Лаундс закурил сигарету. Вторая, недокуренная, еще дымилась в пепельнице.
– Знаешь что? Спорю, если ты сейчас выпьешь рюмку и скинешь это тряпье, то мигом уснешь.
Лаундс уткнулся ей в грудь и наконец расслабился. И перестал дрожать. Он рассказал Венди все по порядку. Он говорил шепотом, уткнувшись ей в тощую грудь, а она пальцем чертила у него на затылке восьмерки.
– Да, вот так история, Роско, – сказала Венди. – Ладно, теперь спать. Я отвезу тебя в аэропорт. Все будет хорошо.
И мы с тобой заживем, как прежде.
Они еще немного пошептались, обсуждая, куда сходят после его приезда.
Лаундс уснул.
ГЛАВА 17
Доктор Алан Блум и Джек Крофорд сидели на складных стульях – другой мебели в офисе Крофорда не осталось.
– В шкафу пусто, доктор.
Доктор Блум внимательно вгляделся в обезьяноподобное лицо Крофорда.
Ему было интересно, что будет дальше. Этот человек, безусловно, умен, причем ум его холоден, как поверхность рентгеновского стола. Ну, а весь этот скулеж и неумеренное потребление сельтерской воды всего лишь обычный камуфляж.
– Куда отправился Уилл?
– Прогуляться.
Ему захотелось слегка освежиться, – сказал Крофорд. – Грэхем ненавидит Лаундса.
– А ты не думаешь, что тебе бы следовало освободить Уилла от этой работы теперь, когда Лектор опубликовал в газете его домашний адрес? Мне кажется, ему необходимо быть рядом с семьей.
– Сперва и мне так казалось. Его это здорово достало.
– Представляю, – кивнул доктор Блум.
– Но потом я вдруг понял, что ни он, ни Молли с Уилли не смогут вернуться домой, пока Зубастый пария на свободе.
– Ты знаком с Молли?
– Да. Замечательная женщина.
Молли, конечно, проклинает меня на чем свет стоит. Я сейчас стараюсь не показываться ей на глаза.
– Она считает, ты используешь Уилла в своих целях?
Крофорд внимательно посмотрел на доктора Блума.
– Мне нужно кое-что ему сказать. Потом придется связаться с тобой. Когда ты едешь в Куантико?
– Не раньше вторника. Я отложил поездку:
– Грэхем к тебе очень хорошо относится. Он уверен, что ты не практикуешь на нем свои штучки, – сказал Крофорд. Его задело замечание Блума, что он использует Грэхема в своих целях.
– Даже не пытаюсь. Я с ним откровенен до предела, как с моими пациентами.
– Вот именно.
– Нет, ты меня не так понял. Я хочу быть его другом, я и есть его друг. Просто я, Джек, привык изучать психологию людей. Но вспомни, когда ты попросил меня заняться Грэхемом, я отказался.
– Это не я просил, а Петерсен, с верхнего этажа.
– Ты тоже просил. Но даже если бы я и написал о Грэхеме статью, полагая, что это принесет пользу медицине, я бы так хитро все замаскировал, что никто бы и не догадался, о ком речь. Вообще-то я считаю, что такие материалы должны публиковаться только посмертно.
– После твоей смерти или после смерти Грэхема?
Доктор Блум не ответил.
– Я заметил одну очень интересную подробность: ты никогда не остаешься с Грэхемом наедине. Верно? Это у тебя как бы случайно. Почему? Ты думаешь, он экстрасенс?
– Нет. Он эйдетист [Эйдетизм – разновидность образной памяти, заключающаяся в способности сохранять яркие образы предметов долгое время спустя после исчезновения их из поля зрения.]. У него удивительная зрительная память, но, по-моему, он не экстрасенс. Правда, он не разрешил Дьюку себя проверить, но это еще ни о чем не говорит. Грэхем ненавидит, когда его изучают, прощупывают. Я, впрочем, тоже.
