Одна из наиболее удивительных особенностей шимпанзе состоит в том, что эти столь вспыльчивые и при некоторых обстоятельствах агрессивные животные, как правило, поддерживают друг с другом вполне миролюбивые отношения. Однажды я вышла из лагеря вслед за небольшой группой обезьян, в составе которой были Майк, старый Джей‑Би и Фло с Флинтом, Фифи и Фиганом. Мы пересекли ручей и углубились в густой лес, растущий на противоположном склоне. Обезьяны остановились возле высоких деревьев, выбрав для отдыха одно из тех мест, где они любили растянуться и полежать в тени. Фифи вскарабкалась на дерево и построила себе небольшое гнездо. Фиган и Джей‑Би задремали прямо на земле. Фло со спящим Флинтом на руках занялась туалетом Майка. Потом и они улеглись отдыхать.
Через некоторое время Майк дотянулся до руки Фло и почти незаметно начал перебирать ее пальцы. В ответ Фло крепко сжала его руку, потом отпустила ее, даже оттолкнула прочь, но лишь для того, чтобы тотчас же вновь схватить. Спустя несколько минут Майк сел, наклонился над Фло и принялся щекотать ей шею и пах. Фло придерживала Флинта одной рукой, другой пыталась защититься. Сотрясаясь от приступов характерного для шимпанзе беззвучного смеха, она, не в силах больше вынести этой игры, откатилась от Майка. Но Фло была возбуждена – эта старая самка со стертыми до корней зубами очень скоро сама пододвинулась к Майку и стала щекотать ему ребра своими костлявыми пальцами. Настал черед Майка смеяться, он схватил ее за руки и снова начал щекотать.
Минут через десять Фло, задыхаясь от смеха, вновь, на этот раз окончательно, отошла прочь. Майк лежал на земле с самым добродушным видом. А ведь всего каких‑нибудь два часа назад этот же самец яростно набросился на Фло и безжалостно отколотил ее только за то, что она осмелилась взять для себя несколько бананов из соседнего с ним ящика. Как же могла она теперь, спустя такое короткое время наслаждаться его обществом? Дело, по‑видимому, в том, что самец шимпанзе, легко наносящий обиду, столь же быстро стремится успокоить свою жертву – прикосновением, похлопыванием по спине или дружеским объятием. Так было и с Фло. Жестоко избитая Майком, с пораненной о камень рукой, она тем не менее бежала вслед за обидчиком, хрипло крича до тех пор, пока Майк не остановился. Подойдя к нему, Фло почтительно склонилась к земле, и Майк несколько раз похлопал ее рукой по голове, а потом, когда она успокоилась, коснулся губами ее лба, как бы даруя окончательное прощение.
|
|
Сумел бы Майк завоевать главенствующее положение, если бы я со своими канистрами не вторглась в жизнь шимпанзе? Мы никогда не сможем ответить на этот вопрос, но мне кажется, что в конце концов он добился бы своего. Майк «стремился» к лидерству – черта, резко выраженная у одних индивидуумов и почти полностью отсутствующая у других. Кроме того, он обладал совершенно явными способностями и незаурядным мужеством. Вскоре после его возвышения некоторые из самцов, стоявших на высших ступенях иерархической лестницы, попытались вновь ниспровергнуть самозванца. Но Майк не отступал. Как‑то раз он ворвался в лагерь, швыряя камнями, и мимоходом задел Дэвида Седобородого. Дэвид не отличался особой воинственностью – он всегда старался избежать неприятностей, а если ему это не удавалось, предпочитал спрятаться за спину более сильного собрата, например Голиафа; но доведенный до бешенства, он становился по‑настоящему опасным.
|
|
На этот раз Дэвид с громким криком отбежал в сторону, остановился и начал издавать пронзительные, лающие звуки «ваа». Затем он торопливо подошел к Голиафу и обнял его, потом повернулся в сторону Майка и вновь стал кричать. Мы с Гуго уже хорошо знали Дэвида и с первого взгляда поняли, что он в ярости. Внезапно он ринулся к Майку, к нему присоединился Голиаф, криками вторя другу. Майк с намерением продемонстрировать свою силу бросился по лужайке к другой группе самцов. Те пустились было наутек, но так как Дэвид и Голиаф продолжали кричать, остановились и присоединились к ним. Теперь против Майка было уже пять сильных взрослых самцов, в числе которых находился и прежний вожак Голиаф. Майк еще раз пересек лужайку, а вслед за ним – и все остальные, с Дэвидом во главе. Громко крича, Майк залез на дерево, преследователи – за ним. Мы с Гуго были уверены, что, воспользовавшись этой ситуацией, Голиаф восстановит утерянные позиции.
