Однажды Пуч, которой было в то время лет восемь, взяла на руки шестимесячного шимпанзе, забралась вместе с ним на дерево и принялась выискивать у него в шерсти. Дул легкий ветерок, веера пальмовых листьев шуршали и покачивались. Я заметила, что малыш внимательно смотрит через плечо своей няньки на равномерно колышащуюся ветку. Улучив момент, когда ветка оказалась совсем рядом, озорник выскользнул из рук Пуч и ухватился за листья – ветка согнулась под его тяжестью и отклонилась к стволу. Когда Пуч сообразила, что произошло, ее лицо исказила широкая гримаса ужаса. Пуч торопливо соскользнула с дерева и вскарабкалась на соседнюю пальму, откуда можно было дотянуться до ветки с висящим младенцем. Она схватила его и прижала к себе, хотя отважный путешественник отнюдь не был напуган, а скорее наоборот – доволен своим воздушным приключением. Тем не менее Пуч не разжимала объятий, и постепенно выражение испуга исчезло с ее лица.
Примерно через год после вступления в подростковый период у молодых самок наблюдается большее по размерам набухание половой кожи. Взрослые самцы по‑прежнему не проявляют к подрастающим самкам никакого интереса, зато детеныши мужского пола начинают усиленно ухаживать за ними. Те охотно откликаются на ухаживания поклонников – при их приближении подставляют зад и пригибаются к земле. Одна молодая самка буквально оттащила Флинта от своей подружки и пригнулась к земле, привлекая его внимание.
Еще через год наконец наступает день, когда у молодой самки половая кожа набухает настолько, что ею начинают интересоваться взрослые самцы. Обычно это происходит в девятилетнем возрасте. Я хорошо помню, как Пуч впервые почувствовала себя взрослой. Однажды она пришла в лагерь с сильно набухшей и покрасневшей половой кожей. Самцы по очереди подходили к ней, распушив шерсть, раскачивали ветки, переступали с ноги на ногу и поднимали вверх плечи. Способ ухаживания по существу представляет собой демонстрирование каких‑то элементов угрозы. Пуч непрерывно вскрикивала и хотела было убежать, но самцы пустились вслед за ней, причем их угрозы становились все более свирепыми. Тогда Пуч повернулась к ним и, не переставая визжать, пригнулась к земле. Было совершенно очевидно, что роль взрослой самки не пришлась ей по душе и она не испытывала ничего, кроме ужаса и страха. На следующее утро Пуч выглядела более уравновешенной и, хотя она по‑прежнему кричала всякий раз, когда взрослые самцы приближались к ней, тем не менее гораздо спокойнее относилась к их ухаживаниям.
У Фифи превращение во взрослую самку прошло несколько иначе. Она не только не испытывала ужаса Пуч, но, напротив, первая подходила к самцам. Когда же набухание и покраснение половой кожи вдруг исчезло, Фифи долго не могла к этому привыкнуть. Она была в полном недоумении, почему самцы потеряли к ней интерес.
Правда, дня через два Фифи смирилась с собственной непривлекательностью и перестала приставать к самцам. Зато спустя месяц мы все покатывались со смеху, глядя на Фифи: молодая самка постоянно трогала рукой набухшую половую кожу, словно боялась, что она куда‑то исчезнет.
В течение следующего года Фифи развилась во вполне взрослую самку. В дни набухания половой кожи она проявляла большую активность и сама подстерегала самцов возле станции подкормки. Тем более удивительно было то, что Фифи крайне неохотно подпускала своих братьев Фабена и Фигана, а всякие заигрывания малыша Флинта пресекала тотчас же, хотя раньше, в подростковом периоде, вполне терпимо относилась к ухаживаниям младшего братца.
