“Как все быстро разрешилось”, – подумал он и положил руку на косматую голову Ноздри.
Молоток из Соня шкап убери.
Вот и все тексты. Как тебе? По‑моему – топ‑директ.
Это поинтересней, чем тексты проекта ГС‑1. Там, как ты помнишь, было ТРИ реконструкта: Цветаева‑1, Маршак‑4 и Булгаков‑2. Что из этого вышло – знают два пеньтань ша‑гуа из МИНОБО, шесть чуньжэнь из ГЕНРОСа, двадцать три пиньфади лао бай син в синей униформе и один мошуц‑зя, шлющий тебе гнилые письма.
Теперь ОЧЕНЬ серьезно: я безусловно люблю тебя как собственную селезенку, но если ты не сбережешь эти каракули, я тебя выверну наизнанку и на каждом твоем внутреннем органе черной японской тушью напишу по‑русски его китайское название.
Думай, рипс хушо бадао.
Boris.
P.S. Письмо это понесет тебе последний клон‑голубь из бетонной голубятни ефр. Неделина. Новый выводок этих тварей проклюнется только через месяц – инкубатор уже заряжен. Еще через пару месяцев они смогут подняться в наше линялое небо. У нас будет время НЕ думать друг о друге.
8 апреля.
Привет, милый. Вот и я.
СНОВА!
Ах, как топ‑директно начался день!
Встал поздно – 11.40.
Сделал волновую гимнастику, пошел завтракать, там уже все в сборе. Шумный разговор, деловое предложение (Карпенкофф, конечно) устроить сразу, здесь и теперь cocktail‑party.
Я присоединился без страха и упрека. Пить с утра cocktails иногда необходимо. Не для L‑гармонии, конечно, рипс нимада, а ПРОСТО ТАК. Переместились в наш простецкий solarium: я, Карпенкофф, полковник, Агвидор, Бочвар, Витте, Андрей Романович и Наталья Бок.
Карпенкофф (о, эта извилистая дама) решила убить сразу двух клон‑медведей:
1. Посадить нас в замерзшую лужу нашей cocktail‑невменяемости и воспарить над нами гнилою бабочкой.
2. Нажраться, как Чжу Ба Цзе, и втянуть нас в оргию.
Ну‑ну, лошадиная O, давай с тобой тряхнем шейкерами, весело подумал я.
Она первой зашла за стойку, подпрыгнула и села на нее. Оделась госпожа Карпенкофф соответствующе: рискованно узкий комBINезон из живородящего шелка, хрустальные туфли, белое ожерелье из сверхпроводников, левитирующее вокруг ее нестарой шеи.
– Благородные ваны! – обратилась она ко всем. – Есть чистое предложение. Мы все, вершители проекта ГС‑3, теперь, когда процесс плюс‑директно перетек в фазу накопления, имеем полное L‑право отдыхать не только бетонно, но и прозрачно. Я объявляю сегодняшний день ПЕРВЫМ ДНЕМ ПРОЗРАЧНОГО ОТДЫХА. Сейчас каждый из нас приготовит свой cocktail. Для того чтобы? Да! Выпить его со всеми вместе. А затем, рипс лаовай? Получить приз ВЫСШЕЙ ПРОЗРАЧНОСТИ за лучший напиток. Вы спросите – что это за приз? Справедливый вопрос, рипс. Проясню: ВЫСШАЯ ПРОЗРАЧНОСТЬ – исполнение любого желания победителя. Только одного, естественно. Согласны?
Все одобрительно задвигались.
– Тогда начнем, рипс уебох! Господин полковник, вы трясете первым.
– Я? – спросил полковник, расстегивая свой не очень чистый ошейник.
– Да, вы. И не спорьте с ex‑амазонкой.
– Да нет, я не спорю. Просто я не большой любитель cocktails… я пробирую чистые продукты. А из cocktails – только классику… да и то… – он M‑убого почесался, – в основном один‑единственный mix. Старый как… как… не знаю что.
– Трясите, не теряйте время, – подстегнула его Карпенкофф.
– Давай, Serge, не стесняйся, рипс байчи! – закричал Бочвар, уже успевший спиться и, как мне кажется, стереться с полковником. – Мы все хотим выпить!
