[1]
Эйфорию, охватившую кубинцев в конце 1898 года, было сложно даже представить. Их страну уже тридцать лет раздирало восстание, а в последние годы и вовсе творилось страшное. Летом 1898-го восстание достигло пика. Прибывшие американские войска помогли нанести финальный удар и окончить трехсотлетнее правление испанцев.
Наконец одержав победу, кубинские партизаны и их американские товарищи готовились к величайшему празднеству в истории острова. Главы «революционных патриотических комитетов» планировали провести в Гаване неделю фестивалей, начиная с Нового года. Грандиозные балы, лодочные гонки, фейерверки, публичные выступления и торжественный ужин в честь мятежных командиров-победителей… Тысячи кубинских солдат должны были пройти маршем по улицам под радостные возгласы благодарного народа.
Однако перед самым началом празднеств новоизбранный военный губернатор Кубы, американский генерал Джон Брук, сделал ошеломляющее заявление. Он отменил не только парад, но и постановил, что любого желающего попасть в Гавану попросту развернут обратно. Далее генерал объявил, что Соединенные Штаты не признают повстанческую армию и требуют ее роспуска.
Такой резкий поворот событий привел кубинских патриотов в ярость, особенно тех, кто так долго и мучительно сражался за независимость родины. США в последний момент выхватили победу у них из-под носа. Еще много лет они и их потомки будут с растущим разочарованием наблюдать, как новый господин использует множество способов, включая назначение тиранов на ключевые посты, дабы удержать Кубу под контролем.
Кубинцы одними из первых ощутили значительные перемены в менталитете американцев, которые произошли в конце девятнадцатого столетия. Наступил момент, когда американцы внезапно осознали, что им мало одной лишь континентальной Северной Америки. Их поглотила новая, грандиозная цель: подмять под себя весь мир. По словам историка Луи Переса, 1898-й можно считать «переломным годом, развязка которого определила судьбу мира, она стала одновременно концом и началом: тем стечением исторических событий, что зачастую отделяет одну эпоху от другой».
Расширение территорий американцам было не в новинку. Они проталкивались на запад с тех самых пор, как первые переселенцы впервые приехали в Джеймстаун и Плимут. В процессе они выселили или убили практически все коренное население и таким образом присвоили себе огромный континент. В 1840-х, в первой вспышке имперской войны, американцы захватили половину Мексики. Многие поверили, что США «предначертано» захватить все земли, что лежат, окруженные Канадой, Мексиканским заливом, а также Атлантическим и Тихим океанами. Однако мысль, что можно двинуться и дальше, стала новой и необычной.
Через несколько месяцев после революции на Гавайях главы новой республики попытались присоединить острова к Штатам, но президент Гровер Кливленд, сменивший на посту Бенджамина Гаррисона в марте того года, и слышать об этом не желал. Он не ошибся, когда заявил, что большинство американцев выступали против захвата чужих земель, ведь это «не только противоречило национальной политике, но и извращало основные задачи, которые ставила перед собой Америка».
Пять лет спустя это единое мнение сошло на нет. Практически за одну ночь оно сменилось бурными призывами к расширению за океан. Так произошла самая быстрая и глубокая смена общественного мнения в истории американской внешней политики.
Основу для удивительного разворота на сто восемьдесят градусов заложила горстка дальновидных писателей и интеллектуалов. В 1893 году один из них, Фредерик Джексон Тернер, опубликовал едва ли не самый провокационный очерк, каких еще никогда не писали американские историки. Как отправной пункт он использовал перепись населения 1890 года, из которой сделал вывод, что фронтир прекратил существование. Это «положило конец первому периоду истории Америки», объявил Тернер и поставил страну перед неизбежным выбором: признать, что Соединенным Штатам достаточно уже захваченных территорий (чего еще не случалось), или искать новые земли вне Северной Америки. В очерке и последовавших за ним статьях Тернер ясно давал понять читателям, какой вариант он считает более мудрым.
Почти три сотни лет главным в жизни американцев была экспансия. Когда они заселили побережье Тихого океана и заняли свободные земли, им пришлось остановиться. Однако полагать, что силы экспансии сойдут на нет, было рано. Народ требовал решительной внешней политики, создания путей через океан, расширения американского влияния на острова и соседние страны. Все это подтверждало – дальнейшей экспансии быть.
