Часть V. Как меняются “воды”...

ри прежнем соотношении эталонных частот биологического и социального времени, поскольку культура значимо не обновлялась на протяжении жизни одного поколения, между человечеством и остальными видами животных, принадле­жащими биосфере Земли, в общем-то не было разницы в том смысле, что информационное состояние общества изменялось со скоростью смены поколений точно так же, как и информационное состояние всякой популяции в животном мире изменяется со скоростью смены в ней поколений.

Эта важная для прошлого особенность процессов обновления информации в культуре и биологии человечества, нашла свое извращенное выражение в теории Л.Н.Гумилева об этногенезе в биосфере Земли и пассионарности. В связи с тем, что её популярность искусственно раздута в последние годы, нам придется обратиться к ней, чтобы показать, почему на её основе можно прийти к ошибочным воззрениям на современность и перспективы.

Теория этногенеза Л.Н.Гумилева не различает и не разграничивает физиологически и культурно обусловленных информационных процессов в жизни общества вследствие приверженности её автора (и бездумно доверчивых её сторонников) вымышленному им «принципу неопределенности в этнологии». Этот принцип — якобы «объективное ограничение возможностей исследователя при наблюдении последовательности событий, позволяющее описать их только в одном из двух аспектов: либо в социальном, либо в этническом (природном)», по существу в биологическом.

Единство же законов бытия не в том, чтобы переносить частные законы (в данном случае соотношение неопределенностей Гейзенберга из квантовой механики) из одной области науки в другую, когда вздумается закрыть «объективным» законом неугодный анонимному “Никто” вопрос от обсуждения его в обществе. В действительности жизнь народов и человечества можно описать и в социальном, и в биологическом аспектах одновременно, но для этого необходимо различать биологическое и социальное, а не объединять одно с другим в неудобопонимаемой терминологии, чуждой родному языку.

Теория этногенеза и пассионарности по Л.Н.Гумилеву неработоспособна после изменения соотношения эталонных частот, хотя события, имевшие место до изменения соотношения эталонов, хорошо в неё укладываются[165]. Эта её хорошая согласованность с прошлой историей порождает иллюзию возможности применения её и к анализу современности и перспектив, что ошибочно по причине изменения соотношения эталонных частот биологического и социального времени, в результате чего цивилизация перешла в новое качество, которое невозможно описать на основе «принципа неопределенности в этнологии», в котором выразилась неспособность к различению общеживотного и исключительно человечного в психике отдельных людей и обществ в целом.

Полезно также помнить и то, что сам Л.Н.Гумилёв прямо говорит в своей книге “Этногенез и биосфера Земли”, что он ограничивается в своем рассмотрении временем до начала XIX века, о чём все без исключения вульгаризаторы и популяризаторы умал­чивают или забывают, когда, не вскрыв внутренней сущности “принципа неопределенности в этнологии”, начинают на ос­нове теории пассионарности строить свои виды на будущее либо пугать окружающих уверениями, что заряд “пассионар­ности” уже исчерпан и в перспективе только увядание и исчезновение.

Возникновение термина “пассионарность” тоже результат неразличения, но не общеживотного и исключительно человеческого, а двух психологических типов: во-первых, легко возбудимых личностей, которые или психически больны, или не воспитаны, и потому не могут себя вести по жизни без того, чтобы не создать множество проблем себе и окружающим, и которых довольно много в обществах, переживающих кризисы разного рода; и во-вторых, носителей объективно лидерствующего типа психики, которых довольно мало в обществах, где господствует строй психики животного или зомби.

По этой причине теория пассионарности тоже довольно правдоподобно объясняет многое в прошлом, когда по характеру течения информационных процессов при прежнем соотношении эталонных частот биологического и социального времени культурно своеобразные человеческие общества мало чем отличались от популяций животных в биосфере Земли. В тех условиях выходы из разного рода кризисов развития обществ протекали в форме коллективной истерии (пассионарного толчка). По его завершении истеричные “пассионарии” истребляли друг друга и многих окружающих, а те, кто после этого оставался жив и родившиеся в уже более или менее исторически спокойной обстановке, пытались осмыслить ранее происшедшее.