Однажды набухание половой кожи у Фло и Фифи появилось почти одновременно. Для самцов настали ужасные дни. Примерно в течение недели мать и дочь ходили в сопровождении большой группы самцов. Каждый раз, когда один из них начинал ухаживать за матерью, Фифи и Флинт тотчас подбегали и пытались оттолкнуть его, после чего Фифи сама принимала соответствующую позу.
И наоборот, всякий раз, когда кто‑нибудь из самцов пробовал ухаживать за дочерью, Фло и Флинт старались помешать этому, после чего сама Фло охотно предлагала свои услуги.
Ни разу в течение всех этих дней мы не видели, чтобы Фабен или Фиган предпринимали какие‑нибудь попытки обладать матерью, хотя они постоянно находились рядом с Фло. Точно так же и Эверед никогда не пытался ухаживать за своей матерью Олли.
Ни одна из девяти молодых самок, за развитием которых мы особенно внимательно следили, не забеременела раньше чем через два года после первого набухания половой кожи. То же самое справедливо и для особей, живущих в неволе. Какие физиологические механизмы лежат в основе этого явления, пока не известно. Одно можно совершенно определенно сказать – такая отсрочка, безусловно, выгодна для молодой самки: в девять лет она еще не нашла своего места в сообществе шимпанзе, а организм ее недостаточно сформировался и окреп, чтобы вынести дополнительные тяготы, связанные с рождением детеныша.
В мире взрослых
Мы часто не замечаем того момента, когда скованность и угловатость отрочества уступают место уверенности в себе, свойственной юности. Между тем эти изменения, незаметные на первый взгляд, происходят в течение многих месяцев, и вот в один прекрасный день родители с изумлением узнают, что их ребенок стал совсем взрослым. Точно так же обстоят дела и у шимпанзе.
…Стоял жаркий летний день 1966 года. Я наблюдала за семейством старушки Марины и вдруг поняла, что недавний подросток Пепе вырос и превратился в прекрасного зрелого самца с красивой блестящей шерстью и мощно развитой мускулатурой. Я невольно залюбовалась его движениями, когда он схватил короткую толстую палку и принялся орудовать ею, расчищая вход в гнездо земляных пчел. Обе самки – старая Марина и младшая сестрица Пепе Мифф – стояли рядом. Все трое, казалось, совсем не замечали яростного жужжания пчел, и лишь малыш Мерлин, вскарабкавшись па дерево, наблюдал с безопасного расстояния за своими родственниками, которые с завидной смелостью опустошали гнездо.
Вот Пепе отложил в сторону палку и пропустил вперед мать. Марина засунула руку внутрь гнезда и извлекла оттуда душистые заполненные медом соты. Пепе тотчас отломил кусок для себя и вместе с матерью принялся жевать лакомое блюдо. Мифф не принимала участия в пиршестве, она почти вплотную придвинулась к матери и брату и, не сводя глаз, следила, как исчезают пахучие соты.
Минут через пятнадцать Пепе побрел прочь от разоренного гнезда. Марина перед уходом на всякий случай проверила, не осталось ли внутри еще меда, и, убедившись, что все пусто, поспешила вдогонку за сыном. Наконец‑то к гнезду смогла подойти Мифф: она снова и снова засовывала в отверстие руку и слизывала с пальцев сладкую от пролитого меда землю. Потом и она побрела вслед за матерью и братом. Малыш Мерлин, ловко перепрыгивая с дерева на дерево, догнал семейство и присоединился к нему.
Все расположились в тени густого дерева. Мифф забралась наверх и начала кормиться листьями лианы, Пепе и Марина принялись выискивать друг у друга в шерсти. Мерлин раскачивался на ветке прямо над их головами, задевая братца то ногой, то рукой. Потом он шлепнулся вниз, приземлился прямо на плечо Пепе и начал тянуть его за руку, приглашая поиграть с ним. Не переставая перебирать шерсть матери, Пепе лениво пощекотал малыша. Ободренный вниманием Мерлин стал настойчиво карабкаться по спине Пепе, цепляясь за его шерсть, и наконец протиснулся между братом и матерью.
