Ахмед III был мирным человеком и, в отличие от большинства султанов, получил относительно свободное воспитание вне «клетки» Топкапи. Ему повезло в том, что был открыт новый источник годового дохода от налоговых пошлин на Дунае, и он эффектно тратил появившиеся средства. То был момент, когда западные, и особенно французские моды начали проникать в Османскую империю, и Ахмед организовал их импорт или же копирование. Он имел во дворце свой киоск, украшенный панелями с цветными рисунками в европейском стиле. Его посол во Франции вернулся с восторженными описаниями парков и дворцов французского короля, и Ахмед выбрал место Кагитхан, известное как «сладкие воды Европы» – здесь в Золотой Рог впадали два потока. Тут он возвел дворец Садабад с распланированными садами, засаженными в основном тюльпанами, здесь проходили невероятные церемонии с участием черепах, на спинах которых закреплялись свечи, чтобы освещать цветы.
Большую часть этого периода сохранялся мир, и «эпоха тюльпанов» с любовью отражена на миниатюрах придворного художника Левни (его рисунки в Сюрнамэ-и Вехби 1720 года изображают праздник обрезания сыновей Ахмеда, сопровождавшийся «танцующими мальчиками», что было характерно для традиций османского двора).
Но это оказалось последними днями империи, созданной великими султанами. Османы завершали свой путь. Время от времени еще появлялись талантливые великие визири, такие, как Ибрагим-паша из Невшехира в Каппадокии. Управление особенно улучшилось при Ахмеде III, который понимал, что в Европе и России происходит что-то грозное.
В первой половине XVIII века османские послы впервые появились за границей, в первую очередь в Париже, и некоторые из них предпринимали серьезные попытки, чтобы понять происходящее. Увы, другие оказывались ленивыми и не уделяли внимания тому, что видели, расценивая это как не заслуживающие внимания действия иноверцев. Иностранная торговля росла, а с нею увеличивалось и число иноземных купцов, особенно в Смирне и Салониках. В свою очередь, Запад был очарован турецкими модами и узорами, и отношения людей на личном уровне часто становились очень хорошими.
|
|
Леди Мэри Уортли Монтегю (она была дочерью графа и имела очень обширные связи, в том числе с папой Александром) дал одно из классических описаний Турции в этот период в своих письмах домой. Она описывает, как в 1716 году пересекла границу Османской империи по пути в Константинополь, куда ее мужа назначили британским послом. В Белграде она встречается с наместником, человеком огромной энергии и обаяния, который пьет и рассказывает смешные истории; но в стране полно разбойников, и ей требуется целая кавалькада янычар для обеспечения безопасности в путешествии. Янычары жестоко обращаются с местным населением, не видя в этом ничего особо предосудительного. В Константинополе удивительная женщина подмечает различные детали и учит язык, у нее появляется много знакомых среди турецких женщин, они рассказывают ей о различных деталях турецкого быта. Вне дома женщины обязательно находятся под вуалями, и никто не может узнать их в лицо, поэтому они могут позволить себе тайные встречи с мужчинами без лишних вопросов.
Тем не менее XVIII век является одним из самых трудных для понимания периодов османской истории, потому что снова и снова отбрасывает вас к западным оценкам, иногда обманчиво высокого литературного качества, но всегда основанным на наблюдениях извне. Если же вы попадали внутрь этого мира, оценить его оказывалось чрезвычайно трудно, так как этот век был религиозным, и османская элита воспринимала себя в религиозных терминах, с использованием мистического словаря.
|
|
Тем временем султаны наследовали друг другу, ни один не был особенно интересным, и даже крайне набожный Осман III (правил с 1754 по 1757 год) оказался скучным человеком. На представительском уровне все было великолепно, и каждый мемуарист отмечает необыкновенные празднества, иногда длительностью в две недели – например, в честь обрезания юных сыновей султана. Но глубинные проблемы никуда не делись, и иногда ситуация оканчивалась взрывом. Ахмед III был свергнут в 1730 году мятежом янычар, возглавлявшимся албанцем по имени Патрона Халил, которого удовлетворила только казнь Ибрагима-паши и других близких сподвижников султана. В результате преемнику Ахмеда, Махмуду I (правил с 1730 по 1754 год), пришлось сыграть долгую и вероломную игру, пригласив Патрону Халила и его друзей на пир, предположительно в честь их назначения на высокие посты, где их всех зарезали. Это стало концом «времени тюльпанов».