Следствием чего именно явилось в нынешнем человечестве господство животного строя психики, наиболее ярко выразившегося к настоящему времени в культуре Запада, это — вопрос особый, скрытый в глубине веков и в повествованиях мифов и вероучений. На него в настоящее время нет не только общепринятого ответа, но который пребывает для большинства населения даже вне осознания ими Мира и их собственного бытия в нём.

Не исключено, что при подчиненности жизни общества половым инстинктам на основе животного строя психики большинства людей достигаются наиболее высокие темпы размножения популяций вида, которому предстояло принять на себя роль носителя индивидуального разума в биосфере Земли. То есть быть носителем животного строя психики — это нормальное состояние психики людей в периоды самовосстановления биосферы и цивилизации по завершении региональных и глобальных катастроф, подобных гибели Атлантиды, поскольку именно при максимально высоких темпах размножения, обеспечиваемых животным строем психики, потенциальное человечество в кратчайшее время достигает наилучшей для жизни биосферы в целом численности. Иными словами, животный строй психики, господствующий в нынешнем человечестве, — расплата за нравственные и этические ошибки и извращения, приведшие к гибели прошлой глобальной цивилизации, предшествовавшей на Земле нашей цивилизации, также по её по существу еще не ставшей человечной.

Но в начале её развития животный строй психики подавляющего большинства населения и культура в целом взаимно обуславливали и соответствовали друг другу. Во всяком случае в условиях низкой энерговооруженности и малочисленности людей господство культуры, продолжавшей и выражавшей в своих оболочках животные инстинкты, непосредственно и скоропостижно[166] еще не угрожало ни самой культуре, ни цивилизации, ни человечеству в целом, хотя на алтарь цивилизации с господством животного строя психики “прогрессоры” — “скотоводы” и “робото­­­тех­ни­ки” — руками своих “подопечных” стад — принесли множество жизней, включая почти полное истребление коренного населения целых континентов (Америка, особенно Северная, Австралия).

Всё сказанное о временах господства в нынешней цивилизации нечеловечного строя психики следует понимать в смысле статистическом: то есть и в этой культуре с численным преобладанием носителей животного строя психики и иных недолюдков жили и действовали статистически редкие в ней люди, а не человекоподобные; другие же, в редкие моменты их жизни, поднимались на короткое время до человеческого достоинства, либо становились свидетелями человечности других, что и сохранилось в культуре в качестве идеалов, в жизни якобы не осуществимых[167], но неоспоримо притягательных и прекрасных, реальность которых “счастливцам” удается пережить наяву...

О конфликте с биосферой Земли нынешней глобальной цивилизации, ставшей невольницей техносферы, порожденной ею же, речь шла в предыдущих разделах настоящего обзора. Но именно изменение соотношения эталонных частот биологического и социального времени за счет роста частоты технологически обусловленного социального эталона создает условия, в которых открываются возможности выйти из этого конфликта ранее, чем разразится биосферно-демографическая катастрофа (очередная в истории Земли)[168].

Этот процесс смены “вод”[169] обусловлен качественным различием в характере ЭФФЕКТИВНОГО освоения теоретических знаний и практических навыков ДО и ПОСЛЕ изменения соотношения частот эталонов биологического и социального времени.

При этом необходимо отметить: то качество общественного устройства, которое имело место в прошлом издревле, а на протяжении веков до середины ХХ века только изменяло свои обличья (формы своего существования), обречено потерять устойчивость вследствие происшедшего изменения соотношения частот эталонов биологического и социального времени.

