Образы, призванные вызвать у читателя конкретные зрительные ассоциации у Виана чрезвычайно многообразны и передаются множеством способов: от простого словесного выражения словами "окраска" (фр. couleur), "оттенок" (фр. teinte), с использованием эпитетов: "couleurs primitives" (основной цвет), "de belles couleurs" (хороший цвет лица), "fleur de tilleul" (лиловый цвет), с наличием метафор: "la vie en fleur" (жизнь в цвету), "être en fleurs" (быть в цвету), "à la fleur de l'âge" (во цвете лет), до сложных синтетических конструкций, зачастую с использование пародийных и абсурдистских элементов значения.
Цвета и оттенки, которые Виан вводит в свое произведение, необычайно разнообразны. Как правило, автор использует не простые цветы, такие как синий, красный или желтый (хотя и они тоже упоминаются тексте), а их всевозможные оттенки, как правило, связанные с предметом, к которому этот цвет принадлежит. Это позволяет максимально точно передавать внешнее представление о предмете, создавать его комплексный, более полный образ. Например:
"Янтарный гребень разделил их (волосы Колена) шелковистую массу на длинные оранжевые пряди, похожие на борозды, которые веселый пахарь чертит вилкой на абрикосовом конфитюре"[24].
Цветовые прилагательные здесь янтарный, оранжевый (абрикосовый). Хотя "янтарный" можно трактовать и не как цветовую характеристику гребня, а как описание материала, то есть "сделанный из янтаря". Но мы имеем понятие о цвете этого камня - желтый, желто-коричневый, оранжево-желтый, поэтому когда мы читаем в тексте "янтарный гребень", то наряду с представлением о том, что гребень сделан из янтаря, мы получаем так же и представление о его цвете, таким образом, у нас возникает комплексный образ этого предмета. То же касается и прилагательного "оранжевый", которое в тексте уточняется словом "абрикосовый", хотя и здесь абрикосовый относительно к слову конфитюр подразумевает скорее не цвет, а то, из чего предмет сделан. Но опять-таки, мы знаем, как выглядит абрикосовый конфитюр, а значит, получаем более полное знание о данном оттенке оранжевого, упоминаемого автором.
|
|
Цветовые прилагательные встречаются и в таких примерах:
"Колен всунул ноги в сандалии на меху морской собаки и надел элегантный домашний костюм: брюки из зеленого глубокой воды вельвета и пиджак ядрено-орехового цвета"[25];
"Он сорвал оранжево-серую орхидею, ее нежный венчик согнулся. Пестрая, она блестела.
Она того же цвета, что и мышь с черными усами.
Надену бежевый костюм, и голубую рубашку, красно-бежевый галстук, и ботинки из замши в дырочку, и бежево-красные носки"[26];
"…вернулся, разодетый в пальто из плотного аглицкого твида в бежево-зеленую елочку и с суперплоским штатовским фетряком на голове. У него были перчатки из свиной кожи от знаменитого экзорциста, башмаки из преизрядного гавиала, а когда он снял пальто, блеск его и вовсе вышел из берегов: слоновой кости рубчик на вельветовой куртке цвета кокоса с молоком и зеленовато-синие брюки с отворотами шириной в шестерню - пятерню с двумя большими пальцами"[27];
"Небо было светлое и голубое, все еще стояла сильная стужа, хотя уже и не такая лютая. Совершенно черные деревья выказывали по краю обесцвеченного леса набухшие зеленые почки"[28];
|
|
"Над ними ввысь уходили столбы, казалось, что они соединяются где-то неимоверно далеко. Матовый камень красивого бело-кремового цвета ласкало мягкое сияние дня, и он отражал во все стороны нежный, спокойный свет, становившийся на самом верху голубовато-зеленым"[29];
"Пучки ярких лучей от огромных люстр падали повсюду на позолоченные предметы и разлетались вспышками во все стороны, а широкие желтые и фиолетовые полосы придавали церкви вид рассматриваемого изнутри брюшка гигантской осы, уложенной на бок"[30];
"Колен нажал зеленые, голубые, желтые, красные кнопки, и стекла соответствующих цветов заменили собой обычные стекла автомобиля. Казалось, что находишься внутри радуги; при проезде мимо очередного телеграфного столба на белой обивке плясали разноцветные тени. Хлоя почувствовала себя лучше.
По обеим сторонам дороги тянулся чахлый короткошерстный мох выгоревшего зеленого цвета, время от времени попадалось кривое, растерзанное дерево"[31].
