Алая петля
На сцене все танцуют танго, атмосфера праздничная, гулянье на широкую ногу.
Ольга (Николаева): Очень хорошо, что вы являетесь ко мне с цветами. Все мужчины, высуня язык, бегают поСухаревке и закупают муку и пшено. Своим возлюбленным они тоже тащат муку и пшено. Под кроватями из карельской березы, как трупы, лежат мешки.
Владимир (Чевелев): -- Знаете, Ольга, после нашего "социалистического" переворота я пришел к выводу, что русский народ не окончательно лишен юмора.
Ольга: А как вы думаете, Владимир, может случиться, что в Москве нельзя будет достать французской краски для губ? Как же тогда жить?
Улица. На улице очередь. В конце очереди разговор.
Калак (Хамидуллин): Фунт черного хлеба нынче 7 с половиной копеек.
Девушка (Василенко): А белого?
Кулак: Да много больше!
Девушка: Ох ты…
Кулак: Берите черный.
Вояка (Черевко): Да нет его, черного! Ишь какой хвост тянется!!! Сутки стоишь и ни шиша!!!
Девушка (Ковалева): Так не стойте, товарищ…
Вояка: Все стоят, и я стою…
(Бизяев) Бродяжка: Я сегодня над всеми людьми владычествую. Я — диктатор. Я — царь, дорогие товарищи. Все могу. Что хочу, то и сделаю. Что бы сделать такое? Что бы сделать такое со своей сумасшедшей властью, товарищи? Что бы сделать такое, для всего человечества… Знаю. Знаю. Нашел. До чего это будет божественно, граждане. Я сейчас, дорогие товарищи, в Кремль позвоню. Прямо в Кремль. Прямо в красное сердце советской республики. Позвоню… и кого-нибудь там… изругаю по-матерному.
3.
Ольга: Хочу мороженого.
Владимир: Я отвечаю, что Московский Совет издал декрет о полном воспрещении
"продажи и производства"яства, к которому вы неравнодушны.
Ольга: Странная какая-то революция. Я думала, они первым долгом поставят гильотину на Лобном месте.А наш конвент, или как он там называется, вместо этого запрещаетпродавать мороженое.
Зощенко «Крестьянский самородок»
Писатель (Мегрелешвили): Фамилию этого самородка и крестьянского поэта я в точности не запомнил. Кажется — Овчинников. А имя у него было простое — Иван Филиппович.
Приходил Иван Филиппович ко мне три раза в неделю. Потом стал ходить ежедневно.
Дела у него были ко мне несложные. Он тихим, как у таракана, голосом читал свои крестьянские стишки и просил, по возможности скорей, пристроить их по знакомству в какой-нибудь журнал или газетку.
Овчинников (Хамидуллин): Хотя бы одну штуковину напечатали. Охота посмотреть, как это выглядит в печати.
Писатель: Иногда Иван Филиппович присаживался на кровать и говорил, вздыхая:
Овчинников: К поэзии, дорогой товарищ, я имею склонность, прямо скажу, сыздетства. Сыздетства чувствую красоту и природу... Бывало, другие ребята хохочут, или рыбку удют, или в пятачок играют, а я увижу, например, бычка или тучку и переживаю... Очень я эту красоту сильно понимал. Тучку понимал, ветерок, бычка... Это всё я, уважаемый товарищ, очень сильно понимал.
Писатель: Несмотря на понимание бычков и тучек, стишки у Ивана Филипповича были весьма плохие. Надо бы хуже, да не бывает. Единственно подкупало в них полное отсутствие всяких рифм.
Овчинников: С рифмами я стихотворения не пишу. Потому с рифмами с этими одна путаница выходит. И пишется меньше. А плата всё равно — один чёрт, что с рифмой, что и без рифмы.
Писатель: Первое время я честно ходил по редакциям и предлагал стишки, но после и ходить бросил — не брали...
Иван Филиппович приходил ко мне рано утром, садился на кровать и спрашивал:
Овчинников: Ну как? Не берут?
Писатель: Не берут, Иван Филиппович.
Овчинников: Чего же они говорят? Может, они, как бы сказать, в происхождении моём сомневаются? То пущай не сомневаются — чистый крестьянин. Ей-богу, уважаемый товарищ. Пущай не сомневаются...
Писатель: Да не в том дело, Иван Филиппович. Так не берут. Не созвучно, говорят, эпохе.
