Я открываю дверь, и Пумперникель просыпается. Сначала я слышу, как она стучит хвостом и с усилием встает, скребя когтями по полу; когда она потягивается всем телом, до кончика хвоста, ее ошейник звякает. Потом появляется она сама: отклоненные назад уши, мягкий взгляд (хотя собаки не умеют улыбаться, сейчас она улыбается). Пумперникель рысит ко мне, слегка опустив голову, навострив yши и виляя хвостом. Когда я наклоняюсь к ней, она со пит в знак приветствия, и я отвечаю тем же. Пумперникель касается меня влажным носом, усы щекочут лицо. Я дома.
Возможно, в этом причина того, почему собаки только недавно стали предметом серьезного научного изучения: зачем спрашивать, если интуитивно уже знаешь ответы? Радость моих встреч с Пумперникель два-три раза в день во многом обусловлена их регулярностью. Простые действия кажутся самыми естественными — они, конечно, прекрасны, но это отнюдь не феномен, требующий научного изучения. С тем же успехом я могу задуматься о природе правого локтя: это просто часть моего тела, и я не ломаю голову над тем, почему он так удобно расположен между плечом и предплечьем, или о том, каким он станет в будущем… Ну хорошо, давайте поразмыслим о «локте».
По сути то, что в определенных кругах называют «связью между человеком и собакой», — вещь исключительная. Не всякое животное будет ждать моего возвращения (и даже не всякая собака); на это способны только одомашненные животные и только та из собак, с которой я установила симбиотические отношения. Наше взаимодействие — это танец, рисунок которого известен только нам. Его сделали возможным одомашнивание и эволюция. Одомашнивание подготовило почву, а ритуалы мы выработали вместе. Мы оказались связаны, прежде чем поняли это. Связь предшествовала рефлексии.
В связи между человеком и собакой нет ничего необычного: животные преуспевают, если взаимодействуют друг с другом. Изначально отношения животных, возможно, ограничивались лишь сексуальным контактом. Но затем физиологическое притяжение уступило место множеству вариаций и привело к появлению долговременных пар, ориентированных на воспитание потомства; групп родственников, живущих вместе; групп однополых, не вступающих в брачные отношения особей, объединившихся в интересах безопасности; даже союзов между дружественно настроенными соседями. Классическая пара — это союз двух половых партнеров. Связь между ними заметит даже несведущий наблюдатель: они держатся вместе, заботятся друг о друге и радостно приветствуют друг друга при встрече.
В подобном поведении как будто нет ничего удивительного. В конце концов мы, люди, тоже пытаемся найти себе пару, поддерживаем отношения с партнером и разрываем связь, если она оказывается неудачной. Но с эволюционной точки зрения связи не так уж необходимы. Цель наших генов — самовоспроизведение, то есть сугубо эгоистическое устремление, как утверждают социобиологи. Зачем вообще себя утруждать? «Мотивация» генов не менее эгоистична: половое размножение увеличивает вероятность полезных мутаций. Также неплохо бывает удостовериться, что половой партнер достаточно здоров для того, чтобы выносить и воспитать новый набор генов.
Вам кажется это притянутым за уши? Ученые открыли биологический механизм, который обеспечивает создание пар. В ходе взаимодействия с партнером высвобождаются два гормона, окситоцин и вазопрессин (оба участвуют в размножении и регуляции уровня жидкости в организме). Они становятся причиной нейронных изменений той части мозга, в которой находится «центр удовольствия». В результате животное охотно вступает в связь — просто потому, что это доставляет удовольствие. У прерийных полевок Microtus ocbrogaster вазопрессин вырабатывается вместе с дофамином — и мыши-самцы очень заботливо относятся к своим партнершам. Прерийные полевки моногамны. Они заключают долговременные союзы. Оба родителя принимают участие в воспитании потомства.
Но это — связь между представителями одного вида. С чего же начались межвидовые отношения, которые привели к тому, что мы теперь живем бок о бок с собаками, спим рядом с ними, одеваем их в клетчатые костюмчики? Первым об этом сказал Конрад Лоренц — еще в 1960-х, задолго до расцвета нейронауки и проведения семинаров по взаимоотношениям людей и животных. Он определил союз, или узы, как нечто, проявляющееся во взаимном, поддающемся объективному наблюдению, влечении. Иными словами, ученый дал определение связи между животными, исходя не из ее цели (поиск брачного партнера), а из процесса (сосуществование, приветствие и так далее). Целью может быть спаривание, но также выживание, сотрудничество, сочувствие или просто удовольствие.