Улема продолжали интерпретировать законы шариата, давая должные комментарии к непредвиденным обстоятельствам, не предусмотренным арабским пророком VII века, но в целом показная пышность уже отживала свое время. Под всем этим ощущалось изменение менталитета. Судя по всему, уже в первой половине XVIII века очень многие люди воспринимали религию несерьезно, и никто не знает, что говорилось и делалось за закрытыми дверями. Даже архитектура мечетей – лучший ее образец это Нуру Османия на Великом Базаре, начатая постройкой при Махмуде I в 1748 году – демонстрирует влияние рококо. Его преемник, Осман III, попытался восстановить религиозные нормы – никакого алкоголя, ношение не-мусульманами отличительной одежды и так далее, – но эти правила повсеместно игнорировалось и продержались недолго. Взошедший на престол следующим Мустафа III (правил с 1757 по 1774 год) также ничем не проявил себя, кроме, быть может, того, что в его царствование империя влезла в долги. Ислам осуждал ростовщичество, но к 1768 году, когда мощь России уже продемонстрировала себя, особого выбора не оставалось.
|
|
Факты говорят, что в это время имперская система уже разваливалась. Янычары занимались чем угодно: кто был более способен, вел торговлю, менее способные промышляли вымогательством. Константинополь регулярно страдал от обширных пожаров, которые быстро распространялись по тесной деревянной застройке. Парадоксально, но теоретически всемогущий режим не смог организовать плановую застройку столицы – скажем, в стиле Вены с ее широкими улицами и просторными площадями, с архитектурными доминантами в виде прекрасных дворцов или хорошо продуманных соборов.
Невозможность отвести большие пространства на постройку общественных зданий, как в западных столицах, происходила из-за законов шариата. Во всех странах существует связь между правом собственности и правом ее пользователя, но по законам шариата пользователи имеют приоритет. Если владелец земли перекрыл улицу и построил дом, то это его право, в то время как на Западе, по римской традиции, общественные власти могут ограничить права собственника – или, как в Англии, поставить аристократическую роскошь под контроль законов, единых для всех. Совсем по-другому дело обстояло в Константинополе и в других мусульманских городах. В этих населенных пунктах застройка шла как попало, контролируемая только пожарами. Болезни при таких условиях распространялись тоже очень быстро.
Константинополь был известен своей нездоровой обстановкой, иностранные послы каждое лето спасались на побережье Черного моря, где они имели свои летние виллы, обычно в районе Тарабье – это турецкая форма греческого слова «Терапейя», означающего здоровое место. Султаны тоже часто спасались от болезней вне города – в их случае в Эдирне, где были хорошие охотничьи угодья.
На османских Балканах распад происходил очень быстро. В прошлые дни за крестьянами тщательно следили имперские чиновники, защищавшие их от возможного произвола крупных землевладельцев. В свою очередь коррумпированных или некомпетентных чиновников могли даже казнить, а их имущество конфисковать. Вся эта система опиралась на особый тип землевладения, тимар, внешне напоминающий феодальный, однако не переходящий по наследству. В итоге он в чем-то напоминал сельский капитализм. Землевладелец мог быть даже лишен земли, если не выполнял свою сторону договора. В XVIII, с ростом торговли и повышением товарности сельского хозяйства, некоторые из держателей тимаров начали расширять свои земли, подкупать местных чиновников и превращать владения в некое подобие латифундий – чифтлик [23]. Это означало шаг назад для крестьян. Дело осложнялось тем, что крупные фермеры были мусульманами, а крестьяне-арендаторы (райя, то есть «пасомые») обычно являлись христианами. Кроме того, заметная часть земли принадлежала православной церкви и управлялась очень плохо, в результате у крестьян оставалось все меньше и меньше земли, и та часто скалистая и бедная.