– Но…
– Уилл считает это просто интеллектуальными упражнениями, и, строго говоря, он прав. Он добивается прекрасных результатов, но, мне кажется, у кое-кого еще это получается ничуть не хуже.
– Таких немного, – сказал Крофорд.
– Еще он превосходно владеет искусством отождествлять себя с другим человеком, что называется, влезть в его шкуру, – сказал доктор Блум. – Он может стать на твою точку зрения, на мою и даже, вероятно, способен понять человека, к образу мышления которого относится с ужасом и отвращением. Такой дар, Джек, нелегкая ноша. Перцепция – обоюдоострое оружие.
– Поэтому ты и не остаешься с ним наедине?
– Нет, просто я испытываю к нему профессиональное любопытство, и он быстро это почувствует. Он очень чуток.
– Да, и почувствовав, что ты за ним подглядываешь, он, как говорится, опустит жалюзи.
– Гадкое сравнение, но точное. По-моему, ты мне отомстил сполна, Джек. Теперь давай перейдем к делу. Я себя неважно чувствую.
– Проявление психосоматического характера?
– Да. В последнее время у меня желчный пузырь пошаливает. Итак, что тебе нужно от меня?
– Есть возможность связаться с Зубастым парией.
– Через "Сплетник?" – уточнил доктор Блум.
– Совершенно верно. Как ты думаешь, наши послания не могли бы подтолкнуть его.., ну, скажем, к самоуничтожению?
– К самоубийству, что ли?
– Меня бы это вполне устроило.
– Думаю, что нет. Правда, при некоторых психических заболеваниях такое случается. Но в данном случае сомневаюсь. Будь он склонен к самоуничтожению, он бы вел себя не так осмотрительно. Не принимал бы столько мер предосторожности. Окажись на его месте параноик, ты бы сумел оказать на него влияние, и он бы так или иначе засветился. Даже мог бы наложить на себя руки. Хотя я тебе в этом не помощник.
Блум резко отрицательно относился к самоубийству.
– Понимаю, – задумчиво протянул Крофорд. – А можно вывести его из себя до такой степени, что он потеряет над собой контроль?
– Зачем тебе это нужно?
– Нет, ты мне сперва ответь: его можно вывести из себя, чтобы он на этом зациклился?
– Он уже и так зациклился на Грэхеме, которого считает своим врагом. И ты это знаешь. Нечего морочить мне голову. Ты решил использовать Грэхема как приманку, да?
– Я думаю, иного выхода у нас нет. Иначе нас ждет двадцать пятое. Помоги мне.
– По-моему, ты сам не знаешь, что тебе нужно.
– Мне нужен твой совет.
– Я не о себе, а о Грэхеме. Мне хочется, чтобы ты правильно истолковал мои слова. При других обстоятельствах я бы не стал тебе этого говорить, но сейчас ты должен знать. Скажи мне, что, по-твоему, движет в данный момент Уиллом?
Крофорд пожал плечами.
– Им движет страх, Джек. Уилл очень напуган.
– После oiai, что он перенес?
– Не только. Страх обычно сопутствует воображению. Это как бы плата за воображение.
Крофорд посмотрел на свои сложенные на животе руки и покраснел. Это была скользкая тема.
– Конечно.
Это то, о чем не говорят вслух. Ты правильно сделал, что завел со мной этот разговор. Я все равно считаю Грэхема крепким парнем. Но я не такой уж и мудак, доктор.
– Я никогда не считал тебя мудаком, Джек.
– Я бы ни за что не разрешил ему вернуться в строй, если бы не мог обеспечить ему надежного прикрытия. Ну, скажем, на восемьдесят процентов. Грэхем ведь и сам не лыком шит!
Конечно, бывают ребята и поздоровей, но зато у Грэхема быстрая реакция. Так ты поможешь нам раскрутить Зубастого парию, доктор? Столько людей погибло!
