– Что случилось?
– Ничего, все в порядке, – сказала Полли, но это была откровенная ложь. До порядка было так далеко, что не докричаться. Мистер Гонт это сразу понял.
– Вы плохо себя чувствуете, – решительно заявил он. – И поэтому я желал бы отнять у вас как можно меньше времени. Предмет, о ковром я вас предупреждал, на месте. Я могу вам его отдать и опустить домой.
– Отдать?
– О, не в качестве подарка, безусловно, – сказал мистер Гонт, пройдя к кассовому аппарату. – Мы слишком мало знакомы для такого широкого жеста, не правда ли?
Полли снова улыбнулась. Мистер Гонт, безусловно, добрый человек. Он хочет отплатить добром тому, кто первый в Касл Рок поступил с ним по– доброму. Но ей было трудно ответить. Трудно даже следить за нитью беседы. Боль в руках стала невыносима. Она теперь жалела, что пришла и, доброта– добротой, но больше всего ей не терпелось попасть домой и принять таблетку.
– Это такая вещь, – продолжал Гонт, – которую продавец обязан отдать страждущему, если только он человек чести. – Он достал из кармана брелок с ключами, выбрал один и открыл им ящик кассового аппарата – Если вы испробуете это в течение пары дней и скажете, что положительного результата нет как нет – а боюсь, что так оно и будет – вернете мне. Если же, напротив, почувствуете, что это приносит вам облегчение – тогда поговорим о цене. – Он улыбнулся. – Но цена для вас будет самой мизерной, могу заверить.
Полли смотрела на него с удивлением. Облегчение? Какое облегчение? О чем он?
Гонт достал из ящика небольшую белую коробку и поставил ее на прилавок. Открыв крышку, он снял с фланелевой подушечки своими странными одинаковой длины пальцами, маленький серебряный предмет на красивого плетения цепочке. Поначалу Полли показалось, что это медальон, но когда вещица повисла на цепочке, перехваченной в середине пальцами Гонта, она оказалась чем‑то вроде чайного ситечка или большого наперстка.
– Вещица эта египетского происхождения, Полли. Очень старая. Не такая, конечно, как пирамиды – о, нет! – но все же достаточно старинная. Тут особый сорт травы, если я не ошибаюсь, или – нечто вроде того. – Он подергал пальцами цепочку и чайное ситечко (или что бы там ни было) заплясало в воздухе. Внутри что‑то задвигалось и неприятно зашуршало.
– Называется «азка», или, может быть «азака», – сказал Гонт. Короче говоря, амулет, который, как предполагается, снимает боль.
Полли попыталась улыбнуться. Она хотела быть вежливой, но неужели надо было тащиться сюда из‑за такой ерунды? Вещь не имела даже внешней привлекательности, более того, она была просто уродлива.
– Я право не думаю.
– Я тоже, – перебил Гонт. – Но отчаянные ситуации требуют отчаянных мер. Заверяю вас, вещь подлинная, то есть не сделана на Тайване. Это подлинное египетское изделие, произведение искусства. Не реликвия, безусловно, но искусство несомненно Периода Позднею Упадка. У меня есть свидетельство искусствоведов, где написано, что это орудие «бенка‑литис», то есть белой магии. Возьмите и носите. Наверное, вам все это кажется глупым и, вероятнее всего, так оно и есть. Но в небесах и на земле встречаются явления более странные, чем мы могли бы себе представить даже в моменты наивысшего философского состояния души.
– Вы действительно в это верите?
– Да. Я встречался в жизни с подобными вещами – целебные медальоны и амулеты чаще всего выглядят вполне обыденно. – Загадочное пламя вспыхнуло на мгновение в его бездонном взоре. – С многими подобными вещами. Укромные уголки мира полны сказочного хлама. Но все это неважно, Полли. Главное – вы сами.
