28.
В начале 1976 года, когда мы готовились к выпуску следующего студийного альбома, Билл Окойн сказал: «Вы можете либо сделать «KISS Alive!» своим трамплином для роста, для перехода на новый уровень, либо стать группой-однодневкой, и вернуться к тому, что вы делали до этого альбома».
Он был прав. Вернуться к тому, что мы делали ранее, было бы глупостью. До выхода «Alive!» это не принесло нам успеха, и вряд ли принесло бы теперь. Наши первые три альбома плохо продавались по одной причине – слушателям не нравилось, как они звучат. С ними определенно что-то было не так, хотя я до сих пор не мог понять, что именно.
В качестве продюсера нового альбома Билл предложил Боба Эзрина. Боб уже был известен благодаря своей работе с Элисом Купером. У него был обширный музыкальный вокабуляр. Билл подал нам прекрасную идею, т.к. Боб оказался настоящим подарком судьбы.
Да, теперь у нас за плечами был хитовый альбом, но это не значило, что у нас появилось больше знаний. Тем не менее, мы считали себя крутыми, и поэтому сначала нас дико раздражало, что в студии Боб обращался с нами, как с детьми. Когда мы начали работать над новым альбомом «Destroyer», Боб сразу же обозначил – главный тут он. На шее он носил свисток, а нас называл «туристами», говорил, что мы ничего не знаем (что было правдой). Мы должны были играть, пока он не прикажет остановиться. Однажды, в конце одного из тейков, Джин прекратил играть уже после окончания записи. Боб пулей выскочил из своей будки, ринулся к Джину, приставил палец к его носу, так что бедняге пришлось скосить глаза, и сказал: «Больше никогда, никогда не останавливайся, пока я тебе не скажу!» По лбу Джина стекла струйка пота. После этого он никогда не прекращал играть самовольно.
Это было довольно унизительно – ведь на тот момент мы считали себя Божьим даром миру рок-н-ролла, и у нас было тому доказательство - «Alive!», который к тому времени приобрел платиновый статус. Но у Боба явно было больше знаний и опыта, чем у нас. Он был мастером своего дела, человеком, достойным уважения, и он многому нас научил.
Одним из его наиболее значимых вкладов в нашу работу стал запрет на песни типа «иди ко мне, возьми меня». «Больше никаких «я рок-звезда, детка, иди сюда», - настаивал он. Когда мы работали над словами песен, он спокойно мог сказать «Нет, мне это не нравится».
Без Боба с его настойчивостью и требовательностью я никогда бы не написал такую песню, как «Detroit Rock City». Он вынуждал нас расширять границы наших возможностей.
Во время записи альбома Боб жил напротив моего дома на 52 улице. У него было пианино, и, в свободное от репетиций и записи время, я часто бывал у него. Иногда мы с Джином брали усилители и приходили к нему работать. «Shout It Out Loud», например, мы написали у Боба.
Рифф в «God of Thunder» еще раз показал, насколько мои недостатки как гитариста влияли на конечный результат, и в то же время, делали мои песни уникальными и узнаваемыми. Этот рифф был компромиссом между тем, что я слышал у себя в голове и тем, что я был способен сыграть. Еще одним компромиссным вариантом стала песня «I Want You», вошедшая в следующий альбом.
Иногда Боб собирал нас всех в зале для репетиций, мы садились вокруг него, и он спрашивал: «Ну что, у кого есть идеи? Может, кто-то придумал куплет? А как насчет партии?» Один из нас проигрывал отрывок, он говорил «Нет». Потом другой тоже что-то играл, и Боб восклицал: «Да, это подойдет! А кто сможет продолжить?» Так были созданы многие наши песни – из отрывков, собранных воедино под руководством Боба.
Пока мы фонтанировали идеями, Питер сидел на барабанах. Когда приходило время аранжировки готовых песен, Боб часто подавал идеи насчет партий. Наблюдая за тем, как он работал с нами, я стал лучше понимать альбомы Элиса Купера. Я мог разглядеть в них точку зрения Боба. Он словно оставил свои отпечатки на альбомах типа «Billion Dollar Babies». Я четко представлял себе его барабанные и гитарные партии. Они были мне знакомы по нашей общей работе – например, партия бас-гитары в «Detroit Rock City», созданная Бобом. Она немного походила на гитарную партию в «Freddie`s Dead» Кертиса Мейфилда. Гитарное соло в «Detroit Rock City» - также придумка Боба. Он напел его Эйсу, а тот сыграл на слух.