Для описания внешности главных героинь автор использует множество слов-цветообозначений:
"Колен разглядывал Ализу. По странной случайности одета она была в белый свитер и желтую юбку. На ней были двухцветные, белые с желтым ботинки и хоккейные коньки. Ниже чулков из дымчатого шелка виднелись короткие белые носочки, подвернутые вровень с очень сильно декольтированной обувью, зашнурованной трижды обвивавшей лодыжку нитью белого хлопка. Кроме того, она обладала еще шелковым шейным платком ярко-зеленого цвета и светлыми, необычайно густыми волосами, которые располагались по сторонам от лица сплошной, чрезвычайно завитой массой. Смотрела она посредством широко раскрытых голубых глаз, объем ее ограничивала светлая золотистая кожа"[32];
|
|
"Изида в свои восемнадцать успела вооружиться каштановыми волосами, белым свитером и желтой юбкой с кисло-зеленым шейным платком, белыми с желтым ботинками и солнечными очками"[33];
"У Хлои были алые губы, темные волосы, счастливый вид, и ее платье было здесь ни при чем"[34].
Как видно из этих примеров, автор использует необычайно широкую цветовую палитру: от традиционных синий, голубой, красный, алый, желтый, зеленый и т.д. до таких экзотических, им самим изобретенных оттенков, как ядрено-ореховый, цвет кокоса с молоком, кисло-зеленый. Также для обозначения цвета используются слова, не содержащие в своей семантике указания на конкретный цвет: бесцветный, обесцвеченный, светлый, темный.
Ближе к концу романа, приближаясь к развязке, автор начинает все более сгущать краски, подчеркивая неотвратимость наступающей трагедии. Краски в его палитре выцветают, становятся бледными, блеклыми, потухшими. Сама умирающая Хлоя описывается как что-то невыразимо-хрупкое, почти прозрачное:
"Хлою, как всегда, окружали цветы. Ее вытянутые поверх одеял руки едва удерживали большую белую орхидею, которая рядом с прозрачной кожей казалась бежевой".
В самом конце, в эпизоде похорон Хлои, мир как будто тоже умирает, становится мрачным и бесцветным местом:
"Добравшись до острова раньше Колена и его друзей, они грузно вступили на узенькую низинную дорожку, которую с двух сторон окаймляли шпалеры мрачных растений. Дорожка описывала причудливые извилины скорбных очертаний; почва была пористой и рыхлой.
Дорожка слегка расширилась. Листья растений стали светло-серыми, и прожилки выделялись золотом на их бархатистой плоти. Деревья, длинные и гибкие, перекидывались дугой с одной стороны дороги на другую. Сквозь образованный ими свод дневной свет просачивался матовой белой взвесью". [35]
Но зрительные образы создаются Вианом не только при помощи цветовых прилагательных, для писателя очень важно наличие света, его расположение, то как он отражается в разных поверхностях. Обилие света характерно для первой части романа, этим подчеркивается молодость героя, его наивность и "детскость", его счастливое беззаботное существование:
"На кухню вел очень светлый коридор; застеклен он был с двух сторон, и с каждой из них блестело по солнцу, так как Колен любил свет. Повсюду виднелись тщательно отполированные латунные краны. Игра солнц на кранах порождала феерические эффекты. Кухонные мыши любили танцевать под звук сталкивающихся на кранах солнечных лучей и бегать за маленькими желтыми шариками, в которые превращались, рассыпаясь по полу, солнечные лучи, похожие на струйки ртути"[36];
"Колен стоял на углу площади и ждал Хлою. Площадь была круглая, на ней имелись церковь, голуби, сквер, скамейки, на переднем плане автомобили и автобусы на щебенке. Солнце тоже ждало Хлою, но оно могло развлекаться, отбрасывая тени, заставляя прорастать через равные промежутки времени семена дикой фасоли, толкая ставни и вгоняя в краску стыда зажженный из-за безалаберности верховного электрика уличный фонарь"[37];
"В хрустале вино мерцало переменчивым фосфоресцентным блеском, эманацией мириадов светящихся всеми цветами точек"[38];
Ближе к концу романа свет меркнет, солнце тускнеет, надвигается тьма:
"Солнца определенно плохо проникали внутрь. Казалось, что желтые керамические плитки потускнели и подернулись легкой дымкой, а лучи, вместо того чтобы отскакивать металлическими капельками, расплющивались о землю и стекали в скудные и вялые лужицы.
Стены в солнечных яблоках блестели уже не так равномерно, как прежде"[39];
"И Колен бежал, бежал, острый угол горизонта, сжатый между домов, бросался ему навстречу. Под его шаги опускалась ночь.
Ночь из черной ваты, аморфная и неорганическая, и небо было без цвета, потолок, еще один острый угол; он бежал к вершине пирамиды, и сердце его застыло в перекрестье сечений не до конца загустевшей тьмы, но до его улицы было еще три других"[40];
"- Идем, - сказал Шик.
