Джейк вошел в магазинчик, сознавая, что сейчас впервые за три недели открыл дверь, не питая безумной надежды обнаружить за нею иной мир. Над головой звякнул колокольчик. В нос ударил слабый пряный аромат старых книг, неизвестно почему показавшийся родным, домашним.
Ресторанный мотив продолжался и за порогом. Хотя вдоль стен тянулись ряды книжных полок, помещение делил на две части прилавок, очень похожий на стойку кафетерия. По Джейкову сторону этой стойки стояло несколько столиков со стульями. Спинки у стульев были из гнутых металлических прутьев. Каждый столик был накрыт так, чтобы демонстрировать блюда сегодняшнего меню: романы Джона Д.Макдональда о Трэвисе Мак-Ги, романы о Филиппе Марлоу Реймонда Чендлера, романы о Сноупсе Уильяма Фолкнера. Маленькая табличка на столике с Фолкнером сообщала: "Есть редкие первые издания – пожал., поинтересуйтесь". Другая табличка, на стойке, просто советовала: "ПОЛИСТАЙ!" Именно этим и занимались двое посетителей. Они сидели у стойки-прилавка, прихлебывали кофе и читали. Джейк подумал, что это, без сомнения, самый лучший книжный магазин, в каком ему когда-либо приходилось бывать.
Но что привело его сюда? Вот вопрос. Судьба? Или здесь сыграло свою роль слабое, но неотвязное ощущение, что он идет по следу… оставленному специально, чтобы он его нашел?
Джейк поглядел на маленький стенд с книгами на столике слева от себя и понял ответ.
– 13 -
Там были выставлены детские книжки. Места на столе было не слишком много, а потому книжек насчитывалось всего около дюжины – "Алиса в Стране Чудес", "Хоббит", "Том Сойер" и тому подобное. Внимание Джейка привлекла книжка, явно предназначенная для совсем маленьких детей. На ярко-зеленой обложке, пыхтя, взбирался на пригорок паровозик с человечьим лицом. На его предохранительной решетке (ярко-розовой) играла радостная широкая улыбка, а веселый глаз – фара – словно приглашал Джейка Чэмберса заглянуть в книгу и прочесть все от корки до корки. "Чарли Чух-Чух", значилось на титуле, "текст и иллюстрации Берил Ивенс". Мальчик мгновенно вспомнил свое "Итоговое эссе" с фотографией амтраковского поезда на первом листе и словами чух-чух, раз за разом повторявшимися в тексте.
Он схватил книжку и накрепко вцепился в нее, точно та могла улететь, если бы он ослабил хватку. И, глядя на обложку, обнаружил, что улыбка Чарли Чух-Чуха не внушает ему доверия. "С виду ты веселый и счастливый, но, сдается мне, это сплошное притворство, – подумал он. – Мне вовсе не кажется, что ты счастлив и весел. И что Чарли – твое настоящее имя".
Безумные мысли, вне всяких сомнений, безумные – но чутье подсказывало Джейку, что безумием тут и не пахнет. Ему эти мысли казались здравыми. Справедливыми.
Рядом с тем местом, откуда Джейк взял "Чарли Чух-Чуха", расположилась потрепанная книжка в мягкой обложке, нещадно изорванной и заклеенной пожелтевшим от времени скотчем. Рисунок изображал озадаченных мальчика и девочку, над головой у них рос лес вопросительных знаков. Книжка называлась "Угадай-дай-дай! Загадки и зубодробительные задачи для всех!" Имя автора не значилось.
Сунув "Чарли Чух-Чуха" под мышку, Джейк взял сборник загадок. Раскрыв его наудачу, он увидел следующее:
"Что растворяется, но не исчезает?"
– Дверь, – пробормотал Джейк. Он почувствовал, как лоб – руки – все его тело покрываются испариной. – Дверь!
– Что-нибудь нашел, сынок? – полюбопытствовал негромкий спокойный голос.
Джейк обернулся и увидел стоящего в конце прилавка толстого дядьку в белой рубашке с расстегнутым воротом. Руки толстяк держал в карманах просторных габардиновых штанов. Очки были сдвинуты на сияющий купол лысины.