– Еще в первый день нашей встречи, когда боль, думаю, была далеко не столь изнурительной, я подумал о том, в каком тяжелом положении вы находитесь. И тогда решил, что… этот маленький предмет… стоит опробовать. В конце концов, что вы теряете? Все, что вы пробовали до нынешнего дня, не сработало, не так ли?
– Я ценю вашу заботу, мистер Гонт, правда ценю, но…
– Лилэнд, не забывайте.
– Да, конечно. Я ценю ваше внимание, Лилэнд, но, к сожалению, я не суеверна.
Она подняла голову и увидела, что сверкающий взор его ореховых глаз устремлен на нее.
– Не важно, суеверны ли вы, Полли, потому что суеверно… вот это.
– Он встряхнул цепочку и «азка» легонько подпрыгнула. Полли снова открыла рот, но на этот раз не смогла вымолвить ни слова. Она вдруг поняла, что вспоминает день прошлой весной, когда Нетти, уйдя домой, забыла забрать номер журнала «Взгляд В Себя». Рассеянно перелистывая его и скользя глазами по статьям о детях‑оборотнях из Кливленда, о геологических формированиях на поверхности луны, похожих на человеческие лица, Полли наткнулась на объявление чего‑то под названием «Помолимся О Древних». Предполагалось, что это средство помогает от головных болей, болей в желудке и при артрите.
К рекламе прилагался черно‑белый рисунок. На нем был изображен человек с длинной бородой и в чалме чародея (то ли Нострадамус, то ли Гэндалф, подумала тогда Полли) с предметом в руках, похожим на детскую игрушку– флюгер. Этот флюгер‑чародей держал над головой, в инвалидном кресле. Лопасти флюгера отбрасывали на инвалида пучок лучей, и вид у больного был такой, как будто он через пару деньков начнет отплясывать на дискотеке. Смешно, конечно, суеверный крючок для людей, чей разум ослаб, а, может быть, и дал трещину под воздействием постоянной изнурительной боли и немощи, он все же…
Она тогда долго сидела и смотрела на этот рисунок и, верите ли, чуть было не позвонила по номеру 800, указанному в конце рекламы. Потому что рано или поздно…
– Рано или поздно страдалец пойдет по нехоженным тропам, если эти тропы могут привести хоть к какому‑то облегчению, – закончил ее воспоминания мистер Гонт. – Разве не так?
– Я… я не знаю…
– Терапия холода… термические варежки… даже облучение… ничего не помогло, правда Полли?
– Откуда вы знаете?
– Хороший торговец должен знать все о нуждах своих клиентов, – монотонным голосом произнес Гонт. Он сделал шаг навстречу Полли, протягивая руку с цепочкой, на которой болталась «азка». Она отшатнулась от его длинных пальцев с отполированными ногтями.
– Не бойтесь, дорогая. Я не трону волоска на вашей голове. Если только вы будете вести себя спокойно… и не двинетесь с места…
И Полли успокоилась. Она не двинулась с места. Она стояла, сложив руки (все в тех же теплых варежках) на груди, и позволила мистеру Гонту надеть цепочку на шею. Он сделал это с нежностью отца, опускающего фату на лицо своей дочери‑невесты. Ей показалось, что она далеко от мистера Гонта, от Нужных Вещей, от Касл Рок, даже от.себя самой. Ей казалось, что она стоит одна‑одинешенька в песчаной пустыне, под выцветшим от беспощадного солнца голубым небом, вдали от всего живого.
«Азка» стукнулась с легким лязгом о замок молнии на кожаной куртке.
– Вложите ее внутрь, под куртку. А когда придете домой, спрячьте под блузку. Ее для максимального эффекта надо носить как можно ближе к телу.
– Я не могу вложить ее под куртку, – словно, в полусне произнесла Полли. – Там молния, а молнию я расстегнуть не сумею.
– Нет? А вы попытайтесь.
Тогда Полли сняла одну варежку и попыталась. К своему великому удивлению она обнаружила, что в состоянии настолько сблизить подушечки большого и указательного пальцев, чтобы ухватиться за язычок молнии и потянуть его вниз.
