Глава 3. Учение о человеке в Чань-буддизме




Человек Хуэйнэна

Учение о Едином

Философская основа чань о человеке — учение о пустотном Едином как бесконечной и бесформенной сущности всего существующего, пребывающего в вещах, но не являющемся вещью. Человек осмысливается как одна из вещей, в которой присутствует пустотное Единое.

Хуэйнэн утверждал: “Свойства сознания обширны и подобны пустоте. Все миры Будды подобны пустоте, чудесная природа человека в своей основе пустотна, поэтому нет ни одной вещи, которую можно обрести. Истинная пустотность собственной природы также подобна этому… Однако, пустота содержит в себе и солнце, и луну, и все звезды и планеты, великую землю, гору и реки, все травы и деревья, плохих и хороших людей, плохие и хорошие вещи, Небесный Алтарь (т. е. рай) и ад, которые все без исключения находятся (пребывают) в пустоте. Пустотность природы людей точно такая же…”

Поскольку вещи и люди признаются одинаково пустотными, наблюдаемые различия или даже противоположности между ними считаются иллюзорными, т. е. с точки зрения чань-буддизма относящимися только к видимости. Согласно этому учению, до тех пор пока человек не осознал единую природу вещей, его точка зрения на них остается ограниченной: он поддается видимости их разнообразия. Постижение истины избавляет его от иллюзий. Он понимает, что пребывал в заблуждении относительно природы вещей вообще и собственной природы в частности.

Подобные представления родственны и буддизму и даосизму. Относительно природы бытия между буддизмом и даосизмом есть определенное сходство, не означающее, однако, совпадения. Между ними есть и различия. По даосизму, бытие и небытие порождают друг друга, взаимно переходят друг в друга, не останавливаясь на чем-то одном; в буддизме же бытие поистине есть небытие, абсолютное успокоение, отсутствие движения и возвращения.

В буддизме слияние с Единым толкуется как затухание жизненных проявлений и небытие. Чань, хотя и считается школой буддизма, здесь ближе к даосизму, поскольку не ставит традиционной для буддизма задачи достижения нирваны, отказа от всех желаний и обособления от мира, а скорее призывает раствориться в мире, избавившись только от надуманных, эгоистических желаний.

Хуэйнэн настаивал на том, что истинные сторонники чань не должны гнушаться мирских дел. Уйти от мирской грязи не только невозможно, но и само это стремление греховно, ибо разрывает сущностную связь человека с окружающим миром. Означает ли это, будто чань признает достойными любые поступки? Нет! Чаньская традиция различает деяния, направленные на достижение суетных и корыстных целей, и деяния на основе естественности, которые не связаны с жесткими ограничениями ни профессиональной деятельности, ни ее форм. Их критерий — соразмерность, взвешенность.

Подобные действия получили название “недеяние” (увэй). Важно подчеркнуть, что недеяние отнюдь не означат бездеятельность. Напротив, человек сам, за счет собственных усилий поддерживает единство с окружающим миром. Однако эти усилия не должны уводить его в сторону от дао — основного пути слияния с Единым, а значит, должны исключать частные намерения. Человек тогда действует спонтанно, как если бы не он определял свои цели, а они сами естественно определялись.

Истина

Чтобы приобрести состояние уравновешенности, человек должен, согласно чань-буддизму, постигнуть Истину. Как этого добиться? Через осознание собственной природы, тождественной Единому, отведает Хуэйнэн: “Познать свой изначальный дух и значит — узреть изначальную природу. Только просветленный понимает, что изначально между ними нет различия, непросветленные же погружены в бесконечный ряд перерождений”. Постижение истины приобретает, таким образом, индивидуальную окраску, но не требует усовершенствования собственной природы. Человеческая природа изначально чиста и не нуждается в улучшении.