К нашему удивлению, Майк не перепрыгнул на соседнее дерево и не попытался удрать, а вместо этого повернулся и, все еще крича, начал бешено раскачивать ветви. В следующую секунду он совершенно неожиданно прыгнул прямо туда, где сидели пятеро самцов. Те в панике бросились наутек и буквально посыпались с дерева, налетая друг на друга. Добравшись до земли, они побежали прочь. Теперь уже Майк по пятам преследовал их. Потом он остановился и сел, с распушенной шерстью и свирепо сверкавшими глазами, а запуганные соперники, опасливо поглядывая, держались поодаль от него. Майк одержал эту победу исключительно благодаря своей смелости и мужеству.
|
|
Майк завоевал главенствующее положение среди тех сородичей, которые обитали в нашей долине. Но это было не единственное сообщество шимпанзе на территории заповедника: в южной и северной его частях я насчитала по меньшей мере еще два других. Многие животные из этих групп почти никогда не бывали в нашей долине, но, без сомнения, все три сообщества до некоторой степени смешивались между собой.
Так, один взрослый самец, принадлежавший, насколько мы знали, к южному сообществу, начал посещать нашу станцию. Обычно он проводил в окрестностях лагеря около недели, а потом надолго исчезал, видимо, возвращался к месту обитания своей группы. Когда же он стал регулярно наведываться к нам, то самцы, завсегдатаи станции подкормки, весьма недружелюбно отнеслись к непрошеному гостю, хотя сами и приводили в лагерь чужих самок.
Я не раз видела, как миролюбиво встречались друг с другом шимпанзе из разных сообществ, как они кормились рядом. Однако сам Майк с большой неохотой подпускал к своей группе обезьян, живших к северу или югу от его территории. По обыкновению, едва завидев чужака, Майк начинал запугивать его, а затем уходил, уводя за собой часть группы, в то время как остальные его «подданные» смешивались с вновь прибывшими.
Сообщество шимпанзе отличается необычайно сложной структурой. Полностью понять и оценить ее я смогла лишь после продолжительных наблюдений за большим количеством шимпанзе, посещающих нашу станцию, и их взаимоотношениями друг с другом. Поскольку состав групп во время ежедневных передвижений постоянно меняется, создается впечатление, что организация стада носит случайный характер. Однако это далеко не так: каждый индивидуум хорошо знает свое положение в сообществе и свое место по отношению к любому из его членов, которого он может встретить в течение дня. Стоит ли удивляться разнообразию приветственных жестов, по которым наблюдатель может безошибочно определить, в каких отношениях друг с другом находятся встречающиеся шимпанзе? Покорное повизгивание и смиренная поза, с которыми Фиган подходит к взрослому самцу, добиваясь его расположения, по‑видимому, означают следующее: «Я знаю, что ты выше меня по рангу. Я признаю это. Я хорошо помню, что мне здорово попало на прошлой неделе». А дружеское прикосновение, которым Майк удостоил подчиненную самку в ответ на ее приветствие, может быть расшифровано таким образом: «Я ценю твое уважение и в данный момент не собираюсь на тебя нападать».
По мере того как мы с Гуго все глубже проникали в жизнь сообщества шимпанзе, нам становилось ясно, что взаимоотношения между взрослыми животными могут складываться по‑разному: некоторые из них мало контактировали друг с другом и сталкивались лишь в тех случаях, когда оказывались на одном плодоносящем дереве или возле привлекательной для них самки. Зато другие часто передвигались вместе и испытывали явную взаимную привязанность, которую вполне можно было охарактеризовать человеческим словом «дружба». Мы узнали, что дружба шимпанзе бывает многолетней, скрепленной необычайно прочными узами, или недолговечной, случайной; научились различать индивидуальные особенности некоторых самцов и самок. И чем больше мы узнавали, тем больше поражались, насколько поступки шимпанзе и характер их взаимоотношений могут напоминать наши, человеческие.
