Василий Экземплярский. УЧЕНИЕ ДРЕВНЕЙ ЦЕРКВИ О СОБСТВЕННОСТИ И МИЛОСТЫНЕ 16 глава

Итак, творить милостыню – долг христианина потому, что это – запо­ведь Божия, Его воля. Исполнять волю Божию само по себе есть величай­шее благо для верующего, такой священный долг его, что, «если за такое дело (угодное Богу) надлежало впасть в геенну, то и тогда следовало бы... с великой готовностью приниматься за делание добра»[832]. «Всякое доброе дело надо делать, имея в виду не Царство, а волю Божию, которая больше всякого Царства»[833].

Таким образом, св. Иоанн Златоуст утверждает абсолютное обязыва­ющее значение для совести верующих воли Божией. Но св. отец вооб­ще никогда не останавливается только на такой принципиальной точке зрения, а всегда неразрывно с ней утверждается и на мысли о великих благах милостыни для самого благотворящего. И это как в виду немо­щи людей, так и в виду истинной природы самой воли Божией. «Сурова добродетель, но будем представлять ее облеченной в величие будущих обетований. Люди с душой возвышенной находят ее и без этого, саму по себе, прекрасной и потому стремятся к ней, живут добродетельно не из‑за наград, а для угождения Богу... потому что так повелел Бог. Если же кто более немощен, тот пусть представляет себе и награды. Так будем посту­пать и по отношению к милостыне... Если приятной тебе покажется любо‑ стяжательность, подумай, что на это не соизволяет Христос, и она тотчас покажется тебе противной. Опять, если тебе тяжело будет подать нищему, то ты не останавливайся мыслью на издержке, а тотчас же представь себе жатву от этого сеяния»[834]. Поэтому, хотя мысль о награде есть свидетель­ство некоторого несовершенства духовного, но однако она не находится в противоречии с волей Божией, как имеющей в виду наше благо. Так вообще, так и частнее в отношении милостыни: «Бог предписал заповедь о милостыне не столько для бедных, сколько для самих подающих»[835]. Вот эта именно мысль и оттеняется с особой силой проповедником и является в его учении как бы вторым основанием долга творить милостыню и вместе побуждением к ней. Жалуясь постоянно на жестокосердие сво­их слушателей, св. Иоанн самым душевным их настроением побуждаем был к тому, чтобы беседовать с ними как с «несовершенными» и особенно подчеркивать ту сторону долга творить милостыню, по которой исполне­ние этого долга ведет к великой награде и небесным венцам. Мы уже во второй главе имели случай сделать замечание по поводу той постановки речи о небесной награде за милостыню, которая может подать повод обви­нять проповедь св. Иоанна Златоуста в утилитарном характере. Теперь мы яснее видим, что св. Иоанн сам ясно определил сравнительное достоин­ство побуждений творить милостыню и мысль о награде отнес к низшим. В его беседах речь о наградах за милостыню занимает хотя и не первое место – как нам кажется, с наибольшей силой выдвигает св. Иоанн мысль о Господе Иисусе Христе, как основании христианского долга творить ми­лостыню – но, бесспорно, очень часто проповедник обращается к речи о «выгодности» милостыни, имея в виду настроение своих пасомых. Вот, например, как сам св. отец определяет побуждения творить милостыню, именно четыре побуждения: «достоинство просящего – потому что про­сящий есть Владыка; потребность нужды – потому что Он алчет; легкость подаяния – потому что Он просит напитать Его и требует только хлеба, а не роскоши; и величия дара – потому что за эту малость Он обещает Царство. Ты бесчеловечен, жесток и немилостив? Постыдись, говорит он, достоинства Того, Кто просит. Но тебя не пристыжает Его достоинство? Тронься несчастьем. Но и несчастье не преклоняет тебя на милость? По­дай по легкости прошения. Но ни достоинство, ни потребность нужного, ни удобство подаяния не может убедить тебя? Подай же нуждающемуся ради величия обещанных за это благ»[836]. Как видим, последнее побужде­ние есть именно мысль о небесной награде. «Не будем думать, – говорит св. отец ниже в этой же беседе, – что у нас уменьшается имущество, когда мы подаем милостыню. Оно не уменьшается, но возрастает; не из­держивается, но умножается; происходящее есть некоторый оборот и сея­ние, или – лучше – оно выгоднее и безопаснее того и другого. Торговля подвергается и ветрам, и морским волнам, и многим кораблекрушениям, а семена – и засухам, и проливным дождям, и другим неровностям воз­духа. Деньги же, повергаемые в руки Христовы, выше всякого замысла. Никто не может исхитить из рук взявшего данное однажды; но оно там остается, производя многие и неизреченные плоды и принося