Введение
Что есть сознание? Периодически задаваясь этим вопросом человек вызывает его оборонительную реакцию. Сознание хранит тайну своего абстрактного существа и при попытке его обличения, выявляет нечто, сбивающее человека с пути приближённости к осознанию главнейшей из всех сущностей, что людьми в белых халатах именуется помутнением этого самого сознания.
Хитрость данного нематериального объекта не допускает к своей непостижимой истине мирских существ и сегодняшних и предшествующих. Оно пугает, путает, терзает человеческий мозг, дабы не дать вскрыть свою сущность.
Сей враг не имеет обличья, он неуловим в изобилии количества и паутин своих мыслей, кои, играючи, утверждают таинственность сущности сознания.
Рьяные попытки разгадки вышеупомянутого секрета и приводят потерянные души в Здание с желто-зелеными обшарпанными стенами. Это сооружение воистину можно назвать тюрьмой сознания, ибо задающие излишние, по его мнению, вопросы обязаны нести ответственность за свое любопытство.
Первое появление здесь и мысли о нем пугают больной человеческий разум, но вскоре человеку эта тюрьма становится домом и убежищем от реальности.
История одной квартиры
Ночь. Жуткое время суток. Словно темнота, царящая внутри, вырывается наружу, а время тянется невероятно медленно, не желая уступить свое властвование лучам солнца. Тик-так. Комната залита холодным светом ламп, шторы плотно укрывают ее от мрака внешнего мира. По всей площади комнаты разбросаны вещи. Окурки заполонили собою всякую свободную от жидкостей, но не от ее остатков, емкость. Посреди захламленной комнаты стоят громоздкие грязные ботинки. Желтые, цвета уныния, по мнению Достоевского.
|
|
В углу, обхватив дрожащими руками колени, сидит человек. Глаза его, отчерченные синевой под ними, широко открыты, он боится что-то упустить, проглядеть. Зрачки огромны. Рыжие волосы взъерошены. Он не спал несколько суток, страшась закрыть глаза. Ногти его обгрызены, тело укутано во всевозможные одеяния, не защищающие от холода.
Шум дорог, еле слышные голоса заполоняли череп человека, сидящего в беззвучной комнате. Страх — невероятно действующая эмоция. Она убивала и спасала людей, но над человеком в углу она просто издевалась, внедряя в его виденье новые и новые потусторонние образы. Тени, шорохи, образы, прочие видения пронизывали запуганное существо и охватывали неимоверной трясучкой его измученное тело.
Помимо человека было в квартире еще два живых существа, выбирающие абсолютно разные тактики поведения при приступах своего хозяина. Большой черный кот в ужасе убегал, опрометью перебирая лапами, на кухню и сидел там до наступления утра. Вторая небольшая кошка-подросток всегда вмиг являлось на защиту к своему обожаемому хозяину, урча и ластясь в надежде утешить его и убедить, что он не один. Это отчасти помогало человеку и успокаивало его. Он брал трехцветное теплое существо на руки и, прижимаясь к нему, плакал и напасть с шумом и видениями иногда отходила от него при виде такого самоотверженного маленького защитника.
Ничто не вечно, ночь сменяется утром и человек идет на учебу, после на работу и в девять часов вечера по его возвращению домой все начинается вновь. Так проходят дни и ночи. В рутине и страхе летит беспощадное время человека, иногда замедляясь на посещении квартиры чужими людьми.
|
|
Жизнь непредсказуема и в один день животные, обитающие в оледенелой квартире, заболевают, и к рутинным перемещениям человека в маленьком городе прибавляется вечернее посещение ветеринаров в надежде спасти от возможного исхода болезни маленьких существ. И вот исход наступает, и в тяжких муках погибает радость и защита человека в теле трехцветной кошки.
Темная поляна освещена слабым светом луны. Под деревом, не видя ничего от слез, человек поочередно, то лопатой, то одеревенелыми руками копает мерзлую землю, делая своему лучшему другу последнее пристанище. В рядом находящейся коробке лежит крохотное окоченелое тело. Через некоторое время коробка остается в земле, а человек, волоча оледеневшие ноги, уходит, не осознавая произошедшего.
Возвратившись домой, он застает уже осипшего и запуганного произошедшим черного больного, но живого, кота, страдания которого совсем скоро отступят при выздоровлении.