Иными словами, прежнее общественное устройство, в котором выражается нечеловечный строй психики, само изживает себя при нынешнем соотношении частот, а тем самым открывает возможности к тому, чтобы его заместило иное устройство внутриобщественной жизни людей, с иной культурой, поддерживающей в преемственности поколений цивилизацию иного качества: с иным характером отношений между людьми и взаимоотношений цивилизации и биосферы. Естественно, что психологический фундамент будущей цивилизации также будет иным.

С изменением соотношения эталонных частот биологического и социального времени в очередной раз обретает открытую возможность начаться история в этом смысле не-животной жизни человечества в целом [170]. И эту возможность непростительно упустить аналогично тому, как в прошлом уже были упущены того же рода возможности, когда пророки открывали людям те или иные грани истины, а люди, оставаясь косными, скептичными, слабыми для того, чтобы последовать Истине, извращали истину и передавали последующим поколениям свою сиюминутно ориентированную корыстную отсебятину в качестве якобы «Истины», данной некогда человечеству (или его части) Свыше.

Сначала рассмотрим наиболее общие черты в организации жизни общества при прежнем соотношении эталонных частот и господстве животного строя психики.

При библейском соотношении частот эталонов биологического и социального времени, статистически преобладало следующее: какое знание и навыки человек обретал к 25 годам, в общем-то с теми знаниями и навыками он и умирал. Социальная организация строилась на статистике незаменимости и взаимозаменяемости носителей конкретных прикладных знаний и навыков, по какой причине носители редких социально значимых знаний и навыков (и образуемые ими социальные группы) имели возможность взимать монопольно высокие цены за продукт своей деятельности в общественном объединении труда (в самом общем смысле понимания термина “монопольно высокие цены”).

И наиболее устойчивыми социальными группами, взимающими монопольно высокие цены за свое участие в общественном объединении труда, оказались относительно малочисленные группы населения, профессионально занятые в подразделениях сферы управления обществом в целом, от которых в непреодолимой (в тех исторических условиях) зависимости оказалось подавляющее большинство населения, занятого в различных подразделениях сферы производства и не имевшего возможности бежать от цивилизации в леса и пустыни, дабы вести там семейно-уединенный образ жизни.

То, что издревле по настоящее время называется “элита”, “лучшие люди”, — в своем большинстве это представители подразделений сферы управления обществом в целом, взимающие разными путями разнородные монопольно высокие цены за свое участие в общественном объединении труда. Взимание ими монопольно высокой цены с общества и является эксплуатацией человека человеком, поскольку представляет собой принуждение к тому, чтобы поступиться своими интересами, по отношению к остальному населению, не способному заменить “элиту” в сфере управления по причине отсутствия у него доступа к необходимым Знаниям и невозможности воспроизвести их своим умом в течение жизни. Последнее обусловлено тем, что необходимость работать на “элиту” не оставляет им ни свободного времени, ни сил для того, чтобы расширить кругозор и размышлять.

Поскольку почти исключительно и повсеместно преобладало обучение профессиональным навыкам и знаниям в семьях, то оно порождало в обществе непроходимые для подавляющего большинства личностей кастовые, клановые, сословные границы; однако, в смысле учительствования не было разницы между царем, который учил своего сына быть государем и полководцем, и простым пахарем, учившим своего сына чуять природу и всё делать в согласии с её ритмами, чтобы был достаток.

В таких условиях человек был неотделим от обусловленных происхождением занимаемой должности и профессии, которые и отождествлялись с личностным достоинством каждого: благородством или худородством — как его самого, так и его предков и потомков.

Творчество — обретение, выработка и употребление нового прикладного знания в течение всей активной жизни — было уделом меньшинства общества, располагавшего свободным для этого временем, а не большинства, занятого под давлением обстоятельств повседневным трудом от зари до зари. Тем более обретение прикладного знания, доселе неизвестного в обществе, во многих случаях давало его первооткрывателю и первым носителям (выучен­ни­кам) и/либо их потомкам возможность подняться вверх по ступеням лестницы толп и “элит”, образующих в совокупности толпо-“элитарную” пирамиду общества, и устойчиво занимать более высокое положение в течение всей своей жизни; а роду (семье, клану) давало возможность поддерживать некогда завоеванный предком социальный статус в преемственности поколений. Если этого не происходило в силу непроницаемости сословных границ, то вело к вырождению “элиты” при смене поколений, падению качества управления и краху общества. Но и в случае непроницаемости сословных границ поднять свой социальный статус было возможно, хотя бы при эмиграции в другую страну, если в родной стране хозяева и заправилы толпо-“элитарной” пирамиды упорствовали и не желали найти для нового претендента свободной кормушки или брезговали общением со вчерашним “низко­родным”.