Капитан Альфред Тайер Мэхэн, президент тогда еще только созданного военно-морского колледжа, разработал план действий на основе подобных призывов. В своей книге под названием «Влияние морской мощи на историю» он утверждал, что ни одна страна не смогла бы достичь величия, не обладая властью над зарубежным рынком и доступом к природным ресурсам других государств. Чтобы захватить эту власть, считал Мэхэн, государство должно содержать достаточно мощный военный флот, чтобы защищать торговые судна и насильно склонять к сотрудничеству непокорные страны. Такому огромному флоту необходима сеть из точек снабжения. Применяя свои рассуждения к Соединенным Штатам, Мэхэн настаивал, что необходимо не только как можно скорее построить канал через Центральную Америку, но и создать базы в Вест-Индии, Тихоокеанском районе, а также везде, где Штаты желали вести торговлю.
«Хотите вы этого или нет, американцы должны смотреть дальше своих границ, – писал Мэхэн. – Того требует растущая производительность страны».
В 1890-е годы Мэхэн стал известным человеком в Вашингтоне. Он выступал перед комиссиями конгресса и завязывал тесную дружбу с влиятельными политиками. Генри Кэбот Лодж, сенатор от штата Массачусетс, ярый сторонник экспансии, считал труды Мэхэна едва ли не священными. Теодор Рузвельт написал хвалебный отзыв на его книгу и обращался к Мэхэну по вопросам морской мощи и захвата дальних островов. Эти трое – Лодж в конгрессе, Рузвельт как представитель исполнительной власти и Мэхэн, закрепившийся в умах народа, – стали «святой троицей» американского экспансионизма.
Однако взгляды единомышленников по этому вопросу разделялись. Некоторые полагали, что США должны захватывать новые территории, дабы не позволить им попасть под влияние Европы или даже Японии. Другие подчеркивали миссионерскую сторону колонизации, ведь более «развитые» расы обязаны помогать остальному миру прийти к цивилизованности. Военные командиры понимали, что более мощная стратегическая позиция страны даст еще большую силу и множество новых ресурсов. Впрочем, самые убедительные доводы сводились к единому, важнейшему тезису.
К концу девятнадцатого века количество продукции фабрик и ферм США намного превысило нужды самих американцев. Чтобы государство продолжало процветать, необходим доступ к заграничным рынкам. Сбывать товары в Европе Америка не могла – местные правительства точно так же защищали свою индустрию высокими налогами на импорт. Американцам пришлось обратить взор на далекие, слабые страны, у которых были большие рынки и богатые ресурсы, страны, еще не прогнувшиеся под иную силу.
Жажда расширения зоны влияния за рубежом охватила Америку в 1898 году. Желание распространять демократию, навязывать христианство язычникам, выстроить мощный флот и контролировать правительства других стран не возникло само по себе. Такими способами США получали и удерживали доступ к мировым рынкам, ресурсам и инвестиционному капиталу других земель.
Несмотря на огромный рост американской экономики за последнюю четверть девятнадцатого века, почти все богатство сосредоточилось в руках нескольких тысяч промышленных магнатов. Условия жизни простых людей постоянно ухудшались. К 1893 году из каждых шести тружеников один оказывался без работы, а остальные зачастую получали минимальную зарплату. Резко упавшие цены на сельскохозяйственную продукцию в 1890-м практически уничтожили поколение мелких фермеров. От Нью-Йорка до Чикаго и Калифорнии прокатилась волна забастовок и беспорядков. Множество людей примыкало к социалистическим и анархистским движениям. В 1894 году Госсекретарь Уолтер Гришам выразил распространенные страхи словами о том, что видит, как по стране расползаются «проблески революции».
Крупные предприниматели и политики пришли к выводу, что единственным способом быстро поднять экономику Америки был поиск новых рынков сбыта за границей. Этого мнения придерживался и министр финансов при президенте Кливленде Джон Карлайл. В своем отчете за 1894 год он предупредил, что «благосостояние нашего народа главным образом зависит от способности продавать излишек продукции на заграничных рынках по выгодным ценам». Сенатор от Индианы, Альберт Беверидж, согласился: «Наши фабрики производят больше, чем американцы могут потребить; наша почва дает больше урожая, чем необходимо. Сама судьба обозначила нам политику. Мировая торговля должна быть нашей и таковой станет».
