САМЫЕ УЯЗВИМЫЕ
•
| Михаил Шолохов Судьба человекаФрагмент рассказа |
…Похоронил я в чужой, немецкой земле последнюю свою радость и надежду, ударила батарея моего сына, провожая своего командира в далекий путь, и будто что-то во мне оборвалось… Приехал я в свою часть сам не свой. Но тут вскорости меня демобилизовали. Куда идти? Неужто в Воронеж? Ни за что! Вспомнил, что в Урюпинске живет мой дружок, демобилизованный еще зимою по ранению,– он когда-то приглашал меня к себе,– вспомнил и поехал в Урюпинск. Приятель мой и жена его были бездетные, жили в собственном домике на краю города. Он хотя и имел инвалидность, но работал шофером в автороте; устроился и я туда же. Поселился у приятеля, приютили они меня. Разные грузы перебрасывали мы в районы, осенью переключились на вывозку хлеба. В это время я и познакомился с моим новым сынком, вот с этим, какой в песке играется. Из рейса, бывало, вернешься в город – понятно, первым делом в чайную перехватить чего-нибудь … И вот один раз вижу возле чайной этого парнишку, на другой день – опять вижу. Этакий маленький оборвыш: личико все в арбузном соку, покрытом пылью, грязный, как прах, нечесаный, а глазенки как звездочки ночью после дождя! И до того он мне полюбился, что я уже, чудное дело, начал скучать по нем, спешу из рейса поскорее его увидать. Около чайной он и кормился – кто что даст.
На четвертый день прямо из совхоза, груженный хлебом, подворачиваю к чайной. Парнишка мой там, сидит на крыльце, ножонками болтает и, по всему видать, голодный. Высунулся я в окошко, кричу ему: «Эй, Ванюшка! Садись скорее на машину, прокачу на элеватор, а оттуда вернемся сюда, пообедаем». Он от моего окрика вздрогнул, соскочил с крыльца, на подножку вскарабкался и тихо так говорит: «А вы откуда знаете, дядя, что меня Ваней зовут?» И глазенки широко раскрыл, ждет, что я ему отвечу. Ну, я ему говорю, что я, мол, человек бывалый и все знаю.
Зашел он с правой стороны, я дверцу открыл, посадил его рядом с собой, поехали. Шустрый такой парнишка, а вдруг чего-то притих, задумался и нет-нет да и взглянет на меня из-под длинных своих, загнутых кверху ресниц, вздохнет. Такая мелкая птаха, а уже научился вздыхать. Его ли это дело? Спрашиваю: «Где же твой отец, Ваня?» Шепчет: «Погиб на фронте».– «А мама?» – «Маму бомбой убило в поезде, когда мы ехали».– «А откуда вы ехали?» – «Не знаю, не помню…» – «И никого у тебя тут родных нету?» – «Никого».– «Где же ты ночуешь?» – «А где придется».
Закипела тут во мне горючая слеза, и сразу я решил: «Не бывать тому, чтобы нам порознь пропадать! Возьму его к себе в дети». И сразу у меня на душе стало легко и как-то светло. Наклонился я к нему, тихонько спрашиваю: «Ванюшка, а ты знаешь, кто я такой?» Он и спросил, как выдохнул: «Кто?» Я ему и говорю так же тихо: «Я – твой отец». Боже мой, что тут произошло! Кинулся он ко мне на шею, целует в щеки, в губы, в лоб, а сам, как свиристель, так звонко и тоненько кричит, что даже в кабинке глушно: «Папка, родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдешь! Все равно найдешь! Я так долго ждал, когда ты меня найдешь!» Прижался ко мне и весь дрожит, будто травинка под ветром. А у меня в глазах туман, и тоже всего дрожь бьет, и руки трясутся… Как я тогда руля не упустил, диву можно даться! Но в кювет все же нечаянно съехал, заглушил мотор. Пока туман в глазах не прошел,– побоялся ехать, как бы на кого не наскочить. Постоял так минут пять, а сынок мой все жмется ко мне изо всех силенок, молчит, вздрагивает. Обнял я его правой рукой, потихоньку прижал к себе, а левой развернул машину, поехал обратно, на свою квартиру. Какой уж там мне элеватор, тогда мне не до элеватора было.