– Ну вот, видите?
Маленький серебряный шарик упал на блузку. Он казался очень тяжелым и неудобным. Полли думала: что там может быть внутри, что производит такое шуршание? Нечто вроде травы, сказал Гонт, но звук не походил на шорох сухих листьев или порошка. Ей казалось, что внутри шуршит тяжелая пустота. Похоже, мистер Гонт понял ее неприятные ощущения.
– Вы привыкнете, и скорее чем предполагаете. Поверьте мне.
Где‑то вдали, в тысячах миль, как показалось Полли, снова завыли сирены. Они гудели, как обеспокоенные мухи.
Мистер Гонт отвернулся, и как только его взгляд соскользнул с ее лица, Полли стала понемногу приходить в себя. Она была несколько озадачена, но чувствовала себя при этом совсем неплохо. Как будто только что пробудилась от спокойного глубокого сна. Ощущение дискомфорта и беспокойства полностью прошло.
– Руки все еще болят, – сказала она, и это было правдой… но так ли сильно они болели? Ей показалось, что наступило некоторое облегчение, но, может быть, только показалось… Скорее всего Гонт ее загипнотизировал, убеждая принять «азку». А еще, вероятно, могло сказаться тепло помещения после уличного холода.
– Я, конечно, сомневаюсь, что обещанный эффект будет незамедлительным, – сухо произнес мистер Гонт. – И все же попытайтесь. Обещаете, Полли?
Она пожала плечами.
– Хорошо.
В конце концов, что она теряет? Шарик такой крохотный, что вряд ли будет выпирать из‑под блузки или свитера. Ей не придется давать объяснения, если его никто не заметит, и это замечательно. Розали Дрейк была бы крайне удивлена, и Алан, суеверный не более, чем высохшее дерево, наверняка посмеялся бы над ней. А что касается Нетти… ну Нетти потеряла бы дар речи, если бы узнала, что Полли нацепила одну из магических безделушек, о которых она без конца читает в своем любимом журнале «Взгляд В Себя».
– Его нельзя снимать, – продолжал мистер Гонт. – Даже в душе. Да в этом и нет необходимости. Вещица серебряная и не подвержена ржавчине.
– А если сниму?
Гонт покашлял в кулак, как будто растерянно.
– Видите ли, действие «азки» должно идти по нарастающей. Обладатель чувствует себя лучше с каждым днем. Во всяком случае так мне сказал.
Кто сказал, интересно, подумала Полли.
– Если «азку» снять, то больной возвращается в изначальное состояние, и потребуется новый, такой же длительности, период времени, чтобы добиться достигнутого улучшения.
Полли рассмеялась. Она не смогла удержаться и была рада, что мистер Гонт присоединился к ней.
– Я понимаю, что вас насмешило, но я всего лишь хочу помочь, всей душой, – сказал он. – Вы верите?
– Верю, – искренне призналась Полли. – И благодарю. Но когда она вышла в его сопровождении из магазина, ей пришлось призадуматься. Например, о том, что находилась в полутрансе, когда Гонт надел на нее цепочку. О том, что она с таким ужасом ожидала его прикосновения, что совершенно не совмещалась с дружеским чувством беспокойства и заботы, которое он распространял над ней, словно ауру.
Неужели он и в самом деле загипнотизировал ее? Глупость какая‑то… Она попыталась вспомнить, как себя чувствовала, когда они обсуждали «азку», и не могла. Если он действительно это сделал, то наверняка не случайно и с ее помощью. Конечно. Она была к этому готова под воздействием огромного количества выпитого перкодана. Вот это ей больше всего не нравилось в лекарствах. Нет, возразила самой себе Полли. Это ей не нравится, во‑вторых. А, во‑первых, то, что они далеко не всегда выполняют возложенную на них задачу, вот что самое отвратительное.