Эта новая точка зрения позволяет считать другие типы связи, не направленные на создание семьи, подлинными союзами — между представителями одного или разных видов. Классический пример — служебные собаки. Например, овчарки в раннем возрасте начинают дружить со своими подопечными — овцами. Чтобы стать хорошим пастухом, собака должна познакомиться с ними в первые несколько месяцев своей жизни. Такие собаки живут среди овец, едят одновременно с ними и спят рядом. Все волки и все собаки, служебные или домашние, проходят в своем социальном развитии сенситивные периоды. В детстве они выказывают привязанность к тому, кто о них заботится, ищут его, реагируют на него иначе, чем на остальных, по-особому приветствуют.[57]Для молодых животных это — ступень адаптации.
Впрочем, остается значительный разрыв между союзом, обусловленным развитием, и союзом, основанным на симпатии. Поскольку мы не спариваемся с собаками и не нуждаемся в них для того, чтобы выжить, — то почему мы дружим с ними?
Узы
Мы испытываем ощущение взаимной открытости: каждый раз, когда приближаемся друг к другу или смотрим друг на друга; оно нас меняет. Мы ждем отклика. Я улыбаюсь, глядя, как Пумперникель смотрит на меня; она виляет хвостом, и я замечаю легкие движения ушей и глаз, означающие внимание и радость.
Люди не нуждаются в том, чтобы их пасли, — мы не стадо. И не пастухи. И, как уже было сказано раньше, мы — не стая. Что же нас связывает с собаками?
Собаки по многим критериям — наиболее подходящие кандидаты в друзья человека. Они — дневные животные, всегда готовые проснуться, если мы хотим вывести их на прогулку, и снова заснуть, если мы остаемся дома. (Мало кто держит дома барсуков или муравьедов.) Собаки бывают разного размера, в зависимости от породы, что удовлетворяет человеческим требованиям — пес может быть достаточно маленьким, чтобы взять его на руки, или же достаточно большим, чтобы окружающие восприняли его всерьез. Их тело во многом совпадает с нашим — у собак есть глаза, живот, ноги; а в случае несовпадения мы проводим аналогии — сравниваем передние лапы с руками, морду с лицом.[58](Хвост — явное несовпадение, но и он по-своему мил.) Собаки движутся более или менее так же, как мы, только быстрее; у них лучше получается двигаться вперед, а не назад; они красиво шагают и изящно бегают. Они управляемы: их можно надолго оставлять в одиночестве, нетрудно прокормить и дрессировать. Они пытаются «читать» наше поведение и, на наш взгляд, вполне нам понятны (пусть даже мы нередко ошибаемся). Они жизнерадостны и надежны. Срок их жизни соотносим со сроком человеческой жизни: собака сопровождает человека на протяжении изрядного отрезка его жизни, например, с детства до юности. Ручная крыса может прожить один год — это слишком мало; серые попугаи (жако) доживают до шестидесяти — это слишком много. Срок жизни собаки в этом отношении идеален.
Наконец, собаки просто неотразимы. Мы возимся со щенками, умиляемся большеголовой коротконогой дворняге, балдеем от носов мопсов и хвостов хаски. Ученые предполагают, что люди инстинктивно тянутся к существам с гипертрофированными чертами, и лучший тому пример — наши дети. Младенцы появляются на свет с гротескными, непропорциональными чертами — огромными головами, пухлыми, чересчур короткими конечностями, крошечными пальчиками. Мы инстинктивно стремимся помочь детям — без помощи взрослого ни один ребенок не выживет. Младенцы очаровательно беспомощны. Возможно, высшие животные с неотеническими, «детскими» чертами вызывают у нас приязнь потому, что они похожи на детей. Притягательность собак отчасти заключается в их пушистости, отчасти в «детоподобии»: слишком крупная для тела голова, непропорционально большие уши, огромные глаза, слишком большой или, напротив, слишком маленький нос.
Все эти черты, несомненно, привлекают нас в собаках, но не объясняют в полной мере нашу привязанность к ним. Связь человека и собаки формируется с течением времени и зависит от характера их взаимодействия. Объяснение может быть весьма простым: это необходимо, и точка. «В конце концов нам нужны яйца», — объяснял один из персонажей Вуди Аллена, рассказывавший о брате, человеке настолько своеобразном, что он думал, будто он — курица. Разумеется, родственники могли отправить его в лечебницу, однако предпочли этого не делать, чтобы не лишать семью источника протеинов. Иными словами, ответ заключается в отсутствии ответа: строить связи — это в человеческой природе.[59]Собаки, которые эволюционировали, живя бок о бок с нами, не отличаются в этом отношении от людей.