Поскольку прикладные знания и навыки не устаревали в течение всей жизни, а подавляющее большинство населения работало от зари до зари и не могло воспроизвести все знания и навыки[171], необходимые для изменения своего социального статуса, то в основе власти над обществом лежало управление доступом к освоению готового к употреблению знания, ранее уже накопленного культурой: действительных приближений к истине, заведомой умышленной лжи, заблуждений, которые возникли по причине ограниченности и недоразумений.

Так до конца XIX века социальная пирамида строилась на основе регуляции доступа к разнородной информации тех или иных социальных групп в целом и отдельных их представителей, бывших исключениями из общего правила:

· на принципах явных посвящений (система общего и специального образования и ученых степеней),

· на принципах тайных посвящений (масонство и всевозможные оккультно-политические ордена и братства) и

· на принципах посвящения по умолчанию (когда доступ к информации того или иного рода предоставляется определённым избранным, но до сведения избранного не доводится, что в действительности имеет место посвящение, по какой причине посвящение по умолчанию обеспечивает большую естественность поведения, чем посвящения с соблюдением той или иной обрядности).

Но эта информационно распределительная основа поддержания общественного устройства и иерархии социальных групп и личностей в обществе не воспринималась подавляющим большинством людей в качестве средства осуществления власти над обществом со стороны хозяев “элиты” и системы посвящений, поскольку обновление культуры (если оставить в стороне капризы моды) охватывало жизнь нескольких поколений, а в пределах жизни одного поколения наблюдались только следствия, порожденные дозированным доступом к разнородным посвящениям (образованию) представителей всех социальных групп. Общепринятой ныне характеристикой такого рода общественного устройства являются слова: господство сословного строя и индивидуальной и корпоративной частной собственности на средства производства, к числу которых по существу относились и управленчески зависимые от правящей “элиты” “низшие” социальные группы.

В этих условиях, вызубрив всё в университете, ЕДИНОЖДЫосвоенными знаниями и навыками можно было жить всю жизнь: жить бездумно — автоматически отрабатывая некогда освоенные поведенческие программы общения с людьми и алгоритмы профессиональной деятельности в каждом из множества стечений жизненных обстоятельств. А оккультно-политические орденские структуры (на Западе иудомасонство) при этом обеспечивали сборку профессионально специализированных “фун­кци­о­­наль­ных блоков” в целостную систему концептуально выдержанного “эли­тар­ного” управления обществом (на основе библейской ростовщической доктрины завоевания Мира).

Если же для учебы в университете «не вышел благородством», некому было заплатить за получение образования, был закрыт доступ в корпорацию, гильдию, цех по причине отсутствия вакансий и т.п., то оставалось либо всю жизнь горбатиться чернорабочим, медленно повышая квалификацию и продвигаясь по ступеням иерархии на основе самообучения своим умом, либо же противопоставить себя сложившейся системе внутриобщественных отношений и уйти в криминалитет, в котором иерархии более подвижны, чем легитимные иерархии общественно узаконенных отношений толпо-“элитаризма”.