С каждой стороны сквозь оконные стекла виднелось тусклое солнце, бледное, усеянное большими черными пятнами, чуть более яркое в центре. Нескольким тощим пучкам лучей удавалось проникнуть в коридор, но, наткнувшись на керамические плитки, такие сверкающие в былые времена, они разжижались и растекались, оставляя по себе длинные влажные следы"[41].
Визуальные образы в романе имеют не только цветовые и световые характеристики, но и пространственные: высокий, низкий, широкий, узкий и т.д.:
"Комната сжалась уже до весьма скромных размеров. Ковер, в противоположность своим собратьям из других комнат, сильно распух, и кровать покоилась теперь в маленьком алькове с атласными занавесками. Каменные черешки кончили разрастаться и окончательно разделили большой оконный проем на четыре крохотных квадратных оконца. В комнате царил сероватый, но чистый свет. Было жарко"[42];
"De forme sensiblement carrée, assez élevée de plafond, la chambre de Colin prenait jour sur le dehors par une baie de cinquante centimeters de haut qui courait sur toute la longueur du mur à un mètre vingt du sol environ. Le plancher était recouvert d’un épais tapis orange clair et les murs tendus de cuir naturel"[43] ("Спальня Колена была несомненно квадратной, с высоким потолком, а окно тянулось пятидесятисантиметровой стеклянной лентой вдоль всей стены в ста двадцати сантиметрах от пола, устланного мохнатым светло-оранжевым ковром. Стены были обиты натуральной кожей");
В данном эпизоде спальня как пространство имеет целый ряд характеристик. Так, даётся указание на форму - "carrée", высоту - "élevée de plafond", "de cinquante centimeters de haut", длину - "la longueur du mur à un mètre vingt du sol environ". Наряду с точным описанием спальни Колена автор вводит образность, реализующуюся в метафоре "prenait jour sur le dehors" и персонификации "une baie… qui courait". Глаголы в обоих случаях указывают на движение, динамику, то есть пространство в данном контексте не статично и не замкнуто, так как в комнате находится большое окно. Создаётся ощущение заполненности пространства, его оживления, что подчёркивается наличием мохнатого светло-оранжевого ковра и стен, обитых натуральной кожей. Подобная красочность, выраженная прилагательными "orange" и "clair", описана в произведении на фоне просторности и освещённости помещения.
"Le couloir de la cuisine était clair, vitré des deux côtés, et un soleil brillait de chaque côté car Colin aimait la lumière"[44] ("Застеклённый с двух сторон коридор, ведущий на кухню, был очень светлый, и с каждой его стороны пылало по солнцу, потому что Колен любил свет").
В основе гиперболы "un soleil brillait de chaque côté" лежит метонимический перенос, указывающий на то, что коридор в квартире Колена со всех сторон пропускает солнечный свет. Любопытно, что причинно-следственные связи обусловлены не внешними факторами, а внутренним состоянием Колена, его любовью к свету. Объекты в описываемом пространстве в некоторой степени персонифицируются и словно выполняют желание героя, создавая необходимые условия для его комфортного существования в данной среде.
В конце романа пространство сужается, что отражается и в образах, создаваемых автором:
"Le souris grise à moustaches noires fit un dernier effort et réussit à passer. Derrière elle, d’un coup, le plafond rejoignit le plancher... Elle déboula en toute hâte à travers le couloir obscure de l’entrée dont les murs se raprochaient l’un de l’autre en flageolant, et parvint à filer sous la porte"[45] ("Серая мышка с чёрными усиками, сделав невероятное усилие, успела выскочить из комнаты, прежде чем потолок рухнул на пол…Мышка помчалась по тёмному коридору к передней, стены которой тряслись и сдвигались, и ей удалось юркнуть под входную дверь").
Антитеза реализуется посредством контрастного описания коридора (clair-obscure) и уменьшенного размера квартиры. Виан использует метафору "le plafond rejoignit le plancher" и такие глаголы, как "déboula", "passer", "filer", чтобы показать мгновенное и тотальное разрушение пространства. Налицо прямая связь между опустошенностью внутреннего мира героя и унылостью окружающей действительности.
Есть в романе образы, визуализация которых несколько затруднительна, хотя создаются они, казалось бы при помощи тех же средств, что и уже отмеченные нами в примерах выше. Но эти образы совсем уж "странные", например:
"На потолке висели позаимствованные у мясника железные крюки. Чтобы украсить помещение, Изида прихватила еще и две свежеосвежеванные бараньи головы, которые улыбались с крайних крюков"[46]. Не странным ли кажется такое "украшение" комнаты?