Случайный наблюдатель не задумываясь решил бы, что перед ним типичная семейная группа – мать, отец и двое детей. Да и мы очень легко могли сделать ту же самую ошибку, если бы не наблюдали за обезьянами в течение долгих лет и не знали наверняка, что Пепе – сын Марины. В сообществе шимпанзе семья состоит только из матери и детенышей (всех или нескольких). Отец не принимает никакого участия в судьбе своих отпрысков. По сути дела, совершенно неизвестно, кто из самцов является отцом того или иного детеныша. Устранение самцов от всех семейных дел – одна из основных особенностей сообщества шимпанзе. Самцы часто объединяются в группы, состоящие из одних представителей мужского пола, они совершают совместные передвижения, кормятся на одних и тех же деревьях, обыскивают друг друга.
Тем не менее мы ни разу не наблюдали у шимпанзе проявлений гомосексуализма. Правда, в момент чрезмерного волнения один самец может прижаться к другому и даже взобраться на него, или обхватить его за талию, или потереться. Однако эта форма поведения, даже при поверхностном наблюдении, не имеет ничего общего с гомосексуализмом, а выражает лишь потребность в физическом контакте с сородичем. Встревоженные и возбужденные обезьяны всегда стремятся коснуться друг друга. Если поблизости окажется самка, взволнованный самец, чтобы успокоиться, может дотронуться до ее наружных половых органов.
Отношения между полами у шимпанзе отличаются крайней беспорядочностью – промискуитетом. Это не значит, однако, что самка подпускает всякого ухаживающего за ней самца. Одна молодая самка, Джиджи, немного старше Фифи, всегда с большой неприязнью относилась к самцу Хамфри, чьи ухаживания отличались крайней агрессивностью. В дни набухания половой кожи Джиджи подпускала всех самцов, за исключением Хамфри. Всякий раз, когда он подходил к ней, распушив шерсть и подняв плечи, самка с криком убегала и пряталась на деревьях. Самец настойчиво преследовал ее, но почти всегда безуспешно. Правда, года через два Джиджи изменила свое отношение к столь верному поклоннику и стала отдавать ему предпочтение перед остальными.
Фифи также избегала Хамфри, хотя и не испытывала при виде его такого ужаса, как Джиджи. Она просто спокойно уходила, как только он приближался к ней. Однажды мы были свидетелями любопытной сценки. Фифи раз пятнадцать обежала вокруг дерева, спасаясь от преследований Хамфри. Самцу ничего не стоило догнать ее, но вместо этого он совершенно раздосадованный, отошел в сторону и принялся швырять здоровенные камни и стучать ногами о землю, а потом вдруг незаметно исчез. Подобным образом и другие самки избегали некоторых самцов.
Иногда самцы буквально насильно заставляют самок сопровождать их во время передвижений – именно таким способом большинство самок впервые попали на территорию нашего лагеря. Обычно самке очень трудно избавиться от навязанной ей компании – разве что тогда, когда самцу надоест следить за ней. Однажды мы с Гуго заметили спускавшегося по склону Джей‑Би; за ним, искоса поглядывая на нас, кралась пожилая самка с трехлетним детенышем. Никогда прежде она не бывала в лагере, и поэтому мы поспешили спрятаться в палатке. Самка приближалась к лагерю с большой неохотой, то и дело останавливалась и озиралась. Оглянувшись в какой‑то момент, Джей‑Би вдруг не увидел ее. Он тотчас встал во весь рост, схватился за небольшое деревце и начал раскачивать его из стороны в сторону до тех пор, пока самка с визгом не выскочила из кустов. Она торопливо подошла к нему и дотронулась до его бока, выражая послушание и покорность. Ее детеныш тем временем взобрался на дерево и оттуда наблюдал за всем происходящим.