– Только если Грэхем будет знать, что его ждет, и добровольно пойдет на риск. Я требую, чтобы он сказал это в моем присутствии.
– Я тоже, доктор. Я ему никогда не сделаю зла. Во всяком случае, не больше, чем все мы делаем друг другу.
***
Крофорд нашел Грэхема в маленьком кабинете возле лаборатории Зеллера, полном фотографий и личных бумаг жертв Зубастого парии.
Он подождал, пока Грэхем отложит "Бюллетень органов внутренней безопасности", который он в тот момент листал.
– Хочу ввести тебя в курс дела. По поводу двадцать пятого числа.
Грэхему не нужно было объяснять, что двадцать пятого будет полнолуние.
– Это когда он возобновит свою активность?
– Да, он ее возобновит.
– Главное знать, когда это случится.
– Оба раза это произошло в ночь с субботы на воскресенье. В субботу двадцать восьмого июня в Бирмингеме было полнолуние. Двадцать шестого июля он повторил свой "подвиг" в Атланте. До полнолуния оставались сутки, но он совершил преступление опять-таки в субботнюю ночь. На сей раз полнолуние будет в понедельник, двадцать пятого августа. Но раз Зубастый пария предпочитает выходные, мы должны быть готовы, начиная с пятницы.
– Готовы? Ты считаешь, к этому можно быть готовым?
– Так точно! Знаешь, что написано по поводу того, как нужно расследовать убийство?
– В учебнике. В жизни все иначе.
– Ты прав. И все-таки.., представляешь, мы посылаем парня, одного. С ним будет поддерживаться постоянная связь. А вокруг ни души… Он.., вернее, ты.., будешь совсем один.
Наступила долгая пауза.
– Что ты сказал?
– Начиная с пятницы, двадцать второго числа, мы будем держать на авиабазе Эндрюс самолет "Гольфстрим" фирмы Граммена. Мне дали его в министерстве внутренних дел. Машина оборудована всем необходимым. Мы будем рядом: я, ты, Зеллер, Джимми Прайс, фотограф и пара ребят, которые ведут допросы. Как только поступает сигнал, мы срываемся с места и летим. Где бы он ни был, через час с небольшим мы будем там.
– А как же местная полиция? Она не обязана с нами сотрудничать. И не станет ждать.
– Мы возьмем под контроль деятельность начальников полиции и окружных шерифов.
Мы попросили распорядиться, чтобы на столе у всех дежурных лежал соответствующий приказ.
Грэхем покачал головой.
– Черта с два. Они на это не пойдут.
– Мы просим не так уж и много. Пусть как только поступит сообщение об убийстве, полицейские – те, кто окажутся поблизости, – осмотрят место происшествия, а медицинский персонал убедится, что все мертвы. И все покидают место происшествия. Пусть устраивают проверки на дорогах, допрашивают свидетелей – в общем, делают все, что хотят, но место происшествия должно опустеть еще до нашего появления. Ты войдешь в этот дом… Ты будешь поддерживать с нами связь. Но если хочешь, можешь молчать. И сиди там, сколько понадобится. А когда скажешь, мы войдем.
– Полиция не будет ждать.
– Да. Они пришлют ребят из отдела по расследованию убийств. Но они к нам так или иначе прислушаются. По крайней мере ты сможешь увидеть все в первозданном виде.
В первозданном виде. Грэхем откинул голову на спинку стула и уставился в потолок.
– До уик-энда еще целых тринадцать дней.
– Ох, Джек!
– Что – Джек?
– Ты меня убиваешь, ей-Богу.
– Не понимаю.
– Нет, ты все понимаешь. Ты ведь решил использовать меня как приманку. И прежде чем поставить вопрос ребром, расписываешь, какой кошмар случится в следующий раз. Неплохой психологический ход. Но только он рассчитан на идиота. Что, по-твоему, я должен сказать? Неужели ты думаешь, что после случая с Лектором у меня трясутся поджилки?