"Только тогда Колен вновь вернулся на землю и заметил, что потолок был с многочисленными просветами, сквозь которые за происходящим наблюдали жильцы верхнего этажа, что густая бахрома водяных ирисов покрывала низ стен, что разнообразно раскрашенный газ выбивался из пробитых там и сям отверстий…"[47] Можно ли представить себе подобную комнату?
"По краям рамы образовалась тонкая кожица, переливающаяся, как опал, радужными бликами изменчивых и смутных цветов"[48]. Стекло здесь вырастает в раме само и похоже оно больше на мыльный пузырь.
А вот описание церкви во время церемонии Колена и Хлои:
"В начале коридора вагонетка вышибла дверь, повернула под прямым углом, и в зеленом свете появился Святой. Он строил жуткие гримасы, и Ализа прижалась к Колену. Пыльная паутина метелкой прошлась по их лицам, и в памяти у них всплыли кусочки молитв. Вторым показалось видение Девы Марии, а на третьем, перед ликом Господа, у которого был ультрафиолетовый фонарь под глазом и недовольный вид"[49].
Есть в романе и более зловещие описания, они встречаются ближе к концу романа. Например, описание рудника настолько подробное и жуткое, что нам начинает казаться, что мы попали в преисподнюю:
"Внезапно дорога вильнула еще раз, и они очутились посреди медных рудников, с обеих сторон ярусами громоздившихся друг над другом. Необъятные пространства зеленоватой меди до бесконечности развертывали свою иссушенную поверхность. Сотни людей, одетых в непроницаемые комбинезоны, копошились вокруг огней. Другие громоздили в правильные пирамиды топливо, которое беспрестанно подавалось электрическими вагонетками. Под воздействием тепла медь плавилась и текла красными ручейками, обрамленными бахромой ноздреватых и твердых как камень шлаков.
Повсюду ее собирали в большие резервуары, откуда затем откачивали машинами и переливали по овальным трубам"[50].
Или, например, убийство Коленом служащего, которого он даже не заметил:
"Под дверью кабины номер 128 медленно извивался тонкий арык шипучей крови, и красный напиток начинал стекать на лед большими каплями, дымящимися и тяжелыми"[51].
Но самое странное и жуткое впечатление производит медицинский квартал, автору удается передать комплексный образ этого места, здесь у читателя возникают уже не только зрительные, но и обонятельные ассоциации, здесь как будто чувствуется запах разложения и гниения:
"Они повернули направо. Чтобы попасть в медицинский квартал, нужно было миновать пару вольготно раскинувшихся построек. Метров через сто до них донесся запах анестезирующих средств, в ветреные дни он проникал еще дальше. Совсем другим стал тротуар. Теперь это была бетонная решетка с частыми и узкими поперечинами, настланная поверх широкого и гладкого канала. Под решеткой тек смешанный с эфиром спирт, он гнал ватные тампоны, замаранные слизью и сукровицей, а иногда и кровью. Там и сям поток нестойких выделений окрашивали собой длинные волокна наполовину свернувшейся крови; медленно проплывали, вращаясь вокруг своей оси, словно чересчур подтаявшие айсберги, лохмотья полуразложившейся плоти. Запах эфира забивал все остальные. Разматывая свои сонные кольца, спускались вниз по течению и марлевые повязки и компрессы.
Справа от каждого дома в канал опрокидывалась спускная труба, и не представляло особого труда определить специализацию врача, понаблюдав чуть-чуть за жерлом его трубы. Какой-то глаз выкатился сам собой, уставился на несколько секунд на Колена с Хлоей и закатился за большое полотнище красноватой ваты, мягкой, как зловредная медуза"[52].
Также автор создает в романе пародийные визуальные образы, которые не воспринимаются буквально и серьезно, и, тем не менее, у каждого читателя вызывают свои определенные зрительные ассоциации:
"Навстречу ему попадались, как на подбор, сплошные дылды - ну да, ведь водружены они были на вертикальные металлические лезвия;
несмотря на всю сложность подобной затеи, они изо всех сил старались сохранить ужимки и прыжки своей обычной походки"[53];
"Люди прятали подбородки кто куда мог: в воротники пальто, в шарфы, в муфты, он даже увидел человека, который использовал для этого проволочную клетку для птиц; сопротивляясь, ее дверца на пружинках изо всех сил упиралась ему в лоб"[54];
"Справа, слева возвышались красивые строения из самана с окнами, падающими как нож гильотины"[55];
"Полицейский на перекрестке закутал голову в пелерину. Он походил на большой черный зонтик"[56];
"В витрине на пружинном матрасе покоилась красивая женщина.