– Я бы отвез вас домой, если бы водил машину, но, к сожалению, так и не научился, – сказал мистер Гонт.
– Все в порядке, – сказала Полли. – Не беспокойтесь. Я вам очень благодарна.
– Поблагодарите, если поможет. Желаю доброго дня.
И снова воздух наполнился воем сирен. Он доносился с восточной части города, со стороны улиц Элм, Уиллоу, Понд, Форд. Полли повернулась туда лицом. Было нечто в этом вое, особенно в такой тихий день, что вызывало тревогу. Тревожные мысли – не только образы – о надвигающейся опасности. Вой постепенно затихал, раскручиваясь, как невидимая пружина часового механизма.
Она повернулась, чтобы поделиться впечатлениями с мистером Гонтом, но дверь оказалась запертой и на ней висела табличка ЗАКРЫТО Табличка медленно покачивалась на веревочной петле между спущенной шторой и стеклом. Он скрылся в магазине, пока Полли смотрела в другую сторону, так тихо, что она не услышала и не заметила.
Полли медленно пошла домой. Не успела она дойти до конца Мейн Стрит, как еще одна машина, на этот раз принадлежавшая Полиции Штата, пронеслась мимо нее.
– Дэнфорт?
Миртл закрыла за собой входную дверь и прошла в гостиную. Она долго мучилась, вытаскивая из замочной скважины ключ, оставленный там Китоном. Под мышкой у нее была зажата кастрюлька‑фондю.
– Дэнфорт, я пришла!
Ответа не последовало, и телевизор не работал. Странно, он так торопился, чтобы попасть вовремя к началу футбольного матча. Она подумала, не пошел ли он смотреть футбол к кому‑нибудь из соседей, к Гарсонам, например, но ворота гаража были закрыты, а это, значит, машина на месте. Пешком Дэнфорт не ходил никогда, если в этом не было необходимости. Особенно по Касл Вью, тянувшейся по довольно крутому склону.
– Дэнфорт, ты дома?
Молчание. В столовой один стул перевернут. Сдвинув брови, Миртл поставила кастрюльку на стол и поправила стул. Первые нити беспокойства, тонкие и прозрачные, как паутина, натянулись в душе. Она подошла к кабинету. Дверь оказалась запертой. Миртл прижалась к ней ухом и прислушалась. Она была уверена, что слышит слабый скрип кресла.
– Дэнфорт, ты здесь?
Нет ответа… но ей показалось, что из‑за двери донеслось покашливание. Беспокойство перерастало в тревогу. Последнее время Дэнфорт находился в нервном напряжении – он единственный из всех сотрудников городской управы работал в полную силу. а весил при этом гораздо больше, чем нужно при его росте. Что если у него случился сердечный приступ? Что если он лежит там, на полу? Если тот звук, который она приняла за кашель – тяжелое дыхание?
Прекрасное утро и начало дня, проведенные сообща, подсказывали такое завершение, как вполне возможное. Начали за здравие, кончили за упокой. Она взялась было за ручку двери, но тут же отдернула руку и прижала к горлу. У нее уже был достаточный опыт подобных попыток войти к Дэнфорту в кабинет без стука, чтобы больше никогда этого не делать. Никогда, никогда, никогда она не войдет в его святая святых без приглашения.
Да… но если у него инфаркт… а если… или… Она вспомнила перевернутый стул, и беспокойство снова захлестнуло ее.
Предположим, он пришел домой и вспугнул грабителя? Вдруг грабитель стукнул Дэнфорта по голове и отволок его, без сознания, в кабинет? Она забарабанила в дверь.
– Дэнфорт? С тобой все в порядке?
Молчание. Тишина в доме, нарушаемая лишь тихим тиканьем старых дедушкиных часов в гостиной и… да, она теперь полностью в этом уверена – поскрипыванием кресла в кабинете. Миртл снова потянула за дверную ручку.
– Дэнфорт, с тобой все в…
Пальцы уже обхватили ручку, когда из‑за двери послышался его разъяренный крик, заставивший Миртл отшатнуться с испуганным всхлипом.