В таких вещах Боб был гением.
Когда дело дошло до барабанов, у нас возникла серьезная проблема. Боб провел не один час, обучая Питера играть его партии. Он же придумал большинство барабанных партий этого альбома. Часто Боб отпускал нас всех, оставаясь, чтобы поработать с Питером. В частности, в «Detroit Rock City» барабанная партия была очень сложной, и Бобу потребовалось много усилий и терпения, чтобы научить Питера сыграть то, что сам бы он никогда не научился играть, даже под угрозой смерти.
Тогда не было никаких метрономных дорожек, благодаря которым барабанщик мог поддерживать постоянный темп. Но, чтобы сделать трек таким, как ему хотелось, Боб брал куски из разных тейков, которые мы записывали, и ему нужен был четкий ритм. В нашем случае это было, мягко скажем, очень сложно. Поэтому Боб создал «живую» метрономную дорожку. Он сидел в операторской кабине с микрофоном, торчащим из коробки из-под сигар, и отбивал ритм, стуча по этой коробке, так что его слышали все мы, и, что важнее всего, Питер.
Также Боб придумал большую часть композиции «Бет», используя несколько строк и мелодию – вклад Питера. Он (Питер) все свои песни писал в соавторстве с кем-то, так как сам он это правильно сделать не мог – такие моменты, как песенная структура или рифмовка, были ему непонятны. В случае с «Бет», Боб развил идею, созданную Питером и его соавтором, и написал большую часть песни. Чтобы получить достойный результат, Бобу пришлось неоднократно записывать «Бет» в исполнении Питера, и собирать окончательную версию из наиболее удачных моментов. Шансы Питера спеть песню сходу, без подготовки, были примерно равны моим шансам попасть монеткой в Луну. Это было для него непосильной задачей. Даже если мы напевали ему ноту, он не мог ее найти. Но мы так старательно позиционировали себя как группу, похожую на «Битлз» - четыре участника, каждый из которых вносил равный вклад в развитие коллектива – что, в конце концов, в это поверил и сам Питер. Этот имидж превратился для него в реальность, несмотря на тот факт, что мы сами его создали. Мы притворялись, что живем, как «Битлз» из фильма «На помощь!», и создаем наши песни вместе, в равной степени. Но на самом деле, такого не было никогда – и кто должен был знать это лучше, чем члены группы, которые практически не участвовали в создании песен?
Вклад Питера и Эйса не был таким существенным, каким мы описывали его прессе. На самом деле, только двое из нас – Джин и я – делали 80 процентов всей работы, придумывали, создавали, мотивировали остальных. К сожалению, когда мы решили создать этакий «битловский» имидж, нам не пришло в голову, что Питер и Эйс могут на самом деле в него поверить, и что это нам ой как аукнется. Ведь именно эта вера привела к конфликтам внутри группы, а позже – и к расколу. Конфликты начались уже во время записи «Destroyer». Питер изо всех сил старался записать песню, которую он якобы написал сам. С Эйсом также возникало немало проблем из-за его отношения к работе и расставления приоритетов. Часто, играя, он не снимал свои кольца и цепи, которые ударялись о гриф и звукосниматели, создавая лишние шумы, а, отыграв, заявлял, что ему пора и что завтра он берет выходной. Когда я просил его снять свои украшения и сыграть еще один тейк уже без этих шумов, он отвечал: «Эй, ну это же рок-н-ролл».
«Нет, Эйс, это дерьмо, а не рок-н-ролл».
Его проблемы с алкоголем были давно известны нам. К тому же, он мог спокойно встать и уйти из студии, чтобы поиграть в карты с друзьями. У меня это вообще в голове не укладывалось – как можно уйти с работы, чтобы напиться и поиграть в карты, не думая о том, что твои партии придется играть другому гитаристу? Создание музыки было моей мечтой, и я не мог понять, как можно добровольно отказываться от этого.
Что касается звука, Боб Эзрин не собирался воссоздавать восторженность «Alive!», с его расстроенными гитарами и воплями. Он делал акцент на другом, создавая величественную атмосферу с помощью различных звуковых эффектов. Мне они очень нравились, например, звук оркестра в «Do You Love Me». Он придавал величие гитарным аккордам, «затеняя» их теми же партиями, исполняемыми на рояле. Чем-то его манера напоминала то, что мне больше всего нравилось у Роя Вуда и «Wizard» - величественную и слегка хаотичную версию стены звука Фила Спектора. Детали, которые добавлял Боб, задевали струны моей души.