Джей‑Би со своей дамой были уже совсем близко от лагеря, но, увидев наши палатки, самка опять струсила и остановилась. Заметив, что ее повелитель смотрит в другую сторону, она попыталась улизнуть. Ее маневр не ускользнул от глаз Джей‑Би, и он сразу же пустился вдогонку. Быстро поравнявшись с ней, он вскочил самке на спину и начал колотить ее ногами. Самка громко закричала, вырвалась и отбежала в сторону, но почти тотчас вернулась, подошла к Джей‑Би и низко пригнулась в знак подчинения. Самец милостиво протянул руку, коснулся ее головы, и пара снова двинулась в путь. Но пройдя несколько метров, самка опять остановилась, и Джей‑Би вновь начал запугивать ее, раскачивая молодое деревце. В конце концов страх перед разгневанным повелителем оказался сильнее боязни, которую внушал ей вид нашего лагеря, и самка вслед за Джей‑Би все‑таки подошла к месту подкормки. Мы были потрясены, когда увидели, что Джей‑Би позволил ей взять часть своих бананов, так как обычно он не разрешал другим членам группы прикасаться к его еде.
Но, пожалуй, самым странным в этой сцене было то, что самка находилась не в том состоянии, которое бы вызывало естественный интерес к ней у самцов. Целых три дня мы наблюдали, как Джей‑Би насильно приводил ее в лагерь. На четвертый день он появился уже без нее. Недели через две я случайно встретила эту самку. Половая кожа у нее покраснела и набухла, и теперь от поклонников не было отбоя. Зато Джей‑Би, казалось, совершенно потерял к ней интерес.
Лики и Мистер Уорзл чаще других самцов вынуждали самок сопровождать их. Особенно доставалось Олли – то один, то другой самец терроризировал пугливую самку, и опять‑таки, как правило, не в те дни, когда у Олли набухала половая кожа.
Лики часто заставлял Фифи сопровождать его. Молодая самка шла за старым самцом с явной неохотой. Иногда ей удавалось ускользнуть из‑под бдительной опеки – улучив удобный момент, когда внимание «господина» было занято чем‑то другим, она молниеносно кидалась в сторону. Если же ее маневр был замечен, она тотчас возвращалась назад, не дожидаясь, пока Лики придет в ярость.
Одно время Лики был постоянно занят поисками самок и заставлял то одну, то другую сопровождать его. Особенно памятен мне один день… Упустив очередную жертву, Лики сидел в лагере и ел бананы. В это время появилась Фифи. Лики тотчас забыл про бананы, выпрямился, распушил шерсть и начал раскачивать ветки. Фифи благосклонно приняла его ухаживания, и после спаривания оба занялись выискиванием в шерсти друг у друга. Внезапно Лики увидел Олли – он тотчас вскочил и принялся махать веткой в сторону Олли, шерсть его вновь встала дыбом. Олли поспешила к нему, и Лики начал быстро обыскивать ее, а Фифи тем временем с самым беспечным видом неторопливо побрела прочь. Однако самец заметил это, шерсть его снова распушилась, и Фифи вернулась обратно, тихо повизгивая в знак покорности. Затем Лики попытался заставить обеих самок сопровождать его: он свирепо сверкал глазами и с шумом раскачивал ветки то над одной самкой, то над другой, но ни Олли, ни Фифи не желали идти за ним.
Так продолжалось еще некоторое время, пока Лики не пришел в ярость. И хотя Фифи послушно подошла к нему, старый самец набросился на нее и принялся катать по земле. Олли, не дожидаясь такой же участи, быстро и бесшумно скрылась в кустарнике. После нападения на Фифи Лики, все еще отдуваясь от напряжения, заметил исчезновение Олли. Он бросился вверх по склону, высматривая ее там. Потом перебежал на другую сторону поляны и продолжал поиски в кустарнике. Фифи, припав к земле, не переставала визжать. Увидев, что самец больше не обращает на нее внимания, она мгновенно исчезла. Лики был вне себя от ярости и долго не мог успокоиться: лишь минут через пятнадцать шерсть его улеглась, и он вернулся к прерванной трапезе.