– Да, – лихорадочно подтвердил Джейк. – Вот эти две. Они продаются?
– Все, что здесь есть, продается, – сказал толстяк. – И дом бы продавался, будь я его владельцем. Увы, я всего-навсего арендатор. – Он протянул руку за книгами. На мгновение Джейк всем своим существом воспротивился, потом неохотно отдал свои находки. У него родилось нелепое опасение, что толстый дядька убежит с ними; тогда, при малейшем намеке на нечто подобное, Джейк кинется на продавца, вырвет книжки у него из рук и улепетнет. Эти книжки ему необходимы.
– Нуте-с, юноша, давайте поглядим, что тут у вас, – сказал толстяк. – Кстати, я – Башнер. Кэлвин Башнер. – Он подал Джейку руку.
Глаза мальчика расширились, и он невольно отступил на шаг.
– Что?
Толстяк с интересом посмотрел на него.
– Кэлвин Башнер. Которое из сих слов – поношение на твоем наречии, о гиборийский скиталец?
– А?
– Я просто хотел сказать, что вид у тебя такой, будто кто-то воткнул тебе в попу палец, паренек.
– А. Извините. – Джейк пожал большую мягкую руку мистера Башнера, надеясь, что тот не станет докапываться до сути. Когда продавец назвался, сердце у Джейка екнуло, но почему, он не знал. – А я – Джейк Чэмберс.
Кэлвин Башнер встряхнул руку Джейка.
– Славное имечко, коллега. Как у вольного героя вестерна – парень вихрем врывается в аризонский городишко Вилки-Гнутые, начисто искореняет там скверну и скачет дальше. Пожалуй, что-нибудь в духе Уэйна Д.Оверхользера. Вот только ты мало похож на вольного ковбоя, Джейк. Ты похож на мальчугана, который решил, что в такой славный денек грех сидеть в школе.
– Э-э… нет. Мы закончили учиться в прошлую пятницу.
Башнер усмехнулся.
– Угу. Будьте уверочки. Стало быть, тебе позарез нужно заполучить эти две книженции, а? Вообще-то занятно, что только люди мечтают добыть во что бы то ни стало. Вот ты – я бы с ходу записал тебя в поклонники Роберта Говарда, подумал бы: ага, этот парнишка ищет, где бы выгодно купить доброе старое издание Дональда М.Гранта с картинками Роя Кренкеля. Окровавленные мечи, могучие мускулы и Конан-Варвар, прорубающийся сквозь орды стигийцев.
– Вообще-то, звучит очень славно. А это для… э… для моего младшего братишки. У него на той неделе день рожденья.
Кэлвин Башнер большим пальцем поддел очки, спустил их на нос и повнимательнее присмотрелся к Джейку.
– В самом деле? А мне кажется, ты единственный ребенок в семье. Ты у папочки с мамочкой один, если я хоть раз видел единственное чадо, и сейчас наслаждаешься самоволкой в день, когда мистрисс Май в зеленых одеждах трепещет у самого входа в тенистые долы Июня.
– Простите?
– Неважно. Весна неизменно настраивает меня на Уильям-Куперовский лад (Уильям Купер – английский поэт-сентименталист). Люди – создания странные, но интересные, техасец, – я прав?
– Наверное, – осторожно ответил Джейк. Он не мог решить, нравится ему этот чудак или нет.
Один из тех, кто "листал" книги за стойкой-прилавком, круто развернулся вместе с табуреткой. В одной руке он держал чашку кофе, в другой – затрепанный экземпляр "Чумы".
– Брось дразнить мальца и продай ему книжки, Кэл, – сказал он. – Если поторопишься, то до светопреставления мы успеем сгонять партийку в шахматы.