– Оставь меня в покое! Неужели ты не можешь оставить меня в покое, тупица?
Миртл застонала. Сердце колотилось высоко, почти в горле. То, что она услышала, не было неожиданностью: все та же ярость и ненависть в голосе. Но после такого прекрасного дня, проведенного вместе, он не мог ее оскорбить больше. Даже если бы все лицо изрезал бритвой.
– Дэнфорт, я думала тебе плохо… – голос ее звучал так тихо, что она сама еле слышала.
– Оставь меня в покое! – Теперь он стоял уже прямо за дверью, она поняла это по звуку.
О, Господи, неужели он сошел с ума? Может так быть? Как это может быть? Что случилось после того, как он высадил меня у Аманды?
На эти вопросы она не могла найти ответов. И тогда она поднялась наверх, достала из шкафа в швейной комнате новую куклу и пошла в спальню. Сняв туфли, Миртл легла на постель со своей стороны и положила куклу рядом.
Откуда‑то издалека доносился перекликающийся вой сирен. Она не обращала на него внимания.
Их спальня была прелестна в это время дня, полна яркого октябрьского солнца. Но Миртл этого не замечала. Она видела лишь непроглядную тьму. На душе у нее камнем лежало горе, горе, которое не могла развеять даже прекрасная кукла. Ощущение Несчастья, беды забило ей горло и не давало дышать.
О, как она была счастлива сегодня, как счастлива! И он тоже был счастлив. Она уверена. А теперь все даже хуже, чем было раньше. Гораздо хуже.
Что же случилось? О, Господи, что случилось, и кто за это в ответе?
Миртл обнимала куклу и смотрела в потолок. Через некоторое время она начала плакать. Тяжелые, глубокие всхлипы сотрясали все ее тело.
Глава одиннадцатая
Без четверти полночь этого долгого воскресного октябрьского дня открылась дверь подвального помещения окружной больницы в Кеннебек Вэлли и выпустила шерифа Алана Пэнгборна. Он шел медленно, опустив голову. Ноги, обутые в войлочные больничные тапочки, шаркали по покрытому линолеумом полу. На закрывавшейся за ним двери висела табличка:
МОРГ ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН В конце длинного коридора санитар натирал полотером пол, ленивыми размашистыми движениями. Алан пошел к нему навстречу, стягивая на ходу больничную шапочку. Откинув полу зеленого халата, он засунул шапочку в задний карман джинсов. Мягкое шуршание полотера усыпляло. Меньше всего сегодня ночью ему хотелось оказаться в больнице в Августе.
Санитар поднял голову и, увидев Алана, выключил свою машину.
– Неважно выглядишь, приятель, – приветствовал он Алана. – Не удивительно. Сигарета найдется?
Санитар достал из нагрудного кармана пачку Лакиз и вытряхнул сигарету для Алана.
– Здесь нельзя курить, – предупредил он и кивнул на дверь морга. – Док Райан шею намылит.
Алан послушно кивнул.
– А где можно?
Санитар проводил его до поворота в другой коридор и указал на дверь чуть поодаль. – Оттуда попадешь во внутренний двор. Дверь не закрывай до конца, придержи чем‑нибудь, а то возвращаться придется через центральный ход. Спички есть?
Алан двинулся по коридору.
– У меня зажигалка. Спасибо за сигарету.
– Говорят, сегодня был двойной удар, – проговорил ему вслед санитар.
– Точно, – откликнулся Алан, не оборачиваясь.
– Вскрытие – свинская вещь, правда?
– Да, – подтвердил Алан.
За спиной у него снова уютно зажужжал полотер. Свинство – это точное определение. Вскрытие трупов Нетти Кобб и Вильмы Ержик были двадцать третьим и двадцать четвертым по счету за все время службы Алана, все они отвратительны, но последние два были хуже всех.