В результате все Балканы кишели разбойниками, особенно горные области. В Греции такие разбойники были известны как клефты, их часто прославляли народные песни и сказания как местных Робин Гудов. Что было делать хозяевам поместий? Они нанимали других отчаянных парней и создавали из них нечто вроде полиции, такие отряды назывались арматолес. Блестящий французский историк Жиль Вайнштайн описывает это явление как движение «от бандита-героя к бандиту-жандарму», и это соответствует действительности. Балканы становились неуправляемыми, и время от времени там предпринимались жестокие карательные акции – вы могли двигаться по какой-нибудь ужасающе трудной, чавкающей грязью дороге и наткнуться на высокие шесты, наверху которых в муках корчились насаженные на них люди. И все-таки уже к 1770 году на Балканах стали появляться яркие искры прогресса, который шел с Запада.
Однако при дворе Мустафы III этого не понимали. Никто не осознавал смысла ни глубинных, ни даже поверхностных событий, таких, как появление огромной силы, какой становилась Россия при Екатерине Великой. У Османской империи существовали старые связи с Польшей, значение которой очень переоценивали, и со Швецией. Венеция теперь стала совсем беззубой, а Австрия развернулась лицом к Германии. Лишь Франция оставалась надежным союзником.
В плену этих иллюзий Мустафа III позволил себе втянуться в войну с Россией за Черное море. Русские уже прощупывали Северный Кавказ, который формально контролировали турки. Более того, они заявляли претензии на Крым, вассальное государство османов. Правители Молдавии, объединившись с Украиной, явно поддерживали контакты с Москвой.
Мустафа III решил показать, кто хозяин на Черном море. В 1768 году он начал войну с Екатериной. И совершенно внезапно блестящий фасад Османской империи XVIII века оказался на грани обвала.
Часть шестая
Долгая оборона
Турецкая пословица гласит: одно несчастье лучше, чем тысяча советов. Шестилетняя война с Россией, начавшаяся в 1768 году, стала таким несчастьем. Она закончилась Кючук-Кайнарджийским договором в 1774 году. Главной стала даже не столько потеря огромных территорий, сколько утрата престижа и средств, возник миф о рухнувшей империи. Черное море было османским озером как минимум с 1453 года, огромную роль в государственных доходах играли налоги с товаров, двигающихся по Дунаю из Центральной Европы или по Днестру и Днепру из России.
Крым с его очень смешанным населением являлся сердцем татарского государства под управлением династии Гиреев. Гиреи претендовала на то, что являются старшими потомками Чингис-хана, и в то же время приняли сюзеренитет османов. Существовали и другие татары, которые приняли сторону России, особенно ногайцы на Северном Кавказе (со временем их начали использовать для полицейских функций, и их длинный хлыст, nagayka, стал ярким образом в революционной иконографии). Теоретически Северный Кавказ был турецким, и горные племена черкесов, жившие в его западной части, являлись (опять же в основном теоретически) мусульманами. На Кавказе турки и их союзники держались довольно упорно, но на Балканах и в дельте Дуная ситуация оказалась плачевной.
Однако плачевнее всего ситуация для османской империи обернулась на море. Русский флот неожиданно появился в Средиземном море, команды для него частично набирались из британских моряков – характерная иллюстрация креативного способа, которым Россия использовала иностранцев. Началось все, конечно, с самой императрицы, которая происходила из правящей династии Ангальта, немецкого княжества размером со скромное поле для гольфа. Она захватила трон в 1762 году, когда ее любовник скамеечкой для ног размозжил голову ее мужу. Несчастный муж, Петр III, унаследовал трон шестью месяцами ранее после смерти своей тети, императрицы Елизаветы, появился на ее похоронах абсолютно пьяным и приказал заменить заупокойную молитву пением «Te Deum».
Но теперь эти северные варвары положили конец османской монополии на Черном море. Их флот, вызвав всеобщее удивление, очутился у берегов османской Греции, где офицеры попытались поднять православных на восстание. Затем русские корабли двинулись к порту Смирна, а в 1770 году разгромили османский флот у Чесмы, возле острова Хиос, продемонстрировав превосходно качества своей артиллерии, так и высокое искусство мореплавания. Характерной особенностью османского мышления оказалось то, что они даже не могли понять, как русские попали сюда: разве река под названием Рейн не течет через всю Европу?