– Моя натура и поспешность несовместны, – заявил Кэл, однако открыл "Чарли Чух-Чуха" и взглянул на цену, проставленную карандашом на форзаце. – Книжка довольно заурядная, однако данный экземпляр – в необычно хорошем состоянии. Малышня обычно отделывает любимые книжки, как Бог черепаху. Я мог бы выручить за нее двенадцать долларов…
– Проклятый мошенник, – сказал мужчина, читавший "Чуму", и остальные "листальщики" захохотали. Кэлвин Башнер и ухом не повел.
– …но рука не поднимается содрать с тебя такую уйму деньжищ в такой день. Семь зелененьких, и книжка твоя. Плюс, само собой, налог. Загадки можешь взять так. Считай это моим даром мальчику, которому достало ума в последний настоящий весенний день подхватиться и удрать на волю, в пампасы.
Джейк выудил из кармана кошелек и с беспокойством открыл его, опасаясь, что ушел из дому всего с тремя или четырьмя долларами. Однако ему везло. В кошельке лежали пятерка и три однодолларовых купюры. Он протянул деньги Башнеру, который, небрежно сложив доллары, затолкал их в один карман, а из другого извлек сдачу.
– Не спеши уходить, Джейк. Раз уж ты здесь, иди-ка к стойке, выпей чашечку кофе. И когда я в пух и прах разнесу ревматическую старую киевскую защиту Эрона Дипно, глаза у тебя от изумления сделаются большими, как блюдца.
– Ишь чего захотел, – сказал мужчина, читавший "Чуму", – по-видимому, Эрон Дипно.
– Я бы не прочь, но не могу. Я… мне надо в одно место.
– Ладно. Если только это место – не школа.
Джейк ухмыльнулся.
– Нет… не школа. В той стороне лежит безумие.
Башнер громко расхохотался и снова вздел очки на макушку.
– Неплохо! Совсем неплохо! Быть может, подрастающее поколение все-таки не совсем пропащее, Эрон, – что ты думаешь?
– Пропащее, пропащее, – сказал Эрон. – Этот мальчик просто исключение из правила. Может быть.
– Не обижайся на старого пердуна, он циник, – сказал Кэлвин Башнер. – Жми дальше, о гиборийский скиталец. Хотел бы я, чтоб мне снова было десять или одиннадцать и впереди ждал бы такой же прекрасный день.
– Спасибо за книжки, – сказал Джейк.
– Без проблем. Для того мы тут и сидим. Заходи как-нибудь.
– Я бы с удовольствием.
– Ну так ты знаешь, где мы есть.
"Да, – подумал Джейк. – Вот бы еще знать, где я".
– 14 -
Сразу за порогом книжного магазина он остановился и снова раскрыл сборник загадок, на этот раз на первой странице, где помещалось короткое анонимное предисловие. Оно начиналось словами:
"Загадки, возможно, самая древняя игра, в какую люди играют и по сей день. В греческих мифах загадки загадывали друг другу боги и богини, а в античном Риме загадки служили средством обучения. Несколько хороших загадок можно найти в Библии. Самую известную из них загадал Самсон в день своей свадьбы с Далилой: "Из ядущего вышло ядомое и из сильного вышло сладкое" ("Судьи", 14:14). Он загадал эту загадку нескольким юношам из числа гостей, уверенный, что те не сумеют отгадать ее. Однако юноши отозвали в сторонку Далилу, и та прошептала им ответ. Разъяренный Самсон за мошенничество предал юношей смерти – видите, в стародавние времена к загадкам относились куда серьезнее, чем в наши дни!
Кстати, ответ на загадку Самсона – и на все прочие загадки из нашего сборника – можно найти в последнем разделе. Мы просим вас только об одном: прежде чем заглядывать туда, попробуйте отгадать по-честному!"
Джейк раскрыл книгу на последних страницах. Еще не успев заглянуть в нее, он, непонятно откуда, уже знал, что там найдет. После страницы с надписью "ОТГАДКИ" не было ничего, кроме нескольких обрывков бумаги. Дальше шла обложка. Раздел кто-то вырвал.
Он секунду постоял в раздумье. Потом, повинуясь внезапному порыву, который на самом деле вовсе не казался внезапным порывом, Джейк снова вошел в "Ресторан "Манхэттенское пиршество ума".