Получается, что человеку не с чем бороться и не от чего освобождаться. Ставить перед собой задачу поддерживать свою природу в чистоте означает принимать “загрязнения” всерьез, а они иллюзорны! Важно другое — дать возможность человеческой природе свободно и естественно проявиться. Для этого нет необходимости ни в специальной практике, ни в систематизированном знании. По мнению адептов чань, писанное учение, хоть и выполняет некоторые функции, например ознакомительную, не может сделать самого главного: провести человека к Истине, ибо Истина — это не столько знание в познавательном смысле, сколько особое состояние человеческой души (в китайской традиции это именуется “просветленным сердцем”). Человек испытывает чувство единения “со всей тьмой вещей”, переживает опустошенность в смысле слияния с пустотным Единым, отсутствия грани между собой и миром, невыделенности из него.

Поскольку истина — слияние с Единым, которое, в свою очередь, не обладает качествами, Истина не может быть выражена или описана словами. Ее можно лишь обозначить словом, намекнуть на ее присутствие. Выявлять истину придется окольным путем. Вот один из советов Хуэйнэна: “Когда вам зададут какой-либо вопрос, отвечайте на него отрицательно, если в нем имеется какое-нибудь утверждение, и наоборот… Если вас спросят о “профане”, то скажите что-нибудь о святом, и наоборот… И тогда из соотнесенности и взаимозависимости двух противоположностей можно будет постичь учение о “середине”.

Так как Истина с познанием не связана, то неизвестно когда она приходит, но мгновенно и непосредственно. Человек может заниматься обычным делом, когда неожиданно выявится его подлинная связь с природой Будды. Человек в состоянии стимулировать озарение. Чань-буддизм поощряет медитацию, цель которой — дисциплинировать ум, научить человека видеть необычное в повседневном, стать независимым от привычного мира вещей. Такая медитация не требует сидения в ритуальной позе, любые дела для нее не помеха; правда, нет и уверенности, что человек достигнет искомого просветления.

Просветление

Просветление, как его понимают сторонники чань, подобно просветлению в традиционном буддизме, но есть и важные отличия от него. Если ортодоксальный буддизм считает нирвану идеальной и конечной целью человеческих устремлений, то чань-буддизм, развивая традицию даосизма, видит цель в том, чтобы человек, переживший просветление, продолжал жить в новом качестве. Получается, что это, скорее всего, средство для полноты бытия, в котором человек выступает полномочным представителем Единого, выражает его, а не себя как обособленное существо. Здесь мы сталкиваемся с представлением о самосовершенствовании как ограниченном процессе: Истина достигнута, и наступает время истинных деяний.

Учение Чань в искусстве

Представления чань (дзэн) о человеке и его сущностном единстве с миром оказали серьезное воздействие на искусство стран Дальнего Востока. Особое значение для искусства, находящегося под влиянием чань (дзэн), имеет воспринятый им от даосизма метод увэй (недеяние). Суть его в том, чтобы художник проник в объект изображения до полного слияния с ним, и тогда художник работает без усилий: не он изображает предмет, а предмет как бы сам изображается с помощью художника. Для него нет и не может быть задачи выразить себя в обособленности от предмета. Передать свое состояние он может только в единстве с ним: “Когда Юй-кэ пишет бамбук, он сосредоточен на бамбуке, а не на себе. Но он передает в бамбуке чистоту и благородство своей души”.

Таким образом, своеобразие представление школы чань (дзэн) об индивидуальности проявляется в том, что художник должен выразить Единое через единичное.

Принципы чань (дзэн) оказали колоссальное воздействие на духовную культуру стран Дальнего Востока, а с конца 19 – начала 20 вв. начали влиять и на европейскую культуру. Особую популярность приобрела идея чань (дзэн) о художественном творчестве как спонтанном процессе, основанном на своеобразном равноправии художника и изображаемого им предмета, на слиянии художника с материалом, при котором достигается естественность его манеры изображения. Для современного деятеля в области литературы и искусства это положение предстает как утверждение свободы творчества, упрочение гуманизма и демократизма в искусстве, равно противостоящему и массовому искусству с его заниженными эстетическими требованиями, и тоталитарному искусству с его обезличиванием и жестким диктатом по отношению к художнику.

Человек и природа

Проблема человека в древнекитайской философии возникает вместе с философией и на каждом этапе развития древнекитайского общества решается как проблема развития отношений человека к человеку и человека к природе. Наиболее концентрированно она выражена в поиске мировоззренческо-познавательной позиции людей, в определении места и функций человека в мире и критериев познания себя и природы в исторической взаимосвязи.