Дверь, указанная санитаром, была снабжена сигналом тревоги. Алан огляделся в поисках предмета, которым можно было бы придержать дверь, но ничего подходящего не нашел. Тогда он стянул с себя халат, свернул его и, открыв дверь, сунул в щель. Ночной воздух, прохладный но освежающий, захлестнул его волной облегчения. Глоток чистого воздуха был как нельзя кстати после стойкого назойливого, пропитавшего все помещение морга, запаха спирта. Удостоверившись, что халат не даст двери захлопнулся, Алан отвернулся и забыл об этом. Прислонившись спиной к бетонной стене, рядом с тонким лучом света, пролившимся из приоткрытой двери, он закурил.
От первой затяжки голова пошла кругом. Два года он уговаривал себя, что бросил курить и почти уговорил. Вот ведь, обязательно что‑то должно помешать благому намерению. В этом проклятие и благословение полицейской работы одновременно. Каждый раз что‑нибудь вмешивается в твои планы.
Он поднял глаза к звездам – они всегда успокаивали – но увидел немного: яркий свет прожекторов, обступивших кольцом здание больницы, приглушал сияние звезд. Алан смог отыскать созвездие Большой Медведицы, Орион и маленькую красноватую точку, вероятно. Марс – вот и все.
Марс, подумал он. Вот оно. Несомненно. Боги войны прилетели в полдень с Марса и, приземлившись в Касл Рок, пустили свои огненные стрелы в первых попавшихся – Нетти Кобб и суку Ержик. Боги войны обожгли их души и превратили в монстров. Другого объяснения нет.
Он решил пойти к Генри Райану, главному медицинскому эксперту штата Мэн, и сказать ему:
– То, что произошло, док, результат вторжения инопланетян. Так что следствие можно считать закрытым. – Вряд ли Райан посмеется. У него тоже была непростая ночь.
Алан глубоко затянулся. Вкус и запах табака были восхитительны, и кружилась при этом голова или нет, он теперь понимал почему курение запрещено в больницах Америки. Джон Кэлвин абсолютно прав: ничего тебе не поможет, если ты получаешь кайф от курения. И все же, шеф, дай чинарик, кайф словить – такой балдежь!
Алан подумал, как было бы здорово купить целый блок этих Лакиз, обрезать с обеих сторон и подпалить. А как здорово было бы напиться! Второе неопровержимое жизненное правило – когда тебе по‑настоящему хочется напиться, ты не в состоянии этого сделать или не можешь себе позволить. Алан решил, что алкоголики всего мира – единственные люди, которые в результате многолетней борьбы окончательно добились своих прав.
Тонкий лучик света из дверной щели расширился. Алан оглянулся и увидел Норриса Риджвика. Норрис вышел и прислонился к стене рядом с ним. Шапочка на Норрисе сидела криво, завязки халата болтались на спине. Этот наряд как нельзя более сочетался с его комплекцией.
– О, Господи, Алан.
– Это твои первые?
– Нет, я однажды присутствовал при вскрытии в Северном Виндхеме. Случай удушья. Но это… Господи.
– Да, – согласился Алан и выпустил облако дыма. – Вот тебе и Господи. – У тебя нет еще сигаретки?
– Нет – извини. Я эту выпросил у санитара. – Он с рассеянным любопытством посмотрел на помощника. – Не знал, что ты куришь, Норрис.
– Я и не курю. Но, наверное, теперь начну.
Алан тихо рассмеялся.
– Бог мой, не могу дождаться, когда завтра отправлюсь на рыбалку. Или выходные отменяются, пока мы не растрясем это дело?
Алан подумал и покачал головой. Нет, скорее всего виновники не Боги войны с Марса; вся эта история простакам мычание – в том‑то весь ужас. Он не видел причин лишать Норриса выходных.
– Прекрасно, – обрадовался Норрис и, подумав, добавил: – Но я явлюсь по первому твоему требованию, Алан. Никаких проблем.