Крепкая дружба, подобная той, которая была у Голиафа и Дэвида, встречалась в основном среди самцов шимпанзе. Майк и раздражительный Джей‑Би тоже нередко путешествовали вместе. Когда я впервые познакомилась с ними, Джей‑Би занимал более высокое положение в табели о рангах, чем Майк, однако после операций с канистрами он, так же как и остальные самцы, был низведен в разряд подчиненных. Но как только Майк прочно утвердился в роли вожака, Джей‑Би заметно поднялся по иерархической лестнице. Благодаря близости к Майку он стал по рангу выше Голиафа и других самцов, которым ему прежде приходилось всегда уступать дорогу. Все они, за исключением Голиафа, быстро признали главенствующее положение Джей‑Би, и лишь один Голиаф продолжал демонстрировать свое превосходство над ним, правда при условии, если поблизости не было Майка. Я хорошо помню, как однажды Голиаф отогнал Джей‑Би, когда тот попытался подойти к его ящику с бананами. Джей‑Би тотчас же отбежал прочь, но начал кричать, поглядывая в ту сторону, куда незадолго до этого отправился Майк. Тот, должно быть, находился где‑то совсем неподалеку, потому что появился буквально через несколько минут, весь взъерошенный, с явным намерением выяснить, что огорчило его друга. Увидев Майка, Джей‑Би сразу подбежал к ящику, где сидел Голиаф, и тот поспешно ретировался, отрывисто вскрикивая в знак покорности, хотя Майк и не принимал активного участия в споре.
Вспоминается и другой случай – съев около двадцати бананов, Джей‑Би попытался открыть еще один ящик. Так как мы знали за ним свойство ломать крышки, а чинить их было очень трудно, то решили помешать ему – я и Гуго подошли к ящику и сели на него. Джей‑Би отошел, вскарабкался на дерево и начал кричать, адресуясь опять‑таки в ту сторону, где скрылся Майк. Однако на этот раз, вполне возможно, тот не услышал призывов своего друга и, к счастью для нас, не вернулся.
Другую неразлучную пару составляли Лики и Мистер Уорзл. По характеру они были совершенно разные: Лики, как и его тезка, обладал весьма добродушным нравом и занимал довольно высокое положение в стадной иерархии; Мистер Уорзл, напротив, крайне нервозный и неуравновешенный, был одним из самых зависимых существ и стоял в табели о рангах не только ниже всех взрослых, но даже и некоторых молодых самцов. Тем не менее это не мешало им проводить долгие часы в обществе друг друга – они вместе бродили по лесу, кормились, строили гнезда на одном и том же или соседних деревьях, занимались взаимным обыскиванием. Чувствуя поддержку в лице своего сильного друга, Мистер Уорзл становился спокойнее и доверчивее.
От такой дружбы выигрывает не только низший по рангу. Как‑то раз Голиаф пришел в лагерь один – это было в тот период, когда он только что утратил пальму первенства. Он казался очень взволнованным, то и дело оглядывался назад, в ту сторону, откуда пришел, вздрагивал при каждом шорохе.
Вскоре нам стала ясна причина его беспокойства – мы заметили на склоне трех самцов, одним из которых был Хью – самец высокого ранга. Вздыбив шерсть, они почти бегом спускались в лагерь, походя на банду грабителей. Голиаф не собирался ждать, когда они появятся. Он стремглав пустился в противоположном направлении и бесшумно исчез в окружавшей лагерь густой растительности. Троица бросилась вдогонку и минут пять, ломая сучья, рыскала по кустарнику в поисках Голиафа. Им, однако, не повезло, они вернулись в лагерь и принялись за бананы. Вдруг Гуго глазами указал мне на склон. Посмотрев в направлении его взгляда, я увидела невдалеке Голиафа, осторожно выглядывавшего из‑за ствола. Каждый раз, когда кто‑нибудь из его врагов поднимал голову, Голиаф моментально исчезал позади дерева, но через несколько секунд снова появлялся. Потом мы увидели, как он осторожно карабкается вверх по склону.
В ту ночь шимпанзе спали поблизости от лагеря, а на рассвете всю округу огласил внезапный взрыв ухающих воплей. Мы проснулись. Крики неслись со стороны гнезда Голиафа. Хью и два других самца первыми пришли в лагерь, и их темные силуэты были едва различимы в неясном свете утра. Они уже начали есть бананы, как вновь раздались оглушительные вопли. А через несколько секунд появился и сам Голиаф, волоча за собой огромную ветку. Грозно размахивая ею, он пошел по поляне, наскочил на Хью, и началась отчаянная потасовка. Хью пришлось туго. Обычно самец шимпанзе атакует свою жертву в течение всего лишь нескольких секунд, однако на этот раз оба соперника снова и снова бросались друг на друга, катались по земле и наносили яростные удары. Потом Голиаф вскочил на спину Хью и, уцепившись за шерсть на его плечах, ногами отдубасил противника.