Взаимоотношения между крупным самцом Рудольфом и старой Фло, о которых уже говорилось выше, носили совершенно иной характер. Рудольф никогда не проявлял по отношению к Фло такой агрессивности, как Лики или другие самцы по отношению к избранным ими самкам. Рудольф повсюду следовал за Фло, и именно у него старая самка искала успокоения и поддержки, когда бывала обижена или огорчена. Кроме того, Рудольф продолжал оставаться подле Фло и ее семьи еще недели две после исчезновения у нее розовой припухлости.
Бесполезно строить предположения, что было бы, если бы шимпанзе обладали иной физиологией. Факт остается фактом: самки шимпанзе, если они не беременны и не кормят детенышей, подпускают самцов в течение семи‑десяти дней во время каждого менструального цикла. У более пожилых самок воздержание от половой активности продолжается иногда до пяти лет. Наряду с этими ограничениями эволюция наградила самок шимпанзе весьма затруднительным признаком. Я имею в виду набухание половой кожи. Мне не раз приходилось видеть, какие мучительные неудобства приносит животному разбухшая, как подушка, половая кожа. Самка снова и снова усаживалась на ветке или на твердом камне, стремясь найти удобное положение. Зачем природа наделила самок шимпанзе этой особенностью? Казалось бы, ответить на этот вопрос нетрудно.
Как‑то раз я сидела возле Голиафа и Дэвида Седобородого, которые мирно выискивали в шерсти друг у друга. Вдруг Голиаф резко вскинул голову и стал пристально вглядываться куда‑то вдаль, скоро и Дэвид уставился в этом же направлении. Я была без бинокля, но все же мне удалось рассмотреть в темно‑зеленой кроне дерева, растущего на противоположном склоне, нечто, напоминающее большой розовый цветок. Неожиданно оба самца сорвались с места и скрылись в густом подлеске. Я не пошла вслед, так как все равно не поспела бы за ними, но мне было видно, как Голиаф и Дэвид вскочили на дерево и начали раскачивать ветки перед самкой.
В случаях, подобных этому, набухание и покраснение половой кожи, хорошо заметное на значительном расстоянии, без сомнения, служит своеобразным опознавательным знаком, сигнализирующим самцам о состоянии самки (ее готовности к спариванию). В сообществах шимпанзе, непостоянных по составу, самцы, как уже говорилось, часто передвигаются отдельно от самок, поэтому подобный привлекающий внимание признак играет очень важную роль для установления местонахождения самки. Это усугубляется еще и тем, что далеко не все самки обладают активностью Фифи, многие из них, например Олли, в дни набухания половой кожи, наоборот, стремятся спрятаться подальше от самцов.
И хотя подобное объяснение кажется достаточно правдоподобным, на самом деле все обстоит куда сложнее. Если у самок шимпанзе покрасневшая половая кожа служит для того, чтобы на расстоянии привлекать к ним внимание самца, то почему же подобный признак есть и у самок павианов, и у самок других низших обезьян, которые всегда передвигаются вместе со стадом и никогда не отделяются от самцов? А вот у самок орангутанов набухание вообще не развивается, хотя эти обезьяны живут в непроходимых джунглях и передвигаются еще более разобщенными группами. Таким образом, дать однозначный ответ на вопрос о причинах набухания половой кожи пока еще не представляется возможным.
Молодые самки, даже если у них есть детеныши, менструируют гораздо регулярнее пожилых. Например, у Фло и Олли после рождения последних детенышей – Флинта и Гилки – половая кожа не набухала целых пять лет. Не наблюдалось набухания и на протяжении всей беременности. У Мелиссы и других молодых самок, напротив, из восьми месяцев беременности первые четыре‑пять сохранялся нормальный цикл, а после родов половая кожа набухла и покраснела уже через год. Именно у молодых самок и самцов мы нередко наблюдали случаи взаимной привязанности друг к другу.