– Я так не думаю.
– Даже если и думаешь, я на тебя не обижаюсь. От страха никто не застрахован. Мне вовсе не нравится носить этот проклятый кевларовый жилет – в нем чувствуешь себя, как в корсете. Но, черт побери, я его ношу, и мы с Молли не можем вернуться домой, пока этот гад на свободе.
– Я был уверен, что ты согласишься.
Грэхем видел, что Крофорд говорит правду.
– Но ты хотел сказать мне что-то еще.
Крофорд молчал.
– Только не Молли! Ее-то хоть не впутывай!
– Господи, Уилл, как ты мог такое подумать?
Грэхем внимательно поглядел на своего друга.
– Неужели ты, Джек, решил играть в одной команде с Фредди Лаундсом?
Я считал вас заклятыми врагами.
Крофорд нахмурился.
– Ты сам знаешь, что это лучший способ зацепить Зубастого парию. Он читает "Сплетник". А что нам еще остается делать?
– Но совсем не обязательно связываться с Лаундсом.
– Он ведет в "Сплетнике" рубрику.
– Ага, я смешаю его с грязью в газете, а потом… Ты думаешь, это надежней переписки? Не отвечай, я и сам знаю. Ты уже говорил с Блумом?
– Мимоходом. Нам нужно втроем все обсудить. А потом встретиться с Лаундсом. Что касается переписки, то мы прибережем ее как резерв.
– А каков будет сценарий? Зубастому парии нужно дать- хорошую возможность. Где-нибудь на пустыре, но чтобы он мог подобраться ко мне поближе. Не думаю, чтобы он был хорошим стрелком.
– Наши люди будут наблюдать за вами с высоты.
Оба одновременно подумали об одном и том же. Да, бронежилет из кевлара надежная защита от девятимиллиметрового пистолета и ножа Зубастого парии, но ведь он может выстрелить в голову! А если ему удастся спрятаться и выстрелить из укрытия, то дело и вовсе плохо.
– Лучше ты сам поговори с Лаундсом. Избавь меня от этого.
– Ему нужно взять у тебя интервью, Уилл, – мягко возразил Крофорд. – И поснимать тебя.
Блум предупреждал Крофорда, что Грэхему все это может оказаться не по душе.
ГЛАВА 18
Однако Грэхем удивил и Крофорда, и Блума. Он вызвался встретить Лаундса на полдороге и дружелюбно улыбнулся, хотя выражение его глаз оставалось враждебным.
Пребывание в стенах ФБР благотворно сказалось на манерах Лаундса. Когда нужно, он умел быть вежливым, со своей аппаратурой обращался ловко и бесшумно.
Грэхем сорвался всего раз: наотрез отказался дать Лаундсу дневник миссис Лидс и частную переписку жертв Зубастого парии.
Лаундс задавал ему вопросы. Грэхем вежливо на них отвечал. Оба то и дело заглядывали в свои записи, стараясь придерживаться советов доктора Блума. Нередко вопросы и ответы приходилось на ходу перефразировать.
***
Aлану Блуму не удалось точно определить "больное место" Зубастого парии. В конце концов он просто изложил все, что о нем думал. Остальные слушали его, как будущие каратисты слушают лекцию по анатомии.
Доктор Блум сказал, что письмо Зубастого парии и его действия указывают на проективно-делюзионную схему, компенсирующую непереносимое чувство собственной неадекватности. Разбитые зеркала говорят об отношении преступника к своей внешности.
Убийца категорически отвергает прозвище "Зубастый пария" [Париями в англоязычных странах называют гомосексуалистов], потому что оно вызывает у него нежелательные ассоциации с гомосексуализмом. Блум считал, что Зубастый пария подсознательно испытывает гомосексуальное влечение и страшно боится стать педерастом. Доктор Блум еще больше укрепился в этой мысли, узнав о том, что Зубастый пария надел на убитого Чарлза Лидса шорты. Доктор Блум полагал, что этим самым убийца хотел подчеркнуть свое полное равнодушие к Чарлзу.