При этом определенная часть “лишних” людей всегда находила свое место в армии, а часть уходила от неприемлемых светских отношений в разного рода “монашество”, бежала в леса и пустыни, бежала за море, дабы вести семейно-обособленный образ жизни вне толпо-“элитарной” — по существу рабовладельческой — цивилизации, какое качество Запад и глобальная цивилизация при его лидерстве сохраняют по настоящее время. Изменялись только юридические формы поддержания рабства и способы его осуществления: рабовладение осталось рабовладением, хотя и стало более мягким и цивилизованным в методах и средствах принуждения других работать на обеспечение беспредельных устремлений “элит” к роскошной жизни и безответственности за содеянное.

Соответственно и орденские структуры, хотя и провозглашали, что «все люди братья в большей или меньшей степени, но это видно только после принятия определенного градуса», однако человека из простонародья считали по существу “диким” (камнем) и относились к нему как к особого рода легко воспроизводимым “природным ресурсам”, которые доступны всем “не диким” (камням) для осуществления свойственных каждому из орденов целей. И потому жизнь и смерть простых людей (по одиночке и во множестве) для всех систем посвящения мало что значила, если у представителя простонародья не было разного рода мистических способностей; за возможность опеки и употребления “мистиков” из простонародья в свойственных им целях оккультно-политические структуры “элитарных” орденов конкурировали между собой (примером чему борьба за подчинение Христа хозяевам синагоги и санхедрина-синедриона, а также и исторически недавняя борьба за влияние на Г.Е.Распутина).

Но и среди простонародья возникали аналоги “элитарных” орденов, чьи представители норовили употребить “элитарные” орденские оккультно-политические структуры в качестве средства оказывать через них влияние на политику в своих интересах (примером чему деятельность того же Г.Е.Распутина). Оседлывание “элитарных” орденских структур “орден­ски­ми” структурами простонародья облегчалось господством в обществе “кодирующей педагогики”, программирующей психику людей уже готовыми информационными продуктами, но не способной обучить людей самостоятельно ощущать бытие мира и осмыслять происходящее и свободно-целесообразно вести себя в жизни, т.е. самим воспроизводить по потребности необходимые им и окружающим в жизни знания и навыки.

Господство “кодирующей педагогики” соответствовало этому типу общественного устройства и было средством его поддержания в преемственности поколений. Учителя, способные обучить САМООБУЧЕНИЮ, в этой системе были редкостью, а объективно — антисистемным фактором, поскольку в результате эффективного самообучения легитимно не посвященный способен превзойти легитимно запрограммированных готовыми к употреблению знаниями. Это подрывало авторитет системы посвящений, и за это, как правило, система беспощадно подавляла такого рода Учителей, а после их смерти часто приобщала их достижения (редко полностью, а чаще фрагментарно) к легитимному знанию[172]. Естественно, что от кодирующей педагогики страдали в большей степени группы населения, имеющие доступ к системе внесемейного образования, а не простонародье, жившее своим умом, долгие столетия не имевшее доступа к системе внесемейного обучения.

Это в ряде случаев и обеспечивало успешное противостояние “орденских” структур простонародья орденским структурам получившей “кодирующее образование” правящей “элиты”, по какой причине “элита” далеко не во всех обществах сумела обрести безраздельную власть над обществом и безопасность своего существования в нём.

При этом необходимо сделать ЗНАЧИМУЮ оговорку: статистика взаимной заменимости и незаменимости специалистов и разная степень зависимости общества в целом от профессионализма того или иного рода — однозначно не предопределяет построения системы угнетения одних другими, а только создает возможность ко взиманию тем или иным способом монопольно высоких цен (в самом общем смысле этого термина) за свое участие в общественном объединении труда для представителей тех профессиональных групп, чей продукт труда дефицитен или же от которого зависит достаточно большая доля населения. Вне зависимости от того, оформлены ли эти группы как высшие касты и наследственные “элитарные” сословия (как то было в древности и в относительно недавнем прошлом), либо же нет (как это имеет место в гражданском обществе Запада[173]), они только употребляют деспотично своекорыстно и сиюминутно складывающиеся в обществе возможности. Некоторые из них доходят до умышленного поддержания той системы угнетения, на основе которой они паразитируют на окружающей их жизни, будь то принуждение других к труду и отъем у них продукта угрозой и применением грубой силы; либо же угнетение осуществляется на основе разнородного программирования психики угнетаемых и “свободного” рынка, однако надежно объезженного организованной преступностью и узаконенным трансрегиональным ростовщичеством банков.