Куба, крупнейший остров в Карибском море и последний бастион того, что когда-то являлось огромной Испанской империей на Американском континенте, во второй половине девятнадцатого века была охвачена волнениями. Повстанцы целое десятилетие сражались за независимость. Война закончилась в 1878 году так ни к чему и не приведшим перемирием, и бои продолжались еще два следующих года. Третий раз конфликт вспыхнул в 1895 году. За ним стоял невероятно одаренный адвокат, дипломат, поэт и очеркист Хосе Марти. Из ссылки в Нью-Йорке он ухитрится объединить множество группировок и на Кубе, и среди диаспоры. Его успех побудил известных командиров первой войны, Максимо Гомеса и Антонио Масео, вернуться к борьбе. Тщательно спланировав действия, они втроем высадились на острове весной 1895 года и подняли очередное восстание. Марти, настаивавший, что должен вести колонну солдат, был убит в одной из первых стычек. Товарищи повесили его последнее, незаконченное письмо на доске в лагере повстанцев: Марти побуждал собратьев не только освободить страну от гнета Испании, но и «не позволить Соединенным Штатам подмять под себя Вест-Индию и ударить всей этой массой по землям нашей Америки».
Армия повстанцев упрямо продвигалась вперед, и испанский генерал, Валериано Вейлер, применил радикальные меры. Он приказал своим войскам согнать огромное количество кубинцев в концентрационные лагеря, где погибли тысячи, и объявил значительную часть сельской местности зоной свободного огня. В ответ повстанцы жгли фермы, вырезали скот и разрушали сахарные заводы. Вскоре множество кубинцев, оголодав, обозлились и еще яростнее выступили за независимость.
Весной 1897 года Уильям Маккинли, республиканец, которого поддерживал среднезападный деловой мир, сменил антиимпериалиста и демократа Гровера Кливленда на посту президента США. Как и большинство американцев, Маккинли давно считал, что испанская власть душит Кубу. Однако кубинцы у руля своей страны не устраивали его еще больше. Он опасался, что независимая Куба станет слишком самоуверенной и не подчинится влиянию Вашингтона.
Волновался Маккинли не зря. Лидеры повстанцев обещали провести широкие социальные реформы, начиная с перераспределения земли. Это поселило страх в сердцах американских предпринимателей, которые вложили в остров более пятидесяти миллионов долларов. В начале 1898 года Маккинли припугнул обе стороны конфликта. Он приказал броненосному крейсеру «Мэн» отплыть в сторону Гаваны. Официально это считалось «дружеским визитом», но на Кубе объяснению никто не поверил. Было ясно, что таким образом Америка демонстрирует твердое намерение контролировать события в Вест-Индии. Три недели крейсер мирно простоял на якоре в порту Гаваны. Затем, вечером пятнадцатого февраля, мощнейший взрыв разнес корабль на куски. Погибло более двухсот пятидесяти моряков. Известие о катастрофе потрясло Америку. Во взрыве обвиняли испанцев, и когда военно-морской флот сообщил в докладе о «внешнем взрыве», предположения перешли в уверенность.
Многие американцы и без того страстно ненавидели испанский колониализм и с долей романтики думали об идее «Куба либре», свободной Кубы. Их чувства подогрела череда сенсационных газетных материалов, которые вместе представляют собой один из самых позорных эпизодов из истории американской прессы. Уильям Рэндольф Херст, владелец «New York Journal», наряду с вереницей других газет по всей стране месяцами привлекал читателей открытыми обличениями испанских колонизаторов. Как бесчисленное количество желавших направить США на тропу войны, Херст знал, что должен отыскать злодея, на которого обрушится общественный гнев. Королю Испании на тот момент было всего четырнадцать, а регентом выступала его мать, австрийская принцесса, так что приходилось искать дальше. В итоге Херст выбрал Вейлера и опубликовал несколько леденящих кровь статей, которые превратили генерала в олицетворение зла.
«Вейлер – зверь, разрушитель асьенд, любитель надругаться над женщинами… безжалостный холодный уничтожитель, – сообщалось в подобной заметке. – Ничто не в состоянии удержать его развратный животный мозг от буйных фантазий о новых пытках и гнусных кровавых разгулах».
Как только Херст услышал о потонувшем «Мэне», он осознал – это великолепная возможность. Он неделями публиковал лживые сенсации, фальшивые интервью с безымянными правительственными источниками и заявления, что крейсер «предательски потопили» и его «разломила пополам тайная дьявольская машина врага».