Психиатр добавил, что у садистов даже в раннем возрасте агрессивность тесно связана с сексуальностью.
Жестокие издевательства над женщинами в присутствии их родственников на самом деле есть ни что иное, как проявление ненависти к собственной матери.
Расхаживая по комнате и отчасти рассуждая с самим собой, Блум назвал убийцу "дитя кошмара". Крофорд уловил в его голосе сострадание и опустил глаза.
***
A интервью Лаундсу Грэхем сделал заявление, неслыханное для следователя. Такое вряд ли бы пропустили в приличной газете.
Грэхем сказал, что Зубастый пария урод и импотент, у которого ничего не получается с женщинами. А потом обвинил убийцу в насилии над мужчинами, которые стали его жертвами. Грэхем сказал, что Зубастый пария наверняка служил и служит посмешищем для своих знакомых, а еще что он родился в результате кровосмесительной связи.
Грэхем подчеркнул, что Зубастый пария, разумеется, отнюдь не так умен, как Ганнибал Лектер. И пообещал и впредь делиться со "Сплетником" своими наблюдениями и выводами. Он сказал, что многие из его коллег относятся скептически к печатному слову, но пока расследование ведет он, "Сплетник" будет получать материалы из первых рук.
Лаундс сделал много снимков.
Главная фотография была сделана в "вашингтонском убежище" Грэхема, которую он вынужден занимать до полной победы над Зубастым парией. Только там он, якобы, может "обрести столь необходимое ему одиночество" и разобраться в "кровавой чехарде" последних событий.
На фотографии Грэхем сидел в купальном халате за письменным столом. Было понятно, что он заработался допоздна. Грэхем рассуждал о гипертрофированной "творческой концепции Зубастого парии".
За его спиной в окне высился Капитолий. А самое главное, в левом углу окна можно было разглядеть название очень известного мотеля; надпись была расплывчатой, но прочитать ее не составляло особого труда.
При желании Зубастый пария вполне мог отыскать квартиру Грэхема.
В здании ФБР Грэхем сфотографировался рядом с массивным спектрометром. Прибор не имел никакого отношения к расследованию, но Лаундсу понравились его внушительные размеры.
Грэхем даже согласился сняться вместе с Лаундсом, когда тот брал у него интервью. Они сфотографировались на фоне оружейной пирамиды в отделе стрелкового оружия. Лаундс держал автоматический револьвер девятимиллиметрового калибра, того же типа, что у Зубастого парии. Грэхем указывал пальцем на самодельный глушитель, похожий на телевизионную антенну.
Доктор Блум был удивлен, когда Грэхем за секунду до того, как Крофорд щелкнул затвором фотоаппарата, по-дружески положил Лаундсу руку на плечо.
Интервью и фотографии должны были появиться в "Сплетнике" на следующий день, в понедельник, одиннадцатого августа. Получив интервью, Лаундс отбыл в Чикаго. Сказал, что хочет сам проследить за выходом материала. Они с Крофордом договорились встретиться во вторник днем, в пяти кварталах от западни, подстроенной Зубастому парии.
Начиная со вторника, когда "Сплетник" поступит в продажу, злодея будут поджидать две ловушки.
Грэхем должен был каждый вечер возвращаться в свою "временную резиденцию", сфотографированную в "Сплетнике" В зашифрованном послании на страницах той же газеты преступника приглашали подойти к почтовому ящику в АННаполисе. Если же он отнесется недоверчиво к этому предложению и решит, что у почтового ящика его будет ждать засада, то квартира Грэхема, возможно, покажется ему более удобным объектом для нападения. Так, по крайней мере, считали в ФБР.
Власти Флориды направили охрану к дому Грэхема на отмели Сахарной головы.