– Ну, я вас разочарую, – засмеялся полковник и полез за стойку. – Чего ждать от нас, простых защитников нашей многострадальной Родины?
– И чего же? – поинтересовался Агвидор, закуривая. – Водки с русской кровью?
– Если с моей – пожалуйста. – Полковник неловко открыл шейкер.
– Бьюсь об заклад – это SHADY LADY, – заметила Бок (невзрачная лао бай син с нерусским носом).
– Я слышал, ВВС пьет исключительно ROB ROY, – зевнул Романович (V‑сбалансированный шагуа).
– Не смущайте меня, господа. – Полковник ливанул виски, лимонного сока, добавил gomme syrop, вставил в мультишейкер, и из стойки выросли восемь стаканов с желтым содержимым.
– WHISKY SOUR, господа! – засмеялся он. – Вы этого хотели от старого сапога?
– Мой дедушка любил этот сяоши, – взял первым стакан Агвидор.
– Топ‑директ, – пригубила Карпенкофф. – Напиток для одиноких мужчин, пробирующих раз в месяц АЭРОSEX и предпочитающих книги голо‑пузырям. Prosit, Herr Witte!
– А тост? – спросил Витте. – Нельзя же пить просто так.
– Правильно! – потянул носом и харкнул на пол Бочвар. – Мы не якуты, чтобы пить молча! Тост, полковник!
– Ну, – усмехнулся, старея, полковник, – давайте вот что. Давайте выпьем за Восточную Сибирь. Здесь еще говорят по‑русски. Хотя в Иркутске и даже в Бодайбо уже китайцы. За север Восточной Сибири.
– Я не против, – пробормотал Агвидор. – Хотя не понимаю, какое вам дело до Бодайбо. Ну, Бодайбо и Бодайбо. И Бодайбо с ним со всем.
– Мне плевать на ваше непонимание, – выпил полковник. – Мои дети не знают слова собака.
– Собака не русское слово, – вставил я.
Полковник тоскливо покосился на меня.
– Зато дурак – русское, – заметила Карпенкофф, подходя к Агвидору и беря его в поле.
Агвидор тут же зло и сине вывернулся.
– Ну, господин наиглавнейший термодинамик! – засмеялась она, пуская оранжево‑желтые радуги. – Мы здесь все друзья, не будьте фынцыхуа. Хушо бадао уместно нести на службе. Мы же мягко и прозрачно отдыхаем, nicht wahr, Witte?
– Я уже выпил! – засмеялся Витте, показывая пустой стакан. – Не понимаю, о чем вы спорите?
– Мы не спорим, – усмехнулся полковник. – Мы просто выпили за русскую Сибирь.
– Okay! – подпрыгнул Бочвар. – Тогда следующий mix за мной!
– Я не против, – Карпенкофф выбросила лед из стакана на пол и раздавила хрустальным каблуком.
– Я сделаю такое, что вы все запоете арию горбатой Хэ из оперы “Шелковый путь”!
– Тьфу! – выплюнул лимонную косточку полковник. – Хоть сегодня можно обойтись без китайщины?!
– Молчу, молчу, Serge! – загремел льдом Бочвар. – Итак! Говорю вслух, чтобы все знали и пробировали до гробового стука: одна унция любой водки, одна унция любого джина, одна унция любого виски, одна унция любого коньяка, одна унция любой текилы, одна унция любой граппы, одна унция любого… да… кальвадоса здесь нет. Ну и ладно. Please!
Возникли стаканы с жидкостью цвета вчерашнего чая.
– А лед? – спросила наивная Бок.
– Ни в коем случае! – подал ей стакан Бочвар. – Лед все унифицирует. Как ваш BIOS‑12O‑K.
– За что? – Карпенкофф поднесла стакан к глазам.
– Подождите! Он не сказал, как это называется! – завопил уже захмелевший Романович.
– Я бы назвал это УДАР ПО ПЕЧЕНИ № 1, – предложил Агвидор.
– Господин Бочвар, не нарушайте традиции и нашей L‑гармонии, – предупредила Карпенкофф. – Называйте, называйте, называйте.