Этологи предлагают два объяснения того, почему установление связей естественно для людей и собак. Первое называется проксимальным: это причины, непосредственно обуславливающие поведение. Второе объяснение — ультимальное — говорит о конечных эволюционных причинах. И мы, и собаки (а также их предшественники) — социальные существа, поскольку социальное взаимодействие, как выяснилось, приносит пользу. Популярная гипотеза гласит, что социальность, предполагающая распределение ролей в сообществе, дала людям возможность эффективнее охотиться: наши предки добывали пищу сообща, и это помогло им выжить и добиться процветания, а бедняги неандертальцы, полагавшиеся только на себя, вымерли. Аналогичным образом жизнь в стае позволяет волкам охотиться на крупную добычу, успешно находить брачных партнеров и воспитывать щенков.
Теоретически мы можем взаимодействовать с любыми социальными животными, но, что примечательно, не дружим с сурикатами, муравьями или бобрами. Чтобы объяснить, почему мы отдаем предпочтение собакам, нужно рассмотреть проксимальное объяснение. Оно таково: главное — какой немедленный эффект имеет то или иное действие и как оно сказывается на том, кто это действие предпринимает. В случае со зверями результатом могут быть мясо, добытое на охоте, или половой акт, которым завершается преследование самки.
Этим собаки отличаются от других социальных животных. Есть три вида поведения, посредством которых мы поддерживаем связь с собаками, чувствуя себя вознагражденными. Это, во-первых, физический контакт; прикосновение животного — не просто стимуляция нервных окончаний в коже. Второй — ритуал приветствия; радость при встрече друг с другом — это узнавание и признание. Третий — тайминг, «измерение времени»; от темпа нашего взаимодействия с собакой многое зависит. Все три фактора неразрывно связывают нас с собакой.
Эти трогательные животные
Нам обоим не очень удобно, но мы не двигаемся. Он лежит у меня на коленях, поперек, свесив уже довольно длинные лапы. Его голова задрана вверх и лежит у меня на правом локте — так, чтобы не терять мое лицо из виду. Чтобы продолжать печатать на клавиатуре, мне приходится держать руку на весу над краем стола (свободно двигаются только пальцы), а самой наклониться. Мы изо всех сил держимся друг за друга, и это значит, что наши судьбы вот-вот переплетутся (или уже переплелись).
Его зовут Финнеган. Мы взяли его из местного собачьего приюта, выбрав из десятков псов, клетки с которыми заполняют десяток комнат. Помню момент, когда я поняла, что это будет Финнеган. Извлеченный из вольера и посаженный на стол, на котором люди, разносящие бактерии, осматривают больных животных, щенок завилял хвостом, замотал ушами, а потом прижался к моей груди, сунув морду под мышку. Так-то вот.
Нередко к животному нас влечет возможность дотронуться до него. Наши тактильные ощущения механистичны, они отличаются от других наших сенсорных способностей и, вероятно, гораздо более субъективны. Раздражение свободных нервных окончаний в коже бывает для нас, в зависимости от ситуации и силы воздействия, приятным, болезненным, непереносимым — или вовсе незаметным. Если мы рассеянны, болезненный ожог может показаться слабым раздражением. Нежеланное поглаживание мы можем счесть домогательством.
Впрочем, в нашей ситуации прикосновение, или контакт, означает просто физическое сближение. В некоторых зоопарках посетителям позволяют не просто посмотреть на животное, стоящее по ту сторону ограды, но и коснуться его. Еще лучше, если животное отвечает на прикосновение, например, лижет теплым языком или берет пищу с протянутой руки. Дети и взрослые, которые подходят ко мне на улице, когда я гуляю с собакой, хотят не просто рассмотреть ее — они желают приласкать ее, погладить. Быстрого поглаживания (потрепать по холке) часто оказывается достаточно. Даже краткого прикосновения хватает, чтобы у человека возникло ощущение связи.
Бывает и такое: просыпаешься оттого, что кто-то лижет пятки.