Еще в самом начале драки мы с Гуго поняли причину необычайной смелости Голиафа: поблизости раздались низкие, ухающие звуки, характерные для Дэвида Седобородого, а вскоре появился и он сам и стал прохаживаться по лужайке неподалеку от сражающихся самцов. Дэвид, должно быть, присоединился к своему другу рано утром, и одно его присутствие придало Голиафу мужество сразиться с Хью и его бандой.
За исключением Дэвида и Голиафа, внешне совершенно не похожих друг на друга, во всех остальных парах мы всегда замечали некоторое сходство – либо в облике, либо в поведении. Особенно поразительно похожи друг на друга были Лики и Мистер Уорзл. У обоих была одна удивительная особенность: часть глазного яблока вокруг радужины была окрашена не в коричневый цвет, как у остальных шимпанзе, а в белый, как у людей. Правда, у Мистера Уорзла это необычное для обезьян отсутствие пигментации было выражено значительно сильнее, что делало его особенно похожим на человека. Нам часто приходило в голову, что внешне схожие самцы, к тому же связанные узами тесной дружбы, могут быть родными братьями.
Знали мы и двух самок, которые дружили друг с другом и почти наверняка были сестрами. Крепко сложенные, с одинаковым выражением лица, они обе отличались манерой поведения, более характерной для самцов: устраивали угрожающие демонстрации, раскачивались, топали ногами по земле. Они были единственными среди взрослых самок, которые играли между собой – катались по земле, щекотали друг друга, закатываясь от смеха, а в это время у каждой на спине сидел детеныш.
Над взрослыми самками в сообществах шимпанзе почти всегда главенствуют все взрослые и многие молодые самцы. Но и самки имеют свою собственную табель о рангах, согласно которой Фло в течение многих лет занимала главенствующее положение и внушала уважение и даже страх как молодым, так и старым самкам. Фло была необычайно агрессивной по отношению к представительницам своего пола, хотя в равной мере не терпела нарушения субординации и со стороны молодых самцов. Упрочению ее авторитета немало способствовало то, что два старших сына и Фифи всегда сопровождали мать и все семейство выглядело весьма устрашающе.
Мы уже говорили, что Фло перемещалась иногда вместе с мамашей Олли, но их взаимоотношения носили совершенно иной характер, чем дружба между Майком и Джей‑Би или Дэвидом и Голиафом. Во‑первых, Фло часто нападала на Олли, а во‑вторых, ни одна из них не обращалась к другой за поддержкой в трудные минуты. Лишь однажды я была свидетельницей того, как они объединенными усилиями прогнали молодую незнакомую самку.
Эта самка недавно появилась в лагере, привлекая внимание окружающих самцов розовой припухлостью половой кожи. Она стала приходить к нам каждый день и очень быстро привыкла к необычному месту, где бананы растут в ящиках прямо из земли. Мы были рады видеть ее, так как в этот период молодые самки не баловали нас своим посещением. Фло и Олли, казалось, не обращали на гостью ни малейшего внимания, хотя и частенько кормились рядом с ней.
Но вот как‑то раз молодая самка, придя в лагерь, уселась на дереве, растущем на краю поляны. Мы заметили, что припухлость у нее прошла и она явно нервничает, искоса поглядывая на нас. Мы начали поспешно доставать для нее бананы. Фло и Олли вместе с небольшой группой обезьян были здесь же и занимались взаимным обыскиванием. Заметив непрошеную гостью, они уставились на нее и распушили шерсть.
Первой поднялась Фло, вслед за ней Олли. Медленно и спокойно подошли они к дереву, где сидела жертва, но та заметила их, только когда они оказались совсем близко. Громко крича от страха, молодая самка стала карабкаться выше. Фло и Олли немного постояли возле дерева, как бы в раздумьи глядя вверх, потом Фло стремглав вскарабкалась по стволу и ухватилась за ветку, на которой, съежившись от страха и истошно крича, сидела несчастная самка. С яростной гримасой Фло начала изо всех сил раскачивать ветку. Едва не свалившись на землю, молодая самка с трудом перепрыгнула на соседнее дерево. Фло по пятам преследовала ее, а Олли с громким лающим «ваа» бегала внизу. Погоня продолжалась до тех пор, пока Фло не заставила самку спуститься на землю. Здесь она догнала свою жертву и набросилась на нее с кулаками. Потом, низко пригнувшись, начала колотить по земле руками и ногами, изгоняя непрошеную гостью из своих владений. Олли, продолжая лаять, бегала вокруг.