Здесь нам придется обратиться к главному правительственному органу в Константинополе, Баб-и Али, Блистательным Воротам Государства, центральному месту принятия решений – в офранцуженной передаче, которая появилась в ту эпоху, это название стало звучать как «Порта». Когда в 1774 году закончилась война, Порте пришлось смириться с потерей монополии на Черное море. Россия стала доминирующей силой на Северном Кавказе и была на пути к захвату Грузии. Крым получил формальную независимость, правителем его стал один из Гиреев, Шахин – очень красивый молодой человек и, по слухам, один из любовников Екатерины. Другой Гирей влюбился в мисс Паттерсон из Эдинбурга и обратился в шотландский протестантизм, когда ее отец (юрист) заявил, что не позволит своей дочери выйти замуж за восточного человека, даже если это принц. Она все еще жила в своем крымском дворце, когда британская армия высадилась здесь пятьюдесятью годами позднее, а ее отделенный потомок, женившись на фон Герсдорф, устроил последнюю свадьбу в светском обществе в нацистской Германии.
Затем последовала война между крымскими и ногайскими татарами, и в итоге в 1783 году Россия впрямую аннексировала Крым. Единственное, что мог сделать султан – это попросить, чтобы его признали защитником мусульман. Екатерина Великая согласилась, но на условии, что она также будет признана в неопределенном статусе защитника христиан в Османской империи, что долгое время вызывало беспокойство у Европы.
Теперь, когда русские корабли (некоторые из них были греческими, поднявшими выгодный флаг) ходили по Босфору, а татарские и черкесские беженцы заполонили Анатолию, когда были потеряны территории, изначально являвшиеся мусульманскими, для государства наступил кризис. Конечно, умные люди уже давно предупреждали о грядущем наступлении тяжелых времен, но их почти не слушали, потому что система пока еще работала по инерции, и изнутри на нее оказывалось слишком малое давление, чтобы добиться перемен. Даже православная церковь была вполне удовлетворена и действительно не хотела никакого внешнего контроля за своими делами – в это время немецкие путешественники, посетившие гору Афон, обнаружили, что для подпирания дверей, а иногда и для растопки печей здесь используются византийские манускрипты. Многие тысячи янычар вытягивали государственные средства и зачастую продавали свои именные документы армянским спекулянтам.
Султан реально мог управлять только тем, что именовалось Хюдавендигаром – по сути, лишь старым османским районом вокруг Бурсы, включающим теперь и Константинополь (этот регион все еще потребляет две трети турецкого ВВП). В других местах правили местные вожди, не обращавшие особого внимания на султана. Северная Африка давно обрела фактическую независимость и находилась в составе империи лишь формально, хотя происходившее от янычар и местных женщин семейство Кёлоглы все еще обладало здесь некоторой властью и даже влияло на турецкие дела. Египет оставался лишь под внешним контролем, а арабы Сирии и Ирака имели собственные налоговые системы, доившие местное население, подчинявшееся местным вождям от них центральной османской власти поступали лишь ограниченные средства, да и то с сильным запозданием.
В самом худшем виде такое имело место в румынских землях, в Валахии и Молдавии. Там местные династии с некоторой помощью вымерли. Власть и права на налоги каждый год продавались с аукциона среди богатых греков района Фанар в Константинополе. Эти люди жили в красивых домах, группировавшихся вокруг православной патриархии. Один за другим Судзусы, Гикасы (православные албанского происхождения), Маврокордатосы прибывали в валахскую столицу, а затем в Крайову со своими родственниками и охраной из албанцев, тащивших большие пустые сундуки. Затем следовало официальное заявление о вступлении в права нового законного правления, а потом начинался сбор налогов. После этого местное крестьянство исчезало, оставляя свое имущество для конфискации. Затем прибывал другой грек, который мог назвать себя хоть королем Гика XIV, и делал все то же самое. Но со временем формировалось национальное сознание, и в четвертом поколении все эти Гики и Судзусы становились либеральными националистами, ссылавшимися на (утрированное) латинское происхождение румынского языка и относящими себя к кузенам французов.