Реализует ли человекоподобный такого рода открытую возможность угнетения других сам, завещает её реализовывать и поддерживать открытой своим наследникам, либо же осудит такое поведение и предпримет усилия к тому, чтобы стать человеком и искоренить угнетение жизни паразитами, — зависит не от наличия самой объективно открытой возможности, а от нравственности и самодисциплины человека, в которой и выражается его реальная нравственность.

Именно по этой причине человеческое достоинство не выражается в профессионализме и в социальном статусе. В современных нам условиях профессионал может быть и недолюдком со строем психики животного или зомби. Но будучи человеком, невозможно не быть профессионалом, делающим общественно полезное дело по совести[174], а, участвуя в общественном объединении труда, человек не может не обладать каким-либо социальным статусом.

Хотя разный характер незаменимости и заменяемости одних людей другими в области профессиональной деятельности в общественном объединении труда и различная степень обусловленности жизни всего общества характером деятельности каждого из них создает возможность для возникновения системы разнородного угнетения одних людей другими, но ТАКАЯ возможность осуществляется как фактическая жизненная реальность, только будучи выражением господства[175] животного строя психики в обществе. При нём большинство уклоняется от принятия на себя заботы и ответственности за судьбы всего общества и потомков, считая, что это “царское дело”, либо же, не имея необходимых знаний и навыков, не способно нести такого рода бремя и живет в бессмысленной и бездумной надежде на то, что прежний “хозяин” образумится или придет новый, или же всё изменится под воздействием объективных факторов, не зависящих, однако, ни от него самого, ни от ему подобных, и не требующих от них никаких целенаправленных усилий.

Вся внутрисоциальная иерархия угнетения одних людей другими — продолжение в культуру того же рода животных инстинктов, на основе которых в стаде павианов выстраивается иерархия их “личностей”: кто кому безнаказанно демонстрирует половой член, а кто согласен с этим или по слабости вынужден принимать это как должное. Это стадное обезьянье «я на всех вас член положил»[176] + подневольность психики «член положивших» весьма узкому кругу самок, вертящих «членами», продолжаясь с инстинктивного уровня психики в более или менее свободно (деятельностью разума) развиваемую культуру тех, кому Свыше дано быть людьми, обретает в ней свои оболочки (большей частью нормы этикета: молчаливо традиционные и гласно юридические), которые только и меняются на протяжении исторического развития общества человекоподобных носителей нечеловечного строя психики.

История знала в прошлом крушения такого рода систем угнетения в обществах в результате восстаний “черни” (не всех постигла участь Спартака, “короля Жаков”, Разина и Пугачева). Но сами одержавшие верх восставшие, хотя и уступали побежденным в образованности и отесанности культурой, тоже несли в себе по большей части животный строй психики, по какой причине в случае прихода к власти они бездумно воспроизводили в течение жизни нескольких поколений систему угнетения того же качества[177], а часто и в тех же государственно организационных формах. Положение несколько изменилось только после первой промышленной революции, под напором которой в Европе произошли буржуазно-демократические революции, разрушившие, хотя и не все, но многие сословно-кастовые границы в юридическом и в негласно-традиционном их выражении.

Сам же напор первой промышленной революции на прежнюю сословно-кастовую социальную систему Запада по своему информационному существу представлял собой уменьшение кратности отношения частот эталонов биологического и социального (технологи­ческого) времени. При этом:

· периодичность обновления технологий, обеспечивающих материальный достаток в обществе, стала соизмерима (того же порядка — десятилетия, но не столетия или тысячелетия, как в древности) с продолжительностью человеческой жизни;

· а массовое внедрение ранее неизвестных машинных технологий в одной или нескольких отраслях общественного объединения труда резко и значительно изменяло в обществе отраслевые пропорции занятости в течение жизни одного поколения, в результате чего МНОГИЕ люди, лишившись прежнего заработка, не могли сами обрести новых профессий и найти себе новое место в жизни, к чему прежняя система общественных отношений на Западе (так называемый феодализм) с жесткой сословно-клановой структурой оказалась не готовой.