– Нет необходимости. Джон и Клат со мной на связи. Клат отправился с ребятами из уголовной полиции беседовать с Питом Ержиком, а Джон с оперативной группой рыщет по следам Нетти. Они оба на стреме. Дело вообще– то простое. Мерзкое, но простое.
Конечно простое… и все же оно беспокоило Алана. Где‑то в глубине души он все время нервничал.
– Итак, что произошло? Сука Ержик уже несколько лет на это напрашивалась, но когда дойдет до дела, я думал, все кончится подбитым глазом, в крайнем случае сломанной рукой – такого никак не мог предположить. Может быть, тут коса нашла на камень?
– Вот оно, – согласился Алан. – Вильма не могла себе подобрать менее подходящего партнера по таким делам как Нетти Кобб. Не тот Нетти человек, с кем можно было враждовать.
– Враждовать?
– Прошлой весной Полли подарила Нетти щенка. Он поначалу был любителем полаять. Вильма вокруг этого поднимала грандиозный шум.
– Неужели? Мне ни разу не попадалась на глаза официальная жалоба.
– Официально она пожаловалась лишь однажды, и я ее жалобу перехватил. Полли попросила меня об этом. Она чувствовала себя в ответе, так как сама подарила щенка. Нетти пообещала, что будет как можно дольше держать собаку в доме и на этом все кончилось.
– Собака лаять перестала, но Вильма, видимо, от Нетти не отвязалась. Полли рассказывала, что Нетти переходит на другую сторону улицы, даже если Вильма в двух кварталах от нее. Нетти делала все возможное, чтобы не довести до греха. Но неделю назад черт ее все же попутал. Она пришла в дом Ержиков, когда Пит и Вильма были на работе, и, увидев белье на веревке во дворе, забросала его грязью из огорода.
Норрис присвистнул.
– Жалоба поступала, Алан?
Алан покачал головой.
– С тех пор и вплоть до сегодняшнего дня они выясняли отношения между собой.
– А Пит Ержик?
– Ты разве не знаешь Пита?
– Да… – протянул Норрис и замолчал. Он думал о Пите. Думал о Вильме. О них обоих. Подумав, кивнул. – Пит, конечно, боялся, что Вильма обглодает его косточки, если он попытается играть роль примирителя… и оставался в стороне. Так?
– Приблизительно. Может быть, он в некоторой степени и вмешивался поначалу. Клат сказал, что Пит признался ребятам из уголовной, будто Вильма сразу хотела отправиться к Нетти, как только обнаружила измазанные простыни. Она рвала и металла. И позвонила Нетти по телефону, предупредив, что собирается оторвать ей голову и набить дерьмом шею.
Норрис кивнул. Между вскрытием трупов Вильмы и Нетти он звонил в диспетчерскую и осведомлялся, не поступало ли жалоб от кого‑нибудь из этих двух женщин и не было ли на них досье. Досье Нетти было коротким, состояло из одного пункта – убийство мужа. Все. Никаких происшествий до и после, включая последние несколько лет после выхода из психиатрической лечебницы. Что же касается Вильмы, там все было по‑другому – список оказался длинным – жаловались на нее, и жаловалась она (хотя эта женщина никого не убивала). Начало списку было положено давным‑давно, когда, еще учась в старших классах школы Касл Рок, Вильма подбила глаз учительнице за то, что она сделала ей замечание. Еще две жалобы поступали от женщин, которые имели несчастье насолить Вильме. За последние годы Вильма нанесла оскорбление действием троим. Все эти неувязки были в результате разрешены мирным путем, и жалобы сняты, но так или иначе, ни один человек в здравом уме не стал бы связываться с этой вздорной бабой.
– Они оказались достойными противниками, – пробормотал Норрис. – Достойнейшими.
– Так что, муж отговорил Вильму ходить к Нетти в первый раз, когда она намеревалась?