Рутина продолжает свой ход, только печаль в человеке не оставила ни единого места редкому уюту и спокойствию. Ночи переносятся тягче, а дни все медленнее и человек ожидает наступление ненавистной тьмы, дабы дать волю сдерживающимся днями чувствам.
Желтеющие листья папоротника
В один день и без того нездоровая реальность человека меняется. Двое людей входят в квартиру и заставляют человека поехать с ними, твердя о необходимости и пользе покидания мрачной комнаты.
Желтеющие листья ещё чуть живого папоротника и тянулись к холодному полу и сопротивлялись возможному угнетению одновременно. Растение имело вид подавленный.
|
|
Воздух был пропитан сыростью, но был притворно свеж. Его обман разгадывался с первой минуты появления здесь, но всяко бы выигрывал перед духотой, коя убила бы некую отрешенную от мира сего эстетику здания. Крашеные зеленой краской стены уже давно её отторгли и отсырели.
По-перфекционистки расставленные цветы умирали в холодном свете ламп. Тем же холодом отдавало всё окружающее. Мебель, будто гласила: "Не тронь".
Это и отвратительно притворная приветливость санитарок поглощали своей удрученностью нового пациента.
Трясущийся и испуганный он был окружен похожими от медикаментов на зомби постояльцами.
В спешке сложенные вещи были перевернуты медсестрами в поиске лезвий и игл. Многие предметы гигиены были изъяты, ибо: "Так положено", но это мало беспокоило пациента, он, уже не в силах сопротивляться неизбежному пропитывался окружающим холодом и еще пущей, нежели прежде тоской. Сознание было, будто в тумане, что будет усиливаться и узакониваться в нем с каждым новым днём срока.
Психиатрическая больница, нумерованные отделение и палата. Койка с тумбочкой у стены, а вокруг невнятные голоса жалоб.
Вечером дали таблетку. Он уже принимал её вчера, будучи дома, пустого дома, ставшего просто квартирой. В ней распласталась среди хауса разброшенных вещей горечь утраты.
Среднего размера таблетка наполняла череп человека свинцом, заставляла конечности беспорядочно двигаться и в полной мере хозяйничала над разумом и телом человека, злобно усмехаясь своему превосходству.
Место злорадствующего лекарства занимали беспокойная дремота и дрожь мышц. Койка своей твердостью и больничным запахом отторгала, ещё пахнувшего неким теплом человека, но не прошло и суток, как тело человека заполонила вонь психиатрической лечебницы и табака.
Утром вновь повторились вопросы, заданные носителями белых халатов. Допрос был в маске диалога двух людей.
А после пустота. Пустота, пытающаяся вырваться из тела прочь, что заставляло человека дергаться всеми конечностями. Всё трясло и тряслось. Но пустота оставалась, заполняя тело и душу. Глаза потеряли блеск испуга, пустота и мрак не оставили и их. Совсем скоро недавнего человека невозможно было отличить от всей атмосферы здания. Выделяли его лишь красные кеды.
Здание поглощало человека, делая частью общего декора. Людей не было. Не было санитарок. Не было пациентов. Не было врачей. Лишь здание и его атмосфера.
Декорации говорили между собой, изображая из себя нечто отдельное, притворно считая себя таковыми.
Сегодня принесли цветы. Ещё живые цветы. Ярко-зеленые, налитые влагой и воздухом листья отдавали теплом свободы. Неизвестно, где именно они набирались этих сил. Нескончаемо удручало осознание непродолжительности их цветения.
От еды исходил пар, но его обман выявлялся с первой ложки. Вкус был заплесневевший и холодный. Ни в чем не повинный картофель тоже погиб в этих стенах.
Всё чахло и увядало. Зачах и человек, растворенный в холодном бетоне стен и полов.
Ничто не имело ценности, эмоции не врывались в пустую оболочку тела, само же тело ничего не ощущало. Лишь темнота всеохватывающая и бессмысленная.
Развитие событий
Говорят, время лечит. Данному вопиющему стереотипу нет аргументов, ибо с течением времени определенные напасти притупляют свою явность, но не отступают, оставляя след. Любое существо появляется, словно первый снег и после деформируется от следов людей и событий, выпадают новые снежинки поверх раздавленных, но они не стелятся ровным слоем и в последующем вновь изменяют по влиянием внешнего и внутреннего свою и так неровность.