– Ну… название… – Бочвар почесал надбровия. – Давайте назовем это… ЖИДКИЙ ПАМЯТНИК ПРОЕКТУ ГС‑3.
– Вполне лин жэнь маньи‑ди, – одобрил я.
– А что будет твердым памятником проекту? – осторожно спросила Бок.
– Солдатский кал на белом снегу! – хохотнул Бочвар.
– Твердый памятник ГС‑3 – двадцать кило голубого сала, ради которых мы собрались здесь, – с тупой серьезностью проговорил полковник. – Двадцать кило ждет от нас наша измученная страна.
– Двадцать кило вы никогда не дождетесь, – заметил Агвидор, играя свободной рукой с ворсинками живородящих обоев. – Шестнадцать – в лучшем случае.
– Почему – вы, а не – мы? – тупо спросил его полковник.
– Stop it, рипс пиньфади тудин! – подпрыгнула и коснулась плавающего потолка Карпенкофф. – Если кто еще раз заговорит о проекте – я сделаю ему малый тип‑тирип по трейсу! Мы пьем ЖИДКИЙ ПАМЯТНИК! Кстати, а где музыка?
– Да, да, – вспомнил Витте. – Где музыка?
– Где музыка? – заревел Бочвар.
– Музыка! Музыка! – требовал Романович.
– Я хочу 45‑MOOT! 45‑MOOT! – прыгала, расплескивая ПАМЯТНИК, Карпенкофф.
– Марта, только не ГЕРОТЕХНО! – завизжал Бочвар. – Я тер на это в десятилетнем возрасте!
– Тогда BEATREX! И ничего другого для начала! Сегодня я сосу и направляю, рипс нимада!
– Слово дамы! Бэнхуй! – ввернул полковник.
Бочвар сочно плюнул в потолок, и вскоре мы уже терлись спинами, прихлебывая чудовищный ПАМЯТНИК, под “GNOY AND SOPLY”. Карпенкофф пробовала подмахивать полем, но у нее получалось не в волне.
Когда через 19 минут это убожество закончилось, Бочвар подтолкнул Витте к стойке:
– Гюнтер, не стройте из себя Гитлера‑45! Machen das fertig!
Витте долго и нудно гремел бутылками и предложил нам слоистую мечту русского немца середины века. CHI CHI:
1 vodka
1 blue Curaсao
1 березовый сок
2 coconut cream
1 Kahlua
1 ложка овечьих сливок
1 Aventinos (оччччччччень темное пиво)
плюс фиолетовый (??) лазер
Мы пили с трудом и молча. Витте радостно подмигивал. Дверь хлюпнула, и вошел Фань Фэй. Его приветствовали облегченным визгом.
– Так! Все уже пьяные! – с шанхайской прямолинейностью заметил он.
– Фань, ваша очередь! – поцеловала его в голое плечо Карпенкофф.
Он понял все сразу и смело взялся за шейкер:
5 томатный сок
3 spiritus vini
2 красные муравьи
1 salty ice
1 стручок красного перца
Это сильно, рипс бэйцаньди. Как и все, чего бы в наше спазматическое время ни касалась рука китайца. Все теперь работает на них, как в XX веке на американцев, в XIX на французов, в XVIII на англичан, в XVII на немцев, в XVI на итальянцев, в XV на русских, в XIV на испанцев и в I (кажется) на евреев. Говорю без тени зависти. Хотя и не без раздражения.
Всем настолько понравилось, что забыли спросить название. Я бы назвал CHINA XXI. Ты не против, сморкач?
– А вот теперь – 45‑MOOT! И готовится Борис Глогер! – захрустела красными муравьями Карпенкофф. Как бы не так, фынцыхуа:
– Марта, я трясу только после вас.
Я не раскрашу носорога. А ее выставлю на желание как дважды два. Мы все уже были немного в футляре, оставалось принять еще 2–3 дозы, чтобы съехать в печь. Карпенкофф как опытная апсара почувствовала во мне конкурента, но давить не стала – рявкнул ее любимый 45‑MOOT. Она согнулась и просунула мне руку между своих плотных шелковых ног. Делать нечего, я ответно наклонился, и наши руки встретились прямо под моей простатой. Мы отMOOTили с ней три круга.