Через месяц ежедневный тираж газеты Херста удвоился. Другие печатники подхватили эту волну безумия, чем довели американцев чуть ли не до массовой истерии.
При таком накале страстей в стране Маккинли мог легко отклонить повторные предложения испанского премьер-министра, Пракседеса Сагасты, о мирном разрешении кубинского конфликта.
Сагаста, будучи либералом с современными взглядами, понимал, что колониальная политика вплотную подвела Испанию к краху. Вступив на пост в 1897 году, Сагаста тут же отозвал ненавистного Вейлера и попытался утихомирить повстанцев, предложив им самоуправление. Однако кубинцы, уже чувствовавшие близость победы, отказались. После этого Сагаста принялся еще сильнее ратовать за мир: весной 1898-го он несколько раз предлагал США сесть за стол переговоров. Отвергнув эти инициативы как «неискренние», Маккинли и его сторонники заявили, что утратили терпение и намереваются решить кубинский конфликт с применением вооруженных сил.
У резких слов оказалось весьма простое объяснение. Переговоры, вероятнее всего, привели бы к независимости Кубы; тогда ни американцы, ни другие страны не смогут расположить там свои военные базы. Маккинли такой исход не устраивал, а сторонников экспансии, вроде Рузвельта, Лоджа и Мэхэна, это и вовсе приводило в ужас. Лодж даже предупредил Маккинли, что если тот не вмешается, то убьет все шансы республиканцев на победу на выборах.
«Если война на Кубе протянется все лето без сдвига, – сказал он президенту, – то мы потерпим такое поражение, каких еще свет не видывал».
Много лет спустя историк Сэмюэль Элиот Морисон исследовал попытки Испании выйти из войны мирным путем и пришел к следующему выводу: «Любой президент с твердым характером воспользовался бы возможностью разрешить ситуацию достойно». Однако подобное решение отняло бы у США желанную добычу, которую можно было получить лишь силой. Маккинли это понимал и одиннадцатого апреля запросил у конгресса право на «силовое вмешательство».
Такой шаг встревожил кубинских революционеров. Они давно верили, что, по словам генерала Масео, «лучше победить или пасть без чьей-либо помощи, чем связать себя узами долга с таким влиятельным соседом». Нью-йоркский юрист повстанцев, Горацио Рубенс, предупредил, что американское вмешательство в конфликт воспримут «не иначе как объявление войны против кубинской революции», и поклялся, что повстанцы будут сопротивляться американским попыткам захватить остров силой «так же ожесточенно и яростно, как сражались с армиями испанцев».
Подобные протесты значительно влияли на ситуацию в Вашингтоне, где призывы о «свободной Кубе» по-прежнему бередили многие сердца. Члены конгресса отказывались голосовать за военное вмешательство Маккинли, пока кубинцы выступали против. Ранее они отказались присоединить Гавайи, когда стало ясно, что большинство жителей островов этого не желали. Теперь, пять лет спустя, американцы точно так же сомневались насчет Кубы. Многих смущала мысль, что необходимо отправлять солдат на помощь туда, где не хотят американского содействия. Чтобы заручиться поддержкой конгресса, Маккинли согласился принять непредвиденную поправку, которую предложил сенатор от Колорадо Генри Теллер. Она начиналась с объявления, что «жители острова Куба являются по праву свободными и независимыми», и заканчивалась торжественной клятвой: «Настоящим документом Соединенные Штаты подтверждают отсутствие умысла и целей устанавливать свой суверенитет, юрисдикцию или контроль на вышеупомянутом острове, но лишь стремятся восстановить мир на его территории и заявляют о намерении, по завершении операции, оставить управление и власть над островом в руках его населения». Сенат открыто проголосовал «за».
Обещание, ставшее известным как «Поправка Теллера», успокоило повстанцев. «Да, они не во всем согласны с нашим правительством, – писал один из их лидеров, генерал Каликсто Гарсия, – однако они признали за нами право на свободу. Мне этого достаточно».
Двадцать пятого апреля конгресс объявил войну Испании. Члены палаты представителей отметили голосование, дружно разразившись на выходе куплетами «Земли Дикси» и «Боевого гимна Республики». «Обычно спокойных депутатов охватил дух необузданного патриотизма», – писал в своем дневнике секретарь президента Маккинли.