Собакам и людям в равной мере свойственно внутреннее влечение к контакту. Контакт между матерью и ребенком естественен: поскольку ребенок требует еды, он тянется к материнской груди. Оказавшись у матери на руках, он, разумеется, успокаивается. Ребенок, за которым никто не ухаживает — ни мужчина, ни женщина, — будет развиваться аномально (но было бы негуманно проводить подобный эксперимент).
Тем не менее в 1950-х психолог Гарри Харлоу провел ряд сделавших его печально знаменитым опытов, доказавших важность телесного контакта ребенка с матерью. Он отнял детенышей макаки-резус у матери и вырастил их в изоляции. У них была возможность выбрать «суррогатную мать» — куклу размером со взрослую обезьяну, обтянутую махровой тканью, с мягким наполнителем и лампочкой для подогрева изнутри, — или же проволочный каркас в форме обезьяны, снабженный бутылкой с молоком. Первым открытием Харлоу стало то, что малютки проводили почти все время, свернувшись рядом с мягкой игрушкой, но пить молоко бегали к проволочной «матери». Если в клетку помещали пугающий предмет (например, угрожающего вида аппарат, производивший громкие звуки), детеныши бежали к мягкой игрушке. Они стремились к контакту с чем-то, хотя бы отдаленно похожим на настоящую мать, которой они были лишены.[60]
Харлоу обнаружил, что выросшие без матери обезьяны сравнительно нормально развиваются физически, но испытывают серьезные трудности с социализацией. Они плохо взаимодействуют с другими обезьянами — испуганно забиваются в угол, когда в клетку подсаживают сородича. Социальное взаимодействие и физический контакт не только желательны, но и просто необходимы для нормального развития. Несколько месяцев спустя Харлоу попытался «исправить» обезьян, которых сломала изоляция. Он обнаружил, что наилучшее лечение — это регулярный игровой контакт с молодыми нормальными обезьянами, которых ученый называл «терапевтами». Некоторые из выросших в изоляции обезьян вернулись к более или менее нормальной социальной жизни.
Понаблюдайте за младенцем, чьи зрительные и тем более моторные способности ограничены: он пытается прижаться к матери и требует контакта — точно так же, как новорожденные щенки. Рождаясь слепыми и глухими, они сразу же стремятся прижаться к матери или к любому подходящему объекту Этолог Майкл Фокс сравнил голову щенка с термотактильным сенсорным датчиком, который движется, пока не коснется чего-либо. Таким образом, основы социального поведения закладывает телесный контакт. Волки, по подсчетам ученых, притрагиваются друг к другу (к морде, телу, хвосту) в среднем шесть раз в час. Они лижут друг друга — шерсть, гениталии, пасть, раны. И, разумеется, они соприкасаются в ходе агонистического (конкурирующего) поведения, которое у волков, в отличие от многих других биологических видов, предполагает контакт — толчки, укусы, захват пасти или головы.
Обращенные на нас щенячьи инстинкты воплощаются в стремлении влезть между нами, когда мы спим, или положить на нас голову; толкнуть нас на ходу; осторожно потеребить или лизнуть. Неслучайно играющие собаки то и дело подбегают к стоящим вблизи хозяевам, которые как будто выполняют функцию столбов, обозначающих границы поля. В свою очередь, собаки терпят наши прикосновения, и это делает им честь. Они очень приятны на ощупь — пушистые и мягкие; а «детские» черты часто добавляют им прелести. Впрочем, собаки воспринимают прикосновения не так, как нам кажется. Ребенок теребит шерсть на животе собаки, мы похлопываем ее по голове — но не знаем, желает ли она этого. Тактильная картина мира собак почти наверняка значительно отличается от нашей.
Во-первых, на теле собаки есть участки разной чувствительности — как и у нас. Если приложить к основанию шеи два пальца, разведенные на расстояние сантиметра, мы почувствуем прикосновение двух пальцев — но если провести ими вдоль спины, нам будет казаться, что палец один. То, что нам кажется ласковым прикосновением, может быть неприятным собаке или даже причинять ей боль.