Чистый Космос, неужели так танцевали наши родители?! На Карпенкофф было страшно смотреть – физиономия ее после третьего круга была похожа на лицо несчастного Толстого‑4, только вместо слез во все стороны летели солидные капли пота.
Одна из них попала в глаз (!) Агвидору (!!). Ругаясь, он схватил со стойки пирамиду минеральной и вылил себе на лицо.
– Ну, не стоит так откровенно брезговать моими естественными отправлениями! – Карпенкофф отпустила мою руку и, задыхаясь, легла на пол. – Ой! Я сейчас приобрету!
– У вас пот едкий, как моча репликанта. – Агвидор вытер лицо салфеткой. – Ведите себя прилично, рипс нимада.
– Не в бровь, а в глаз. Была такая русская поговорка? – спросил Романович.
– Была и другая, – заметил я. – Чужой пот картины мира не застит.
– Не понимаю, – улыбался Фань Фэй. – Это старрус?
– Правда, а что это значит, Глогер? – спросила Бок.
– Это значит, что следующим трясет Агвидор Харитон.
Все зааплодировали. Агвидор угрожающе встал с тумбы:
– Сейчас я вам тряхну. Мало не покажется.
– Только без няо! – предупредила Карпенкофф. – И первым пьете вы!
Агвидор взял в левую руку бутылку дубового аквавита, в правую куб “Кати Бобринской” и подмигнул мне.
Внезапно энергия направленного взрыва разнесла полутонную дверь, ворвалась внутрь бункера.
– Круши их, братья! – закричал Иван, выдергивая обрез из‑за пояса и первым бросаясь вперед.
Шестеро смельчаков кинулись за ним.
Внутри бункера было дымно, но не темно: взрыв не повредил проводку. Из тамбура вглубь вел коридор. В конце его показалась охрана – трое беложетонников. Сергей, Мустафа и Карпо метнули гранаты.
– Ложись! – скомандовал Иван, и братья кинулись на пол.
Три взрыва слились в один. Осколки впились в бетонные стены, куски тел полетели по коридору.
– Вперед! – вскочил Иван. – Не дадим им продыху!
Они побежали по коридору. В глубине бункера раздался сигнал тревоги. Солдаты стали выскакивать в холл из столовой, где только что начался обед. Братья встретили их шквальным огнем из обрезов. Дым от самодельного пороха заволок холл.
Солдаты падали, живые пытались прорваться к оружейной. Но снова полетели три гранаты, и через пять минут со взводом беложетонников было покончено. Мустафа и Николай закололи раненых, Иван смахнул со своего обветренного лица каплю чужой крови:
– Ищите!
Семеро двинулись по бункеру, заглядывая в блоки и добивая персонал. Остановились возле водяной двери. Сквозь неподвижный пласт воды светилась желтая надпись SOLARIUM.
– Это что, Иван? – непонимающе спросил Карпо.
– Это… блядские обморачивания. – Иван сунул дуло обреза в дверь, вода послушно расступилась. Он шагнул сквозь воду и оказался в баре. Оглушительно ревела музыка, стены и потолок шевелились как живые, переливаясь всеми цветами радуги, небольшая группа ярко одетых людей танцевала посередине. Худой человек в красном костюме что‑то делал за стойкой бара. Вслед за Иваном вошли Сергей и Коля Маленький.
– О! Рипс, наши храбрые шаоняни с охоты вернулись! – закричал один из танцующих. – Кого убили, рипс пеньтань?
– Сяочжу! Они убили сяочжу! – завизжала женщина в переливающемся костюме, подпрыгивая и делая сложные движения.
– Присоединяйтесь, сержанты! – закричал человек с полуметаллическим лицом.
Стоящий за стойкой молча смотрел на вошедших. Вдруг он сделал движение рукой, и музыка стихла.
– What’s the fuck?! Агвидор, я убью вас, рипс! – завизжала женщина, хватая пальцами воздух.
– Агвидор, вы рискуете L‑гармонией! – бессильно опустился на пол человек с потным лицом и серебрящимися волосами.