Также он был первым из наших продюсеров, который – наконец-то – понял все тонкости, которых не понимали мы, касательно использования разных гитар для исполнения как разных партий, так и одной и той же; или замедления пленки, и записи еще одной гитарной партии поверх нее, чтобы сделать звук более сильным. Боб был гениальным продюсером и аранжировщиком, и все свои знания он вложил в «Destroyer», чтобы сделать его потрясающим примером той музыки, которую мы создавали.
Таким и должен быть настоящий продюсер!
С. 192
Наш первый билборд (бульвар Сансет, 1975 год). Я бессчетное количество раз ходил на него смотреть.
И с этого момента, если человек не мог рассказать нам, что мы делаем не так, и как это можно исправить (касательно звука, самой песни и пр.), я не считал его продюсером.
Закончив запись альбома, мы продолжили гастроли с «Alive!». В Лос-Анджелесе у нас было несколько выходных, и я встретился с Карен, хостесс из «Радуги». Успех нашей группы и лично мой привел к тому, что наши отношения перешли на новый уровень, мы наконец стали близки. Для меня это было своеобразной системой оценки, признаком того, что я стал рок-звездой более высокого ранга. Это было радостно и, в то же время, казалось вполне естественным и логичным развитием событий. Теперь я также мог арендовать роскошные машины для личного пользования, так что однажды я приехал за Карен на двухместном «Мерседесе», и мы решили прокатиться вдоль побережья. Мы ехали чуть меньше часа, как вдруг пошел проливной дождь. И тут я осознал, что понятия не имею, как поднять верх. Мы поехали к ней, под дождем, с опущенным верхом, как будто так и планировалось. Промокшие до нитки, мы вошли в квартиру, и тогда я наконец-то признался в своей некомпетентности. Мы посмеялись над этим, и я перешел к более насущной проблеме: «Скажи, а фен у тебя есть?»
Ближе к концу гастролей мы оказались на Гавайях. У нас было запланировано выступление в Гонолулу, а после него – несколько выходных, которые мы могли провести там. На следующий день после концерта наш пиротехник и несколько других ребят – включая Рика Стюарта, охранника, который должен был приглядывать за мной – взяли напрокат катамаран. Запомните – никогда не делайте ничего рискованного вместе с пиротехниками. Этих ребят хлебом не корми – дай что-нибудь взорвать, и неважно, заплатят ли им за это зарплату или посадят в тюрьму. На то время грань между понятиями «пиротехник» и «поджигатель» была очень тонкой.
Я не хотел показаться слабаком и поехал с ними. Кататься на водном транспорте, вообще-то, лучше с людьми, которые знают, что делают. Мне не повезло – я оказался на катамаране с пиротехником и Риком, которого все называли «Доб» (сокращенно от «Доберман»), потому что он носил на шее шипованный собачий ошейник. Я думал, что мы отплывем немного и покатаемся параллельно берегу, что уже было страшновато, но нет! – мы взяли курс на открытое море. По пути мы встретили еще один катамаран, который возвращался назад. Оттуда нам крикнули: «Осторожнее! Вернуться не так то просто!»
О, супер.
Это было совсем не то, что я хотел услышать, сидя на куске ткани между двумя «поплавками» катамарана.
Люди на берегу становились все меньше и меньше.
Какого черта я делаю?
Я читал достаточно историй из «Ридерз Дайджест» о людях, которым пришлось провести на плоту больше месяца, питаясь чайками и, если повезет, черепахами.
И со мной это случится.
Я запаниковал и спрыгнул с катамарана.
Я доплыву до берега.
Но катамаран продолжал двигаться вперед, отдаляясь от меня, и я заорал Рику: «Сделай что-нибудь!»
Доб прыгнул в воду и поплыл ко мне. Теперь оба мы плыли против течения, которое не давало нам возможности добраться до берега. Мы отплыли в сторону, прибившись к парочке серферов, прыгавшей на волнах.
«Мы не можем добраться до берега», - сказал я. – «Помогите нам».
«Идите к черту», - ответили они, поймали волну и были таковы.