В древнекитайском философском мировоззрении в решении проблемы человека проявились по преимуществу три тенденции:

1. Поиск путей построения гармоничных отношений между природой и человеком как деятельным субъектом, когда духовно-поведенческие образцы жизни воплощаются в избранном идеале человека (цзюньцзы в конфуцианстве). Внутреннее смысловое содержание движения всех сфер природного и человеческого бытия получает внешнее эстетически-чувственное выражение в свойствах человека и его исторической истории. Общество и природа представляются как один огромный дом-семья и космос-государство, живущие по закону природно-человеческой “взаимности” Жэнь, “справедливости-долга” И, “уважения” и “любви” Сяо и Цы, старших и младших, скрепленных в единство “ритуалом-этикетом” Ли.

2. Решение проблемы человека с ориентацией на стабильно движущиеся образцы природы, когда идеалом общественного субъекта избирается человек природного “естества” Цзы жань (шен жень “мудрец-человек” в даосизме). Социальная, телесная и духовная сущность человека выражается в надобщественных, природных образах и смыслах. Жизнь человека строится в гармонии с живыми ритмами природы. Человек понимается как вечная духовно-телесная сущность, живущая по законам Дао-Дэ.

3. Третий способ решения проблемы совмещает в себе возможности первого и второго. Идея общественного субъекта усматривается в самосознательной личности, гармонически сочетающей в себе простоту и правду “естества” Цзы жань и человеческой “учености” ши (цзюньцзы и он же шэн жэнь “мудрец-человек”). Его поведение есть гармонизация природных и социальных ритмов, материальное и духовное уравновешивание космоса и природы. Закон жизни – природно-человеческая гармония чувств и мыслей.

Раннее конфуцианство, даосизм и легизм в период “хаоса Поднебесной” ставили одну и ту же задачу: отыскать пути к установлению гармонии между природой и человеком. В конфуцианстве сосредоточие поисковых интересов падает на самосознательного субъекта, который соблюдает ритуальную общественную и природную традицию и следует в поведении и истории заветам “преждерожденных”. Сознание здесь движется от природы к человеку, от закрепленного в природных ритмах “постоянства” прошлого к настоящему. В даосизме поисковый интерес обращен на природу, сознание движется от человека к природе. Человеческий субъект здесь телом и душой доверяет Синь-природе и отождествляет себя с ней. В легизме центр тяжести приходится на субъекта, организующего жизнь общества и природы по закону Фа. Сознание сосредоточено в центре столкновения природной и человеческой норм жизни. В указанных направлениях древнекитайской философии антропологическая проблематика тесно связана с природой, на теле которой объективируются все человеческие смыслы жизни. Более того, при всеобщем оживотворении, одухотворении и очеловечении природы последняя воспринимается как субъект и прямой участник истории. Под этим лежат глубокие экономические обоснования — почти полная зависимость китайской сельскохозяйственной общины от природы. Вследствие этого в сознании древних китайцев природа превалирует над человеком.

Кроме того, исходные теоретические начала конфуцианства, даосизма и легизма восходят ко времени непосредственного отождествления человека с природной вещью (родовое общество), что также наложило отпечаток на философский стиль мышления. В результате учения о человеке в древнекитайском мировоззрении принимают форму учений о природе, из материала которой в буквальном смысле вылепливаются антропоморфный контур человека (искусство), морально-правовой символ (нравственность и политика), эталон физической меры (древняя наука), категории предельных смыслов бытия (философия, например Великий Предел тай цзи в “И цзин”), модель социальной структуры общества (социология), письменный и звуковой языковый характер (филология) и т. д. Следовательно, при рассмотрении проблемы человека в древнекитайской философии необходимо обращаться к древнекитайской космогонии и космологии, к учениям о происхождении природы и типах ее структурной упорядоченности.

Представление древних китайцев о социально-экономическом, духовном и генетическом тождестве человека и природы подтверждается древнейшими китайскими памятниками, сохранившими представления родовой эпохи. Обратимся к основным типам структурно-функционального тождества человека и природы, которые являются исходными в проблеме человека в древнекитайском философском самосознании.