Страна, которая еще ощущала на себе последствия Гражданской войны, наконец получила цель, объединившую всех. Маккинли призвал сто двадцать пять тысяч добровольцев, однако в пункты призыва явилось в два раза больше. В газете «New York Journal» высказали мнение, что известные спортсмены, такие, как звезда бейсбола Кэп Энсон и чемпион по боксу Джим «Джентльмен» Корбетт, должны возглавить отборные военные части. Не желая отставать, конкуренты из «New York World» выпустили статью Билла «Буффало» Коди под заголовком: «Как я и тридцать тысяч молодцов выгоним испанцев из Кубы!» Теодор Рузвельт объявил, что оставит пост помощника секретаря военно-морского флота, чтобы лично повести в бой солдат.
«Люди вступили в эту войну безо всякой задней мысли, с самыми благородными намерениями, – написал тридцать лет спустя военный историк Уолтер Миллис. – В истории редко встретишь столь простой повод для военной агрессии, и редко войны начинались с такой уверенностью в их праведности».
В следующие недели события развивались быстро. Рузвельт приказал коммодору Джорджу Дьюи отправить корабли в Манильскую бухту у Филиппин и уничтожить испанский флот, там размещавшийся. Дьюи с удивительной легкостью выполнил задание всего за один день, первого мая, отдав ставший знаменитым приказ: «Стреляйте по готовности Гридли».
Шесть недель спустя американские солдаты высадились у Сантьяго-де-Куба, на южно-восточном побережье острова. Произошли три однодневные стычки, в самой известной из которых Рузвельт, одетый в форму от «Brooks Brothers», повел людей в атаку к Кеттл-хиллу, который позже переименовали в холм Сан-Хуан. Третьего июля американские крейсеры потопили несколько обветшалых военных кораблей Испании, стоявших на якоре около Сантьяго. Испанские войска в скором времени прекратили сопротивление. Кубинский и американский генералы Каликсто Гарсия и Уильям Шеттер приготовились принять их капитуляцию. Однако перед самой церемонией кубинец получил от Шеттера ошеломительное сообщение. В нем говорилось, что Гарсия не только не может принять участие в церемонии, но ему запрещается даже входить в Сантьяго. Таким образом кубинцы получили первый намек, что США не собираются выполнять обещание, данное в «Поправке Теллера».
Двенадцатого августа, спустя едва ли два месяца с высадки американцев, дипломаты со стороны Соединенных Штатов и Испании встретились в Белом доме и подписали «протокол о мире», который и положил конец войне. Во время боевых действий погибло всего триста восемьдесят пять американцев, немногим больше, чем полегло от рук индейцев сиу в битве при Литтл-Бигхорне в последнем крупном конфликте двадцать два года назад. Около двух тысяч скончались позже от ран и заболеваний, но даже это количество значительно уступало числу павших за считаные дни напряженных стычек в Гражданской войне. По словам американского государственного деятеля Джона Хэя, это была «маленькая победоносная война».
После победы Соединенным Штатам пришло время вывести войска с Кубы и, цитируя «Поправку Теллера», «оставить управление и власть над островом в руках его населения». Однако американцы поступили с точностью до наоборот.
Поддержка независимости Кубы в Штатах быстро утихла. Уайтло Рейд, издатель газеты «New York Tribune» и самый приближенный к президенту Маккинли журналист, заявил о «крайней необходимости контролировать Кубу ради безопасности американского населения» и объявил «Поправку Теллера» «указом, который вынуждает страну жертвовать своими интересами». Сенатор Беверидж пояснил, что «Поправка» на самом деле ни к чему не обязывает, ведь конгресс одобрил ее, «поддавшись внезапному щедрому, но неуместному порыву». В «New York Times» утверждали, что на американцах лежит «более важный долг», чем придерживаться опрометчивых обещаний, и они должны «навсегда стать хозяевами Кубы, если сами кубинцы окажутся не способны самостоятельно править страной».
Столпы американской демократии достаточно открыто высказывались, что США не обязаны выполнять законные договоренности, если те со временем окажутся неблагоразумными. На протяжении следующего года многие газеты раз за разом оправдывали это поразительное утверждение с целью успокоить общественность. По большей части или даже полностью все данные оправдания были лживы.