Какой-то аппарат чистил снизу вверх ее обнаженные груди длинными шелковистыми щетками из тонкого белого ворса. Табличка гласила: "Сберечь вашу обувь поможет Антипод Преподобного Шарля"[57];
"В следующей витрине толстый мужчина в фартуке мясника резал маленьких детей. Витрина пропагандировала Общественную Благотворительность"[58];
"В витрине находился водруженный на орезиненные колеса живот, очень круглый и поэтому гладкий. Вывеска утверждала: "И на вашем тоже не будет ни одной складки - прогладьте его Электрическим утюгом"[59];
"Дорога была что надо, с наведенным фотогеничными бликами муаром, с совершенно цилиндрическими деревьями по обеим сторонам, со свежей травой, солнцем, с коровами на полях, трухлявыми загородками, цветущими шпалерами, яблоками на яблонях и маленькими кучами опавших листьев, со снегом там и сям, чтобы разнообразить пейзаж, с пальмами, мимозами и кедрами в саду отеля и со взъерошенным рыжим мальчуганом, который гнал куда-то двух баранов и пьяную свинью. С одной стороны дороги был ветер, с другой не было. Выбирали ту, которая нравилась.
Тень давало лишь каждое второе дерево, и только в одной из двух канав водились лягушки"[60];
"Публика, теснившаяся здесь, обладала весьма характерной внешностью. Взгляд то и дело натыкался на скользкие физиономии в очках, взъерошенные волосы, желтоватые окурки, объедки нуги, ну а что касается женщин - на тощенькие невзрачные косы, обмотанные вокруг черепа, и куртки на меху, одетые прямо на голое тело; в их вырезах время от времени можно было заметить кусочки грудей на темном фоне. В большой зал первого этажа, потолок которого был наполовину застеклен, наполовину расписан фресками тяжелой воды, коим с легкостью удавалось заронить в присутствующих сомнение в пользе экзистенции, населенной столь обескураживающими женскими формами, набивалось все больше и больше народа; пришедшим поздно только и оставалось, что стоять в глубине на одной ноге, пользуясь второй для отпихивания напирающих соседей. Взоры выжатой как лимон толпы притягивала специальная ложа, где во главе целой свиты восседала герцогиня де Бонвуар; своей высокопробной роскошью она словно издевалась над сиюминутностью индивидуальных усилий шеренги философов, которые замерли на пуантах, как и их складные, а может, и раскладные стульчики"[61].
Слуховые образы
Звуковые образы в романе "Пена дней" также разнообразны и зачастую необычны и пародийны.
В оригинале романа звуковые образы передаются при помощи следующих слов: "son", "bruit (шум), "ton" (звук музыкального инструмента), или словосочетаний: "son perçant" (резкий звук), "son de la voix" (звук голоса), "detonation" ("звук выстрела"), "son pur" (чистый звук), "tirer un beau son" (извлечь приятный звук), "rendre un son" (издавать звук), "au son de" (под звуки чего-либо), "son creux" (пустой звук), "pousser les hauts cris" (издавать громкие крики).
Все звуковые образы мы условно разделим на просто звуковые и музыкальные.
Звуковые образы, как и зрительные, не однородны по своему значению и способу выражения.
Звуки могут быть громкие или тихие, это может быть звонок:
"Едва он закончил приготовления, как звонок отскочил от стены, уведомляя о приходе Шика"[62];
плеск:
"Солнце растопило поверхность льда, и потому под весьма немалой кучей малой раздавался плеск"[63];
громкие крики, вопли, хлопки:
"Все это было прошпиговано воплями клаксонов, призванными поддержать в глубине наиболее закаленных душ дрожь неукротимого ужаса. Все выстоявшие конькобежцы аплодировали этой инициативе, и люк над компанией захлопнулся"[64];
"Небо нависло совсем низко, красные птицы летали вровень с телеграфными проводами, поднимаясь и спускаясь вместе с ними, и их пронзительные крики отражались от свинцовой воды луж"[65];
треск:
"Он вдыхал сухой и свежий ветер, а под его ногами лужицы, покрытые потрескавшимся льдом, сплющивались и потрескивали"[66];
работающие машины:
"До него донеслись обычные звуки: глухое гудение главных турбогенераторов, пришепетывание мостовых кранов на перекрещивающихся балках, гам неистовых атмосферных потоков, налетающих на жесть крыши. <…> Он уселся, снова открыл книгу и продолжил чтение, убаюканный бульканьем жидкостей и гулом машин.