Прошло еще несколько минут. Я изо всех сил старался держать голову над водой, но это выходило не всегда, и, каждый раз, опускаясь вниз, я чувствовал ногами раковины морских ежей, которые больно впивались мне в пятки. Я смотрел на берег и видел там людей, который отдыхали и наслаждались жизнью. Они были не очень далеко, но при этом понятия не имели, что мы находились на пороге смерти.
Я ничего не значу.
Люди на пляже играли в мяч или загорали, лежа на полотенцах. Самый важный в мире человек умирал, а миру до этого и дела не было.
Все ничего не значат.
Несмотря на все наши усилия, Мать Природа продолжала толкать наши головы под воду. И когда я был уже уверен, что все кончено, что мне суждено утонуть в ста метрах от берега, и никто не заметит и не спасет, к нам подплыла небольшая моторная лодка и парни, сидевшие в ней, вытянули нас с Добом из воды.
Среди этих парней был и владелец арендованного нами катамарана. Он переживал за нас, так как понял, что мы толком не умели с ним управляться, и наблюдал за нами в бинокль. Так он увидел, как мы прыгнули в воду, взял лодку и помчался к нам на помощь, понимая, что течение не даст нам добраться до берега.
Я лежал на дне лодки. У меня стучало в висках, и я чувствовал пульсирующую боль в ногах, там, где в них впились иголки морских ежей.
Я чуть не погиб.
Вернувшись в отель, я отправился наверх и попытался вытащить иголки. Ничего не вышло. Они просто сломались. Я позвонил на рецепцию. «Я наступил на морского ежа. Как мне вытащить иголки?»
«Помочитесь в ванну и поставьте туда ноги», - ответили мне.
«Очень смешно. А серьезно, что мне делать?»
«Вот это и делайте».
И вот последнее впечатление этого насыщенного событиями дня – я писаю в раковину, сажусь на тумбочку и опускаю в мочу свои многострадальные пятки.
Mahalo. (спасибо – гавайск.амер.)
К апрелю 1976 года, когда «Destroyer» получил золотой статус, наше финансовое положение стало устойчивым. Мы смогли вытянуть себя – и, в особенности, Билла – из долгов, накопленных за первые два года наших гастролей и исчислявшихся сотнями тысяч долларов. Но, хоть в минус мы уже не выходили, все равно зарабатывали не так и много. Доходы с гастролей не делали участников группы богачами, несмотря на то, что в кассе никогда не оставалось билетов. Двадцать процентов дохода от концерта сразу же забирал себе менеджер. 50 процентов уходило на зарплаты и производственные расходы, а все, что оставалось, мы делили на четверых. Но мы еще этого не понимали. На тот момент стандартная практика ведения дел была такова: мы делали всю работу, а другие забирали большую часть денег. Я все еще жил на съемной квартире, у меня даже не было своей машины.
Как-то один репортер спросил меня: «Каково это – быть богатым и знаменитым?»
«Ну,» - ответил я. – «Я могу рассказать, каково быть знаменитым».
Но впереди нас ждали перемены.
Билл Окойн всегда смотрел далеко вперед, в будущее. Он понимал, что наша связь с фанатами была очень глубокой и эмоциональной, и что им будет интересно все, что связано с нами, не считая нашей музыки. Билл понимал возможности и перспективы мерчандайзинга.
Когда я впервые увидел программу, созданную Биллом для последней части нашего турне с «Alive!», я понял, что это была очень оригинальная и свежая идея. Он не говорил нам, что будет всем этим заниматься. Он просто пришел как-то и сказал: «Вот ваша гастрольная программа». Прочитав все двадцать четыре страницы, я был в восторге. Также Билл подумал, – и, как позже выяснилось, подумал правильно - что наши поклонники захотят иметь футболки и пряжки для ремня с нашей символикой. И это была лишь верхушка айсберга. Билл основал внутреннюю мерчандайз-компанию вместе с парнем по имени Рон Боутвелл. Изначально эта компания выполняла заказы нашего фан-клуба. Билл объявил нам об этом как бы между прочим: «Мы начнем продавать сувенирную продукцию».
Всего этого не было бы без Билла.