Фло остановилась лишь после того, как незнакомка исчезла в лесной чаще. Она сорвала горсть листьев и вытерла лицо – от страха молодая самка обдала ее струей жидких экскрементов. Олли подошла к приятельнице, и обе они начали прислушиваться к постепенно затихающим в чаще крикам. Потом Фло отвернулась, шерсть ее постепенно улеглась, и она медленно побрела в лагерь, где оставался на попечении Фифи восьмимесячный Флинт.
Нам еще не раз приходилось видеть, как две или несколько взрослых самок заключали неожиданный союз, чтобы прогнать за пределы станции подкормки случайно забредшую самку. В то же время они никогда не прогоняли пришлых молодых самцов. Мы не замечали также, чтобы взрослые самцы из нашей группы делали попытки выдворить кого‑нибудь из новых посетителей лагеря, независимо от их пола. Чем же в таком случае было вызвано агрессивное поведение этих самок? Может быть, тем, что самки более нетерпимо относятся к вторжению на их территорию? А может быть, к этому примешиваются и более сложные эмоции – скажем, старым самкам не нравится, с каким вниманием относятся к гостье «их» самцы. Иными словами, поведение самок может быть мотивировано тем чувством, которое мы, люди, называем ревностью. Трудно утверждать что‑либо со всей определенностью, но на этот раз нам казалось, что мы недалеки от истины.
Однажды в лагерь забрела молодая самка, которая незадолго до этого перешла в нашу группу из сообщества, обитающего на севере заповедника. Она была беременна, но тем не менее привлекала внимание самцов розовой припухлостью половой кожи. У беременных самок часто наблюдается ежемесячное набухание и покраснение половой кожи. Четверо взрослых самцов, которые до ее появления вместе с Фло занимались выискиванием, тотчас бросились к вновь прибывшей самке и начали энергично перебирать ее шерсть. Фло была вне себя от ярости: распушив шерсть, она приблизилась к непрошеной гостье и в упор смотрела на нее, но не осмеливалась напасть в присутствии высших по рангу собратьев.
Потом она все же подошла к группе и сама исследовала розовую припухлость молодой самки. Лишь после этого Фло отошла в сторону и, усевшись, начала приводить в порядок шерстку Флинта.
Каково же было наше изумление, когда на другой день мы заметили у самой Фло первые признаки начинающегося набухания половой кожи. Если у молодых самок появление розовой припухлости отмечалось в некоторых случаях через четырнадцать месяцев после рождения детеныша, то у пожилых мамаш, как правило, проходило не менее четырех‑пяти лет, прежде чем они становились вновь привлекательными для самцов. Флинту же в это время еще не исполнилось и двух лет. Тем не менее набухание половой кожи у Фло было настолько очевидным, что Рудольф мгновенно заинтересовался им. Он подошел к самке, возбужденно толкнул ее, заставив подняться на ноги, и внимательно осмотрел ее зад. То же самое проделали и другие самцы. На следующий день припухлость у Фло исчезла, и мы так и не смогли найти подходящего объяснения ее таинственному появлению.
Самки шимпанзе по характеру очень отличаются от самцов, хотя, как и среди людей, встречаются самки, напоминающие самцов, и наоборот. Обращаясь к сородичам высокого ранга, самки, чтобы добиться своего, нередко подражают жестам и крикам детенышей. Так, например, Мелисса, выпрашивая что‑нибудь у самца, умоляюще протягивает руку и дотрагивается до него, неоднократно повторяя этот жест. Если это не помогает, она начинает хныкать и плакать, как детеныш, закатывая иногда истерику. Самец обычно уступает ее настойчивым просьбам и дает ей то, что она просит: кусочек банана или картона.