Фальшивая нота в окружающем содоме вдруг заставила его оторваться от книги. Он поискал глазами, откуда проистекает подозрительный шум. Одна из очистных струй внезапно остановилась в самом центре цеха и торчала в воздухе, будто рассеченная пополам"[67];
кашель больной девушки:
"- О нет, - сказала Хлоя и закашлялась, будто кто-то раздирал шелковую ткань"[68];
или вообще отсутствие звуков, тишина:
"Вокруг разлилась изобильная тишина, и большая часть остального мира как сквозь землю провалилась"[69];
"Она вышла, и шорох ее шагов по мягкому ковру тут же сошел на нет"[70];
"Аптекарь нагнулся за прилавком и через потайную дверь почти бесшумно выполз из комнаты. Шуршание его длинного и худого тела по паркету ослабло, затем рассеялось в воздухе"[71].
Очень часто Борис Виан для создания различных шумовых эффектов использует необычные сочетания слов или значений слов, различные метафоры, например:
"Дверь квартиры хлопнула за ним, будто голая рука шлепнула по голому заду... "[72];
"Дверь подъезда захлопнулась за ним, будто поцеловала чье-то голое плечо... "[73];
"Это его утешило, а слезы замерзали с легким потрескиванием и разбивались о гладкий гранит тротуара[74]";
"Уже снизу было слышно, как галдят собравшиеся у родителей Изиды гости. Лестница, которая трижды оборачивалась вокруг себя, усиливала в своей клетке все звуки, как лопатки в цилиндрическом резонаторе виброфона"[75];
"Он пошел следом за ней, навстречу им попались все те же две девушки, которые под щелканье затворов сумочек и пудрениц возвращались из комнаты Изиды"[76];
"Ализа ласково похлопала Колена по спине, раздалось нечто вроде звука балийского гонга"[77];
"Несколько козявок зюзюкало на солнце, подчиняясь неясным заданиям, одним из которых было быстрое коловращение на одном месте. На ветреной стороне дороги под сурдинку гнулись злаки, с легкими трениями порхали листья. Несколько жесткокрылых пыталось плыть против течения, негромко шлепая по воздуху на манер колес парохода, держащего курс на Великие озера"[78];
"С маслянистым щелчком откинулась крышка"[79];
"Вдоль тротуаров выросли зеленые и голубые цветы, живительные соки змеились вокруг их тонких стеблей с легким влажным причмокиванием, как поцелуй улиток"[80].
Но звуки могут также служить средством пародии, вызывать улыбку. Например:
"Но ничто не могло обескуражить этих одержимых, хотя нужно признать, что среди утонувших не было тех, кто продолжал свои попытки, и наоборот; и ропот толпы поднимался к зениту, отражаясь от облаков замогильными раскатами"[81];
"Жан-Соль приближался. На улице бибикнул слоновий хобот, и Шик высунулся из окна привратницкой"[82];
"Размашистыми шагами слон прокладывал себе путь через толпу, неумолимо приближалось глухое шарканье четырех столбообразных ног, движущихся по раздавленным телам"[83];
"Она поднялась и подбежала к телефону. Поднесла к уху телефонную трубку и заухала, подражая крику неясыти, чтобы уведомить, что хочет говорить с Шиком"[84];
"Перед дверью консьержка раскачивалась в механической качалке, мотор которой постреливал в ритме польки. Подобная система давно вышла из моды".
Большое значение в романе "Пена дней" имеет музыка. Ведь Борис Виан был джазовым музыкантом, музыка была есть страсть, его жизнь была немыслима без нее. Вот и герои роман постоянно окружены музыкальным сопровождение. Музыкальные темы звучат то просто, то вычурно, то откровенно пародийно, но они неизменно сопутствуют героям во всех событиях их жизни:
"Над дорожкой овалом поднимался гул, рассеянные повсюду громкоговорители передавали музыку, что придавало шуму особую сложность"[85];
"Откатившись к краю катка, они расположились так, чтобы оставить место служкам-чистильщикам, которые, отчаявшись найти среди горы жертв что-либо отличное от не представляющих никакого интереса лоскутьев распавшихся личностей, вооружились скребками, дабы целокупно удалить всех лежачих, и прорвались к яме для отбросов, распевая гимн "Молитора", сочиненный Вайяном Кутюрье в 1709 году; начинался гимн словами:
Господа и дамы,
Очистите (пожалуйста)
Дорожку,
Чтобы мы могли
Потом ее очистить... "[86];
"Пока крест таял, распорядитель ставил записи церковной музыки"[87];
"- Рекомендую Месье оранжево-блюзовую аранжировку в стиле "Хлои" в обработке Дюка Эллингтона или же "Концерт для Джонни Ходжеса", - подсказал Николас. - То, что за океаном называют moody или sultry tune";
"Он умолчал, что в грудной клетке у него зазвучало нечто вроде немецкого военного марша - за ударами барабана точнее было не разобрать";
"Из стоящего на столе букета он выхватил лист остролиста, а другой рукой поднял пирог. Бистро вращая его на кончике пальца, он опустил одно из остриев остролиста на спираль.