Бросил машину возле ворот, нового своего сынишку взял на руки, несу в дом. А он как обвил мою шею ручонками, так и не оторвался до самого места. Прижался своей щекой к моей небритой щеке, как прилип. Так я его и внес. Хозяин и хозяйка в аккурат дома были. Вошел я, моргаю им обоим глазами, бодро так говорю: «Вот и нашел я своего Ванюшку! Принимайте нас, добрые люди!» Они, оба мои бездетные, сразу сообразили, в чем дело, засуетились, забегали. А я никак сына от себя не оторву. Но кое-как уговорил. Помыл ему руки с мылом, посадил за стол. Хозяйка щей ему в тарелку налила, да как глянула, с какой он жадностью ест, так и залилась слезами. Стоит у печки, плачет себе в передник. Ванюшка мой увидал, что она плачет, подбежал к ней, дергает ее за подол и говорит: «Тетя, зачем же вы плачете? Папа нашел меня возле чайной, тут всем радоваться надо, а вы плачете». А той – подай Бог, она еще пуще разливается, прямо-таки размокла вся!
После обеда повел я его в парикмахерскую, постриг, а дома сам искупал в корыте, завернул в чистую простыню. Обнял он меня и так на руках моих и уснул. Осторожно положил его на кровать, поехал на элеватор, сгрузил хлеб, машину отогнал на стоянку – и бегом по магазинам. Купил ему штанишки суконные, рубашонку, сандалии и картуз из мочалки. Конечно, все это оказалось и не по росту и качеством никуда не годное. За штанишки меня хозяйка даже разругала. «Ты,– говорит,– с ума спятил, в такую жару одевать дитя в суконные штаны!» И моментально – швейную машинку на стол, порылась в сундуке, а через час моему Ванюшке уж сатиновые трусики были готовы и беленькая рубашонка с короткими рукавами. Спать я лег вместе с ним и в первый раз за долгое время уснул спокойно. Однако ночью раза четыре вставал. Проснусь, а он у меня под мышкой приютился, как воробей под застрехой, тихонько посапывает, и до того мне становится радостно на душе, что и словами не скажешь! Норовишь не ворохнуться, чтобы не разбудить его, но все-таки не утерпишь, потихоньку встанешь, зажжешь спичку и любуешься на него…
Перед рассветом проснулся, не пойму, с чего мне так душно стало? А это сынок мой вылез из простыни и поперек меня улегся, раскинулся и ножонкой горло мне придавил. И беспокойно с ним спать, а вот привык, скучно мне без него. Ночью то погладишь его сонного, то волосенки на вихрах понюхаешь, и сердце отходит, становится мягче, а то ведь оно у меня закаменело от горя…
Первое время он со мной на машине в рейсы ездил, потом понял я, что так не годится. Одному мне что надо? Краюшку хлеба и луковицу с солью – вот и сыт солдат на целый день. А с ним – дело другое: то молока ему надо добывать, то яичко сварить, опять же без горячего ему никак нельзя. Но дело-то не ждет.
Собрался с духом, оставил его на попечение хозяйки, так он до вечера слезы точил, а вечером удрал на элеватор встречать меня. До поздней ночи ожидал там. Трудно мне с ним было на первых порах. Один раз легли спать еще засветло – днем наморился я очень, и он то всегда щебечет, как воробушек, а то что-то примолчался. Спрашиваю: «Ты о чем думаешь, сынок?» А он меня спрашивает, сам в потолок смотрит: «Папка, ты куда свое кожаное пальто дел?» В жизни у меня никогда не было кожаного пальто! Пришлось изворачиваться: «В Воронеже осталось»,– говорю я ему. «А почему ты меня так долго искал?» Отвечаю ему: «Я тебя, сынок, и в Германии искал, и в Польше, и всю Белоруссию прошел и проехал, а ты в Урюпинске оказался».– «А Урюпинск – это ближе Германии? А до Польши далеко от нашего дома?» Так и болтаем с ним перед сном. А ты думаешь, браток, про кожаное пальто он зря спросил? Нет, все это неспроста. Значит, когда-то отец его настоящий носил такое пальто, вот ему и запомнилось. Ведь детская память, как летняя зарница: вспыхнет, накоротке осветит все и потухнет. Так и у него память, вроде зарницы, проблесками работает.