С момента срыва прошло пол года, у человека появилось крохотное четвероногое существо в лице нового друга, полосатой кошечки с необузданным аппетитом и столь же невероятными любвеобильностью и благодарностью за обретенные дом и тепло. Новый друг, пускай и прелестный, никогда не заменит друга лучшего, но немного притупит боль о предыдущей утрате.
В тот же период время преподносит новый подарок, будто извинение за страдания, кои утихли, но никуда не делись. У человека появляется человек, а вместе с ним забота, ощущение обретенного дома в некогда пустой квартире и объятия во время новоприобретенного и столь редкого ранее сна.
У человека, весьма меланхоличной девушки девятнадцати лет, появляется смутное осознание счастья, заключающегося, по ее мнению редких, возможно даже радостных, моментах. Но эти моменты не раскрывает в полной мере для человека злосчастная болезнь, коя уже никогда не отступит.
Депрессия, затянувшаяся уже давно, шепчет о самоистязании и блеклости окружающего и окружающих. Мир за пределами дома пугает больной разум и будоражит его своей неопознанностью для человека и возможной жестокостью, коя безжалостна к чужакам. Для человека ясны лишь доброта и возможная запуганность животных, ошибочно определяемая людьми, как агрессивность. Четвероногие тянутся к человеку, а он одаривает их лаской и вкусностями, за что получает осознание мнимой защищенности от внешнего мира. Люди же видятся им, как неопознанные объекты, а их мир иллюзией, отличающейся от настоящего мира, мира отдельного человека, слабое состояние и отречение от мирских потребностей которого не дают ему жить, оставляя лишь возможность обездвижено существовать.
Мысли об иллюзорности внешнего мира и поиски сбоев данной системы, указывающие на возможность обретения истинной реальности, заставляют человека беспорядочно метаться, а страх, что иллюзионный, по его мнению, мир реален, сводят человека с ума. Мысли, измотанные постоянностью хаотичности и невероятной скоростью, более ускоряются и еще больше путаются в верности своих перемещений по черепу. Они тревожат человека своей сущностью и подпитывают отрицательной по природе своей энергией его страхи и сомнительность. Но человек принимает таблетку, коя затуманивает разум человека, немного успокаивая его, и он засыпает беспокойным сном.
Галлюцинации никуда не исчезают, но становятся нечастыми на фоне лечения и не пугают человека, как раньше. Расплывчатые образы воображаемых существ становятся для него бытом и взбудораживают лишь резкостью своих появления и исчезания. Это люди, бродящие по коридору дома, пробегающие мимо и растворяющиеся в стенах животные. Но и к ним привыкаешь.
Ни смотря на странности проявления болезни, человеку стало проще жить, засыпая вблизи трех, уже, по своему, любимых существ: толстого черного кота, пузатого котенка и молодого мужчины, славную натуру которого можно описать несколькими страницами, ибо его опека, терпеливость и доброта к человеку безграничны в своей ласке и в рьяных попытках помочь и утешить.
Однако остатки здравого разума человека наставляют человека на путь к временному излечению, ремиссии заболевания, на путь в лечебницу, врачи которой своими стараниями немного устаканят его сущность путем надзора, изменения дозировки принимаемых препаратов, и, безусловно, верной организации времени дня. Прислушиваясь к голосу разума, не предавая особого значения голосам иллюзионным, человек уже чуть более здравый, нежели год назад, уже добровольно шагает по территории больницы с баулами в руках и вновь попадает в Здание. Год спустя человек уже чуть ли не уверенно ступает сюда вновь.
Сущность Здания
Постояльцы данного Здания, сломленные реальностью люди, чьи причуды внешности уже привлекают внимание человека. Их внешность пестрит пережитками былой жизни. Их образ неряшливости взъерошенных волос дополняется появлением ярко-малинового цвета на обветренных губах и прабабушкиной брошью, со старанием прицепленной к выцветшему халатику. Стремление к многослойности одеяний присуща каждому обывальцу, чьи усилия к утепленности не увенчают успехом возможность рваных тапок на босые ноги.
Выход за установленные, но, по сути, абстрактные границы псих дома представляет собою более важный, нежели в индустрии моды, подиум, где несочетаемое становится единым целым и вполне конкурентоспособным среди остальных изощрений образов на территории больничных покоев, кое наличие в этом мирке соблюдает однородность Здания и, в некоторой мере, дополняет его целостность.