Слушай!. - сказал он. Шик прислушался. Это была "Хлоя" в аранжировке Дюка Эллингтона"[88];
"Колен и Хлоя оставались на солнцепеке бок о бок, они молчали, и сердца у обоих бились в ритме буги"[89];
"В игре Джонни Ходжеса было что-то эфемерное, что-то необъяснимое и совершенно чувственное. Чувственность в чистом виде, освобожденная от всего телесного"[90];
Углы комнаты менялись, постепенно закругляясь под воздействием музыки. Колен и Хлоя покоились теперь в центре сферы"[91];
"У него было туше предельной чувствительности, и ноты улетучивались одна за одной, такие же воздушные, как жемчужины кларнета Барни Бигарда в версии Дюка Эллингтона.
Чтобы послушать, Колен, прислонившись к пианоктейлю, уселся прямо на пол. Он плакал, большие и мягкие эллиптические слезы скатывались по его одежде и забивались в пыль. Музыка проходила сквозь него и появлялась наружу отфильтрованной, поэтому мотив, который покидал его, гораздо больше напоминал "Хлою", чем "Бродяжий блюз". Торговец древностями напевал вполголоса побочную тему пасторальной простоты и покачивал головой из стороны в сторону, как гремучая змея. Он сыграл три коруса и остановился. Счастливый до глубины души. Колен так и остался на полу, и все было так же, как и до болезни Хлои"[92].
Музыка также может быть средством пародии:
"Шик поднял крышку проигрывателя с двумя платами и установил две разные пластинки Жан-Соля Партра. Он хотел послушать обе одновременно, чтобы из столкновения двух старых идей ключом забили идеи новые. Он расположился на равном расстоянии от двух динамиков, дабы голова его находилась в точке этого столкновения и автоматически удержала в себе его результаты. Коснувшись начальной улитки, иглы потрещали друг с другом и разместились на дне своих бороздок, и в мозгу Шика зазвучали слова Партра. Не вставая со своего места, он поглядывал в окно и видел, как там и сям над крышами поднимается дым - большие синие волюты, окрашенные снизу в красное, будто горела бумага.
Он машинально смотрел, как красное побеждает синее, и слова сталкивались с ослепительными проблесками, доставляя его усталости поле отдохновения, нежное, как мох в месяце мае"[93];
"В такт своему маршу он запел было во весь голос, но тут же остановился - эхо возвращало ему угрожающие, обрывки слов; на его же мотив но в ракоходе"[94].
И весьма своеобразно показана в романе религиозная функция музыки, Здесь нет традиционных церковных хоров, органа, музыка не светлая и умиротворяющая, а громкая, резкая, больше похожая на шум:
"Монах держал большой барабан. Пузан играл на флейте, а Шиш отбивал ритм маракасами. Они хором пропели припев, после чего Шиш, дважды прихлопнув и трижды притопнув, схватил контрабас и при помощи смычка исполнил сногсшибательную импровизацию на приуроченную к подобному случаю музыкальную тему. Шесть с гаком дюжин музыкантов играли уже на своем балконе, и вовсю трезвонили колокола. Вдруг раздался резкий диссонантный аккорд: это дирижер подошел слишком близко к краю и выпал наружу, управление ансамблем принял на себя его заместитель. В тот миг, когда дирижер разбился о плиты, оркестр издал еще один аккорд, стремясь заглушить шум падения, но церковь все равно содрогнулась на своем основании. Монах сделал последнее движение, жонглируя палочками барабана. Пузан извлек из флейты пронзительное мяуканье, чем поверг в благоговение половину святош, выстроившихся вдоль ступенек поглазеть на свадьбу, а Шиш порвал, извлекая последний аккорд, со струнами своего контрабаса"[95];
"Монах набрал в грудь воздуха и затянул ритуальную псалмодию, поддерживаемый из глубины одиннадцатью засурдиненными трубами, игравшими в унисон"[96].
Пародируя религиозный обряд венчания, Виан еще более подчеркивает его абсурдность музыкальным м звуковым сопровождение, ставя в один ряд умиротворяющее дыхание Христа и резкий звук трубы:
"Грудь Иисуса вздымалась тихо и равномерно. Его черты дышали покоем. Глаза были закрыты, и Колен слышал, как из его ноздрей исходит тихое умиротворенное мурлыканье, словно у сытого кота. В этот момент Монах сделал перепрыжку с одной ноги на другую и задул в трубу"[97].