Кэлвин Башнер поднял взгляд от шахматной доски.
– Передумал насчет чашечки кофе, о гиборийский скиталец?
– Нет. Я хотел спросить, не знаете ли вы ответа на загадку.
– Валяй, – пригласил Башнер и пошел пешкой.
– Ее загадал Самсон. Тот здоровяк из Библии, да? Вот…
– Из ядущего вышло ядомое, – заговорил Эрон Дипно, опять поворачиваясь, чтобы взглянуть на Джейка. – И из сильного вышло сладкое. Эта?
– Ага, эта, – сказал Джейк. – Откуда вы знаете…
– Да натыкался на нее раз или два. Послушай-ка. – Дипно откинул голову и звучным, глубоким, хорошо поставленным голосом запел:
Средь зелени лоз, в Фимнафском краю
Самсон и лев сошлись в бою,
И мигом льва оседлал Самсон,
Ибо духа Господня исполнен он.
Читали мы, братие, про людей,
Принявших смерть от львиных когтей,
Но, духом Господним осенен,
Львиную пасть обхватил Самсон
И пятки зверю вонзил в бока -
Попробуй, избавься от седока!
Метался лев и катался лев,
Но все же замертво наземь пал -
Как мог Самсона он одолеть,
Коль дух Господень над тем витал?
Повержен зверь, и пчелиный рой
Жужжит над косматой головой -
Из мертвой плоти наделав сот,
Творит тягучий и сладкий мед.
Эрон подмигнул и рассмеялся, заметив изумление Джейка.
– Это отвечает на твой вопрос, дружок?
Джейк смотрел на него во все глаза.
– Ух ты! Классная песня! Где вы ее услышали?
– Ну, Эрон-то все их знает, – откликнулся Башнер. – Он ошивался на Бликер-стрит еще когда Боб Дилан (Дилан, Боб, настоящее имя – Роберт Зиммерман, американский певец и композитор, автор песен, близких по стилю к фольклору и "кантри") умел выдувать из своего "Хонера" только открытое фа. По крайней мере, если верить ему.
– Это старый спиричуэл (спиричуэл – духовные песни американских негров), – объяснил Эрон Джейку и, обращаясь к Башнеру, заметил: – Кстати, жиртрест, тебе шах.
– Это временное явление, – сказал Башнер. Он пошел слоном, которого Эрон тут же съел. Башнер пробурчал себе под нос что-то, показавшееся Джейку подозрительно похожим на "твоюмать".
– Значит, ответ – лев, – сказал Джейк.
Эрон покачал головой.
– Лев – только половина ответа. Загадка Самсона двойная, друг мой. Вторая половинка отгадки – мед. Уловил?
– Кажется, да.
– Молодец; теперь попробуй-ка отгадать вот эту, – Эрон на секунду прикрыл глаза и прочел:
Ходить не умеет, бежит – не угнаться,
На ложе не ведает сна,
Бормочет, лепечет, а вот отозваться
На оклик не может она.
– Что такое?
– Ишь, умник, – проворчал Башнер.
Джейк подумал, потом покачал головой. Он мог бы терзаться загадкой и дольше – он обнаружил, что загадки вещь и захватывающая, и пленительная – но что-то настойчиво подсказывало ему, что он должен уйти отсюда; что сегодня утром на Второй авеню у него другие дела.
– Сдаюсь.
– Не выйдет, – сказал Аарон. – "Сдаюсь" оставь для нынешних загадок. А настоящая загадка – не просто веселый вопрос, малец, это головоломка. Вот и поломай над ней голову. Если так и не сумеешь разгадать, пусть это будет предлогом вернуться сюда в другой день. Если нужен другой предлог, этот вот жиртрест варит действительно отличный кофеек.
– Договорились, – сказал Джейк. – Спасибо. Я приду.
Но когда он покидал магазин, его охватила уверенность, что он больше никогда не переступит порог ресторана "Манхэттенское пиршество ума".