Фиган был верен Пуч в течение полугода. Это, конечно, не значит, что он игнорировал других самок с розовым набуханием половой кожи, но в те дни, когда это набухание появлялось у Пуч, Фиган неотступно следовал за ней. Они уходили в лес и никогда не посещали лагерь, где Пуч, без сомнения, встретилась бы с другими поклонниками. Как‑то раз, случайно столкнувшись с ними в лесу, я решила понаблюдать за этой парой. Мы находились примерно в полукилометре от лагеря. Фиган и Пуч прошли еще немного по лесу, потом взобрались на дерево и начали заботливо обыскивать друг друга. Спустившись вниз, они побрели дальше. Перед наступлением темноты они подкрепились фигами, выбрали подходящее дерево и, соорудив рядышком два гнезда, улеглись спать. Наутро после спаривания, единственного за все время наблюдения, они позавтракали и продолжали свой маршрут по лесу.
Через шесть дней Пуч появилась в лагере – набухшая кожа сморщилась и опала. Фиган пришел в лагерь через полчаса после нее. Мы не раз замечали, что они всегда возвращаются из «свадебного путешествия» порознь – будто не хотят, чтобы их увидели вместе. Конечно, причина заключалась совсем не в этом. Появление одного из них в лагере означало, что Пуч переставала интересовать самца и каждый начинал самостоятельно передвигаться по лесу.
К несчастью, Пуч умерла в десятилетнем возрасте, и мы никогда не узнаем, как развивались бы в дальнейшем отношения между ней и Фиганом. После смерти Пуч самец привязался к Мелиссе. В сопровождении малыша Гоблина они вместе бродили по джунглям, строили рядом гнезда, выискивали друг у друга в шерсти. Интересно, что и Фабен оказывал Мелиссе явное предпочтение перед другими самками, так что Мелисса и Гоблин проводили большую часть времени то с одним, то с другим братом.
Хотя в подобных взаимоотношениях можно было бы усмотреть зачатки человеческой привязанности и любви, трудно представить, чтобы шимпанзе испытывали друг к другу эмоции, хоть в какой‑то мере сравнимые с той нежностью, стремлением защитить любимое существо, пониманием и духовной гармонией, которыми отличаются высшие проявления любви у человека. Самое большее, на что может рассчитывать самка шимпанзе, – это кратковременное ухаживание, похожее скорее на угрозу, спаривание, длящееся примерно полминуты, и в лучшем случае взаимное обыскивание. Романтическая любовь, окутанная тайной и приносящая бесконечное счастье, неведома нашим шимпанзе.
Когда я только еще начинала заниматься изучением обезьян, меня необычайно интересовал один вопрос: спят ли самцы и самки в одном гнезде? Я помню, как однажды молодая самка, соорудив гнездо и уже удобно устроившись там, вдруг вылезла из него, вскарабкалась вверх по дереву и заглянула в гнездо Мистера Мак‑Грегора. Старый самец сел и ревностно занялся туалетом гостьи. Правда, минут через пять это занятие наскучило ему – он отвернулся и лег спать, а молодая самка спустилась к себе в гнездо.
Уже стемнело, скоро должна была взойти луна. Я торопливо спускалась в лагерь, но по пути решила, что позже вернусь обратно и проведу ночь возле шимпанзе. Наскоро поужинав и переписав наблюдения в дневник, я вышла из лагеря. Было около одиннадцати часов вечера. Полная луна озаряла все вокруг холодным призрачным светом. Я быстро добралась до Вершины и решила выпить кофе, так как мне предстояла бессонная ночь. Скоро веселый огонек радостно запрыгал по сухим сучьям, а походный чайник затянул свою песенку. Заварив кофе, я уселась на каменистый уступ. Лежавшая передо мной долина была залита лунным сиянием. Серебряные блики отражались на густой листве деревьев и на черной глади озера. Где‑то раздался лай павиана, и вновь стало тихо. Лес темной стеной почти вплотную подступил ко мне; казалось, было слышно как в густой чаще крадется леопард, как буйвол с хрустом жует сочные листья. Впрочем, скорее всего это была лишь игра моего воображения.
