В соответствии с эволюционной теорией модернизации Инглхарта, подтвержденной данными многолетних международных обследований, рост экзистенциальной безопасности сдвигает приоритеты людей с выживания и строгих внутригрупповых норм к развитию и личной свободе. Сдвиг предполагает изменение отношения к детям: рост ценности жизни и правового статуса ребенка; гуманизацию обращения с детьми; акцент на воспитании самостоятельности взамен послушания.
Демократизация 1990-х и экономический рост нулевых создали предпосылки для ценностной трансформации в России, отчасти сказались и на социальной политике в отношении детства. В 1990-е гг. государство пыталось улучшить положение детей (ратификация Конвенции ООН о правах ребенка 1993 г. и пр.), практически не вмешиваясь в жизнь семьи (Щеглова 2004). В 2010‑е гг. государство делает важный модернизационный шаг – пытается деинституционализировать уход за сиротами (Kulmala, Rasell, Chernova 2017). Одновременно продвигаются консервативные проекты: законодательные инициативы против абортов, ответственность за пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних, включение религиоведческих курсов в общеобразовательную программу, запрет международного усыновления российских сирот. С 2006 г. в медийном контенте зафиксирован значимый рост числа пронаталистских публикаций (Радина 2018); усиливается просветительская деятельность государства (Гурко 2013).
Цель данной работы – изучение представлений российского государства о детях, выраженных в правовых документах, определение ценностей, норм и методов социальной политики в отношении детей. В задачи входит анализ эволюции программных документов и текстов закона о правах ребенка в постсоветский период.
Базой данных послужили пять текстов, характеризующих «детскую» социальную политику:
· Основные направления государственной социальной политики по улучшению положения детей в Российской Федерации до 2000 года (Национальный план действий в интересах детей) (утв. указом Президента РФ от 14.09.1995 г. № 942);
· ФЗ «Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации» № 124–ФЗ от 24.07.1998 (оригинальная версия);
· Национальная стратегия действий в интересах детей на 2012–2017 годы (утв. указом Президента РФ от 01.06.2012 № 761);
· Концепция государственной семейной политики в Российской Федерации на период до 2025 года (утв. распоряжением Правительства РФ от 25.08.2014 № 1618-р);
· ФЗ «Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации» № 124–ФЗ от 24.07.1998 (ред. от 18.04.2018).
Метод исследования и измеренные показатели. Поиск письменных свидетельств, характеризующих представления о детях, ценности, нормы и методы действия в отношении детей в документах социальной политики проводился количественным и качественным методами. Для количественной обработки использовано ПО MAXQDA Analytics Pro 2018. Единицей анализа текста служил абзац. Всего в 5 документах закодированы 1060 абзацев.
Чтобы измерить преставления о потребностях детей, ценности воспитания, нормы обращения с детьми и методы социальной политики, разработан ряд эмпирических показателей (кодов). Они присваивались абзацам путем поиска ключевых слов и вычитывания текстов. Сформированы три группы смысловых кодов.
Первая группа – коды, описывающие отображенные в законодательстве потребности детей. При ее составлении мы опирались на пирамиду потребностей Маслоу (Maslow 1954). Сюда входят:
· базовые потребности (выживание, материальный минимум, безопасность, здоровье и экологические условия жизни);
· потребности среднего уровня (принадлежность, признание и уважение);
· потребности высшего уровня (познавательное, эстетическое развитие, досуг, физическое развитие и отдых).
Вторая группа кодов – прописанные в документах нормы обращения с детьми и одобряемые ценности воспитания – составлена с помощью типологии ценностей Шварца (Schwartz 2006) и работ Инглхарта (Инглхарт 2018). Включает:
· ценности универсализма (ориентация на мировой опыт, равенство, признание и уважение детей);
· гуманистические ценности (благополучие детей, доброжелательность государственных институтов к ним, способность государства замечать психологические проблемы и страдание детей, признавать их потребность в принадлежности к семье и трудность ряда жизненных ситуаций для ребенка, охрана детского труда);
· консервативные ценности (религиозность, традиции, нравственность и духовность);
· ценности индивидуализации (упоминания личностного начала ребенка, категоризация детей, индивидуализированный подход к разным категориям детей, поощрение самостоятельности и ответственности);
· чувствительность к переменам (социальные изменения, нововведения в социальной политике, упоминания о стабилизации).
Третья группа кодов – методы социальной политики подразделяются на:
· стимулирующие (поддержка, защита, доступ к благам и реабилитация);
· методы норматизации (воспитание, просвещение, профилактика);
· запретительные (контроль, ограничения для детей, противодействие, наказание и суд).
На основе вышеперечисленных групп кодов построены три группы индексов:
1. индексы потребностей (общий, базового, среднего и высшего уровней);
2. ценностно-нормативные индексы (универсализма, гуманности, консерватизма, индивидуализации, чувствительности к социальным изменениям);
3. индексы методов социальной политики (стимулирования, запретов, нормирования).
Каждый индекс – сумма значений по соответствующему набору кодов, поделенная на количество кодов в наборе. Проведены множественные сравнения текстовых массивов методом однофакторного дисперсионного анализа. Значимость различий между массивами определяется апостериорным тестом Тамхейна[1].
Основные результаты. Исследование пяти нормативных документов позволяет судить о модернизационных и консервативных изменениях отношения российского государства к детям. Модернизационный тренд нулевых выражается в том, что российские госструктуры изучили международный опыт обращения с детьми и стали учитывать его в разработке новых норм. Они способны признать детей как социальных акторов и равноправных участников общественных процессов и даже пытаются распространять эту эмансипацию «сверху» на нижние этажи власти. Оптика государства постепенно настраивается на более индивидуализированное восприятие детей. Поощряются автономистские ценности – самостоятельность и ответственность. Государство интенсивно поддерживает ценность равенства, причем не в традиционных для СССР терминах, а успешно освоив международную риторику (против дискриминации и ксенофобии, за толерантность и инклюзию). Однако эта поддержка не распространяется на область сексуальности.
Консервативный тренд социальной политики в отношении детей выражается в статистически значимом росте поддержки традиционных ценностей – многопоколенной семьи, родительского авторитета. С ним связаны изменения в действующем законодательстве – введение запретов и ограничений для детей, направленных на охрану их нравственности и контроль поведения, а также сокращение их прав на выражение своего мнения в образовательных отношениях. Отсутствие значимого роста индекса гуманности (которого можно было ожидать в результате реформ социальной политики) тоже свидетельствует о консервативном характере последних изменений.
В гибридной модели социальной трансформации оба тренда являются социальными фактами, с которыми приходится считаться как приверженцам традиционных ценностей, так и сторонникам ценностей модерна. Важно, что в производстве социальной политики в отношении детей присутствуют и те, и другие, служа взаимными ограничителями. Однако модернизация в большей степени проявляется на «разговорном» уровне – в жанре программ социальной политики, которые рисуют детство как сложный социальный феномен. На законодательном же уровне эти представления редуцируются, на первый план выходят безопасность и телесное благополучие детей. Сложные идеи трансформируются в упрощенную стратегию, где преобладают запреты и стимуляция.
[1] Тест Тамхейна используется потому, что не предполагает равенства дисперсий сравниваемых групп. Во всех рассматриваемых случаях дисперсии оказались не равны между собой. Об этом свидетельствуют значения статистики Ливиня, меньшие 0,005.