Может, и жили бы мы с ним еще с годик в Урюпинске, но в ноябре случился со мной грех, ехал по грязи, в одном хуторе машину мою занесло, а тут корова подвернулась, я и сбил ее с ног. Ну, известное дело, бабы крик подняли, народ сбежался, и автоинспектор тут как тут. Отобрал у меня шоферскую книжку, как я ни просил его смилостивиться. Корова поднялась, хвост задрала и пошла скакать по переулкам, а я книжки лишился. Зиму проработал плотником, а потом списался с одним приятелем, тоже сослуживцем,– он в вашей области, в Кашарском районе работает шофером,– и тот пригласил меня к себе. Пишет, что, мол, поработаешь полгода по плотницкой части, а там в нашей области выдадут тебе новую книжку. Вот мы с сынком и командируемся в Кашары походным порядком. Да оно, как тебе сказать, и не случись у меня этой аварии с коровой, я все равно подался бы из Урюпинска. Тоска мне не дает на одном месте долго засиживаться.
Вот уже когда Ванюшка мой подрастет и придется определять его в школу, тогда, может, и я угомонюсь, осяду на одном месте. А сейчас пока шагаем с ним по русской земле.
– Тяжело ему идти,– сказал я.
– Так он вовсе мало на своих ногах идет, все больше на мне едет. Посажу его на плечи и несу, а захочет промяться – слезает с меня и бегает сбоку дороги, взбрыкивает, как козленок. Все это, браток, ничего бы, как-нибудь мы с ним прожили бы, да вот сердце у меня раскачалось, поршня надо менять… Иной раз так схватит и прижмет, что белый свет в глазах меркнет. Боюсь, что когда-нибудь во сне помру и напугаю своего сынишку…
Чужой, но ставший мне близким человек поднялся, протянул большую, твердую, как дерево, руку:
– Прощай, браток, счастливо тебе!
– И тебе счастливо добраться до Кашар.
– Благодарствую. Эй, сынок, пойдем к лодке.
Мальчик подбежал к отцу, пристроился справа и, держась за полу отцовского ватника, засеменил рядом с широко шагавшим мужчиной.
Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы… Что-то ждет их впереди? И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина. С тяжелой грустью смотрел я им вслед… Может быть, все и обошлось бы благополучно при нашем расставанье, но Ванюшка, отойдя несколько шагов и заплетая куцыми ножками, повернулся на ходу ко мне лицом, помахал розовой ручонкой. И вдруг, словно мягкая, но когтистая лапа сжала мне сердце, и я поспешно отвернулся. Нет, не только во сне плачут пожилые, поседевшие за годы войны мужчины. Плачут они и наяву. Тут главное – уметь вовремя отвернуться. Тут самое главное – не ранить сердце ребенка, чтобы он не увидел, как бежит по твоей щеке жгучая и скупая мужская слеза…
1957
КОНСПЕКТ
К уроку по фрагменту рассказа М.Шолохова
«Судьба человека»
Цели:
Общая – начать обсуждение проблемы особой уязвимости детей в ситуациях вооруженных конфликтов и необходимости гуманного к ним отношения;
Частная – обратить внимание на эмоционально-смысловую нагрузку, которую несет образ главного героя фрагмента; развивать умение комплексно анализировать художественный образ (в единстве портретной, речевой, поведенческой характеристик); продолжить знакомство с художественным приемом «рассказ в рассказе».
Возможный ход урока
Подготовка к восприятию
Детство – это то время, к которому не раз мысленно возвращается повзрослевший человек. С этим периодом жизни у каждого связаны свои воспоминания, свои ассоциации.
Многие писатели обращались к теме детства. В одних произведениях эта тема была основной, в других – одной из многих. Сегодня мы познакомимся с фрагментом рассказа М. Шолохова «Судьба человека» (1957).
Примечания.
1. Повествование ведется от первого лица. Есть основной рассказчик, который, в свою очередь, дословно передает то, что рассказал ему о своей жизни случайно встретившийся в дороге человек – Андрей Соколов. Иными словами, по композиции «Судьба человека» – рассказ в рассказе.
(Рассказ в рассказе А.Куприна «Чудесный доктор»).
Постановка задачи
Кого бы вы назвали главным действующим лицом в данном фрагменте? (Ученики могут назвать кого-то одного: Соколова или мальчика, могут назвать того и другого в качестве главных героев. Андрей Соколов, конечно же, остается главным героем всего рассказа, однако в этом эпизоде на первый план выступает Ванюшка.)
Аналитическая работа по тексту
1. Как вы думаете, какая основная черта подмечена во внешнем облике мальчика?
(«…маленький оборвыш: личико все в арбузном соку, покрытом пылью, грязный, как прах, нечесаный, а глазенки как звездочки ночью после дождя». Имеет смысл выяснить, понятно ли ученикам значение выражения «грязный, как прах».