Пораженная красотой ночи, я не спеша, растягивая удовольствие, пила кофе. Луна светила так ярко, что на небе были заметны только крупные звезды. Серебристые облачка жались к горным вершинам и медленно спускались в долину. Эта ночь будто нарочно была создана для любви. Добравшись до того места, откуда вечером вела наблюдения за шимпанзе, я убедилась, что оба животных спят по‑прежнему в разных гнездах. Мистер Мак‑Грегор лежал на спине, а самка на боку, свернувшись калачиком.
Часа в четыре утра луна скрылась за вершинами гор на противоположной стороне озера. С исчезновением ее серебристого отсвета темнота чернильно‑черным кольцом сомкнулась вокруг меня. То тут, то там слышались угрожающие шорохи и похрустывания сучьев. Через час в долине раздался громкий лай павианов, потом к нему присоединились яростные лающие звуки «ваа» и громкое уханье шимпанзе. Мне уже чудился леопард, крадущийся между деревьев, и я поплотнее закуталась в одеяло. Ночь потеряла свою романтическую прелесть.
Но вот наконец забрезжил рассвет, и все предметы начали приобретать привычные очертания. Когда стало совсем светло, я вновь убедилась, что оба шимпанзе спят в отдельных гнездах. В 6.15 старый самец перевернулся, сел, быстро выскочил из своего гнезда и, спустившись вниз, прыгнул в гнездо самки. Должно быть она крепко спала, потому что от неожиданности вскочила и с пронзительным криком выпрыгнула из гнезда. Мистер Мак‑Грегор бросился вслед за ней, на ходу неистово раскачивая ветки. Постепенно крики ее становились все глуше и глуше, пока наконец не смолкли в густой чаще. Это не слишком романтическое окончание ночной истории свидетельствовало о том, что в то утро мысли старого Мак‑Грегора были заняты самкой.
Несколько лет спустя я наблюдала за Мелиссой и Фиганом во время одного из их совместных путешествий. Уже стемнело, Мелисса соорудила на ночь гнездо, а Фиган слез с ветки, где он сидел, пережевывая какую‑то пищу, и присоединился к ней. Густая листва мешала мне разглядеть, что происходит, однако я не слышала шумной возни и треска сучьев, которыми обычно сопровождается постройка гнезда. Наутро обезьяны рано покинули дерево и я тщательно осмотрела ветви, но смогла найти только одно гнездо то самое, которое соорудила вечером Мелисса. Значило ли это что Фиган, Мелисса и маленький Гоблин провели ночь в одном гнезде?
Павианы и хищничество
Фиган сидел в тени на лужайке возле лагеря и заботливо чистил свою шерсть; здесь же, разбившись на небольшие группки, расположилось около десятка других шимпанзе. Помимо них в лагере были два павиана. Один из них – взрослый самец – щелкал пальмовые орехи, другой, помоложе, кормился зрелыми плодами на одной из росших поблизости пальм.
Вдруг Фиган встал и пошел по направлению к этой пальме. Что‑то в его походке, в напряженной позе заставило Майка внимательно посмотреть на него. Фиган подошел к дереву, мельком взглянул на молодого павиана и начал медленно, как бы нехотя, карабкаться вверх. Павиан заметил это и уставился вниз, издавая короткие пронзительные крики и обнажая зубы в испуганном оскале. Через некоторое время он перепрыгнул на вершину соседней пальмы.