Во-вторых, соматическая «карта» собаки отличается от нашей, и самые чувствительные места у собак и людей не совпадают. Судя по наблюдениям за агонистическим поведением животных, захват головы или морды оппонента (то есть то, к чему часто стремится ни о чем не подозревающий любитель гладить собак) может быть рассмотрен как акт агрессии. Именно так самка наказывает непослушного щенка, а доминантный самец — другого члена стаи. Также у собак есть «усы» (вибриссы), которые, как и все волосы, снабжены рецепторами, чувствительными к давлению. Эти рецепторы особенно важны для восприятия движения у головы собаки или улавливания воздушных потоков. Если вы стоите достаточно близко, чтобы разглядеть вибриссы на морде у собаки, то, возможно, заметите, как они щетинятся, когда пес настроен агрессивно (поэтому в данный момент стоять рядом с ним не так уж разумно). Потянуть за хвост — это вызов, но, как правило, игровой, а не признак агрессии (если, конечно, хвост быстро отпускают). Прикосновение к низу живота может сексуально возбудить собаку, поскольку вылизывание гениталий часто предшествует спариванию. Собака, которая катается на спине, не просто демонстрирует свой живот — аналогичную позу щенки принимают, чтобы мать могла вылизать их гениталии. Так что на человека, рвущегося почесать собаке живот, она может и помочиться.
Наконец, у людей есть особенно чувствительные области (кончик языка, пальцы). У собак они тоже есть: на видовом уровне (никому не нравится, когда ему тычут в глаз) и на индивидуальном (мне, допустим, не нравится, когда щекочут пятки, а вы, возможно, это любите). Можно самостоятельно провести тактильный анализ и обнаружить подобные участки на теле собаки. К любимым и запретным местам не только надлежит прикасаться по-разному, но и сама форма контакта очень важна. Для собаки повторяющееся прикосновение — это нечто иное, чем постоянное давление. Поскольку прикосновение используется для передачи информации, то удержание руки на определенном участке собачьего туловища — это, можно сказать, очень явное сообщение. В то же время, некоторые собаки предпочитают полный телесный контакт, особенно молодые, и особенно если они его инициируют. Собаки нередко укладываются, стремясь оказаться как можно ближе друг к другу. Это — безопасная позиция, особенно для щенят, которые полностью полагаются на окружающих. Легкое давление на большой участок тела — гарантия благополучия.
Трудно представить, что можно держать дома собаку — и не прикасаться к ней (или не испытывать ее прикосновений). Когда собака подталкивает тебя носом — это очень приятно.
С первого взгляда
Когда у меня только-только появилась Пумперникель, я работала целый день, а она страдала от разлуки. По утрам, после прогулки, когда я собиралась уходить, Пумперникель начинала скулить, слонялась за мной из комнаты, в комнату — и, наконец, ее начинало тошнить (классический случай сепарационной тревоги). Я проконсультировалась со специалистами, которые научили меня, как уменьшить стресс, испытываемый ею при разлуке со мной. Я проделала все необходимые процедуры, и вскоре Пумперникель выздоровела физически и психологически.
Но одному совету я все-таки не последовала. Мне внушали: не придавайте большого значения своему уходу и возвращению; не стоит бурно радоваться при встрече. Я не послушалась. Наша привычка валиться в обнимку на пол, восторженно приветствуя друг друга, слишком приятна, чтобы от нее отказаться.
Лоренц назвал приветствие животными друг друга после разлуки ритуалом взаимного умиротворения. Нервное возбуждение, которое испытывает животное, внезапно увидевшее кого-нибудь в своем логове или на своей территории, может привести к двум результатам — нападению на чужака или «конвертации» возбуждения в поведение приветствия. Ученый предположил, что разница между атакой и приветствием невелика и заключается в некоторых нюансах. Кряквы, поведение которых изучал Лоренц, при встрече ритмично раскачиваются вперед-назад определенным образом. Это поведение вполне может означать агрессию. Однако после этого «танца» утки изображают взаимное прихорашивание. На этом церемония приветствия — еще одна несостоявшаяся драка — заканчивается.
Человеческие приветствия тоже ритуализированы. Мы смотрим друг другу в глаза, машем рукой, обнимаемся, дважды или трижды целуемся (в зависимости от культурных особенностей страны, в которой мы живем). Все это — попытки избавиться от неуверенности, которую мы испытываем, когда встречаем кого-либо. Еще мы можем улыбнуться или засмеяться. По мнению Лоренца, смех — наилучший способ убедиться в благих намерениях другого человека. Этот звук, разумеется, часто символизирует радость, но также может быть выражением тревоги, замаскированной под удивление (собаки иногда «смеются» в ходе игровой схватки).
К приветствию можно добавить и другие компоненты. Так делают волки и собаки. Приветствия всех представителей семейства собачьих похожи. В дикой природе, когда родители возвращаются в логово, щенки окружают их и теребят за пасть, в надежде, что те отрыгнут часть съеденного мяса. Они лижут морду и пасть родителей, просительно смотрят и энергично виляют хвостом.