Субстанциально-генетическое тождество человека и природы передается текстом “Шань хай цзин” (“Книга гор и морей”). Этот памятник фиксирует постанимистическую мифологическую традицию, т. е. представления об уже произошедшем в сознании древних китайцев разделении на противоположности тела и духа вещи, что отразилось и в фигуре древнекитайского Первопредка. Он одновременно является “духом” шень и “телом” ти. Однако в этих противоположностях видны и более ранние родовые представления:

1. Тождество человека и природы через тождество первопредка с природной вещью.

2. Тождество человека и природы через духовное совмещение обликов природной вещи и человека — зооанропоморфизм.

3. Тождество человека и природы по рождению человека от вещей природы.

4. Тождество человека и природы по рождению вещей природы от человека.

5. Субстанционально-генетическое тождество человека и природы по принципу порождающей способности.

6. Тождество природы и человека по языку.

Первоначально, как показывает “Шань хай цзин”, звуковым языком человека был язык звуков самой природы: “пение”, “крик” мин и вообще звуки вещей.

Смыслы родовой жизни фиксировались во всех свойствах вещей, доступных органам чувств, в том числе и телесных обликах вещей, их отдельных частях и сочетаниях. Это был ранний письменный язык родового человека. Древний человек не читал этот язык “умственным” взором, а воспринимал органами чувств, отождествляя себя с ним, и действовал сообразно заложенному в этом телесном образе родовому правилу жизни.

Заключение

Проблема человека на Востоке появилась задолго до создания таких философских учений, как конфуцианство и Чань-буддизм. Во многом понимание природы человека у Конфуция соответствует таковому в предфилософских произведениях Китая.

Предметом размышления и областью действий Конфуция выступает социальная Поднебесная. В “Лунь юй” Конфуций проделал одну из мировоззренческих попыток, которую не делал никто до него. Современник Конфуция мудрец Лаоцзы идеи своего учения замыкал на природное тело. Конфуций переносит центр внимания в сферу жизни социального субъекта, сохраняя при этом все традиционные мировоззренческие структуры. Конфуций полагается не на природный объективизм Неба и Земли, а на самосознание верхов и низов общества. Он первым из китайских философов обратился к совести человека, к его честности, добродетели, мужеству, человеколюбию, доверию как закону человеческого общежития. Задачу гармонизации Поднебесной следовало решить в сфере противостояний верхов и низов.

После Конфуция в философских произведениях, в частности в конфуцианском памятнике “Ли цзы” (“Книга обрядов”), высшие основы ритуала, как и в переходную эпоху, будут связываться с природой Поднебесной, поскольку сущность человека будет пониматься по преимуществу как природная сущность: “Человеку присущи качества земли и неба, в нем совокупляются совершенные ци пяти стихий”.

Конфуций неустанно проповедует необходимость учиться, он осуждает лень, праздность, хвастовство, тупость.

Главное средство управления народом Конфуций видел в силе примера и даже в убеждении, а не в голом принуждении.

Буддийская школа чань во всем мире считается гуманистической. Философская основа чань о человеке — учение о пустотном Едином как бесконечной и бесформенной сущности всего существующего, пребывающего в вещах, но не являющемся вещью. Человек осмысливается как одна из вещей, в которой присутствует пустотное Единое.

Для человека в восточных учениях характерно неизменное чувство ответственности за свои действия на более высоком, “космическом” уровне. В этих учениях мир создан не ради человека, но человек драгоценнее всего, он предпоследнее звено саморазвития мира. Человек — не царь Вселенной, он не может диктовать ей свою волю, “покорять” и распоряжаться. Наилучшая стратегия — “недеяние” и следование “естественности”.