– Он слишком хорошо знал свою жену, чтобы даже попытаться. Сказал, что бросил в чай Вильме две таблетки занакса, чтобы умерить ее пыл. Ержик говорит, что решил, будто на этом все кончится.
– Ты веришь ему, Алан?
– Да, насколько можно верить человеку не проведя очной ставки.
– Что за таблетки он подбросил ей в чай? Наркотик?
– Транквилизатор. Ержик сообщил полиции, что он уже пару раз пробовал таким образом успокаивать жену и всегда помогало. Думал, что и теперь поможет.
– Но не помогло.
– Вероятнее всего, сначала помогло. В конце концов Вильма не помчалась сразу отрывать Нетти голову. Но я абсолютно уверен, что она продолжала ее изводить. Такой вид борьбы она избрала изначально, когда дело касалось только собаки. Звонила по телефону. Ездила туда‑сюда мимо дома Нетти на машине. И все такое прочее. Нервы у Нетти были не в порядке, и это вполне могло вывести ее из себя. Джон Лапонт и ребята из уголовной, я их свел вместе, поехали к Полли около семи вечера. Полли сказала, что уверена, будто Нетти была чем‑то озабочена. Она с утра навещала Полли и что‑то пробормотала, чего Полли не поняла. – Алан вздохнул. – Теперь, думаю, жалеет, что не выслушала повнимательнее.
– Как Полли это восприняла, Алан?
– С достоинством, как мне кажется. – Он разговаривал с ней дважды
– первый раз из дома рядом с местом происшествия и второй – из больницы, как только они с Норрисом прибыли сюда. В обоих случаях она разговаривала спокойно, держала себя в руках, но все же Алан почувствовал, что Полли на грани слез. Он был удивлен, когда, позвонив впервые, обнаружил, что Полли в основном в курсе. Новости, в особенности плохие, быстро распространяются в маленьких городах.
– С чего все началось?
Алан посмотрел на Норриса с удивлением, но потом вспомнил, что тот еще не знает. Он получил более или менее полный доклад от Лапонта во время вскрытия, а Норрис в это время разговаривал по другому телефону с Шейлой Брайам, выясняя досье на обеих женщин.
– Одна из них решила взять верх, – начал он свой рассказ. – Я думаю это была Вильма, но картина до конца еще не прояснилась. Скорее всего Вильма пошла к Нетти, когда та была у Полли. Вероятно, Нетти забыла запереть дверь, может быть только прикрыла, а ветер распахнул ее – ты ведь сам знаешь, какой сегодня был ветреный день.
– Да.
– Ну вот, может быть, началось все с того, что Вильма решила еще раз совершить патрульный объезд дома Нетти, чтобы та не слишком расслаблялась. Потом увидела распахнутую дверь и поездка закончилась иначе. Может быть, все было и не совсем так, но мне это кажется вполне правдоподобным.
Он не успел закрыть рот, произнеся эти слова, как тут же почувствовал в них ложь. Дело в том, что версия вовсе не казалось ему правдоподобной. Должна была казаться, хотелось, чтобы казалась, но не клеилось. Его с ума сводило то, что не было причин для сомнений, во всяком случае, достаточно основательных. Более или менее таковой была следующая: как могла Нетти, страдая параноидальной манией преследования со стороны Вильмы, уйти из дома не только не заперев дверь, но даже неплотно прикрыв ее. Но этого вопроса было недостаточно для выстраивания версии. Недостаточно потому, что у Нетти, как говорится, были не все дома, а что может и чего не может сделать такой человек одному Богу известно. И все же…
– Что же сделала Вильма? Напакостила в квартире?
– Убила собаку Нетти.
– Что?
– То что слышал.
– Господи, какая стерва!
– Да, но ведь нам и раньше было известно, кто она такая, разве не так?
– Да, но все же…
Вот оно. Даже Норрис, человек, ставший за столько лет вполне надежным, хоть и отводил слишком большую часть своего рабочего времени бессмысленной писанине, даже Норрис говорит то же самое: Да, но все же…