Выше уже говорилось, что так называемые собачьи поцелуи — это попытка стимулировать отрыгивание. Собака совсем не будет против, если сумеет заставить вас отрыгнуть недавно съеденный ланч. Это приветствие было бы неполным без взволнованного приближения и постоянного, энергичного контакта. Уши, до сих пор стоявшие торчком, прижимаются к голове — легкий намек на подчиненное положение. Собака приподнимает губы — у людей это символизирует улыбку. Она бешено виляет хвостом или колотит им по земле. То и другое свидетельствует о достаточно сильном возбуждении, которое собака подавляет, чтобы не отпугнуть вас. Она может тявкать или поскуливать от удовольствия. Взрослые волки ежедневно воют — совместное хоровое творчество способствует лучшей ориентации на местности и укрепляет связи внутри группы. Если вы приветствуете собаку радостными возгласами, то она может вам ответить. Каждым движением она говорит: я тебя знаю!
* * *
Если бы приветствие и контакт были основными факторами формирования привязанности, то можно было бы ожидать, что обезьяны подружатся с волками, а кролики — с койотами. Всем им в детстве нужен контакт. Даже муравьи приветствуют вернувшихся сородичей. И в этом действительно есть смысл (если удастся позабыть о хищных инстинктах). У гориллы по кличке Коко, которая выросла в человеческом доме и была обучена языку знаков, был собственный котенок. Мы охотно полагаемся на инстинкты — охотнее, чем это делают многие животные. Но есть и еще один аспект, который делает уникальной связь между человеком и собакой, — тайминг, расчет времени. Мы умеем действовать вместе.
Танец
Во время долгой прогулки Пумперникель держится рядом, но не слишком близко. Если я подзываю ее, она мчится во весь опор и останавливается в шаге от меня. Когда мы гуляем по узкой тропинке, Пумперникель бежит впереди и регулярно оглядывается. Ей достаточно слегка повернуть голову, оторвав взгляд от земли, чтобы увидеть меня. Если я отстаю, Пумперникель поднимает уши и напряженно ждет. Мне нравится эта подзывающая поза: подойдя достаточно близко, я могу слегка ускорить шаг, и тогда Пумперникель делает игровой поклон или пируэт на задних лапах, после чего снова рысит по тропинке.
На второй день пес начал прибегать, услышав щелчок пальцами. Мы «перебрасываемся» собакой, щелкая поочередно.
Собаки, хотя и не охотятся совместно, умеют сотрудничать. Посмотрите на процессию: собака на поводке и хозяин. Несмотря на небольшие разногласия, человек и собака будто танцуют сложный танец. Служебные собаки отличаются еще большей восприимчивостью. Слепые и их четвероногие поводыри как бы дополняют друг друга.
Хорошо, что собака живет с нашей скоростью. Домовая мышь, чье сердце в состоянии покоя бьется четыреста раз в минуту, всегда спешит. Клещ может прождать на травинке целых восемнадцать лет. Собака же куда более синхронизирована с людьми. Хотя мы живем дольше, жизнь собаки охватывает изрядный кусок нашей. Собачий ритм жизни достаточно близок к нашему (он чуть быстрее), поэтому мы можем различать движения питомцев и угадывать их намерения. Они охотно взаимодействуют с нами. Они «танцуют» с нами.
Щенок поначалу не желает идти на поводке, он его дергает или же просто о нем забывает, когда бросается за газетой, которую гонит ветер. Со временем, впрочем, щенята учатся сотрудничать с людьми — они идут на прогулке примерно с той же скоростью, иногда даже в ногу. Они заодно с хозяином, почти подражают ему. В свою очередь, мы бессознательно подражаем им. В этологии это называется аллеломиметическим поведением, которое необходимо животным для создания и поддержания социальных отношений. Более того, щенок заучивает последовательность повторяющихся действий на прогулке и начинает их предугадывать. Вскоре он запоминает ступеньки, с которых начинается прогулка, угол, за который вы поворачиваете по пути в парк, и место, где поводок отстегивают и бросают мяч. Он предугадывает завершение прогулки (и знает, как этого избежать). Некоторые собаки даже как будто знают, насколько хватит длины поводка, и принимают это во внимание: хватая палки и обнюхивая пробегающих мимо собак, они не заставляют нас сбиваться с шага.