Во-первых, газеты упоминали, что именно американские солдаты, а не кубинские изгнали испанцев с острова. Авторы статей внушали доверчивым читателям, что, когда армия США высадилась, кубинские повстанцы находились «в отчаянном положении», «на грани поражения» и вообще «застряли в тупике без надежды на выход». На самом же деле ситуация выглядела совсем иначе. Спустя три года непрерывной борьбы кубинцы отвоевали большую часть острова и вынуждали испанцев, погибавших от голода и болезней, отступать в укрепления, а также строили планы по захвату Сантьяго и остальных городов. Американцы появились, когда кубинцы уже близились к победе.
Вторым мифом стало утверждение, что кубинские революционеры были трусливыми тюфяками, которые с изумленным восхищением наблюдали, как американцы разделываются с испанской армией. «Наш союзник бесполезен и держался в тылу», – сообщал один корреспондент. Другой отмечал, что кубинцы «оказались очень слабыми союзниками». Третий заявлял, что повстанческая армия «сражалась мало либо вообще не вступала в бой» и «даже не подавала виду, что желает освободить Кубу».
Очередное, однако понятное заблуждение. В период, когда мятежники стягивали силы, завоевывали поддержку населения и делали успешные партизанские вылазки, на острове практически не было американских корреспондентов. Для большинства журналистов война началась с прихода солдат США весной 1898-го. Никто даже не догадывался, что кубинские подразделения зачистили место, где высадились американцы. Даже американский адмирал Уильям Сэмпсон позже сообщил, что отсутствие испанских отрядов на пляжах «остается тайной». Кубинцы выступали в роли наблюдателей и разведчиков для американцев, однако с возмущением отвергали частые требования служить в качестве грузчиков и простых рабочих.
Долгая изнурительная война, которую вели сами кубинцы, разворачивалась далеко от американских офицеров и журналистов. Большинство из них даже не представляли, что эта кампания сыграла решающую роль в победе 1898-го.
Как только американцы убедили себя, что кубинцы – трусы, неспособные создать действенную армию, они легко пришли к выводу, что Куба не выживет без управления извне. Американская пресса никогда не уделяла внимания лидерам революционного движения, среди которых были высокообразованные, опытные и умудренные люди. Вместо этого газетчики рисовали повстанцев как неотесанный сброд, состоящий в основном из вчерашних дикарей. В результате Маккинли и его сторонники легко сумели выставить кубинцев такими же невеждами и глупцами, как и гавайцев.
«Самоуправление! – фыркнул генерал Шеттер в ответ на вопрос журналиста. – О чем здесь говорить! Дать этим людям в руки власть, все равно что поставить в аду пороховые бочки».
Через несколько дней после капитуляции Испании американские чиновники принялись уверять кубинцев, что те должны забыть об обещанной в «Поправке Теллера» независимости. Президент Маккинли объявил, что США будут править Кубой по «праву воюющего государства над захваченной территорией». Министр юстиции Джон Григгс сообщил вице-президенту кубинского временного правительства, что войска США в Гаване «являются захватническими и будут распространять американскую власть везде, где окажутся».
Замешательство, которое испытали кубинцы, услышав эти заявления, сменилось возмущением и гневом, когда генерал Брук запретил их освободителям участвовать в празднествах, запланированных на первые числа 1988 года. Многие были попросту ошеломлены.
«Никто и подумать не мог, что американское вмешательство обернется захватом власти. Что наш союзник будет обращаться с нами, как с людьми, не способными отвечать за свои поступки, что он силой нас подчинит и возьмет под опеку, навязанную обстоятельствами, – писал генерал Максимо Гомес. – Не может быть, чтобы нас ждала такая судьба после долгих лет борьбы».
Большинство американцев мало считались с кубинцами, поэтому все возмущения остались без внимания. Многие пошли еще дальше. Они злились, что кубинцы не пали на колени, дабы отблагодарить американских воинов за освобождение от испанцев. В новостях сообщалось, что кубинцы не приветствуют, как положено, солдат США и кажутся «озлобленными», «угрюмыми», «высокомерными», а также «самодовольными и завистливыми». Один репортер писал о своем удивлении, что никто не выражает благодарность Америке. Американцы не задумывались, что кубинцы вполне естественно имеют право на подобные чувства, а приняли их негодование за очередное доказательство невежества и недоразвитости.
Кубинские патриоты годами обещали, что после независимости восстановят страну и социальную справедливость. Американцы хотели иного.