В следственной группе царило недовольство: в двух больших засадах были заняты силы, которые можно было использовать в другом месте. Вдобавок Грэхему приходилось каждый вечер проводить в своем убежище, что ограничивало возможности его передвижения по Вашингтону.
Умом Крофорд понимал: избрана наилучшая тактика, однако ему было не по вкусу бездействие. Не покидало чувство, что они играют сами с собой в темноте, а до полнолуния уже меньше двух недель.
Воскресенье и понедельник промелькнули на удивление быстро. Хотя минуты тянулись томительно долго, часы летели – не успеешь оглянуться.
***
A понедельник после обеда Сперджин, старший инструктор сил быстрого реагирования в Куантико, объезжал на машине район, в котором располагалось убежище Грэхема. Грэхем сидел рядом с ним, Крофорд на заднем сиденье.
в четверть восьмого улицы уже безлюдны. Все расходятся по домам обедать, сказал Сперджин.
Поджарый, мускулистый, в бейсбольной кепке, которую он всегда сдвигал на затылок, Сперджин напоминал игрока в бейсбол.
– Завтра вечером, когда будешь на переезде, подай нам сигнал, – добавил он, обращаясь к Грэхему, – подгадай, чтобы это произошло между половиной девятого и без двадцати девять.
Сперджин свернул на стоянку.
– Здесь не идеально, но могло быть и хуже. Завтра вечером поставишь машину сюда. После этого мы всякий раз будем менять место стоянки, но оно обязательно останется на этой стороне. Отсюда до входа семьдесят пять ярдов. Давай-ка пройдемся.
Низкорослый, кривоногий Сперджин шел впереди, Грэхем и Крофорд следовали за ним.
Он вычисляет, откуда может выскочить убийца, подумал Грэхем.
– Скорее всего, это случится по дороге к дому, если вообще случится, сказал Сперджин. – Видишь, машина поставлена прямо напротив входа, и тебе придется идти по середине стоянки. Это довольно далеко от машин, которые стоят тут круглосуточно. Чтобы подобраться к тебе поближе. Зубастому парии придется выйти на открытое пространство. У тебя как со слухом?
– Нормально, – кивнул Грэхем. – Я здесь услышу каждый шорох.
Сперджин испытующе посмотрел на Грэхема, но не заметил в выражении его лица ничего особенного.
– Мы заменим лампы на фонарях на более тусклые, чтобы было труднее стрелять, – сказал Сперджин, остановившись в центре стоянки.
– Но твоим людям тоже придется туго, – заметил Крофорд.
– У двоих ребят стартроновские ночные прицелы, – успокоил его Сперджин. У меня есть особый спрей. Пожалуйста, побрызгай им одежду, Уилл. Кстати, даже в жару будь любезен носить бронежилет. Ладно?
– Ладно.
– Из чего он сделан?
– Из кевлара. Как он называется, Джек?
"Второй шанс", да?
– "Второй шанс", – кивнул Крофорд.
– Скорее всего, преступник подойдет к тебе сзади или пройдет мимо, а потом обернется и выстрелит, – рассуждал Сперджин. – Он уже семь раз стрелял своим жертвам в голову. И теперь поступит точно так же, если ты зевнешь. Не зевай, Уилл! Я сейчас покажу тебе кое-что в вестибюле, а потом поедем на стрельбище. У тебя есть время?
– У него есть время, – ответил за Грэхема Крофорд.
На стрельбище Сперджин чувствовал себя, как верховный жрец в храме. Он заставил Грэхема заткнуть уши и надеть наушники, а затем расставил мишени в разных направлениях от стрелка. Сперджин с облегчением вздохнул, увидев, что у Грэхема не стандартный револьвер тридцать восьмого калибра, а другой – особый. Однако ему не нравилось, что при стрельбе видны вспышки. Тренировка продолжалась около двух часов. Когда Грэхем отстрелялся, Сперджин проверил замок и барабан его револьвера сорок четвертого калибра.