Реакция на технологическое обновление жизни была разной в разных слоях западного общества: одни безоглядно наживались за счет резко улучшившейся (вследствие изменения отраслевых пропорций) конъюнктуры рынка для сбыта продукции[178], производимой на объектах их собственности; другие, не способные найти новое место в общественном объединении труда, образовали собой массовое движение рабочего простонародья, направленное против технико-технологического прогресса, разрушали машины, выдвигали требования вернуться к ручному труду и законодательно запретить машинное производство[179], а также и охотились на изобретателей[180]; кто-то, прежде чем быть раздавленным, попытался укрыться от “веяний времени” в разного рода скорлупках или же «пировал» во время первого пришествия этой «технологической чумы» дожидаясь исполнения своей судьбы.

Меньшинство же,

· способное переосмыслить многое в известном историческом прошлом и в их современном настоящем,

· имевшее свободное время и доступ к информации,

· часто получившее хорошее образование по критериям прежней системы (в том числе и посвященные разного рода орденов и иудомасонства),

углубились в социологию и анализ возможностей перехода к иному общественному устройству взаимоотношений людей, которое бы не конфликтовало с проявлениями научного и технико-технологического прогресса. И многие из них впоследствии вошли в известность как ранние идеологи буржуазно-демокра­тических революций и гражданского общества, ставшего реальностью наших дней на Западе, и в наиболее ярком виде в США.

Промышленная революция на Западе, завершившая эпоху феодализма по-европейски, известна из учебников истории всем, но в учебниках истории рассматривалась и рассматривается только внешне видимая сторона событий, приводятся те или иные факты, но в стороне остается внутренняя подоплека и социальная метрология течения региональных и глобального исторического процессов. Мы же взглянули на процессы информационного обеспечение нынешней цивилизации, которые в эпоху первой промышленной революции привели к изменению общественного устройства жизни людей и оказали необратимое влияние на течение всех последующих событий.

Теперь следует обратить внимание на то, что частоты эталонов биологического и социального времени на избранной нами информационной основе (обновление генофонда и технологий) являются функциями статистических стандартов, представляющих собой субъективно избранную меру обновления информации в обществе. Последнее не означает, что утверждение об изменении соотношения эталонных частот биологического и социального времени — порождение нашего субъективизма и что все прочие свободны от воздействия на них этого жизненного явления; оно означает, что в отношении всякого множественного процесса, описываемого средствами математической статистики, субъективно могут быть избраны разные значения статистических стандартов, являющих­ся пороговыми значениями для выявления тех или иных изменений в течении множественного процесса.

Чтобы было понятно, о чем идет речь, следует обратиться к графикам рис. 1, но в не­с­коль­ко иной интерпретации, показанной на рис. 4. Предположим, что некий множест­венный процесс хара­ктеризуется числен­­ностью единичных прояв­лений некоего качества (сути) и общее число этих единичных проявлений ограничено, а каждая из кривых на рис. 4 представляет собой плотность распределения[181] такого рода единичных проявлений некоего качества в течении времени. Задавшись неким статистическим стандартом, мы можем фиксировать объективный факт наличия множественного процесса в сфере наблюдений по этому статистическому стандарту: то есть либо по завершении левого “хвос­та”, либо по прохождении максимума, либо по началу правого “хвоста” и т.п. в зависимости от того, какая доля статистики образует избранный статистический стандарт.