«Люди спрашивают, что по-нашему значит стабильное правительство на Кубе, – писал в отчете Вашингтону новый военный губернатор острова, генерал Леонард Вуд, вскоре после вступления в должность в 1900 году. – Я им отвечаю: когда деньги можно будет взять под разумный процент и когда столица захочет вложить в остров средства, тогда и наступит стабильность». В сообщении президенту Маккинли Вуд выразился еще более исчерпывающе: «Когда люди спрашивают, что, по-моему, значит стабильное правительство, я отвечаю: деньги под шесть процентов».
Двадцать пятого июля 1900 года генерал Вуд издал указ о выборах представителей в кубинское конституционное собрание. Явилась лишь треть лиц, имеющих право голоса, но и они отказались поддерживать американских кандидатов. Генерал Вуд охарактеризовал тридцать одного представителя как «около десяти исключительно превосходных господ, пятнадцать человек сомнительных способностей и репутации и около шести отборнейших мерзавцев Кубы».
Той осенью военный министр Элиу Рут, который ранее был ведущим юристом в Нью-Йорке, и сенатор от Коннектикута Орвилл Платт, председатель комиссии по взаимоотношениям с Кубой, совместно написали закон, который обозначил будущее острова. Документ, получивший известность как «Поправка Платта», стал важнейшим в истории американской внешней политики. Он дал США право контролировать Кубу, не управляя ею напрямую, а удерживая в подчинении. Позже Вашингтон применит ту же политику во многих частях Вест-Индии и Центральной Америки.
В «Поправке Платта» США соглашались положить конец оккупации, если Куба примет конституцию с положениями, которые дадут Штатам право на создание военных баз на острове, право наложить вето на любой союз между Кубой и другой страной, контролировать казначейство страны и, наконец, «вмешаться ради сохранения кубинской независимости или поддержания правительства, способного обеспечить сохранности жизни, имущества и личной свободы». По сути, «Поправка Платта» дала кубинцам возможность самостоятельно править страной, пока они позволяют США наложить вето на любое их решение.
Члены конгресса не могли не понять, что, проголосовав за «Поправку Платта», они нарушат клятву, данную Кубе менее трех лет назад. Каждому пришлось задать себе тяжелый вопрос, который «New York Evening Post» емко сформулировал в передовице: «Раз я дал торжественную и однозначную клятву о независимости Кубы, как я могу ее нарушить и в церкви благодарить Бога за то, что я не такой, как другие?» Сенаторы достаточно легко нашли ответ. Двадцать седьмого февраля 1901 года они приняли «Поправку Платта» в результате голосования – сорок три против двадцати. Все республиканцы выступили «за». Позже согласилась и палата представителей. Президент Маккинли подписал «Поправку» уже второго марта – и Куба погрузилась в то, что один историк назвал «необузданный ажиотаж».
«Вечером второго марта в Гаване творились беспорядки. Факельная процессия доставила Вуду ноту протеста в губернаторский дворец, а другая группа разыскала кандидатов в конституционное собрание и побудила их твердо стоять против американских требований. Похожие демонстрации прошли и на следующий день. Вне столицы, в других городах острова, люди засыпали местные власти возмущенными сообщениями. Массовые митинги вспыхивали то тут, то там, словно эпидемия. Пятого марта ораторы говорили процессии в Сантьяго, что, если США будут настаивать на своих требованиях, кубинцам вновь предстоит взяться за оружие».
Кубинские представители в конституционном собрании должны были решить, соглашаться ли с «Поправкой Платта». Американские чиновники заверяли их, что США не желают напрямую вмешиваться во внутреннюю политику Кубы, однако предупреждали: если «Поправка» не будет принята, конгресс применит более жесткие меры. После долгого обсуждения, большая часть которого проходила за закрытыми дверями, кубинские представители согласились, голосами пятнадцати против четырнадцати, выполнить требования США. Год спустя прошли выборы под американским контролем. Томас Эстрада Пальма, проживший в Нью-Йорке достаточно долгое время, стал первым президентом Республики Куба. Генерал Вуд, военный губернатор, упомянул в личном письме то, что и так понимал всякий разумный кубинец и американец: «Конечно, „Поправка Платта“ едва ли оставила Кубе право на независимость».
Пуэрто-риканская поэтесса Лола Родригес де Тио, которая провела годы на Кубе, однажды описала эти острова как «два крыла одной птицы». Американские сторонники экспансии думали так же. Когда Теодор Рузвельт готовился к отплытию на Кубу весной 1898 года, он отправил сенатору Генри Кэботу Лоджу письмо с предупреждением: «Не заключайте мир, пока мы не захватим Пуэрто-Рико». Лодж ответил, что не стоит беспокоиться.