– 15 -
Джейк медленно шагал по Второй авеню, держа в левой руке свои новые приобретения. Сперва он пытался думать над загадкой – кто же это бормочет и лепечет, а отозваться не может? – но мало-помалу этот вопрос вытеснило ожидание неких событий. Казалось, все пять чувств Джейка обострились как никогда; в асфальте мостовой он видел мириады блистающих искр, с каждым глотком воздуха вдыхал смесь сотен ароматов и словно бы слышал внутри каждого звука, касавшегося его ушей, иные, потаенные звуки. Задумавшись, не так ли чувствуют себя собаки перед ураганом или землетрясением, он без колебаний решил: да, именно так. И все же предчувствие, что грядет не плохое, а хорошее, и оно перевесит ужас, постигший его три недели назад, продолжало усиливаться.
На Джейка, приближавшегося к месту, где ему будет указан путь, вновь накатило предвиденье.
"Сейчас ханыга попросит у меня милостыню, и я отдам ему сдачу, которую мне сдал мистер Башнер. Там рядом магазин грамзаписи. Дверь будет открыта, чтобы внутрь шел свежий воздух, и, проходя мимо, я услышу песню "Стоунз". И увижу свое отражение в целой куче зеркал".
Движение на Второй авеню все еще было довольно редким. Легковые автомобили, автобусы; между ними, гудя, пробирались спешащие такси. Весеннее солнце искрилось на ветровых стеклах и ярко-желтых капотах и крыльях. Джейк, поджидавший на переходе зеленого света, заметил на противоположной стороне Второй авеню, на углу Пятьдесят второй улицы, того самого ханыгу. Тот сидел, привалясь к кирпичной стене маленького ресторанчика. Подойдя поближе, Джейк прочел вывеску над ресторанчиком: "Чуть-чуть мамусиной стряпни".
"Чуть-чуть, – подумал Джейк. – Чух-Чух. И это истина".
– Четвертак найдется? – утомленно поинтересовался нищий, и Джейк, даже не оглянувшись, бросил ему на колени сдачу, полученную в книжном магазине. Теперь, точно по расписанию, он услышал "Роллинг Стоунз":
Я вижу красную дверь и хочу перекрасить ее в черный цвет,
Пусть почернеют все краски; пестроте говорю я: нет…
Проходя мимо, он увидел – тоже без удивления – что магазин назывался "Музыкальная башня".
Создавалось впечатление, что сегодня башни попадаются на каждом шагу.
Джейк пошел дальше; мимо в каком-то сонном оцепенении проплывали таблички с названиями улиц. Он миновал Сорок девятую и, шагая в сторону Сорок восьмой, поравнялся с магазином под названием "Зеркало души". Повернув голову, Джейк (в полном соответствии с тем, что уже некоторое время было ему известно) мельком увидел в зеркалах дюжину Джейков – дюжину мальчиков, слишком маленьких для своих лет; дюжину мальчиков, опрятно одетых для школы: синие блейзеры, белые рубашки, темно-красные галстуки, серые брюки. Официальной формы школа "Пайпер" не имела, но такой наряд максимально соответствовал неофициальной.
Теперь "Пайпер" казался далеким, канувшим в прошлое.
Джейк вдруг понял, куда идет. Прозрение омыло душу мальчика, точно сладкая, дарующая свежесть и прохладу вода подземного ключа. "В магазин деликатесов, – подумал он. – То есть с виду это магазин. А на самом деле там совсем другое – там проход в другой мир. В тот самый мир. В его мир. В правильный мир".
Джейк побежал, нетерпеливо глядя вперед. Светофор на Сорок седьмой, явный его недоброжелатель, погасил зеленый глаз и зажег красный; но, презрев запрет, Джейк выпрыгнул с тротуара на проезжую часть, рассеянно-безразлично покосился в сторону машин и резво помчался между широкими белыми линиями – границами пешеходного перехода. Взвизгнули покрышки: фургон, под носом у которого промелькнул Джейк, резко остановился.
– Эй! Ты че, ты че? – заорал шофер, но Джейк будто не слышал.
Еще всего один квартал.