Ходят слухи, что мы с самого начала принимали участие в этом проекте. Это неправда. Мы понятия не имели, что такое мерчандайзинг, никто из нас прежде с этим не сталкивался. Конечно же, потом мы стали принимать участие, но это произошло не сразу. Изначально мы предоставили только основу – музыка и макияж были наши, а все остальное – целиком заслуга Билла. Да, мы были центром, ядром всего происходящего, но к созданию и раскручиванию имиджа группы посредством мерчандайзинга мы имели не больше отношения, чем к огненному дыханию и поднимающейся барабанной установке – это были не наши идеи. Я всегда считал, что продвигать нужно всю команду, потому что только в команде можно достичь успеха. И каждая победа – это победа команды. Мы не были блестящими бизнесменами, и за нами не стояла известная компания типа «Мэдисон Авеню». С нами был только Билл, которого, как и нас, не сдерживали предрассудки и ограничения. Он двигался вперед, чувствуя и понимая, чего способен достичь.
Билл хотел развить наш потенциал на всех фронтах. Ведь на маркетинговую кампанию, как у «Led Zeppelin», мы рассчитывать не могли. Но мы могли предложить больше, чем просто музыку – мы были прирожденными мерчандайзерами, хотя сами этого не осознавали. В то время широкий размах нашей кампании у многих вызывал раздражение и критические замечания. Но я опять-таки ориентировался на «Битлз». Ведь футболки с их символикой и куклы- копии участников можно было приобрести, и что в этом плохого? Да, никто бы не купил куклы Deep Purple, но, с другой стороны, почему люди должны хотеть их покупать? При всем уважении к их творчеству, многие группы в то время были безликими и незапоминающимися внешне. А у «KISS» был зрелищный образ, это была наша визитная карточка, наша природа, наша красота. И поэтому я прекрасно понимал, почему Билл решил сыграть именно на этом. И я никогда не думал, что его маркетинговый ход испортит репутацию группы или умалит ее достоинства.
Я хотел быть уверенным в качестве содержания. Джину же, напротив, важнее была форма. Если кто-то предлагал нам: «Давайте сделаем торт «KISS», Джин соглашался и говорил: «Высота пусть будет три-четыре метра, а еще нужно украсить его фонариками». Меня волновало другое: «Фонарики – это круто, но что это будет за торт? Каким он будет на вкус? Оформление – это, конечно, хорошо, но прежде всего нам нужно, чтобы сам торт был хорошим. Иначе ничего не выйдет». Содержание, а не форма – вот что, по моему мнению, было главным. И этот момент волновал меня с самого начала нашей кампании. Иногда я спрашивал себя – где та граница, которую не стоит переходить? Существовали ли вещи, которые мы не должны были делать? Ответ был «нет». Все, что бы мы ни продавали, казалось подходящим и приемлемым, это было просто феноменально – радиоприемники «KISS», мотоциклы «KISS», ланчбоксы (коробки для обедов) «KISS».
Мерчандайзинг Билла начал приносить немалые деньги вкупе с продажами альбома «Alive!», и я был действительно впечатлен этими суммами. Было так здорово знать, что деньги поступают на наши личные счета. Мы все еще получали скромную зарплату и не имели фактического контроля над этими деньгами, но, по крайней мере, мы знали о них. Однако, повторюсь, мы особо не понимали, откуда берутся эти поступления дохода, куда они деваются потом, каким образом все это происходит.
И тут с нами связался Говард Маркс, босс Билла, который предложил свои услуги в управлении нашими финансами. Он был владельцем рекламного агентства, которое разработало обложку для нашего альбома «Alive!», а потом и для следующих трех альбомов. Говард сказал нам: «Этот бизнес кишит акулами, и вам нужен будет человек, который будет присматривать за вашими финансами».
У Говарда был лучший друг, богатый бизнесмен из Кливленда по имени Карл Гликмен. Вместе с ним Говард основал компанию, которая должна была позаботиться о состоянии наших финансов. Такая забота тронула нас. Мы стали воспринимать Говарда как члена семьи.
Ну разве это не круто? Разве нам не повезло?
Новая финансовая компания, «Гликмен-Маркс», регулярно организовывала собрания, на которых нам сообщались последние новости о нашем финансовом положении. Также владельцы компании послали с нами на гастроли человека, который выполнял функции бухгалтера. Но нам не приходило в голову, что наши собственные доходы существенно снижались благодаря размеру зарплаты этого финансового представителя, а также его пристрастию к дорогим винам и хорошей еде. Однако, мы оценили то, что компания создала личные финансовые портфели для каждого из нас. Представляете, одно время мы даже были владельцами промышленного парка в Цинцинатти!