«Мы не забыли о Пуэрто-Рико и намереваемся его заполучить, – заверил он товарища. – Если я не ошибаюсь, наше правительство теперь полностью направлено на тот же курс, к которому мы оба столь стремимся».
Остров Пуэрто-Рико, размером меньше одной десятой Кубы, никогда не выступал с оружием против Испании. Впрочем, как и на Кубе, там присутствовала знаменитая группа революционно настроенных интеллектуалов, которые воплощали собой национальную идею, что охватывала пламенем сердца многих жителей колоний во второй половине девятнадцатого века. Годами Испания сопротивлялась их желанию самостоятельно управлять страной. Однако все изменилось, когда в 1897 году премьер-министром стал сторонник реформ Пракседес Сагаста. Вскоре после вступления в должность Сагаста предложил автономию и Кубе, и Пуэрто-Рико. Кубинские повстанцы, провоевавшие уже много лет и вооружившие тысячи людей, жаждали лишь полной победы и с презрением отвергли предложение. Пуэрториканцы же мгновенно согласились.
«Жители Пуэрто-Рико в целом с ликованием восприняли новости из Испании касательно политической автономии, – сообщал в донесении американский консул Филип Ханна. – Местные, в большинстве своем, верят, что Испания делает им подарок, который их полностью устроит».
Испанское постановление об автономии дало пуэрториканцам право выбирать палату представителей, обладающую широкими полномочиями, включая выбор министров для управления островом. Двадцать седьмого марта 1898 года прошли выборы. Большинство проголосовало за либеральную партию Луиса Муньоса Риверы, редактора газеты «La Democracia» и пылкого лидера движения за автономию.
Местное правительство еще даже не успело приступить к работе, как в предрассветные часы двенадцатого мая семь американских кораблей заняли позиции перед городом Сан-Хуан, столицей Пуэрто-Рико. С первыми лучами солнца адмирал Сэмпсон приказал флагману, кораблю «Айова», открыть огонь по испанским позициям. Завязалась беспорядочная артиллерийская дуэль. Американцы выпустили тысячу триста шестьдесят два снаряда. Погибло около дюжины людей. Испанские защитники ответили четырьмястами сорока одним выстрелом и несколькими очередями из стрелкового оружия, однако им удалось убить лишь одного американского солдата. Через три с половиной часа грохот орудий стих. С военной точки зрения это была крошечная стычка, но она дала четкий сигнал: Пуэрто-Рико не избежит Испано-американской войны.
Следующие два месяца американские корабли поддерживали успешную блокаду, не позволяя испанцам доставлять запасы или подкрепление своим войскам в Пуэрто-Рико. Испанцы, впрочем, были слишком сосредоточены на Кубе и практически не уделяли внимания меньшему острову. Как и американцы. Надеясь воспользоваться ситуацией, семнадцатого июля члены новой палаты представителей Пуэрто-Рико провели первую сессию. В тот же день к работе приступил Кабинет министров под управлением Муньоса Риверы. Он удержал власть всего на восемь дней.
В восемь сорок пять утра двадцать пятого июля отряд морпехов с американской канонерки «Глостер» высадился около Гуаники, на юго-западном побережье острова. После небольшой перестрелки, в которой солдаты не пострадали, они оцепили город и подняли над зданием таможни американский флаг. Как только он затрепетал на ветру, США, по сути, взяли Пуэрто-Рико под контроль. Все органы испанской власти, включая автономное правительство, быстро исчезли.
Некоторые пуэрториканцы с нетерпением ждали будущего под американским руководством. Они надеялись, что наступит период формирования государства, который продлится примерно лет двадцать, за чем последует – в зависимости от политических пристрастий – независимость или присоединение к США. Многие вдохновились многословным заявлением американского генерала Нельсона Майлза, прозвучавшим в конце июля:
«Мы пришли к вам, жителям страны, которую столетиями подавляли, не с агрессией, но, напротив, ради вашей защиты… Это не разрушительная война, наши военные силы принесут вам множество преимуществ и благ цивилизации».
Война в Пуэрто-Рико была несущественной, ее полностью затмил кубинский конфликт. Потерь с американской стороны практически не было – всего девять убитых и сорок шес<