Он поднажал и помчался во весь дух. Галстук полоскался за левым плечом, волосы отдувало со лба, мягкие кожаные туфли, которые Джейк надевал в школу, звонко топали по тротуару. Прохожие таращили на него глаза – кто с изумлением, кто просто с любопытством – но Джейк обращал на них внимания не больше, чем на крики взбешенного водителя фургона.
"Вон, вон – там, на углу. Рядом с канцелярскими товарами".
Откуда ни возьмись на пути у Джейка возник служащий городского почтамта в темно-коричневой робе; он толкал перед собой нагруженную свертками тележку. Вскинув руки над головой, Джейк перемахнул через нее, как прыгун в длину. Белая сорочка мальчика выбилась из брюк и развевалась сзади, выглядывая из-под блейзера, точно подол комбинации. Джейк приземлился и едва не врезался на детскую коляску, которую катила молодая пуэрториканка. Вильнув в сторону, словно полузащитник, засекший брешь в линии обороны и ринувшийся к славе, Джейк разминулся с ней. "Где пожар, зайчик?" – поинтересовалась молодая женщина, но Джейк и на нее не обратил внимания. Он летел стрелой. Мимо промелькнула витрина "Бумажного оазиса" – тетради, ручки, калькуляторы.
"Дверь! – исступленно думал мальчик. – Сейчас я ее увижу! Думаете, остановлюсь? Дудки, Хозе! Я проскочу прямо за порог, а если заперто, я эту дверь выши…"
Тут он увидел угол Второй и Сорок шестой и все-таки остановился, резко тормознув каблуками мокасин. Сжав кулаки, он стоял посреди тротуара; легкие с хрипом судорожно набирали и выталкивали воздух, волосы потными сосульками вновь рассыпались по лбу.
– Нет, – он едва не плакал. – Нет! – Однако это отчаянное, противоречащее здравому смыслу отрицание не меняло увиденного: на углу Второй авеню и Сорок шестой улицы никакого магазина не было. Только невысокий дощатый забор, а за ним – замусоренный, заросший бурьяном клочок земли.
Стоявшее здесь здание снесли.
– 16 -
Джейк добрых две минуты неподвижно простоял у забора, потухшим взглядом обозревая пустырь. Уголок рта у него подергивался. Мальчик чувствовал, как его надежда и непоколебимая уверенность иссякают, сменяясь глубочайшей, горчайшей безнадежностью, какой он доселе еще не знал.
"Всего-навсего очередная ложная тревога, – подумал он, когда очнулся от потрясения настолько, что обрел способность думать. – Очередная ложная тревога, тупик, высохший колодец. Теперь голоса зазвучат снова, и тогда я, наверное, завизжу и завою. Ну и ладно. Потому что я устал крепиться и держать все в себе. Устал сходить с ума. Если с ума сходят так, то я хочу только одного: ускорить это дело, чтобы кто-нибудь отвел меня в больницу и дал что-нибудь для отключки. Я сдаюсь. Слезай, приехали – я спекся".
Но голоса не возвращались – по крайней мере, пока. И когда Джейк стал размышлять над тем, что видит, он понял: запустение, царящее на этом клочке земли, все-таки не абсолютно. Посреди замусоренного, заросшего сорной травой пустыря высился щит с объявлением:
ОБЪЕДИНЕННОЕ СТРОИТЕЛЬНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ
"МИЛЛЗ КОНСТРАКШН-СОМБРА РИЭЛ ИСТЭЙТ"
ПРОДОЛЖАЕТ ПРЕОБРАЖАТЬ ЛИЦО МАНХЭТТЕНА!
СКОРО – ЗДЕСЬ: РОСКОШНЫЕ КОНДОМИНИУМЫ
"ЧЕРЕПАШЬЯ БУХТА"!
СПРАВКИ ПО ТЕЛЕФОНУ 555-6712. ЗВОНИТЕ!
ЗВОНИТЕ, НЕ ПОЖАЛЕЕТЕ!