На собраниях, организованных компанией, мы спрашивали «Сколько мы заработали?», а не «Какова сумма дохода?» И, поскольку нам, юнцам, не имевшим понятия, что такое настоящие деньги, казались внушительными суммы, звучавшие в ответ на первый вопрос, второй мы никогда не задавали. Не приходило нам в голову и поинтересоваться: «А сколько на этом заработали вы?» Вскоре Билл переехал на Мэдисон Авеню, где его офис занял целый этаж, и сразу же снял еще один этаж в том же здании.
Гениальный маркетинговый ход Билла способствовал нашей известности не только среди любителей рока. Однажды, будучи в Нью-Йорке, я пошел в магазин джинсов на 59 улице. Кассовый аппарат в этом магазине стоял на стеклянном прилавке-витрине, где красовалась наклейка - реклама нашего альбома «Destroyer» с изображением нашей четверки, нарисованным Кеном Келли. В то время, как я бродил по магазину, рассматривая товар, к прилавку подошла женщина с маленьким сыном.
Чудесная страница истории – создание «Армии «KISS». Все началось с Билла Старки.
Малыш, которому было не более четырех лет, показал на наклейку и сказал: «Кисс».
Супер. Теперь мы – больше, чем просто группа.
Группа создает музыку, а феномен оказывает влияние на общество. И то, что малыш, который совершенно не разбирался в музыке, узнал «KISS», … разве это не доказывало, что мы стали феноменом?
Незадолго после этого, в мае 1976 года, мы отправились на двухмесячные гастроли в Англию. Для меня эта страна была музыкальной Землей Обетованной. Все, что я любил, было родом оттуда. У нас даже было запланировано два выступления в лондонском зале «Хаммерсмит-Одеон», где состоялось так много легендарных концертов моих любимых групп.
Однако, прибыв в Англию, я возненавидел эту страну. В Америке мы уже стали знаменитыми. А в Европе нам заново пришлось создавать себе репутацию. Мы вернулись к тому, с чего начинали – для этих людей мы были никем. Спасибо Господу за наших фанатов. Еще в начале нашей карьеры мы поняли, что наши английские поклонники так же яростно преданы нам, как и американские. Но, помимо этого, все было не так. Еда была ужасной, транспорт – древним. Люди, управляющие различными заведениями, были очень скучными. Работники химчистки с извращенной гордостью заявляли, что заказ можно будет забрать только через две недели. Кондиционеров не было, а кубик льда для напитка выдавался лишь после неоднократных просьб, и то неохотно. Такие вещи были характерны для старых стражей Британской империи.
Но больше всего нас возмутили правила отеля. Ведь администрация сделала практически невозможным пребывание гостей женского пола в номерах постояльцев. Если к вам приходила женщина, вы записывали ее в журнал, и она должна была уйти не позже десяти вечера. Весь персонал следил за выполнением этих правил.
Для меня эта проблема была намного важнее проблемы с питанием. Без еды я мог обойтись, а вот без постоянной диеты из страстных, готовых на все женщин – нет. Это было жизненно необходимо мне.
На протяжении наших европейский гастролей, Эйс всюду покупал ножи, и, чтобы избежать проблем на таможне, возвращаясь домой, он спрятал их в корпусах от «маршалловских» усилителей. Это меня взбесило, ведь, если бы ножи обнаружили, всю нашу аппаратуру и инструменты конфисковали бы. Но, конечно, Эйсу было на это наплевать. Это был не первый случай, так, однажды во время досмотра в аэропорту, в сумке нашего менеджера был обнаружен телефон, украденный из отеля. Менеджер понятия не имел, как он там оказался. Часто Эйс запихивал пакетики с наркотиками в сумки членов нашей команды (без их ведома) – так, если бы их нашли, он бы остался в стороне. Для Эйса важен был только Эйс, и то, что из-за него могли пострадать другие, было ему глубоко безразлично
Когда я посреди ночи возвращался к себе домой на 52 улицу после месяца, проведенного в Европе, меня остановил привратник и спросил: «Чем я могу вам помочь, сэр?»
«Ага, очень смешно», - сказал я, продолжая свой путь к лифту. – «Я здесь, вообще-то, живу».
«Сэр, если вы не остановитесь, я вызову полицию».
Да, я редко бывал дома.