– Кто это? – спросил стоящий за стойкой.
Смех и выкрики смолкли, танцевавшие замерли и смотрели на вошедших.
– У, бляди мелкие! – с ненавистью проговорил Иван и выстрелил в человека за стойкой.
Сергей и Коля Маленький открыли огонь. Раздались визг и крики умирающих.
– Не всех, не всех! – крикнул Иван, перезаряжая обрез.
Стрельба прекратилась.
Среди убитых и тяжелораненых лежал, обхватив лысую голову руками, худой как палка человек.
– Всех кончить, а этого оставить! – скомандовал Иван и вышел сквозь булькнувшую дверь в коридор.
Вскоре в бункере не осталось ни одного живого, кроме худого человека.
– Как твое имя? – спросил Иван худого.
– Борис Глогер, – ответил худой.
Лицо его было узким, загорелая кожа обтягивала кости черепа. На висках под кожей виднелись металлические пластины сложной формы.
– Где то, ради чего вы здесь? – спросил Иван.
– В инкубаторе.
– Где инкубатор?
– Блок № 9.
– Где блок № 9?
– Возле аппаратной.
– Где аппаратная, сухая кишка?! – заскрежетал зубами Иван.
– Я покажу… я все покажу вам, – вздрогнул худой, опуская зеленые ресницы.
Они пошли по коридору и остановились возле белой двери с изображением овечьей головы.
– Почему овца? – спросил Иван. – Здесь что, овец растят?
– Это эмблема РОСГЕНИНЖа.
– Открывай!
Худой сунул свой палец в отверстие. Дверь поехала в сторону, в блоке загорелся свет. Худой подошел к инкубатору, открыл. В ярко освещенном теплом и тесном пространстве лежали в позе зародышей семь тел.
– Они? – спросил Иван.
– Да. Это все семь объектов.
Иван посмотрел на лежащих. Они были разные по росту и по формам. На шеях у всех торчали желтые полоски с именами. Под кожей у каждого то здесь, то там виднелись отложения голубого сала. Сало светилось нежно‑голубым, ни на что не похожим светом.
– Федор! – позвал Иван.
Федор подошел, расстегнул тулуп и вытянул из‑за пояса холщовый мешок. Иван достал из валенка финку с наборной рукояткой, обтер шарфом и воткнул в спину Достоевского‑2.
– Помочь, Ваня? – спросил Николай.
– Режь у других, – засопел Иван, вырезая из спины кусок голубого сала.
Николай достал свой нож и вонзил его в поясницу Толстого‑4. Иван тем временем осторожно вынул из спины Достоевского‑2 солидный кусок и положил в мешок.
– Чего рты раззявили? – оглянулся он на остальных братьев. – Режьте, режьте!
Николай вырезал, поднес к лицу. Сало осветило его прыщеватое, покрытое шрамами лицо.
– Надо же! – улыбнулся он, обнажая гнилые зубы.
Коля Маленький подошел, понюхал:
– Вроде грибами пахнет…
Николай тоже понюхал:
– Не. Не грибами. Молоком.
– Молоком? – засмеялся Коля Маленький. – Когда ты его видал?
– Хорош гулять! – Иван сунул в мешок другой кусок.
Братья склонились над телами. Некоторое время работали молча.
– Все вроде… – Иван уложил в мешок последний кусок. – Федор, ты понесешь.
Высокий широкоплечий Федор взвалил мешок на спину:
– Не шибко тяжкий.
– Идите наверх, ждите меня, – приказал Иван.
Братья вышли.
Иван проводил их взглядом, повернулся к стоящему в углу худому:
– Борис Глогер! Поди сюда!
Худой подошел. Иван вынул из‑за пазухи висящий на шее диктофон, нажал клавишу:
– Что такое голубое сало?
Глогер посмотрел на свои тонкие пальцы:
– Это… вещество LW‑типа.
– Говори по‑русски. Что за LW‑тип?
– Это сверхизолятор.
– Что такое сверхизолятор?
– Вещество, энтропия которого всегда равна нулю. Температура его всегда постоянна и равна температуре тела донора.
– Где оно используется?