Однажды мы были свидетелями любопытной сцены. Мелисса и Мистер Мак‑Грегор занимались взаимным обыскиванием, когда к ним подошел самец более высокого ранга; Мистер Мак‑Грегор тотчас же повернулся к нему и начал выискивать у него в шерсти. Мелисса, обиженно глядя на Мак‑Грегора, захныкала и стала раскачиваться взад и вперед. Самец не обращал на нее никакого внимания. Она заскулила громче и несколько раз ткнула пальцем Мак‑Грегора в спину. Опять никакого эффекта. Тогда, почти крича от негодования, Мелисса встала и больно пнула старого самца ногой – на этот раз он повернулся к назойливой самке и занялся ее туалетом.
Обычно самки более мстительны и злобны, чем самцы. Та же самая Мелисса, всякий раз когда ей кто‑нибудь угрожал, подбегала к высшему по рангу в группе и, протягивая руку, чтобы дотронуться до него, как бы начинала жаловаться, громко крича в сторону своего обидчика. Было совершенно очевидно, что она пытается привлечь сильного союзника на свою сторону. Однако ей это редко удавалось. Как правило, самцы почти никогда не реагировали на ее крики; лишь некоторые из них пробовали успокоить расшумевшуюся самку дружеским прикосновением. Однако это ничуть не умеряло пыл Мелиссы, и в следующий раз она вела себя точно так же. Как‑то раз оказалось, что укусивший ее Рудольф и есть высший по рангу самец в группе. Мелисса, естественно, промолчала, но каково же было наше удивление, когда она, едва завидев Майка, присоединившегося к группе минут через десять после инцидента, бросилась к нему, прижалась губами к его шее, положила одну руку на его спину и принялась кричать, не спуская глаз с Рудольфа и помахивая другой рукой в его сторону. Стратегия ее, как всегда, не возымела успеха, но мы еще не раз были свидетелями подобных сцен.
Мелисса была далеко не единственной самкой, способной до поры до времени затаивать обиду и дожидаться благоприятного случая, чтобы выместить свою злобу. Пуч потеряла мать, когда ей исполнилось пять лет, и ее связывала странная дружба со старым самцом Хаксли. Правда, слишком большого внимания они не уделяли друг другу, но частенько вместе бродили по лесу и занимались выискиванием в шерсти. Если Хаксли поднимался и уходил из лагеря, Пуч, словно тень, всегда следовала за ним. Однажды она вместе с молодым самцом Эвередом осталась у нас в лагере после того, как все остальные обезьяны ушли. Ей было тогда шесть лет, а Эвереду – на год больше. Очевидно, им совсем не досталось бананов, и, как только вся группа скрылась из виду, мы принесли для них большую гроздь. Они тут же поссорились, и Эверед слегка припугнул самку. Она вскрикнула и тотчас склонилась перед ним, подставив зад, в позе подчинения. Тогда Эверед великодушно успокоил ее легким прикосновением, и они мирно уселись рядом и принялись за бананы.
Вдруг совершенно неожиданно не только для Эвереда, но и для нас Пуч отбросила бананы в сторону и прыгнула на сидящего рядом самца. Она хватала его за шерсть, кусала, била ногами. Эверед оцепенел от этой неслыханной дерзости. И действительно, в нашей практике не было случая, чтобы самка атаковала старшего по возрасту самца. Но очень скоро нам стала ясна причина дерзкого поведения Пуч: старик Хаксли, вздыбив шерсть, стоял на тропе и не мигая смотрел на нас. Потом он перевел взгляд на дерущихся юнцов. По‑видимому, он услышал крик Пуч и поспешил ей на помощь, но не мог сразу понять, кто ее обидчик. Подойдя к Пуч и Эвереду, он, как нам показалось, стукнул и того и другого, повернулся и побрел прочь. Эверед вопил до тех пор, пока не охрип, и корчился как от сильной боли. Пуч спокойно последовала за своим защитником и, проходя мимо Эвереда, посмотрела на него так, как сделала бы на ее месте всякая девчонка. Этот взгляд выражал нескрываемое превосходство, ехидство и презрение. Ни до, ни после этого мне не приходилось видеть у шимпанзе такой самодовольной физиономии.
Пуч не раз обижала и Фифи, свою подружку по играм, которая была моложе ее на два года. Иногда поведение Пуч выходило за рамки дозволенного. Как‑то обе играли вместе и Фифи нечаянно задела Пуч, та вскрикнула и бросилась на нее. Фифи съежилась от страха, немедленно встала в позу подчинения, но Пуч вместо того, чтобы успокоить подругу прикосновением руки, укусила ее. Это было против всяких правил.