В наше время на рубеже веков, тысячелетий, в ожидании апокалипсиса, люди все чаще задумываются, как и зачем они жили, что сделали, как нужно вести себя перед концом света. У них нет уверенности, что они все делали правильно, так как в религиях “Бог дал человеку инстинкты, и, сделав столь экстраординарный подарок, поменял правила игры”. Следовать им очень сложно. Человек разрывается между желаниями природными, животными и вполне естественными и нормами морали и права, которые в таких популярных религиях как христианство и ислам даны слишком расплывчато, что позволяет трактовать их по-разному. (“Возлюби ближнего своего как самого себя”, значит, себя возлюби, в первую очередь, и люби не больше, чем остальных; или остальных не больше, чем себя… Или не люби ни себя, ни других… В любом случае подразумевается, что себя человек любит изначально, но это не так — существуют же мазохисты). В Библии благодаря огромному количеству переводов с одного языка на другой даже происхождение полов не ясно. По одной версии Ева сотворена из ребра Адама, а по другой оба созданы одновременно. Ислам с одной стороны проповедует мир, а с другой — поощряет убийство “неверных”, то есть не мусульман.

Несомненно, чтобы понять и правильно истолковать все эти религии, необходимо обратиться к первоисточнику, к старейшему, неисправленному потомками, варианту, и читать его нужно на том языке, на котором он был написан. Это, конечно же, неприемлемо для большинства: нельзя всех вдруг заставить говорить и понимать чужой, да еще и “мертвый” язык. С этой точки зрения главное конфуцианское произведение “Лунь юй” больше подходит в качестве “учебника жизни”. Оно практически не исправлялось, но дополнялось учениями поздних конфуцианцев. И самое главное, оно не только дает конкретные рекомендации, но и определяет обязанности и права человека, правила поведения (“ритуализация”), лишает человека сомнений по поводу смысла жизни, цели существования. По западным понятиям цель — прожить достойно, чтобы попасть в рай, не согрешить против Бога, причем грехом считается вполне естественное, даже роды! В этом плане христианство, в частности католичество, запрещая священникам иметь детей, противоречит само себе. Если они, священнослужители, лучшие, избранные Богом, честнейшие люди, то почему им нельзя оставить эти свои качества в своих детях. Тогда бы благородных людей стало больше, и жить стало бы лучше! Но католическая церковь признала теорию Ч. Дарвина о естественном отборе, и продолжила методично изолировать от человечества “лучшие” его гены, ухудшая, таким образом, генофонд. Совсем по-другому в конфуцианстве. Понятия, эквивалентного греху, у них нет, как и покаяния и загробного мира. Человек должен стремиться быть нравственным, а не безгрешным; поклоняясь предкам, чтить их память и не разрывать связь времен и поколений. Не это ли является признаком здорового общества? Несчастьем считалось не иметь мужского потомства, ученой степени.

Конфуцианство отвечает на все вопросы, которые встают перед человеком в его сложной и запутанной жизни, помогает ему определить его место во Вселенной, роль в истории, положение среди людей. Это, несомненно, связано с тем, что учение было создано в результате долгих размышлений над своей непростой жизнью человеком, который нашел душевное равновесие и обрел спокойную уверенность в правильности своих поступков. Он разработал собственную систему правил, которые позволяли жить и трудиться в этом противоречивом мире. Эта система, не слишком упорядоченно изложенная учениками в “Лунь юй”, в течение 25 веков поддерживает моральный дух китайского народа, позволяет ему выжить, несмотря на огромные трудности. И они борются с ними, они покорно воспринимают их как наказание. Может быть, и нам следует пересмотреть подход к религии, которая всю ответственность возлагает на Бога, и тоже дать человеку конкретные рекомендации, как улучшать этот мир шаг за шагом, совершенствуя себя, помогая совершенствоваться другим. Пусть это называется путь к богу (западный “дао”), путь в рай на земле, но не путь в рай как в загробное царство. Человек боится неизвестности после смерти — таков инстинкт, и не может ради этого идти против себя, своих чувств, эмоций, низменных желаний. Но ради собственного счастья, счастья своих детей — ведь это тоже естественно — он готов на многое. Особенно русский человек, которому чужды западные нормы морали и непонятна восточная мудрость. Объединить Запад и Восток в новой системе, в новом учении, в религии, наконец, вот достойное занятие для ученого человека, вот перспектива разработки данной темы: чтобы кризис внутри человека на рубеже веков не перешел во всемирный кризис, в хаос, в апокалипсис XXI века. Или чтобы спаслась хотя бы часть человечества, которая будет размножаться и даст новую расу людей, сильных, умных, благородных… Знающих, что смысл жизни — сама жизнь.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-03-31 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: