как жили здесь. Кто пренебрегает кем-то из родителей, тот пренебрегает Богом, поскольку Бог дал заповедь любить родителей, и кто не любит, тот согрешает. И посему теряет из-за этого более, нежели физическую жизнь, а жизнь истинную, о которой Я говорил вам, и идет навстречу смерти. Более того, он уже несет в себе смерть, так как душа его находится в немилости у Господа, он уже несет в себе преступление, ибо оскорбляет любовь, самую святую после Бога, он уже несет в себе зачатки будущих прелюбодеяний, поскольку из плохого сына вырастает неверный супруг, он уже имеет в себе склонности к социальным извращениям, потому что из дурного сына выйдет будущий вор, свирепый и жестокий убийца, расчетливый ростовщик, распутный соблазнитель, праздный циник, отвратительный предатель своей родины, своих друзей, детей, супруги, – всех. И разве можно иметь уважение и доверие к тому, кто смог предать любовь матери и посмеяться над сединами отца?
12. Однако – слушайте дальше – однако сыновнему долгу соответствует долг родительский. Проклятие преступному сыну! Но также проклятие преступному родителю. Старайтесь, чтобы дети не порицали вас и не подражали вам во зле. Пусть они полюбят вас за любовь, оказанную им со справедливостью и милосердием. Бог есть Милосердие. Родители, идущие сразу после Бога, да будут милосердны. Будьте примером и утешением для детей. Будьте примирением и путеводителем. Будьте первой любовью своих детей. Мать – это всегда главный образ супруги, которую мы хотели бы встретить. Отец для юных дочерей – это облик жениха, о котором они мечтают. Особенно пекитесь о том, чтобы ваши сыновья и дочери выбирали себе супруг и супругов, думая о своей матери, о своем отце, и ища в супруге того, что есть в отце, в матери: истинной добродетели. Если бы Я попытался исчерпать этот вопрос, то не хватило бы дня и ночи. Поэтому, из любви к вам, Я завершаю. Остальное вам доскажет вечный Дух. Я бросаю семя, а потом иду дальше. Но в добрых это семя пустит корни и даст колос. Идите. Мир да пребудет с вами».
13. Кто отправляется домой, те быстро уходят. Кто остается, те заходят в третью большую комнату и едят свой хлеб или то, что им предлагают ученики во имя Божие. На грубые козлы были положены доски и солома, и там теперь могут спать паломники.
Закутанная в покрывало женщина уходит быстрым шагом; другая, что плакала с самого начала и непрерывно плакала, пока Иисус говорил, колеблется в нерешительности и затем собирается уходить.
Иисус заходит в кухню, чтобы потрапезничать. Но едва Он принимается за еду, как раздается стук в дверь.
Встает Андрей, ближайший к двери, и выходит во двор. Разговаривает, потом заходит обратно: «Учитель, одна женщина, та, что плакала, хочет Тебя видеть. Говорит, что должна идти и что должна поговорить с Тобой».
«Ну, если так пойдет, то как и когда Учителю поесть?» – восклицает Петр.
«Тебе нужно сказать ей, чтобы пришла попозже», – говорит Филипп.
«Тише. После поем. А вы продолжайте».
Иисус выходит. Женщина стоит снаружи.
«Учитель… одно слово… Ты сказал… О! зайди за дом! Тяжело рассказывать о моем горе!»
Иисус без разговоров исполняет ее просьбу. Лишь когда Он оказывается за домом, спрашивает: «Чего ты от Меня хочешь?»
«Учитель… я слышала Тебя раньше, когда Ты говорил с нами… и потом слышала Тебя, когда Ты проповедовал. Кажется, будто Ты говорил для меня. Ты сказал, что в каждой телесной или душевной болезни присутствует Сатана… У меня на сердце – мой больной сын. Если бы он услышал Тебя, когда Ты говорил о родителях! Это моя мука. Он связался с плохой компанией и теперь… прямо как Ты говоришь… вор… пока еще дома, но… Он задиристый… дерзкий… Он молод, и губит себя похотью и пьянством. Мой муж хочет его выгнать. Я… я же мать… и смертельно страдаю от этого. Видишь, как я тяжело дышу? Это мое сердце, что разрывается от такого горя. Со вчерашнего дня я хотела поговорить с Тобой, потому что… надеюсь на Тебя, мой Бог. Но не отважилась ничего сказать. Это так горестно для мамы – сказать: „У меня жестокий сын“!». Женщина плачет перед Иисусом, согбенная и скорбная.
«Не плачь больше. Он исцелится от своей беды».
«Если б он мог послушать Тебя, то да. Но он не желает слушать Тебя. О! он никогда не исцелится!»
«Но ты ведь веришь за него? Можешь за него пожелать?»
«И Ты меня спрашиваешь? Я пришла с Верхней Переи, чтобы молить Тебя за него…»
«А тогда ступай. Когда ты доберешься до дома, твой сын выйдет тебе навстречу раскаявшимся».
«Да как это?»
«Как? А ты думаешь, Бог не в состоянии сделать то, что Я прошу? Твой сын там. Я тут. Но Бог повсюду. Я скажу Богу: „Отец, сжалься, ради этой матери“. И Бог прогремит Своим зовом в сердце твоего сына. Ступай, женщина. Однажды Я пройду по улицам твоего города, и ты, гордясь своим парнем, выйдешь ко Мне навстречу вместе с ним. А когда он будет плакать у тебя на коленях, прося прощения и рассказывая о своей тайной борьбе, из которой он вышел с обновленной душой, и спросит у тебя, как это произошло, ты скажи ему: „Это благодаря Иисусу ты возродился для Блага“. Говори ему обо Мне. Если ты ко Мне пришла, значит, ты знаешь. Постарайся, чтобы он знал и думал обо Мне, чтобы иметь в себе спасающую силу. До свидания. Мир матери, что имела веру, сыну, который вернется, счастливому отцу и воссоединившейся семье. Ступай».
Женщина уходит в сторону селения, и все заканчивается.
[1] (Лев. 19:18)