С чего надо было начинать реформу империи? Что поразило власть предержащих после Кючук-Кайнарджийского договора, так это выдающийся успех русских армий. Поэтому первым шагом стала военная реформа, и тут огромным препятствием стали янычары. Их нельзя было упразднить, и уже не было денег от них откупаться. Султан Абдул-Гамид I (правил с 1774 по 1789 год) забрал власть у дискредитированного Мустафы III и начал тщательное планирование. Требовалось построить совершенно новую армию и научиться военному делу у Запада. Самыми полезными иностранцами были французы, и было известно, что у них хорошая артиллерия.
Раньше в империю тоже приезжали разные западные специалисты, но на практике они не могли ничего добиться из-за религиозного консерватизма, а также просто из-за чувства ревности турок к всезнайкам-иностранцам. Даже когда они переходили в ислам, как сделал лучший из них, Хамбараси Ахмед-паша, им все равно чинили трудности, просто как слишком неудобным людям.
Теперь же, с санкции французов, в Константинополь прибыл артиллерийский специалист, еще один венгр, барон де Тотт – вероятно, словак (Tot в венгерском языке – грубое слово, эквивалентное слову «ниггер»). Он создал новую артиллерийскую службу, хорошо натренировал своих бомбардиров, а затем приступил к решению второстепенных проблем.
Но подготовка артиллеристов заключалась не только в умении стрелять, для артиллерийской службы требовалось знание математики – а улема закрыл школу математики пятьдесят лет тому назад на основании того, что там изучаются секреты, оставленные шайтану. Теперь в это тяжело поверить, поскольку турки, подобно русским, имеют прекрасные математические традиции, в последние годы они совершили по настоящему успешный прыжок в компьютерную цивилизацию. Однако барон де Тотт, со всеми своими четырьмя прекрасно написанными, но, возможно, весьма приукрашенными, томами воспоминаний, имел в активе только свою артиллерийскую службу, и янычарам он не нравился.
В 1787 году, надеясь отвоевать назад Крым, османы снова объявили войну России, ожидая, что шведы, тоже напавшие тогда на Россию, отвлекут значительную часть русских сил. Это ожидание частично оправдалось – русские не смогли собрать все силы против Турции, отчасти из-за шведского натиска, но в основном потому, что они оказались отвлечены событиями в Польше и Французской революцией. На Кавказе туркам удалось даже одержать ряд побед, но они ничего не дали, потому что австрийцы присоединились к своим русским союзникам и снова захватили Белград, хотя из-за давления со стороны Франции вынуждены были отдать его назад.
Эта бессмысленная война тем не менее выделяется одним эпизодом, который демонстрирует проблемы развития. Барон де Тотт создал артиллерийскую службу, но для ее эффективной деятельности отсутствовали нужные ресурсы. Что вы выберете – большую мощную пушку или несколько меньших? Османы выбрали большие пушки и разместили их в крепости Очаков, расположенной в устье Днепра. Но большое ядро не попадало в цель, при этом громадный заряд разрушал пушку. В итоге Очаков пал. Подобные эпизоды вызвали бурные споры в Константинополе – являются ли все иностранцы поголовно предателями или же требуется еще больше иностранных специалистов для более глубоких реформ?
Абдул-Гамид I умер в 1789 году, и его преемником стал энергичный племянник – Селим III (правил с 1789 по 1807 год). Именно при нем началась активная и целенаправленная вестернизация Турции. Новому султану пришлось столкнуться с тем, что позднее стало известно как «Восточный вопрос». Он достаточно прост и остается с нами до сих пор: что будет с Турцией? В этот вопрос вовлечено все: стратегия, экономика, религия. Может ли православная Россия восстановить Византийскую империю, снова завоевав Константинополь? Для этого ей требовался союз с Англией либо с Францией, с каждой из них она могла бы победить и разделить Османскую империю. В 1798 году этот вопрос впервые встал ребром: Наполеон высадился в Египте.
История современной Германии по Томасу Нипперди начинается с фразы: «В начале был Наполеон». Именно он встряхнул старую Священную Римскую империю от верхушки до самого основания и поставил Германию на ее современный курс развития, совершив нечто вроде экспорта туда аналога Тридцатилетней войны. Наполеон произвел подобное же действие и в Испании: Пиренейская война с испанской (а не британской!) точки зрения стала началом долгой гражданской войны, все еще не до конца затихшей.