Грэхем принял душ и переоделся, чтобы от него не воняло порохом. И поехал провести последний вечер с Молли и Уилли.
После обеда повез жену и пасынка в магазин, где они долго и тщательно выбирали дыни. Грэхем заставил их купить побольше фруктов и овощей. Возле кассы на прилавке лежал предыдущий выпуск "Сплетника", и Грэхем молил Бога, чтобы Молли не пошла утром за продуктами и не увидела свежую газету. Ему не хотелось посвящать ее в то, что затевается.
Когда она спросила, что приготовить ему на обед на следующей неделе – а он сказал Молли, что должен вернуться в Бирмингем, – ему стало так противно, словно он измазался в какой-то липкой гадости. Он впервые в жизни лгал Молли.
Грэхем смотрел на Молли, шедшую вдоль прилавков, эту миловидную женщину, судьба которой оказалась тесно связана с бейсболом. Молли панически боялась опухолей и требовала, чтобы Грэхем и Уилли каждые четыре месяца ходили на прием к врачу. Еще она боялась темноты, правда, не очень. А главное, Молли на своем горьком опыте убедилась в том, как все быстротечно. О, она знала цену времени. И дорожила каждой минутой. Молли и его научила наслаждаться мгновением.
Канон Пахельбеля звучал в залитой солнечным светом комнате, где они впервые принадлежали друг другу. Они дрожали от счастья. Но даже тоща у Грэхема сердце сжималось от страха, который нависал над ним зловещей тенью скалы: им так хорошо вдвоем, что это не может продлиться долго!
Переходя от прилавка к прилавку, Молли перекладывала сумку с одного плеча на другое, словно лежавший внутри револьвер весил не девятнадцать унций, а гораздо больше.
Грэхем, наверное, расстроился бы, увидев себя со стороны: наклонился над дынями и злобно бормочет:
– Посадить этого мерзавца в резиновый мешок – и дело с концом! В резиновый мешок – и дело с концом!
Каждый из них нес свою ношу: кто сумки с фруктами, кто оружие, а кто и бремя лжи. Маленький отряд из трех озабоченных чем-то своим человек.
Молли чуяла неладное. Погасив свет, они с Грэхемом не стали, как обычно, разговаривать в темноте.
Молли снились тяжелые шаги сумасшедшего. Он входил в дом и шел по комнатам, обстановка которых менялась прямо на глазах.
ГЛАВА 19
В международном аэропорту Сент-Луиса "Лэмберт" есть газетный киоск, где продаются почти все газеты, выходящие, в Соединенных Штатах. Газеты, издающиеся в Нью-Йорке, Вашингтоне, Чикаго и Лос-Анджелесе, отправляют туда самолетом и продают уже в день публикации.
Как и большинство подобных киосков, он принадлежит газетному концерну, поэтому наряду с уважаемыми изданиями здесь продается и всякая макулатура.
В десять часов вечера, в понедельник, в киоск доставили чикагскую "Трибьюн", а рядом, прямо на пол, выгрузили кипу "Сплетника". В середине кипы газеты были еще теплыми.
Продавец уселся возле полок на корточки и принялся рассовывать "Трибьюн". Работы у него было невпроворот. Работавшие днем напарники никогда не наводили на полках порядок.
Неожиданно в поле зрения продавца попали черные сапоги на молнии. Может, кто-то зашел полистать журналы? Но нет, носки сапог прямо у него под носом. Кому-то от него что-то нужно, черт побери! Продавец хотел было закончить с раскладкой газет, но от столь назойливого внимания у него мурашки забегали по спине.
Он работал временно, а поэтому считал, что не обязан; быть вежливым с покупателями.
– Ну, чего тебе? – буркнул он, уставившись в колени незнакомца.
– Дайте "Сплетник".
– Погоди, пока я разложу эту стопку.
Сапоги не отодвинулись, а наоборот, подошли еще ближе.