– Пока нигде.
– Тогда зачем оно понадобилось?
– Это в плюс‑позите трудно обосновать…
– Не тяни муде, у меня мало времени! Говори быстро, по‑русски и по делу!
– Ну, рипс… Чистый Космос… Это вещество было получено случайно при пробной реконструкции скрипторов… то есть тех, кто записывал свои фантазии на бумаге.
– Писателей, да?
– Да… их так раньше называли.
– И что?
– И… это вещество… то есть… рипс… существование сверхизоляторов породило четвертый закон термодинамики.
– И что это за четвертый закон?
– В веществах LW‑типа энтропия постоянна и не зависит от изменения температуры окружающей среды. И формула… но… я вообще‑то человек далекий от точных наук… так что я не в плюс‑директе…
– Кто ты по профессии?
– Биофилолог. Специализация – логостимул.
– А технари где ваши?
– Вы их убили.
– И ты не знаешь, для чего нужно голубое сало?
– Есть проект МИНОБО. Я не знаю подробностей… но, цзюй во каньлай… они делают реактор на Луне, реактор постоянной энергии. Он строится в виде пирамиды… пирамиды из сверхпроводников 5‑го поколения и голубого сала… слоями… слоями… и он позволит решить в плюс‑директе проблему вечной энергии.
– Реактор? И это все?
– Как – все?
– Ну, это голубое сало используется только в этом реакторе?
– Пока – да.
– А другое применение? Военное, например? Оружие из него нельзя сделать? Бомбы какие‑нибудь?
– Я не знаю… по‑моему, об этом не было разговоров… оружия из него делать не собирались.
– А яд какой‑нибудь? Или орудия уничтожения?
– Нет. Оно не ядовито. Просто у него не совсем обычная атомная структура.
Иван угрюмо почесал седой висок:
– Оно хоть горит?
– Нет, нет. Его можно резать, расчленять на молекулы, но эти молекулы всегда будут выключены из процесса энергообмена.
– На хуй тогда я жизнью рисковал? – спросил Иван, выключая диктофон.
– Я… не понял. – Глогер тронул кончиками пальцев свои большие розовые губы.
– Я тоже ничего не понял! – Иван с горечью вздохнул, вытянул из‑за спины обрез, достал патрон, вставил в казенник. – Скажи, скелет, ты послал бы своего брата на смерть ради какого‑то малопонятного голубого сала?
Глогер посмотрел на окровавленные тела в инкубаторе:
– Нет.
– Я тоже. – Иван выстрелил Глогеру в лоб.
Мозг Глогера брызнул на щит с предупредительной инструкцией. Височная пластина покатилась по мягкому полу.
Назад возвращались затемно. Допотопный снегоход, собранный еще в СССР, замаскированный сверху елками, вез семерых на северо‑восток. Карпо сидел за рычагами. Мустафа, зажав между колен соленый олений окорок, ловко срезал длинные полосы темного мяса и раздавал сидящим в тесном салоне.
– Вернемся – вызову Ванюту на разговор, – вяло жевал солонину Иван. – Мы что ему – мыши полевые?
– Может, ты не понял чего? – спросил Николай.
– Я книг прочел больше, чем все вы. Он нас посылал за новым оружием, так?
– Так.
– А это что? – Иван пнул валенком мешок с голубым салом.
– А вдруг это и есть оружие? – спросил Коля Маленький. – Вишь, как светится!
– Это топливо для какого‑то реактора на Луне, – угрюмо пробормотал Иван.
– А неблядское оружие? – поковырял в зубах Федор. – Где же оно?
– В пизде. – Иван поднял ворот полушубка, привалился в угол салона и тут же заснул.
– Да, – почесался Сергей. – Надо было блядское оружие брать, коли неблядского нет. Видали их автоматы? Называются “Циклоп”.
– Страшно слышать тебя, брат Сергей, – покачал головой Николай. – Ты всерьез испоганиться захотел? В руки блядское взять? Завет нарушить?
– Брат Николай, не хочу я поганиться. Вторую зиму на оленине да на кедраче доходим. Мы ж сегодня весь НЗ просадили в бункере в этом. Из чего оленей бить будем – из пальца? Селитру‑то раньше мая все одно не наковыряешь. Опять червей есть, как в прошлую весну?