В Османской империи в это время тоже началось что-то вроде гражданской войны между модернизаторами и консерваторами, и она тоже в некотором роде еще не завершена. Революция 1789 года дала Франции огромную энергию, и к 1797 году она совершила завоевания, которые намного вышли за пределы продвижения старого режима: были созданы зависимые от Франции государства в Германии и Италии, включая старую Венецианскую империю; были захвачены Нидерланды, Бельгия и Голландия.
Новый революционный режим, возглавленный выдающимся генералом Наполеоном, воспринял все цели своего слабого предшественника. Франция потеряла Индию и Америку, уступив их британцам. Почему же не получить взамен гораздо больший приз – Левант или Ближний Восток? Помимо всего прочего – во всяком случае, для мечтателей, крутящих глобус в Париже, – занятие этого региона позволила бы Франции угрожать британцам в Индии, либо двинувшись сухим путем через потенциально союзную Персию, либо даже прорыв от Суэца до Красного моря канал, пригодный для военных кораблей.
В июле 1789 года, Наполеон, тогда 28-летний, вообразив себя фараоном, тайно провел свои корабли мимо британского флота и высадился в Египте. Он обратил в бегство аристократию мамелюков, составлявшую основу верблюжьей кавалерии, самые же умные из них поняли, как из ситуации можно выжать что-то для себя – освобождение от жесткой тирании турок. Около года все шло неплохо, хотя французы оказались заперты в Египте, потому что британцы под командованием другого харизматичного персонажа, Нельсона, наконец-то отыскали французский флот и разнесли его в клочья.
Затем Наполеон двинулся на собственно турецкую территорию, где потерпел несколько неудач и запятнал свою репутацию, приказав вырезать пленных. В 1799 году, поняв, что потерпел поражение в своей авантюре, он тайно вернулся во Францию, где вскоре объявил себя императором. Но он открыл «Восточный вопрос», а также направил Египет курс на вестернизации. Это было сделано совершенно сознательно, с использованием коренных египтян и французских офицеров, оставшихся в Египте. Именно тогда выдвинулась такая яркая фигура, как Мехмет Али.
Мехмет Али был по происхождению албанцем, но всю жизнь говорил на турецком языке. Он создал в Египте современные и вполне надежные армию и флот; он привлек иностранных специалистов, чтобы модернизировать промышленность; он вторгся в Аравию и поставил под свой контроль фанатичную секту ваххабитов, которая там возникла. Селим III ничего не мог противопоставить ему, поэтому признали его вице-королем – по факту суверенным правителем Египта. Можно даже сказать, как предполагает турецкий историк Шериф Мардин, что в тот период все современное в империи шло из Египта, в то время как Багдад превратился в мертвый груз.
В 1807 году Селим оказался перед угрозой нападения англичан (которое было отражено, потому что французский посол помог организовать оборону столицы), а также перед опасностью новой войны с Россией. Это была странная война, потому что собственные войска Селима, янычары, были слишком заняты своим бизнесом, чтобы двинуться на фронт – в результате туда попала лишь половина от каждого полка. Но в 1812 году Наполеон напал на Россию, и Турции удалось заключить мир, за который пришлось расплатиться значительной территорией вдоль побережья Черного моря и районом к северу от дельты Дуная, именуемом Южной Бессарабией (по-турецки он назывался Бучак, что означает «угол»). Этот район имел большое значение из-за портов, через которые шли торговые суда из Черного моря в Центральную Европу. Австрийцы, хотя и обладали огромным портом Триест, тоже были заинтересованы в дунайском маршруте. Турция оказалась втянута в сферу западного капитализма, и ей требовалось отыскать способ действий. Индия и Китай встали перед той же проблемой – и оба государства рухнули.