– Я же сказал, тебе придется подождать, пока я разложу газеты. Понял? Ты что, не видишь? Я работаю!
Рука взметнулась вверх, сверкнула сталь, и веревка, которой была перевязана кипа газет, с треском лопнула. На пол упала монета в один доллар. Незнакомец выхватил из середины пачки экземпляр "Сплетника", и все лежавшие сверху газеты рассыпались по полу.
Продавец вскочил на ноги. Его щеки пылали гневом. Зажав газету под мышкой, незнакомец шел к двери.
– Эй! Эй, ты!
Мужчина повернулся.
– Я?
– Да, ты! Я же тебе сказал…
Мужчина вернулся и подошел уж слишком близко.
– Что вы мне сказали?
Обычно грубость продавца возмущает покупателей. Этот же вел себя так, что продавцу стало не по себе.
Он опустил глаза.
– Получи двадцать пять центов сдачи.
Долархайд повернулся и вышел. У продавца пылали щеки целых полчаса.
Да, думал он, этот парень на прошлой неделе тут околачивался. Но если он еще раз сунется, я его выставлю к ебеней матери! У меня для таких ублюдков кое-что припасено под прилавком.
Долархайд не стал просматривать "Сплетник" в аэропорту. Последнее послание Лектора, которое он прочитал во вторник, вызвало у него самые противоречивые чувства. Конечно, доктор Лектер прав. Он назвал его красавцем. Он с таким восторгом перечитывал эту фразу! Он действительно красавец! Но Долархайд слегка презирал доктора за то, что Лектер так боится полиции. А в общем, Лектер мало чем отличается от общей массы.
И тем не менее Долархайду не терпелось узнать, есть ли в газете еще какая-нибудь весточка от Лектора. Однако он решил сперва добраться до дома. Долархайд гордился своим самообладанием.
По дороге домой он долго думал о продавце газет.
В былые времена Долархайд извинился бы за то, что помешал человеку, и больше никогда и близко бы не подошел к этому киоску. Как долго он терпел бесконечные издевательства. Но теперь – все! Этот тип может оскорбить Фрэнсиса Долархайда, но он ничего не может сделать Дракону. Именно так начинается Преображение.
***
A полночь на его письменном столе все еще горел свет. Послание, опубликованное в "Сплетнике", было расшифровано и скомканное валялось на полу. Обрезки "Сплетника" так и остались лежать там, где Долархайд их бросил, делая вырезки для своего стенда. Огромный стенд стоял возле картины с изображением Дракона, клей, которым он приклеил новые вырезки, еще не успел высохнуть. Прямо под ними Долархайд прикрепил к стенду маленький полиэтиленовый пакетик, пока пустой.
Рядом было написано:
"Этим Он Меня Оскорблял".
Теперь Долархайд встал из-за стола.
Он сидел на лестнице, которая вела в подвал и была покрыта грязью и плесенью. Долархайд шарил лучом фонаря по зачехленной мебели, по грязным зеркалам, которые когда-то висели в доме, а теперь стояли, повернутые к стене.
Наконец Долархайд разглядел в дальнем углу очертания какого-то высокого предмета, тоже накрытого чехлом. Пока он до него добрался, его лицо было все в паутине. Стягивая покрывало, Долархайд расчихался от пыли.
Он поморгал, смахивая слезу, и посветил фонарем на показавшееся из-под чехла старое дубовое кресло на колесах – инвалидную коляску. Кресло было массивное, крепкое, с высокой спинкой. В подвале хранились три таких кресла. Власти передали их бабушке в сороковом году, eia да она устроила у себя дома лазарет.
Долархайд стал толкать кресло к двери. Колесики отчаянно скрипели. Хотя коляска была очень тяжелой, Aiea?хайд легко поднял ее наверх по лестнице. Завез в кухню и смазал колеса. Маленькие передние колесики все еще поскрипывали, но задние вертелись свободно, стоило дотронуться до них пальцем.