Фифи, которая унаследовала от матери твердый характер, повернулась и бросилась на самку, превосходящую ее по размерам и возрасту. Они сцепились и покатились по земле, вырывая друг у друга клочья шерсти и визжа от боли. Пришедшая Фло положила конец драке, и Пуч, громко крича, ретировалась. Фифи, захлебываясь от рыданий, снова подставила зад – на этот раз матери. Фло, чтобы успокоить дочь, начала гладить ее и не останавливалась до тех пор, пока Фифи не затихла. Рана ее распухла и кровоточила, по‑видимому, причиняя ей сильную боль. Несчастная Фифи соорудила себе гнездо прямо на земле и долго прикладывала к ране охапки листьев.
Многое в общественных отношениях шимпанзе напоминало нам поведение человека. Сходство подчас было большим, чем нам хотелось бы. Лишь продолжая исследования и изучая группы с установленными родственными связями, мы сможем составить более полную картину общественной организации шимпанзе.
10. Рост научно‑исследовательского центра
Могла ли я представить себе, впервые ступив на песчаный берег заповедника Гомбе‑Стрим, что тем самым я делаю первый шаг по пути к организации научно‑исследовательского центра, в котором спустя несколько лет будут работать около десяти сотрудников, изучающих различные аспекты поведения шимпанзе, павианов и гверец.
Наш первый помощник, Эдна Конинг, появилась в заповеднике вскоре после рождения Флинта. В течение долгого времени она забрасывала нас письмами, умоляя взять ее на любую должность. В конце концов мне стало трудно одной справляться со всеми делами, а после того как Фло родила сына, работы еще прибавилось, и я была рада взять себе помощника. Эдна перепечатывала мои записи, а позднее и сама стала вести наблюдения. Поэтому теперь, уходя вслед за Фло и Флинтом в горы, я знала, что Эдна запишет все, что произойдет в лагере, и могла быть совершенно спокойна.
В те дни мы работали с утра до поздней ночи. Для записи своих наблюдений я пользовалась диктофоном и практически ни на секунду не отвлекалась от шимпанзе. По вечерам Эдна перепечатывала магнитофонную запись, а я садилась за обработку материалов для диссертации. Теперь мы уже перепечатывали записи моих наблюдений в трех экземплярах. Один из них подшивался в дневник, другой ежемесячно отсылался Луису на случай пожара или наводнения в заповеднике, а третий экземпляр я размечала в соответствии с характером поведения обезьян: «обыскивание», «покорность», «агрессивность» и т. д. По этим разметкам рукопись разрезалась, и куски с описанием этих категорий подклеивались в соответствующие папки, что значительно облегчало обобщение результатов и подготовку диссертации.
Кроме того, много времени отнимал у нас анализ экскрементов шимпанзе. Раньше для того, чтобы исследовать состав пищи обезьян, мы высушивали помет, но Гуго предложил нам промывать его. Это была прекрасная идея: промывая экскременты, мы всегда знали, какие фрукты уже поспели, как часто обезьяны ели насекомых и мясо. Просто удивительно, какая значительная часть пищи проходила через желудочно‑кишечный тракт шимпанзе лишь частично переваренной. По этим остаткам, по фруктовым косточкам мы всегда могли составить достаточно четкое представление о том, чем питаются животные в течение всего года. Эти данные подкреплялись подробными записями наблюдений, на каких деревьях кормились животные во время того или иного сезона. Образцы обезьяньего помета мы помещали в жестяные банки с продырявленным дном и промывали их над специально вырытой для этого ямой.
Гуго очень много помогал мне, хотя и был по горло занят своими собственными делами. Национальное географическое общество все еще продолжало финансировать его работу, и он вел счета – свои и мои, сочинял сценарий для фильма и тексты к фотографиям, продолжал много снимать и тратил массу усилий, чтобы содержать аппаратуру в исправности, особенно в сезон дождей.
Мы работали так много, что Вэнн, которая приехала нас навестить и с первых же дней включилась в интенсивный ритм жизни лагеря, предложила нам устраивать раз в неделю «вечер отдыха». Эта мысль пришлась нам по душе – теперь мы ждали единственного свободного вечера с таким же нетерпением, с каким большинство людей ждет уик‑энда. В эти вечера мы слушали музыку, отдыхали, расположившись вокруг костра, медленно и с удовольствием ужинали, не давясь и не проглатывая пищу целиком, как в остальные дни, когда нас ждала никогда не кончавшаяся работа. Иногда мы даже позволяли себе перекинуться в кости.