Селим III начал строить новую армию – отчасти тайком, в казармах на азиатской стороне Босфора. Там он обучал своих солдат, используя методы Мехмета Али. Однако его проблемы были гораздо серьезней, чем проблемы правителя Египта. В XVIII веке местные вожди, как на Балканах, так и в Анатолии, сначала брали у султанов налоги на откуп, а затем и вовсе стали игнорировать центральную власть. При помощи личных армий они правили своими феодальными владениями – самое большое из них, расположенное в горной стране, охватывающей юг современной Албании, а также север и северо-запад Греции, принадлежало Али-паше из Тепеделена[24]и называлось Эпир. Посетивший его лорд Байрон был зачарован продемонстрированной ему экзотикой восточной власти – огромными подушками, коврами, водопроводом, девушками и мальчиками. Последнее позднее вызвало порицание среди британских официальных лиц: они считали, что турки использовали мальчиков, так как им наскучила полигамия. Вымышленная дочь Али-паши стала героиней романа Дюма «Граф Монте Кристо» – прекрасной Гайде. Еще одно подобное крупное владение находилось на юго-востоке Балкан – это была территория, известная как Румелия, недалеко от самой столицы.
Селим попытался использовать местные полки янычар, чтобы поставить под контроль этих самозваных князей, но все его усилия кончились неудачей. В 1807 году он был свергнут, и престол занял слабоумный Мустафа. Новая армия была распущена. Но затем умный великий визирь, используя поддержку улема и других сил, ненавидевших янычар, организовал свержение Мустафы. В ответ янычары убили Селима, а место султана занял его очень молодой кузен Махмуд II (правил с 1808 по 1839 год). Ему пришлось сыграть очень долгую партию – в каком-то смысле это стало упущенной возможностью поздней империи.
Янычары, мародерствовавшие в Константинополе и других городах – даже в Сирии, – имели основания опасаться нового султана, и Махмуд, получив хороший совет, был очень осторожен. Новая армия была перестроена весьма аккуратно. Султан созвал местных правителей и вождей и договорился с ними о дальнейших действиях. Хотя большинство из них, опасаясь, что на пиру их убьют, не появилось, и соглашение не было выполнено, но оно сослужило свою службу, дав ложное представление о слабости султана. Дела понемногу ползли сами по себе, и иностранные офицеры прибыли, чтобы помочь тренировать «Новую армию». Это и стало реальным началом новой Турции.
Армия и модернизация – хорошая тема. В Атлантическом мире, к которому теперь развернулся прогресс, армия всегда была инструментом, а не вдохновителем. Вне Атлантического мира, где прогресс долгое время находился во власти мракобесных церковных институтов и замшелых местных правителей, именно армия зачатую предлагала наилучшие средства для модернизации; в России или Австрии (и даже во Франции Людовика XIV) лучшее современное образование давала именно армия. Лучшей школой в Вене был кадетский корпус – Терезианум, так же это было с юнкерскими училищами в России или военными школами в Берлине, воспитавшими столь много писателей, от Льва Толстого до Генриха фон Клейста.
Пруссак Гельмут фон Мольтке, творец победы над Францией в 1870 году, тоже стал автором классического литературного произведения – писем из Турции, где в 1830-х годах он служил иностранным военным советником. Еще один пример этого явления можно найти в Нидерландах, когда французские революционные армии победили в битве при Флеру в 1794 году. Они заняли огромный университет Лувена, где в тучах меловой пыли студенты серьезно обсуждали по-латыни, разговаривали ли Адам и Ева друг с другом в вежливой форме или фамильярно. Французы устроили на дворе университета стойло для лошадей, а сам университет превратили в медицинскую и инженерную школу. Современная Турция также должна была создаваться армией, а не как-то иначе. И все-таки до наступления прогресса должны были еще случиться несчастья, и они случились. Сначала получил фактическую независимость Египет. Когда к 1815 году Наполеоновские войны закончились, проблемы добрались и до Балкан. Еще в 1804 году произошел мятеж в Сербии, где некто «Черный Георгий»[25]умудрился на какое-то время сделаться королем, и после десяти лет войны появилась маленькая Сербия – правда, под властью другого короля, который, проявив хитрость, признал султана своим сувереном. Посторонним могло казаться, что христиане сами освободили себя от тирании турок. Но изнутри было видно, что за этим стоит гораздо большее: Черного Георгия поддерживали русские, пока они находились в состоянии войны с Турцией, но затем охладели, когда вместе с турками стали воевать против французов. В любом случае агенты султана использовали его, чтобы разделаться с местными янычарами. Увы, почти ни одно из этих упомянутых национально-освободительных движений не являлось тем, чем себя декларировало. И лучше всего это проявилось на примере Греции.