Скоро? Возможно… но Джейк отчего-то усомнился. Буквы на щите давно поблекли, а сам щит покосился. Поперек изображенного художником "Роскошного кондоминиума "Черепашья бухта" прошелся ярко-синей аэрозольной краской самое меньшее один мастер граффити по имени БЭНГО СКЭНК. Джейку стало интересно, был ли проект отложен или же, возможно, просто приказал долго жить. Мальчик вспомнил: каких-нибудь две недели назад он слышал, как отец, разговаривая по телефону со своим советником по вопросам бизнеса, страшно орал на него, чтобы тот не связывался ни с какими капиталовложениями в кондоминиумы. "Мне плевать, насколько хороша налоговая картина! – почти кричал мистер Чэмберс (насколько Джейк мог судить, подобный тон при обсуждении деловых вопросов был для отца нормальным – возможно, к этому имел некоторое отношение кокаинчик в ящике отцовского письменного стола). – Когда тебе пытаются всучить какой-нибудь вонючий телевизор и говорят при этом – приходите, дескать, взглянуть на синьки, дело нечисто!"
Дощатый забор, которым был обнесен пустырь, доходил Джейку до подбородка. Забор покрывали афиши – концерт Оливии Ньютон-Джон в "Радио-сити", выступление группы под названием "Г.Гордон Лидди энд Гротс" в ист-вилледжском клубе, фильм "Война зомби", вышедший на экраны и сошедший с них в начале весны. Таблички "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН", прибитые к забору через равные промежутки, почти все были заклеены претенциозными рекламными плакатами. Чуть дальше виднелась надпись, сделанная при помощи распылителя (когда-то краска, несомненно, была ярко-красной, но выцвела, потускнела и теперь приобрела приглушенный меланхолический оттенок поздних летних роз). Широко раскрыв глаза, завороженный Джейк шепотом повторил выведенные на заборе слова:
"ЧЕРЕПАХА-великанша держит Землю на спине,
Неохватная такая – не приснится и во сне.
Если хочешь приключений, если ты устал скучать -
Не откладывай на завтра, прогуляйся вдоль ЛУЧА!"
По разумению Джейка, догадаться о происхождении (если не постичь смысл) странного четверостишия не составляло большого труда. В конце концов, эта часть восточного Манхэттена была известна как "Черепашья бухта". Однако это не объясняло ни того, почему при виде намалеванного на заборе стишка по спине Джейка вдоль позвоночника шершавой полоской побежали мурашки, ни отчетливого ощущения, что он нашел еще одну из вех, расставленных вдоль неведомой, таящейся от чужих глаз сказочной дороги.
Расстегнув рубашку, Джейк спрятал за пазуху обе только что купленные книжки. Потом он огляделся, увидел, что никому нет до него дела, и ухватился за верх забора. Подтянувшись, он перекинул через забор ногу и спрыгнул на другую сторону, приземлившись левой ногой на рыхлую горку кирпичей. Те немедленно разъехались; щиколотка, на которую пришлась вся тяжесть тела Джейка, подвернулась, и ногу мальчика пронзила острая боль. Он упал – и вскрикнул от обиды и удивления: кирпичи, словно чьи-то крепкие шершавые кулаки, вонзились ему под ребра.
Лежа там, где упал, Джейк подождал секунду-другую, чтобы отдышаться. Он не думал, что пострадал серьезно; однако ногу он все-таки подвернул, и вскоре, вероятно, эта подвернутая нога опухнет. Домой он явится уже хромым. Впрочем, придется улыбаться и терпеть: денег на такси совершенно точно нет.
"Ты что, серьезно собрался домой? Да там тебя с потрохами съедят".
Съедят ли, нет ли – это, насколько понимал Джейк, решат без него. Но потом. А сейчас он собирался обследовать пустырь, притянувший его к себе так же надежно, как магнит притягивает железные опилки. Джейк понял: все вокруг по-прежнему дышит неведомой ему силой, он чувствовал ее остро как никогда. Он подозревал, что это не просто пустырь. Здесь что-то происходило – что-то очень значительное. Джейк чувствовал, как здешний воздух едва слышно звенит, наэлектризованный этой безвестной мощью, словно разрядами, летящими на волю с крупнейшей в мире силовой установки.