И скоро я уехал снова. Во время наших американских турне, из-за постоянных конфликтов внутри группы, у нас все чаще и чаще менялись гастрольные менеджеры. За первые пять лет существования группы у нас их было где-то около двадцати. Одним из самых запоминающихся был «Жирдяй» Фрэнки Скинларо, представитель «старой школы», который работал еще с Джои Ди и «The Starliters». Он заражал всех вокруг своей жизнерадостностью. Для каждого из нас Фрэнки придумал прозвища – Питера он называл «Аятолла Крискуолла», Джина – «Джин из Назарета», а меня «Он-Она», из-за моей манеры прихорашиваться и вытанцовывать на сцене. Эйса мы начали называть «Малыш Элвис», из-за того, что у него начал появляться живот. Он ел очень много картофельного салата. Вообще, он всегда ел с открытым ртом, утверждая, что так пища «проветривается». Поглощение пищи в его исполнении напоминало работу бетономешалки. Жирдяй Фрэнки изо всех сил старался рассмешить нас и, таким образом, сгладить напряжение внутри коллектива. Он мог быть и довольно самокритичным – любил повторять: «Может, член у меня и маленький, зато я им вертеть могу».
Некоторых менеджеров увольнял Билл, так как его не устраивало качество их работы. Большинство же лишилось должности из-за ревности внутри группы – каждый хотел, чтобы менеджер уделял все внимание только ему, или хотя бы выделял его среди остальных. И, тот, кто не понимал, почему не получает полного внимания, начинал думать, что менеджер никуда не годится. Многие уволились сами. Даже люди, имеющие опыт работы с другими группами, не могли справиться с расколом, начинающимся в нашем коллективе. Очень сложно работать с четырьмя гиперактивными, ненормальными парнями, которые требуют вашего безраздельного внимания, а, не получив его, начинают вас саботировать, пока вы не лишитесь работы, по принуждению или собственному желанию.
Менялись менеджеры и члены команды, но Билл все так же оставался постоянной величиной. Он всегда мог сгладить напряжение и заставить каждого члена группы почувствовать себя его любимчиком. Но теперь у него тоже не было времени на нас – он пытался расширить свой бизнес, став менеджером других групп, таких, как «Piper», «Starz», «Toby Beau», и уделял внимание им. Это нас здорово бесило – мы заработали столько денег, а он тратил свое время на этих малышей-однодневок. Шон Дилейни также уделял много времени новым проектам. Меня раздражала вера Билла в его новую формулу успеха: главное - внешний вид и логотип, с ними любая группа сможет стать такой же известной, как «KISS». Это было даже оскорбительно – ведь, несмотря на неоценимую помощь Билла и Шона, история нашего успеха была вовсе не так проста. Группа «KISS» - это не только логотип, сапоги и макияж.
Еще со времен детства, когда я наведывался на 48 улицу, я восхищался винтажными гитарами, которые стоили целое состояние. А теперь я был готов начать их коллекционировать, и как-то во время гастролей пустил слух о том, что покупаю гитары. Первым необычным инструментом, купленным мною, стала двухгрифовая гитара Gibson SG, такая же, как та, на которой играл Джимми Пейдж. Я купил ее в Индиане у коллекционера, у которого была целая комната с двухгрифовыми гитарами. Большинство из них были цвета вишни, а эта – в отделке «sunburst» (характеризуется большой областью яркого цвета в середине верхней деки, постепенно темнеющего по мере удаления от центра). Слух о моем новом увлечении распространился дальше, и теперь люди часто приносили мне гитары, выстраиваясь в очередь у въезда для грузовых машин возле концертных залов, и ожидая нашего приезда. Это было здорово – ведь никогда не знаешь, что тебе попадется.
Следующую гитару я купил в Аризоне у владельца магазина под названием «Странные Гитары Боба». Это был инструмент фирмы Les Paul в отделке «sunburst», - как раз такой, какой я всегда хотел иметь. Я заплатил за него 2200 долларов. Я не мог поверить, что одна из этих гитар наконец-то принадлежала мне! На ней были белые хамбакеры (звукосниматели, состоящие из двух катушек). Обычно в старых гитарах катушки не были видны, так как они находились в футляре из никеля или хрома. Но, если заглянуть внутрь, можно было увидеть цвет катушек - черный, белый или «зебру», то есть одну черную и одну белую. Большинство гитар имели черные катушки, что считалось наименее приоритетным вариантом. Наиболее престижными считались гитары с двумя белыми катушками.