Такого рода статистический стандарт может быть включен в качестве параметра в некий определенный алгоритм управления какой-либо системой, информационно связанной со статистически описываемым процессом. Но в зависимости от избранного значения статистического стандарта (левый “хвост”, максимум, правый “хвост” либо какое-то иное значение) алгоритм будет начинать свою работу в разное время, основанное на эталоне, с которым связана хронологическая ось на рис. 4., поскольку каждому из множества значений статистического стандарта соответствует своя контрольная точка на оси времени.

Так, если на рис. 4 ноль оси времени соответствует нашей современности (моменту “настоящее”) и показана плотность распределения во времени обновления некоторого фиксированного множества технологий, свойственного далекому прошлому, то — в зависимости от субъективно избранного значения статистического стандарта — смена соотношения эталонных частот биологического и социального времени либо состоялась еще в эпоху первой промышленной революции на Западе (при её выявлении по левому “хвосту”), либо она еще предстоит, когда цивилизация войдет в хронологический интервал, соответствующий на рис. 4 правому “хвосту” плотности распределения. Если же зафиксировать иное множество технологий, свойственных цивилизации в начале её исторического пути, то можно получить и иную плотность распределения, чему на рис. 4 соответствует вторая кривая плотности.

Как видно из рис. 4, момент перехода системы в иное качество, выявляемый по иному множеству технологий, может не совпасть с моментом перехода, выявляемым по первому множеству технологий даже при одном и том же статистическом стандарте[182], положенном в основу выявления момента перехода общественно-экономической системы из одного режима развития в другой. Но несовпадение фиксированных множеств технологий друг с другом, несовпадение избранных значений статистических стандартов, не означает, что множественный процесс, описываемый субъективно построенной статистикой, объективно не имеет места и что его течением не обусловлено ничего в реальной жизни общества и биосферы Земли.

Так, если эталон социального времени основать на ином, более чувствительном статистическом стандарте обновления технологий, то изменение соотношения эталонных частот социального времени уже произошло в прошлом — в эпоху первой промышленной революции на Западе, в результате чего рухнул европейский феодализм. Если же взять еще менее чувствительный статистический стандарт, то оно еще не произошло. Тем не менее, оно предстоит в будущем, поскольку технологии, определяющие жизнь нынешней цивилизации на протяжении всего её исторического пути, всё же обновляются, а их множество на заре её становления было численно ограниченным.

Вне зависимости от того, каким статистическим стандартом пользоваться при выявлении момента перехода социальной системы в новое качество, сам по себе процесс, названный нами «изменением соотношения эталонных частот биологического и социального времени», объективно имеет место и порождает изменения не только в техносфере, но и в общественной жизни, а главное — в психике общества. Что рухнет в его результате в жизни тех, кто остается нечувствительным к такого рода “веяниям времени”, — будущее покажет точно также, как то уже показала прошедшая история[183] всем прошлым подобным невнемлющим.

Иными словами, “воды” меняются не мгновенно, и не все сразу, но объективно меняются в течение интервала времени, довольно продолжительного по отношению и к ширине полосы “Настоящее”[184], и к продолжительности жизни поколения. Другое дело, кто и как из людей каждого поколения это чувствует, и как реагируют на происходящие изменения разные люди, которые живут в этих “водах”. Чувствительность людей и способность их субъективно осмыслить ту объективную информацию, что приносят им чувства, — разная:

· Хидр, учитель Моисея, говорил о предстоящей смене “вод” уже тысячи лет тому назад — почти что на заре становления нынешней цивилизации, задолго до начала явно видимого процесса изменения соотношения эталонных частот биологического и социального времени в ней.

· Западные ранние идеологи буржуазно-демократических революций и гражданского общества, в отличие от им современных их противников, отреагировали на первые проявления начавшегося в их историческое время процесса изменения соотношения эталонных частот по свершившемуся реальному факту.

· Правящая “элита” России до 1917 г. оказалась слепой и глухой и потому и неспособной заблаговременно провести необходимые общественные преобразования.

А деятельность Петра I, Екатерины II, ужесточивших кастовую замкнутость простонародья в ярме к