ЛЕОНИД ПОПОВ
Придумываю сам свои печали?
Да ты меня за это не суди,
Тебе не ведом пресный вкус беды,
Ожог слезы тебе знаком едва ли.
…А нынче ночью в клочья изорвали
Взбесившиеся птицы тишину,
И злые ветры темень раздували,
Раскачивая красную луну…
Но ты спала беспечным сном младенца.
А поутру привычной тишиной
Был полон сад, и только полотенце
Чуть слышно пахло горечью ночной.
ДАЛЬ, ДОРОГА, МЕСЯЦ СВЕТЕЛ
ЛЕОНИД ПОПОВ
Даль, дорога, месяц светел,
Лес пустынный, неживой.
Влажный вечер, вялый ветер,
Боль…
И больше ничего.
Забирай, дорога, круче,
Поворачивай!
Пора.
Где найду я очи лучше
Тех, что плакали вчера?!
Голосила. Говорила, будто жизнь её гублю!
Позабылось – половина,
Но запомнилось: «Люблю!»
Я стаи синих рыб направлю в океаны
Во все концы Земли, где глубина без дна,
По тайным тропам вод в разломы Марианы, –
Энигма я, с загадочностью сна.
Я тучи соберу в один косматый невод
И грозы усмирю над синею водой.
Я буду пить зарю, во всё вживаясь небо,
Сбирая души трав в предутренний настой.
У птиц моих леса зашелестят ветрами.
Папирусная вязь рисунков бересты –
Как тайнопись миров и связь между мирами,
Что пишут тонкоклювые клесты.
Я высиню тайгу небес высоких далью, –
Так сила велика у двух упругих крыл.
В твои влечу я сны за тридевять печалью,
Чтоб только на Земле меня ты не забыл.
СОЛО НА СКРИПКЕ – ТАТЬЯНА ПЕРЕХОВА
МЕЛОДИЯ
О, как рапсодия
Пела, вздыхала,
То замирала, то ныла в груди.
Гладью какой
Обводного лекала
Кто этой музыкой память будил?
Эти аккорды
Взывали о страсти,
Лился фиалок лиловый елей,
Ветер-шатун
Всё пытался украсть и
Выхватить звуки, и скрыться скорей.
Только мелодия
Вновь возвращалась
(Что-то шептал с хрипотцой саксофон),
Медью осыпалась,
Как рассмеялась…,
Трогая чувственным жаром Сафо.
Я не искала в море горизонта.
(Что ночью моря мерить глубину?)
Но тьма сама вдруг выплюнула рондо –
Краснеющую полную Луну.
И, загораясь выброшенной страстью,
Огни вскипали в море тут и там. –
Как кастаньеты «мучают» запястья,
Так блики уподоблены перстам.
И красных юбок всплески фарандолы,
И круглый кубок терпкого вина…
И я одной единственной гондолой
На свет в ночи уплыть обречена.
Как получится: выну душу
И вдогонку пошлю укор.
Вечер выплеснет черной тушью
Зрелых сумерек форс-мажор.
«Как ты мог?...»
– А в ответ лишь осень…
«Почему?...»
– Тишина на спрос…
Только лип оголтело оземь
Бьётся сброшенный купорос…
А Вы, уже не веря в перемены,
Томясь воспоминаньем робким, душным,
На привязи живя, в уюте бренном,
Себя считали мальчиком послушным.
Но вывернула смелою кривою,
Вспорхнула вверх с изученной ладони
Дорога, что поспорила с судьбою,
На истовом ветру листом в агонии.
Любви и зрелой муки целокупность
Вас до сих пор ещё не отпустила.
Вокзал. И летней ночи поминутность
С огнями, ослепившими светила.
И осень, чтоб её такой запомнить,
Молила о прощенье и пощаде
За тот пожар, чья жгучая опрометь
На рдяных листьях выжигала пряди.
САД В ОСЕННИХ ПЕРЕМЕНАХ
Сад в осенних переменах и остуде,
В стуке яблок полосатых и дождя.
И в осенних переменах
грусть приходит к людям.
Так созвучна этой грусти душа моя.
В эти яблочные Спасы – мне спасенье.
В небе ходит конь саврасый до зари.
И на листья ставит осень
парус вдохновенья
И куда-то уплывают корабли.
Отшумело, отцвело, отрозовело…
В кружева ложится иней на поля.
Это Бог рисует кистью
акварелью белой.
А на кончике той кисти Душа моя.
НОЯБРЬ
В холодных думах поздней осени
Туман остывший в иней стелется.