Овчинников: Ну это уж они тово. Это-то не созвучные стихотворения? Ну, это они объелись... Как это не созвучные, раз я сыздетства природу чувствовал? И тучку понимал, бычка... За что же, уважаемый товарищ, не берут-то? Пущай скажут. Нельзя же голословно оскорблять личности! Пущай хотя одну штуковину возьмут.
Писатель: Натиск поэта я стойко выдерживал два месяца.
И наконец, когда Иван Филиппович принёс мне большую поэму или балладу, чёрт её разберёт, я окончательно сдал.
— Ага, поэмку принесли?
Овчинников: Поэмку принёс, очень сильная поэмка вышла... Два дня писал... Как прорвало. Удержу нет...
Писатель: С чего бы это?
Овчинников: Да уж не знаю, уважаемый товарищ. Творчество нашло. Пишешь и пишешь. Руку будто кто водит за локоть. Вдохновенье...
Писатель: Вдохновенье! Стишки пишешь... Работать нужно, товарищ, вот что! Дать бы тебе камни на солнцепёке колоть, небось бы...
Овчинников: Дайте. Если есть, дайте. Прошу и умоляю. Потому до крайности дошло. Второй год без работы пухну. Хотя бы какую работишку найти...
Писатель: То есть как? А поэзия?
Овчинников: Какая поэзия. Жрать надо... Поэзия!.. Не только поэзия, я, уважаемый товарищ, чёрт знает на что могу пойти... Поэзия...
Есенин
Чтец: Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.
Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак,
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак.
Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.
Мутно гляжу на окна,
В сердце тоска и зной.
Катится, в солнце измокнув,
Улица передо мной.
На улице мальчик сопливый.
Воздух поджарен и сух.
Мальчик такой счастливый
И ковыряет в носу.
Ковыряй, ковыряй, мой милый,
Суй туда палец весь,
Только вот с эфтой силой
В душу свою не лезь.
Я уж готов... Я робкий...
Глянь на бутылок рать!
Я собираю пробки –
Душу мою затыкать.
7.
Владимир: При Петре Великом, Ольга, тут была Кузнецкая слобода. Коптили небо.Как суп, варили железо. Дубасили молотами по наковальням. Интересно знать,
что собираются сделать большевики из Кузнецкого Моста?
Вояка: Граждане, в магазине
буржуйских роскошей будут махру выдавать по карточкам. (Ольге скептично) Но только трудящемуся населению.
Ольга: Подождите меня, Владимир.В тридцать седьмой квартире живет знакомый ювелир. Надо заброситьему камушек. А то совсем осталась без гроша.
Владимир: У меня та же история. Завтра отправляюсь к букинистам сплавлять"прижизненного Пушкина".
8.
Оратор на пьедестале: Hаштеppоpбудет не личный, а массовый и классовый теppоp. Каждый буpжуй должен быть заpегистpиpован. Заpегистpиpованные должны pаспpеделятьсяна тpигpуппы. Активных и опасных мыистpебим. Hеактивных и неопасных, но ценных для буpжуазиизапpемпод замок и за каждую голову наших вождей будем снимать десять их голов. Тpетьюгpуппуупотpебим на чеpныеpаботы.
Владимир: Ольга, я слышу как бьется ваше сердце.
Ольга: Это от восторга, Владимир.
Чтец: Новые отделы в газетах:
"Боpьба с голодом".
"Пpибытиепpодовольственныхгpузов в Москву".
Струевич: Hа будущей неделе по купону начинают выдавать сухую воблу (полфунта на человека).
Гарниш: Гpажданечетвеpтойкатегоpии получают: 1/10 фунта хлеба в день и один
фунт каpтошки в неделю.
Гавердовская: Реввоенсоветом pазpабатываетсяплан подготовки боевых кадpов из подpостков от 15 до 17 лет.
Ковалева: В деpевнях нет швейных катушек. Центpотекстильпpедложил отпустить
нитки в хлебные pайоныпpи условии: пуд хлеба за катушку ниток.
Василенко: "Винтовку в pуку, pабочий и бедняк!
самаpскиекулаки не дают тебе хлеба -- возьми его у воpонежских, вятских,тамбовских..."
Тронин: Тифозники валяются в больничных коpидоpах, ожидая очеpеди на койки. Вши именуются вpагамиpеволюции.
Ольга: В самом деле, Владимиp, с некотоpоговpемени я pезко и остpо начинаю
чувствовать аpоматpеволюции.
Владимир: Я тоже, Ольга, чувствую ее аpомат. И знаете, как pаз с того дня,когда в нашем доме испоpтилась канализация.
Ольга: Завтpа пойдем к вашему бpату. Я хочу pаботать с советской властью.