Во внешнем облике мальчика подчеркивается трепетность, уязвимость ребенка: «мелкая птаха… как свиристель … как воробей под застрехой…».)
2. Перечитайте первый диалог мальчика и «дяди-шофера». Что вы узнали о Ванюшке из его реплик?
Что довелось пережить ему к моменту встречи с Андреем Соколовым? Какую черту в образе Ванюшки подчеркивает информация о том, что пережил он во время войны?
(Мальчик остался круглым сиротой: во время бомбежки поезда погибла его мать, не вернулся с фронта отец; у него нет дома, он голодает. Подчеркивается незащищенность, уязвимость мальчика. Слова «уязвимость», «незащищенность» также фиксируются на доске.)
3. Что еще может узнать читатель о Ване по тому, как он отвечает на вопросы?
(Обратите внимание на интонационно-синтаксический строй реплик. Этот строй свидетельствует о некотором автоматизме ответов: видимо, ребенок не первый раз отвечает на подобные вопросы. Кроме того, лаконичные слова «не знаю… не помню… никого… где придется» в данном контексте усиливают ощущение тяжести того, что уже перенес этот маленький мальчик..)
4. Как вы думаете, почему мальчик так стремительно и безоглядно поверил в то, что его нашел отец?
Как в речи Вани передается его эмоциональное состояние в данный момент? (Восклицательные предложения, повторяющиеся синтаксические конструкции, трижды повторенное слово «найдешь» свидетельствуют о том, как истосковался этот ребенок по теплу, заботе, как плохо ему было, как велика в нем была надежда.) Какие еще слова помогают охарактеризовать состояние мальчика? («…тихо так говорит…», «шепчет», «спросил, как выдохнул», «звонко и тоненько кричит, что даже в кабинке глушно».)
5. Мы представляем, как выглядит маленький герой, как он говорит. Что еще в тексте позволяет дополнить наши представления о нем?
(Обратите внимание на описание поведения, поступков мальчика: у чайной – в машине у Андрея Соколова в момент решающего объяснения – в доме, где жил Соколов, – оставшись один на попечение хозяйки – в момент вечернего разговора. Целесообразно проанализировать глаголы, используемые при описании действия.)
6. Какую ведущую черту в образе Ванюшки подчеркивают его внешность, переживания, речь, поступки?
(беззащитность, незащищенность, ранимость, уязвимость и т.п.)
7. Чьими глазами мы первый раз видим Ванюшку? Как вы думаете, чем уж так «полюбился» мальчик Андрею Соколову? Как Андрей Соколов реагирует на его рассказ? Почему? Какими художественными средствами передается взволнованное состояние героев после объяснения?
(Сравнения «будто травинка под ветром», «как свиристель», восклицания «Боже мой, что тут произошло! …Как я тогда руля не упустил, диву можно даться!.. Какой уж там мне элеватор…»)
8. Как, по-вашему, было принято решение Андреем Соколовым?
– Как долго длилось знакомство мальчика и Андрея Соколова до решающего разговора? (Три дня, на четвертый день произошло решающее событие.)
– Найдите в тексте момент, когда вы с уверенностью можете сказать, что Андрей Соколов принял решение усыновить мальчика.
9. Перечитайте строчки: «Вот уже когда Ванюшка мой подрастет и придется определять его в школу, тогда, может, и я угомонюсь, осяду на одном месте. А сейчас пока шагаем с ним по русской земле. – Тяжело ему идти,– сказал я».
Кем сказаны эти фразы? (различить понятия «автор» (то есть М. Шолохов) – «рассказчик» (тот, кто передает нам рассказ Соколова) – «герой рассказа» (Соколов, который рассказывает историю своей жизни.)
Как называется такой композиционный прием? (Рассказ в рассказе.)
(Этот прием использовался в рассказе А. Куприна «Чудесный доктор».У Куприна рассказ ведется от третьего лица, у М. Шолохова – от первого лица, в форме монолога, что позволяет полнее охарактеризовать самого рассказчика.)
10. Как вы думаете, в чем заключается роль образа Ванюшки в этом отрывке? (Этот образ помогает глубже понять характер главного героя рассказа – Андрея Соколова. С появлением этого персонажа появляется новый поворот в проблематике произведения: становится возможным обсуждение уязвимого положения детей во время войны.)
Итоговое задание и выводы по обсуждаемой проблеме
Представьте и запишите, какие ассоциации со словом ДЕТСТВО могли бы возникнуть у Ванюшки.