А ветры в лужи краски сбросили.
И лист последний еле крепится.
Черны просветы ив и таволги,
Обнажены углы-погрешности.
А в погребах грибы да яблоки
Спасают нас от неизбежности
Ноябрьских сумерек заоконных, –
За ними ночи пасть смыкается.
Вдали от западов с востоками –
Ноябрь – в разнос! И в том не кается.
И чередой мои бессонницы
Ложатся плетью-перекрестицей…
Ещё немного – и откроется…
Ещё чуть-чуть – и рассекретится…
И вот: задул, срывая чёрное…
И вот: завыл, вскрывая тайное…
Расхристанный, разоблачённый,
Лёг белизной необычайной.
НОЗДРЕВАТЫЙ ЛЕДОК И ОСОКА
ВИКТОР СБИТНЕВ
ПРЕДЗИМЬЕ
Ноздреватый ледок и осока,
Чуть заметный туман, а вдали
Чертит ворон озябший высоко
Чёрный контур по краю земли.
Мир прозрачен и вечен, и прочен,
Ровно тянет дымок на юру –
Позабыть ли, как вечер пророчит
Ясный отсвет зари по утру.
Позабыть ли последние клики
Парохода на стылой реке
И карат драгоценной брусники
На едва отогретой руке.
И тут… торшеры фонарей
Весь белый свет пережелтили,
Согрели тропку до дверей
И с веткой каждой говорили
Таким домашним языком
И домостроенным уютом…
Ходили тени босиком –
Сугробы мерили как будто:
Неугомонные следы
Сбегали прочь ребристым скопом
За круг смущённой наготы,
Где тьма вставала твердолобо.
Ещё предание свежо:
Напитан всенощной молитвой,
Здесь каждый блик отображён
Средневековою палитрой.
ИММУНИТЕТ
Растеряны подобия и рифмы.
Размер распутан и уложен нитью.
Ты пьёшь с ладони жадными губами
Лекарство травное горошинами яда.
И нет у яда вкуса. Лишь ладони
Солоноватый привкус, да и запах.
Изыскан яд. И штучен, – не пригоршни.
И слава Богу! Если бы иначе…
Тебя, пожалуй, было б слишком много…
А так…Звонок раз в год.
Иммунитет.
Ни призрачных высот. Ни недоимок.
Ни перепадов злых температур…
И ровное дыхание … почти.
Не кинет от звонка в неловкий жар.
Тристаново-изольдовых страстей
Мне не надует ветер.
И не коснётся ветер перемен
Чела, которое остывший бриз
Лизал собакой в прошлом на заре.
Горошины, что сделались камнями,
Мостят дорогу. Думаем, что в рай…
Иммунитет. От счастья?
Бог не дай!
ДО ЛАМПЫ
Ваши сказки бирюзовые
Да лиловые салазки…
Ваши оперы грошовые –
До зелёной водолазки.
О! Ристалища без устали
С усиленьем гидравлическим!
Ваши штемпели с прокрустами –
Мне до лампы электрической.
Эти вечные запретины…
Всем-то Вы обеспокоены.
Всем известные секретины –
Мне набитою оскоминой.
Были сказки бирюзовые,
А теперь всё иски встречные.
Ваши мне следы кирзовые
На мои дела сердечные.
Не говори со мною резко,
Не рви суждений сгоряча,
Раздёргивая занавески
Сатинового кумача.
Не раздувай в камине пламя,
Не хлопай дверцами ворот,
Мой мир нещадно пополамя,
Грозя осколками невзгод.
И нет скрипучей половицы!
Ворчливей тысячи немот!
И не журавль уже, – синица,
Из рук срываясь, вкровь клюет.
ВСЕ МЫСТРАННИКИ, ВСЕ МЫГРЕШНИКИ
Все мы странники, все мы грешники
Свил гнездо орел на орешнике
На орешнике, на елошнике
Соловья к себе взял в помощники.
Удивила всех птичья парочка.
Задымила их кочегарочка.
Ну, кому в дыму жить захочется,
На куму в дому ножик точится.
Не пенять, понять надо горюшко,
Перерезано птичье горлышко.
Не заметили пни копченые,
Что орешки сплошь золоченые,
А ядро у них чисто золото,
Не раскушено, не расколото.
Я альбом фотографий листаю.
Я мгновенья судьбы изучаю.
И рентгеном я в суть проникаю.
Излучаю.
Это с окнами дом. Их реальность.
Где углы время точит в овальность,
Выявляя парадоксальность:
Близость – дальность.