– Не напоминай про червей, брат, – засопел Федор. – Лучше на черемше доходить, чем червяков глотать.
– Аооо! – зевнул Коля Маленький. – Как я живой остался – непонятно. Слава Земле, навели нас вовремя: блядовня жрать села. А то б разнесли они нас из своих циклопов. Приеду – оближу брату Ванюте ноги.
– Это не Ванюта наводил, а брат Алекс.
– Он?
– Он, а кто ж еще сквозь твердое видит?
– Светлая голова, дай Земля ему силы.
– Сколько проехали, Карпо?
– Спи, брат, – пробасил из кабины Карпо. – Назад против ветру валтузим! Вишь, пороша повалила.
– Хорошо – следы заметет…
К горе приехали только на рассвете. Белое северное солнце ненадолго показалось из‑за неровного белого горизонта. Освещенная им гора могуче выступала над невысокими сопками. Широкое основание ее поросло кедрачом и лиственницами, круглая вершина сияла девственным снегом.
Когда подъехали к укрывищу, уставший, осунувшийся лицом Карпо заглушил мотор:
– Доползли, слава Земле. Подъем!
Спящие в салоне братья зашевелились:
– Ой, Мать Сыра‑Земля, неужли дома?
– Карпо, сердешный, довез как в люльке…
– Ну, братья, а мне опять лето грезилось. Будто все за медвежьей ягодой идем, а брат Марко славицы поет…
– К трапезе опоздали, как пить дать…
Все вылезли из снегохода. Федор захватил мешок с голубым салом, которое на солнце так же светило сквозь холстину, как и в темноте. Этот необычный и неземной свет заставил братьев смолкнуть.
– Да… – высморкался на снег Иван. – А может, и не зря мы подставлялись. Чудная вещь. Сгодится ли?
– Не сумлевайся, брат Иван, – поежился Николай. – Еще сам себе спасибо скажешь.
– Хорошо бы! – крякнул Иван и, скрипя снегом, пошел в гору.
Братья двинулись за ним. Подъем был долгий. За сутки навалило снега, и тропу местами совсем замело. Иван шел, прокладывая дорогу. Когда дошли до ворот заброшенной шахты, он снял ушанку и вытер ею покрасневшее, потное лицо:
– Фупс… отдышитесь.
Вокруг из‑под снега торчал ржавый металл – куски оборудования, рельсы, мятые вагонетки. Братья присели кто где и тихо сидели, приходя в себя. Лица их посерьезнели, они не смотрели друг на друга. Невысокое солнце холодно освещало их грубые лица. Сидели долго. Наконец Иван вздохнул и тихо произнес:
– Ну, войдемте, братья.
Все встали и вошли в полусгнившие распахнутые ворота шахты. Здесь было сумрачно; ржавые, еле различимые рельсы вели в темноту. Братья пошли по ним и шагов через двести оказались возле лифтов. Иван пошарил рукой в темноте, вытащил палку с пропитанной соляркой тряпкой, клацнул кресалом. Тряпка нехотя загорелась. Иван оттянул раздвижную дверь лифта:
– Брат Федор, ступай первым.
Федор встал на порог кабины, глянул вниз. В лифте не было пола. Вместо него виднелись несколько привязанных к швеллерам канатов. Федор кинул вниз мешок с голубым салом. Мешок быстро упал. Сверху было видно, как он лежит, скупо освещая голубым выработанную широкую штольню.
Федор схватился за канат и съехал вниз. За ним стали спускаться остальные. Иван запер дверь лифта на болт и съехал последним. Все семеро на секунду замерли возле каната, затем сняли шапки, опустились на колени и шесть раз поцеловали твердый пол штольни. Иван взял мешок, забросил на спину и двинулся вперед – к слабо горящим в темноте огонькам.
Штольня была широкой, со следами стальных зубьев на стенах, с обрывками кабелей и ржавым хламом, валяющимся где попало. Огни приблизились и вскоре осветили конец штольни. Здесь слышались голоса и двигались человеческие фигуры.