Как только мы спускаем собаку с поводка, танец продолжается. Мое представление об идеальной прогулке включает собаку, которая бежит не рядом со мной, а описывает вокруг меня большие круги, притом что мы с ней в среднем проходим одинаковое расстояние. Если повезет, мы встретим десяток других собак. Очень приятно видеть, как две собаки играют и энергично возятся; правила игры (сигналы, расчет времени) сходны с правилами человеческой беседы. Мы также можем вступить в игровой диалог с нашими собаками.
Я кладу руку ей на лапу. Пумперникель ее отдергивает — и кладет лапу сверху. Я снова кладу руку на лапу; она повторяет, на сей раз быстрее. Мы обменивается шлепками, пока не устаем: я смеюсь, прекращая игру, а Пумперникель, разинув пасть, тянется, чтобы лизнуть меня в лицо. Лишь особая близость заставляет Пумперникель положить лапу — тяжелую, с шершавыми подушечками — мне на руку. По большей части, это очевидный способ использовать конечности для общения — Пумперникель вряд ли рассматривает свою лапу как нечто независимое, до тех пор, пока не примется действовать параллельно со мной.
Трудно перечислить элементы, которые делают игру приятной, — точно так же, как трудно пересказать хороший анекдот. Попробуйте заставить робота поиграть с вами — ему обязательно будет недоставать… игривости. Несколько лет назад компания Sony выпустила робота-собаку Айбо. У нее четыре ноги, хвост, голова и так далее. Робот виляет хвостом, лает и выполняет простые команды. Однако Айбо не играет, как настоящая собака, хотя конструкторы хотели, чтобы он вступал в игровое взаимодействие с людьми. Памятуя об этом, я наблюдала за совместными играми людей и собак — как они возятся, гоняются друг за другом, бросают и ловят мячи и фрисби, перетягивают веревку. Я смотрела, снимала на видео, описывала поведение каждого участника, а затем выделяла компоненты, которые определяли успех межвидовой игры.
Я надеялась обнаружить отчетливую программу действий, которую могла бы смоделировать электронная собака вроде Айбо. Но то, что я увидела, оказалось куда проще и куда интереснее. Каждый раз действия играющего зависели от реакций партнера. Это задавало темп игры. Подобную взаимосвязь несложно проследить в самых ранних человеческих социальных отношениях. В возрасте двух месяцев ребенок выполняет вслед за матерью простые движения — например, копирует различные лицевые выражения. В игре реакция следует за действием (например, броском мяча) спустя шестую долю секунды. В изобилии присутствуют и зеркально повторенные действия — например, прыжки друг на друга. Особенно важен расчет времени: собаки действуют в тех же временных рамках, что и люди.
К примеру, простое развлечение «принеси палочку» — это настоящий танец из стимулов и реакций. Нам нравится игра, в которой собака охотно откликается на наши действия. Кошки, например, неподходящие партнеры в этой игре — они, конечно, могут принести палочку, но исходя из собственного ощущения времени. Собаки же образуют вместе с хозяевами единое целое, и каждый из участников откликается молниеносно — реакция занимает секунды, а не часы. Другими словами, собаки ведут себя как сотрудничающие люди.
Еще один вариант игры — параллельная деятельность, скажем, бег. В играх между собаками параллелизм очень распространен. Две собаки могут подражать друг другу; нередко пес наблюдает за сородичем, а потом подражает его действиям — роет яму, несет палку, играет с мячом. Поскольку волки охотятся сообща, способность взаимодействовать друг с другом и синхронизировать свое поведение, возможно, досталась собакам от предков. Если собака адресует вам игровой поклон, вы внезапно ощущаете связь с представителем другого вида.
Мы воспринимаем реакции собаки как выражение взаимопонимания: мы гуляем вместе, играем вместе. Исследователи, которые рассматривали наше взаимодействие с собаками, обнаружили, что это похоже на флирт или на слаженные действия футболистов (мы называем это командной игрой). Есть скрытые цепочки парного поведения, которые повторяются в процессе взаимодействия: собака смотрит на хозяина, прежде чем взять палку; человек указывает, а собака идет в указанном направлении. Цепочки повторяются и остаются неизменными, так что со временем у хозяев возникает ощущение, что существует некая договоренность. В этих последовательностях нет ничего особенно сложного, но и ничего случайного.