А на лицах мгновенья застыли.
Ты теперь другой… Это ты ли?
Листаю, листаю, вестимо, лет сто…
И книга простая. И тот же листок.
Всё та же страница, и трепет, и пыл…
Но ты-то давно пролистнул… и забыл.
И ветры тугие листам нипочём.
Ты знаки мои не читал, не прочёл.
Ты в сумерках звёзды мои не считал.
Ты заревом вспыхнул и тут же пропал.
Унёс мои песни в чужие края.
На веточке птица. Душа ли моя?
На веточке тонкой немой королёк.
Но в дальней сторонке тебе невдомёк.
Казалось, всем душа моя богата…
А осень распадалась на гроши,
Взрываясь медно-лиственным набатом,
… но ты из прошлой жизни не спешил.
Угомониться? Мне всё неймётся.
Ты был лишь миг. Но вечность подарил.
Ты пламенем языческого солнца
С купальской страстью сжёг календари.
СИНЬ МОЯ
Синь моя, тоска зимняя.
Без тебя в ночи стыну я.
Тьма молчит, вот-вот кинется,
И мольбы хрусталь опять осыплется.
Нет, не вьюга то белая,
Не зима опустелая, –
Без тебя ночь постылая.
Ты тоска моя синекрылая.
Опять сжигаю на ветру
Страницы грусти и терпенья,
Холодных губ прикосновенье
Разлуки, красной на миру.
Опять несбыточность зову
Я вопреки чужим поверьям.
Живу с открытой настежь дверью,
Тебя встречая наяву.
Где-то ходим дорогами
Разными. Одинокими.
Только, знать, не увидимся, –
Нам билет счастливый не выдался.
Ночь ко мне вернулась отражением:
В черноте окна стояла женщина,
И вуаль скользила за движением.
Где с какою правда перекрещена?
Каждый миг скольжения обманчивый:
Он неуловим и только кажется, –
Съемкою замедленною схваченный.
И вуаль мгновениями вяжется.
В свете люстры – вещи-пересмешники…
Теней отголоски осторожные
На свету – отъявленные грешники.
Времени вуаль стряхнуть возможно ли?
Задвинут волшебный фонарь
За шкаф и обложен тоской.
А сверху какой-то словарь
И записей слой вековой.
И зеркала голос (в чадре),
И рама (не тьма-не просвет)
Кольцом на послушной ноздре, –
Смиренна за давностью лет.
Ваш профиль (когда-то анфас)
Из прошлого, так нелюдим,
Кивнул мне единственный раз,
Навек удаляясь за сим.
БЕЛАЯ ГВАРДИЯ
БЕЛАЯ ГВАРДИЯ (М. Цветаева, Зоя Ященко)
Белая гвардия. Белый снег.
Белая музыка революции.
Белая женщина. Нервный смех.
Белого платья слегка коснуться,
Белой рукой распахнуть окно,
Белого света в нём не видя,
Белое выпить до дна вино,
В красную улицу в белом выпить.
Сизые сумерки прошлых лет
Робко крадутся по переулкам.
В этом окне еле брезжит свет.
Ноты истрёпаны, звуки гулки.
Тонкие пальцы срывают аккорд.
Нам не простят безрассудного дара.
Бьются в решётку стальных ворот
Пять океанов земного шара.
Красный трамвай простучал в ночи.
Красный закат догорел в бокале.
Красные-красные кумачи
С красных деревьев на землю пали.
Я не ждала тебя в октябре.
Виделись сны, я листала сонник.
Красные лошади на заре
Били копытами в подоконник.
Когда ты вернешься,
Все будет иначе. И нам бы узнать друг друга.
Когда ты вернешься,-
А я не жена и даже не подруга.
Когда ты вернешься
Ко мне, так безумно любившей в прошлом,
Когда ты вернешься,
Увидишь, что жребий давно и не нами брошен.
Возникну ли из темноты,
Когда забудешь ты мой облик?
За веки вечные остыв,
Услышишь оклик?
И неспроста заводит ночь
Вновь в лабиринты и обманы.
Не по судьбе тебе помочь,
Не по карману.
И всё, как прежде. Только нот
Ты не узнаешь в партитуре.
Не си-бемоль, а фа-цейтнот –
Предвестье бури.
Не удержать в пустой горсти
Ни вольных ветров, ни кинжала…
Я даже тихого «прости»
Не удержала.
Лодка-лодочка качается
На излучине реки.
Дальше речка измельчается:
Косы, мели, островки.
Чьи следы легли песчаные
Через множества веков?