Фиган добрался до верхних веток и все так же не спеша прыгнул вслед за павианом. Молодой самец перескочил на прежнее место, крики его стали гораздо громче. Фиган вновь последовал за ним. И еще дважды с удивительным хладнокровием Фиган перепрыгивал за своей жертвой с одного дерева на другое и обратно. Вдруг совершенно неожиданно Фиган бросился на павиана. Но тот в последний момент успел спрыгнуть вниз и, пролетев метров шесть, оказался на невысоком деревце.
Все шимпанзе, находившиеся в это время в лагере, уже следили за ходом погони. Многие из них встали во весь рост и распушили шерсть. Сразу же после прыжка павиана Майк бросился к деревцу, но взрослый павиан с оглушительным ревом пересек ему дорогу. Молодой самец тем временем спрыгнул на землю и, громко крича, побежал прочь. Майк погнался за ним, взрослый павиан – за Майком, остальные обезьяны тоже забегали по поляне. И в этой суматохе предполагаемая жертва ускользнула.
Года за четыре до этого случая, когда Фиган был еще подростком, нам с Гуго довелось быть свидетелями другой сцены. В тот раз инициатива исходила от Рудольфа, а жертвой преследования был опять‑таки молодой павиан. Со слегка вздыбленной шерстью Рудольф приблизился к дереву, где сидел молодой самец, и встал там, будто бы не замечая его. Остальные шимпанзе, как по команде, поднялись с земли, где они отдыхали и выискивали друг у друга в шерсти, и заняли места поближе к деревьям, словно для того, чтобы отрезать жертве пути к отступлению. А Фиган, самый младший из самцов, начал незаметно подкрадываться к павиану.
Но шимпанзе не удалось осуществить свой замысел. Услышав крики жертвы, целое стадо павианов выскочило на поляну. Завязалась отчаянная потасовка. Шимпанзе и павианы с громкими криками наскакивали друг на друга, но, насколько мы могли судить, особых физических повреждений не наносили. Занятые дракой, все забыли о молодом павиане, и он благополучно скрылся.
За десять лет работы в Гомбе мы часто наблюдали, как шимпанзе поедали мясо. Молодые бушбоки, поросята, детеныши павианов, молодые, а иногда и взрослые гверецы, краснохвостые и голубые мартышки частенько становились добычей шимпанзе. Известно даже два случая нападения на африканских детей в районе заповедника – у одного ребенка, которого с трудом удалось отбить у крупного самца шимпанзе, были наполовину объедены конечности. К счастью, это произошло задолго до моего приезда в заповедник, иными словами, до того, как я «приручила» шимпанзе.
Многие, я знаю, придут в ужас, узнав, что шимпанзе едят маленьких детей. Но ведь с точки зрения шимпанзе люди, наверное, не слишком отличаются от других животных, скажем от павианов. С другой стороны, разве не достоин возмущения тот факт, что в некоторых местностях люди считают мясо шимпанзе деликатесом, хотя и осознают угрозу полного истребления этих животных?
Несмотря на то что мы часто наблюдали, как шимпанзе поедают мясо, нам редко приходилось видеть сам процесс охоты. Однако за последние два года вследствие расширения штата научно‑исследовательского центра число сотрудников, ведущих наблюдения, значительно увеличилось, и нам удалось подсмотреть много интересного, тем более что обезьяны привыкли к постоянному присутствию людей и совершенно не боялись их. Иногда нападение на жертву совершается неожиданно: случайно наткнувшись на поросенка или другое мелкое животное во время скитаний по лесу, шимпанзе кидается на него и убивает. В других случаях охота выглядит как целенаправленная деятельность, причем в действиях всех членов группы обнаруживается удивительная согласованность, как, например, в только что описанной сцене, когда шимпанзе встали у деревьев, чтобы отрезать павиану пути к отступлению.
Мне самой дважды доводилось видеть, как шимпанзе расправляются с живой добычей: впервые – в тот далекий день, когда они схватили и разорвали на части гверецу; второй раз, четыре года спустя – когда шимпанзе поймали молодого павиана.