Абсурдность сквозит и в эпизоде похорон Хлои: убитый горем Колен вообще не способен что-либо слышать и видеть, и в этот момент служители церкви, чтобы подчеркнуть "торжественность" момента начинают выть, кружиться в хороводе и всячески шуметь:
"Тогда из-за могильника появились вдруг Пузан и Шиш в старых, насквозь промасленных спецовках и, бросая землю и камни в могилу, принялись выть по-волчьи. Колен стоял на коленях. Он обхватил голову руками, камни падали с глухим звуком. Шиш, Пузан и оба носильника подали друг другу руки и устроили вокруг ямы хоровод, а затем вдруг затрусили к дорожке и исчезли под фарандолу. Пузан дул в большой крумхорн, и хриплые звуки дрожали в мертвом воздухе.
Земля мало-помалу обваливалась, и спустя две-три минуты тело Хлои исчезло"[98].
Самая последняя сцена роман также завершается музыкой:
"И шло, напевая, одиннадцать маленьких слепеньких девочек из приюта папы Юлия Заступника". [99]
Обонятельные образы
Обонятельное восприятие - это один из видов восприятия человека. У человека при восприятии обычно формируются сложные полимодальные образы цвето-звуко-осязательно-обонятельной природы. Запахи участвуют в формировании чувства реальности предметов. Как отмечают ученые, иногда человеку бывает достаточно почувствовать какой-то запах, чтобы по нему как по якорю абсолютно четко вспомнить ситуацию, когда он его впервые почувствовал его, вспомнить людей которые с ним тогда были, свои чувства к ним, разговоры. Иногда человеку бывает достаточно почувствовать какой-то запах, чтобы по нему как по якорю абсолютно четко вспомнить ситуацию, когда он его впервые почувствовал его, вспомнить людей которые с ним тогда были, свои чувства к ним, разговоры. И это все благодаря чуть слышному запаху промелькнувшему в воздухе.
Следовательно, сильна связь между запахом и эмоциями Запахи пробуждают более эмоциональные воспоминания, нежели иные сенсорные впечатления (например, звуки или фотографии). А это в свою очередь лишний раз иллюстрирует несомненную важность обонятельных образов в структуре художественного произведения.
Для создания образов-запахов Борис Виан в своем романе использует следующие слова: "odeur", "arôme", "parfum" (благоухание), "fumet" (запах горячих кушаний), "sentir", "croiser", "fermer" (пахнуть); словосочетания: "odeur agréable" (приятный запах), "une odeur fin" ( тонкий запах); "odeur forte" (резкий запах); "odeur des fleurs" (запах цветов), "sentir une l'odeur" (чувствовать запах), "émettre une odeur" (издавать запах), "une odeur de fleurs s'est répandue" (запахло цветами).
Образы-запахи в структуре произведения сопровождают героев, передавая их внутреннее состояние, эмоции, вводя читателя в мирпереживаний, помогая создать комплексную картину описываемого автором мира.
Запахи могут быть просто приятными или неприятными, например:
"От светлых волос Ализы поднимался восхитительный запах"[100];
"Он привлек ее к себе и поцеловал где-то рядом с волосами.
Она чудесно пахла"[101];
"Она была податливая и ароматная"[102].
Но гораздо чаще запахи передаются описательно, с использованием сложных конструкций и метафор:
"Он вдыхал сухой и свежий ветер,…"; [103]
"И облачко обволокло их. Внутри было жарко и пахло сахаром и корицей"[104];
"- А чем вы душитесь? - сказал он.
Хлоя предпочитает орхидейную эссенцию трехлетней выдержки.
Я не пользуюсь духами, - сказала Ализа.
Это у нее от природы, - сказал Шик.
Просто сказка!. - сказал Колен. - Вы пахнете лесом с ручейком и крольчатами"[105];.
"Вся комната была заполнена выбранными Коленом белыми цветами, а на подушке смятой постели лежал лепесток алой розы.
Запах цветов и аромат девушек смешивались воедино, и Шик чувствовал себя роящейся пчелой"[106];
"В церковь проникли облака. Они пахли кориандром и горными травами. Стало жарко, все почувствовали, как их обволакивает благодушная, умиротворяющая атмосфера"[107];
"Я всегда беру ее подушку, вечером мы за нее еще подеремся, моя ей слишком туга, под головой она остается совсем круглой, а я, я беру ее потом, когда она пропитывается ароматом ее волос. Никогда больше я не почувствую сладостного аромата ее волос"[108];
"Ее пенящиеся волосы свободно развевались и выделяли сладкий пар, ароматизированный жасмином и гвоздикой"[109];