Прогуляйтесь по Пятой авеню в Манхэттене во время обеденного перерыва — вы ощутите и разочарование, и радость от того, что принадлежите к роду человеческому. На тротуарах толкаются люди, вокруг полно туристов, клерки выскакивают на улицу, чтобы наскоро перекусить, а нелегальные уличные торговцы удирают от полицейских. Потрясающее зрелище, которое, возможно, вам не по душе. Впрочем, в большинстве случаев вам удается идти с той скоростью, с какой хочется, и спокойно пробираться через толпу. Люди, идущие в толпе, не врезаются друг в друга, потому что все мы довольно-таки предсказуемы. Достаточно взгляда, чтобы определить, в какой момент времени идущий навстречу человек окажется перед вами. Вы бессознательно уклоняетесь вправо, чтобы избежать столкновения, и он делает то же самое. Сходным образом (хотя и более успешно) ведут себя рыбы, когда весь косяк одновременно разворачивается и плывет в другую сторону. Мы — социальные существа и координируем свои действия. Собаки выходят за рамки своего вида и координируют свои действия с нами. Возьмитесь за поводок любой знакомой собаки, и внезапно окажется, что вы шагаете в одном темпе, как старые друзья.
Значимость этих элементов подтверждается чувством глубокого разочарования и досады, которое возникает, когда они исчезают. Когда вы тянетесь погладить собаку, а она отворачивается, предотвращая контакт, либо перестает взаимодействовать с вами в игре, у вас появляется ощущение разорванной связи. Вы чувствуете себя обманутыми, если простая команда «к ноге» не вызывает у собаки никакой реакции. Очень грустно подойти к собаке и не увидеть виляющего хвоста, радостно прижатых ушей и подставленного для почесывания живота. Псы, которых мы называем упрямыми или непослушными, презирают эти правила. Но вышеупомянутые элементы естественны как для нас, так и для них; «непослушная» собака скорее всего просто не понимает, каким правилам ей велят подчиняться.
Эффект привязанности
Наши узы с собаками укрепляются благодаря физическому контакту, синхронности действий и ритуалам приветствия. Также и мы сами становимся сильнее благодаря этой привязанности. Простое поглаживание собаки может за считанные минуты успокоить симпатическую нервную систему (колотящееся сердце, высокое кровяное давление, обильное потоотделение). Уровень эндорфинов («гормонов радости»), окситоцина и пролактина (оба эти гормона участвуют в формировании социальной привязанности) повышается, когда мы общаемся с собаками, а уровень кортизола («гормона стресса») понижается. Вот прекрасная причина поверить, что наличие в доме собаки гарантирует нам социальную поддержку и уменьшает риск возникновения различных заболеваний, от сердечно-сосудистых расстройств до диабета и воспаления легких, — а также помогает быстрее поправиться, если мы все-таки заболели.
Собаки часто испытывают почти то же самое. Общество человека способно понизить уровень кортизола у пса, а поглаживание — успокоить колотящееся сердце. Для нас обоих это нечто вроде плацебо — ведь изменения происходят безо всякой видимой причины. Общение с животным способно дать результат, аналогичный долговременному приему предписанного лекарства или курсу когнитивно-поведенческой терапии. Разумеется, что-нибудь может пойти не так; результатом чересчур сильной привязанности может стать панический страх потерять хозяина, и в итоге собака будет не в состоянии прожить без вас ни минуты.
Есть ли и другие результаты взаимной привязанности? Мы уже видели, что собаки многое знают о нас — о запахах, состоянии здоровья, эмоциях, — и все это не только благодаря чудесному сенсорному восприятию, но и простому знакомству с человеком. Собаки со временем узнают, как мы обычно ведем себя, пахнем, выглядим и, таким образом, могут заметить отклонение (на что порой неспособны мы). Эффект привязанности срабатывает, потому что собаки прекрасно умеют взаимодействовать с окружающими. Они откликаются на наши поступки и, главное, обращают на нас внимание.
Привязанность глубоко пускает корни, и эта связь инстинктивна. Так, собаки замечают наши зевки. Точь-в-точь как люди, собаки, которые видят, что человек зевает, через минуту начинают неудержимо зевать сами. Шимпанзе — единственные животные, помимо собак, для которых зевание заразительно. Проведите несколько минут, зевая на глазах у собаки (при этом старайтесь не хихикать и не поддаваться на провокации), — и вы сами ощутите эту связь между вами и питомцем.
Ученые мало что могут сказать по этому поводу. Исследователи (до некоторой степени намеренно) не анализировали тот фактор, который особенно важен для хозяина собаки, — ощущение связи между челове<