То ли пряники печатные,
То ли пиршества богов…
Даль диковинную, странную
Отделяет поворот.
За излучину обманную
Моя лодочка плывёт.
ЗИМА
(Из репертуара группы «Мельница»)
Далеко по реке уходила ладья.
За тобою ветер мою песню нёс.
Я ждала-ждала, проглядела очи я.
Но покрылся льдом да широкий плёс.
Но пришла зима. Холодны небеса.
Под покровом вьюг пролетает век.
На плече моём побелела коса.
И любовь моя не растопит снег.
Только белый снег стал весь белый свет.
Не разлиться льду да живой водой.
Говорил мне друг, говорил сосед,
Аль забыл тебя ясный сокол твой?
Догорает лучина, сгорит до тла…
Лишь метель прядёт своё веретено.
И сама уже, точно снег, бела,
Но я буду ждать тебя всё равно.
Разбита клацаньем часов на отрезки,
на изразцы чужих веков и на фрески,
на пиктограммы пальм в окне и бегоний
пространство комнаты моей робинзоньей.
Моё пристанище, мой быт из насечек,
по срезам будней из кастрюль и дощечек,
по сувенирам из советской эпохи:
стакан гранёный да бокал крутобокий,
набор из гжели и хрусталь в зазеркалье…
а на стене – священный лик мамы-Гали…
Мы – пилигримы. Мы совсем ненадолго,
как песня иволги над утренней Волгой.
На холодильнике – в магнитиках – визы,
А в вазе с у шеных цветов антрепризы.
Здесь, как в Париже, Сан-тропе и в Афоне,
по полю скачут буквой «Г» мои кони.
По шторам бродит здесь дыханье Шопена…
И, часом, учит выживанью Баженов.
Здесь время веет от вещей, а не пазлов.
И подходить с чужою меркой напрасно.
Здесь Божьим Промыслом среди откровений
Струной гитарною звенит Вдохновенье.
Я долго бродила пустынею Наски.
Слезами моими замешаны краски.
Разъяты, как петли, петлюры потерь…
Я в чашу сливаю небесную гжель.
А чаша вначале была из корыта.
Корысти немало слезами омыто.
Но жизнь показала, не в том ли корысть, –
Для вечности надо гранита нагрызть…
О, время! Спрессовано в камень тяжёлый…
По путеводителю сказов Бажова,
Я в гору вошла и познала миры
Самою хозяйкою Медной горы.
О, Камень – Урал! Мне твои малахиты
Родней, чем Европы немые граниты.
…А краски на чистых слезах моих вешних –
Такие мажорные, вкусные, – ешь их!
Я розы красные твои
Из многих тысячей узнаю,
Хоть ни за что не говори,
Что это ты их посылаешь:
Увидишь их и в миг замрешь, -
Пылают розы алым цветом!
Душой твоею обогретый,
Листочек каждый их пригож.
И спать мне розы не дают
И тянут добрые ладошки,
Водою чистой моют ножки
И влагу вазы жадно пьют.
Весь мир заворожён плеядой звуков, –
Вздыхающими дырочками флейт,
То звонко-звонко, трепетно, то глухо…
И кто сказал, что в мире счастья нет?
А если ключ скрипичный – от квартиры,
И нотный стан – из птиц на проводах,
И небо, как пурпурная порфира,
Как крыльев удаляющихся взмах?
На всём на белом есть ли что удачней?
Нежнее звуков словно бы и нет.
К чему слова, что всё переиначат?
Дороже слов мне тонкий голос флейт.
МЫДОМ ПРИВЕТЛИВЫЙ НАШЛИ
Светлана Дерепащук
Мы дом приветливый нашли.
Такой причал всегда есть где-то:
Встречать из мглы улыбкой света
Людей, блуждающих вдали.
Вела тропинка через лес
В травой заросший палисадник;
Явился Месяц, словно всадник,
На зыбкий чернозём небес.
И света лунного жакет
От плеч сосновых мезонина
Сбегал на глянец пианино,
На половицы, на паркет,
На паперть узкого крыльца,
На прежних странников портреты,
Спеша раскрыть свои секреты
Иным, взволнованным сердцам.
Тропинка к дому, в нём цветы
Встречали нас в партере окон.
И белой розы бледный кокон
Своей стеснялся наготы.
Мы шли, пушистые птенцы,
На свет в распахнутом окошке.
И нам любовь несла в ладошке,
Как детям малым, леденцы.
СОЛО НА СКРИПКЕ – ТАТЬЯНА ПЕРЕХОВА