– Слава Земле! – окликнули братьев.
– Земле слава! – ответил за всех Иван.
Пришедших молча обступили одетые в лохмотья бородатые люди и так же молча стали по три раза целоваться с каждым.
– Хорошо ли все, брат Иван? – спросил рыжебородый широкоплечий человек Ивана.
– Слава Земле, брат Марко, все хорошо, – ответил Иван, опуская мешок на земляной пол. – Вот ради чего животы надрывали.
Все посмотрели на светящийся мешок.
– Не уразумею – что это? – спросил Марко.
– Голубое сало.
– Позволь нам посмотреть, – попросил Марко.
– Не могу, брат Марко.
– Понимаю тебя, брат Иван, – почесал бороду Марко.
– Где брат Ванюта? – спросил Иван.
– В Малой пещере.
– Вы потрапезничали?
– Только что, брат Иван. Вам оставлено.
– Ну и слава Земле.
– Земле слава. – Марко шагнул в сторону, уступая дорогу Ивану.
Иван вошел в узкий проход. Пришедшие братья двинулись за ним.
– Я сам снесу, – остановил он их. – Ступайте трапезничать.
Братья нехотя отстали.
Иван недолго шел по темному проходу – справа показалась полоса желтого света. Иван нащупал рукой полуприкрытую дверь, постучал.
– Входи, брат! – раздалось за дверью.
Иван вошел в тесную пещеру. По углам горели несколько фитилей в банках с соляркой. Посередине на куче тряпья лежал, закрыв глаза, Ванюта; возле него стояла большая жаровня с углями. Поодаль сидели Митко с Николой и шили оленьи шкуры.
– Здравствуй, брат Ванюта, – проговорил Иван. – Здравствуй, брат Митко, здравствуй, брат Никола.
Митко и Никола поднялись и целованием приветствовали Ивана. Ванюта по‑прежнему лежал с закрытыми глазами. Митко и Никола неотрывно смотрели на светящийся мешок.
Иван присел рядом с Ванютой и трижды поцеловал его грязные щеки. Ванюта открыл глаза.
– Живой, брат, – сказал он.
– Слава Земле, все живы, – тихо проговорил Иван.
Ванюта посмотрел на мешок, улыбнулся:
– Не помог им блядский бог!
– Не помог.
– А нам помогла Мать Сыра‑Земля?
– Помогла, помогла, брат Ванюта. Помогла блядей сокрушить. Помогла взять то, что надо.
– Говорил ты с блядями?
– Говорил, брат Ванюта. – Иван снял с шеи диктофон и положил на грудь Ванюте.
– Что ты понял из этого разговора?
– Ничего не понял, брат Ванюта.
– Ну и славно, брат Иван. Ты ступай теперь.
Иван помолчал и произнес:
– Брат Ванюта. Скажи, зачем нам сподобилось это голубое сало?
– Про то, брат Иван, не дано пока ведать ни мне, ни тебе. Потерпи. Откроются тайны великие. Спасибо тебе за все от всего братства. Ступай.
Иван вышел.
Ванюта заглянул в мешок, достал кусок голубого сала, поднес к лицу и долго рассматривал. Митко и Никола, онемев, смотрели на сало.
– Слава тебе, Земля Теплая. – Ванюта убрал сало в мешок, встал и скомандовал: – Отворите.
Митко и Никола сдвинули в сторону кучу тряпья. Под ней оказался стальной люк. Они откинули крышку люка.
Из отверстия хлынул поток электрического света. Вниз вела сварная металлическая лестница.
Ванюта взял мешок в левую руку и полез вниз, цепляясь правой за прутья. Люк над ним тут же закрыли.
Внизу было теплее и светлее, чем наверху. Пространство выработанной штольни освещали десятки электрических светильников, каменистый пол был чисто подметен, нигде не было мусора или остатков шахтерского оборудования. Две электрические отопительные системы со слабым гудением подавали в штольню теплый воздух. Из штольни в глубь горы уходили четыре прохода. Они были так же хорошо освещены. В проходах виднелись ответвления. То здесь, то там появлялись люди в коричневых балахонах, неспешно следующие по своим делам.