Поднявшись на ноги, Джейк увидел, что в действительности упал весьма удачно. Неподалеку опасно поблескивала россыпь битого стекла. Если бы он угодил туда, то мог бы очень сильно порезаться.
"Да это же бывшая витрина, – подумал Джейк. – Когда "Деликатесы" еще стояли здесь, можно было остановиться и с тротуара разглядывать через нее всякие колбасы, сыры и куски мяса. Их подвешивали на веревочках". Бог весть, с чего он это взял, однако факт оставался фактом – Джейк знал это, и знал твердо.
Он в задумчивости огляделся, а затем сделал несколько шагов в глубь пустыря. Почти в центре заброшенной стройплощадки, на земле, едва видная в буйных зарослях молодого бурьяна, лежала еще одна доска с какой-то надписью. Джейк опустился возле нее на колени, потянул кверху, стряхнул землю. Буквы были выцветшими, бледными, и все же он сумел разобрать: "ДЕЛИКАТЕСЫОТ ТОМА И ДЖЕРРИ. СПЕЦИАЛИЗИРУЕМСЯ НА ОБСЛУЖИВАНИИ ЗВАНЫХ УЖИНОВ И ВЕЧЕРИНОК!"
А ниже, нанесенная из распылителя той же красной-потускневшей-до-розового краской, красовалась огорошивающая сентенция: "ОБО ВСЯКОМ-КАЖДОМ ПОМНИТ, ЗНАЕТ ВСЕХ НАПЕРЕЧЕТ".
"Это то самое место, – сказал себе Джейк. – Да, да, да".
Он выпустил из рук вывеску, поднялся и пошел дальше в глубь пустыря – не спеша, ко всему присматриваясь. Чем дальше он заходил, тем острее становилось ощущение присутствия силы. На что бы ни упал взор Джейка, будь то бурьян, битое стекло или горки кирпичей, все словно бы обретало некую напористую яркость, выделяясь из общего фона. Даже пакетики из-под хрустящей картошки казались чудом красоты, а пивную бутылку солнце превратило в цилиндрический сгусток коричневого пламени.
Джейк отчетливо слышал собственное дыхание, отчетливо видел тяжелое золото солнечного света, в котором купался пустырь. Он внезапно понял, что стоит на пороге великой тайны, и его пронизала дрожь – дрожь ужаса и удивления.
"Все это здесь. Все. Все это до сих пор здесь".
Сорная трава расступалась перед Джейком, отвечая на вторжение невесомыми касаниями стеблей, к носкам цеплялись репьи. Ветер погнал перед ним обертку от "Ринг-Динг", солнце отразилось в ней, и на миг обертка вспыхнула страшным, прекрасным внутренним сиянием.
– Все здесь, никуда не делось, – повторил мальчик вслух, не сознавая, что и его лицо наполняется внутренним сиянием. – Все.
Джейк вдруг расслышал какой-то звук – собственно, он слышал его уже давно, с того самого момента, как ступил на пустырь. Этот дивный хрустальный напев, полный невыразимой прелести и невыразимого одиночества, можно было бы уподобить песне ветра, летящего над пустынной равниной, если бы не одно "но": он был живой. Джейку он казался звуком тысячи голосов, поющих некий величественный открытый аккорд. Мальчик опустил глаза к земле, и его точно ударило: в низком кустарнике, в неопрятных зарослях бурьяна, среди холмиков кирпича проступали лица. Лица.
– Что вы? – прошептал Джейк. – Кто вы?
Ответа он не получил, но за хором голосов как будто бы расслышал стук копыт по пыльной земле, револьверные выстрелы и пение ангелов, возглашавших из полумрака осанну. Притаившиеся в развалинах лица, казалось, поворачивались ему вслед. Они как будто следили за его продвижением вперед – не питая, однако, никакого злого умысла. Джейк видел Сорок шестую улицу и край резиденции ООН на Первой авеню, но ему не было дела до этих зданий – ему не было дела до Нью-Йорка. Город побледнел, стал бесцветным, как оконное стекло.