нам в свое время богатую жатву»[837]. И подобные мысли множество раз повторяются св. Иоанном. «Считай милостыню, – побуждает он, – не за расход, а за приход, не за ущерб, а за приобретение, потому что через нее ты больше получаешь, чем даешь. Ты даешь хлеб, а получаешь жизнь вечную; даешь одежду, а получаешь одеяние бессмертия; даешь пристанище под своим кровом, а получаешь Царство Небесное; даешь блага погибающие, а по­лучаешь блага, постоянно пребывающие»[838]. Жизнь, с этой точки зрения, представляется св. отцу как бы торжищем, на котором покупают блага будущей жизни. «Теперь, – говорит святитель, – отверзлось торжище милостыни: мы видим пленников и нищих... видим вопиющих, видим пла­чущих, видим стонущих; дивное торжище принадлежит нам... Приобрети оправдание недорогой ценой, чтобы за дорогую продать его впоследствии, если только воздаяние можно назвать перепродажей. Здесь оправдание покупается недорогой ценой: ничего не стоящим куском хлеба, дешевой одеждой, чашей холодной воды... Итак, доколе будут лежать перед нами добродетели, которые можно приобрести недорогой ценой, возьмем их, восхитим, купим у Великощедрого!... Доколе предлежит торг, купим ми­лостыню, лучше же сказать – милостыней купим спасение... Милуяй нища, взаймы дает Богови. Дадим взаймы Богу милостыню, чтобы вос­принять от Него милосердное воздаяние. О, сколь мудро это изречение... Знало Писание наше корыстолюбие, подметило, что алчность наша, пита­емая любостяжанием, ищет излишества; для того и сказало оно не просто: «милуяй нищего дает Богу», дабы ты не подумал, что дело идет о простом воздаянии; но сказано: «милуяй нища взаймы дает Богови». Если Бог бе­рет у нас займы, то Он уже наш должник. Итак, каким же хочешь ты иметь Его: судией или должником? Должник чтит дающего взаймы... Так как Бог знал, что бедняк подвергается опасности по своей бедности, а имею­щий деньги повергается опасности за свое жестокосердие, то сделал Себя посредником: для бедняка стал поручителем, а для заимодавца – зало­гом. «Не веришь ты, – говорит Он, – бедняку ради его скудости, поверь Мне ради Моего богатства... Будь, говорит, благонадежен: Мне взаймы даешь». Что же такое приобрету я, если даю Тебе взаймы? Поистине, пре‑ ступнейшее дело – требовать отчета от Бога. Впрочем, следуя твоему беззаконию и желая милосердием победить твою жестокость, исследуем и это, какую пользу получаешь ты, когда даешь взаймы другим? Не на сто ли ищешь один, если ищешь законной лихвы?... Но Я награждаю большим твою страсть к любостяжанию... Ты ищешь в сто раз меньшего, а Я даю тебе в сто раз больше... Когда сядет Сын человеческий на престоле славы Своей и поставит овцы одесную Себе... и речет сущим одесную Его: придите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сло­жения мира. За что? За то, что взалкахся, и дасте Ми ясти; возжадахся – и напоисте Мя; наг был – и одеясте Мя; в темнице – приидосте ко Мне; болен бых – посетисте Мене; странен был – и введосте Мене... И вот что, заметь, удивительно: ни о какой другой добродетели не упоминает Он, кроме дел милостыни... но умалчивает об этом не потому, чтобы недостойно было упоминания, а потому, что эти добродетели ниже милосердия... Итак, я поношу жестокосердие, как корень зла и всякого нечестия; хвалю мило­сердие, как корень всех благ; и одним угрожаю огнем вечным, а другим об­ещаю Царство Небесное. Хороши, Владыко, и обетования Твои, прекрасно и Твое ожидаемое Царство, равно полезна и геенна, которой Ты угрожаешь; одно – потому, что поощряет нас, другая – потому, что устрашает... Бог угрожает мщением, чтобы мы избежали действительного мщения; устраша­ет словом, чтобы не покарать самым делом»[839].

И сравнение милостыни с куплей небесных благ, равно как с займом Богу весьма обычно у св. Иоанна. Такой же смысл имеет сравнение ми­лостыни с сеянием, также любимое св. Иоанном, с приобретением друзей на небе и т. п. – сравнения, имеющие первообраз в откровенном учении. «Потому милостыня называется сеянием, – говорит, например, святи­тель, – что она есть не расход, а прибыток; ты, когда приступаешь к се­янию, не обращаешь внимания на то, что издерживаешь запас прежних произведений, а имеешь в виду еще несуществующую жатву будущих произведений, притом не зная, что все будет в твою пользу... Итак, зная это, будем смотреть, подавая милостыню, не на расход, а на прибыток, и на будущие надежды, и даже настоящую выгоду, потому что милостыня доставляет не только Царство Небесное, но и в настоящей жизни без­опасность и избыток. Кто сказал это? Сам Тот, Кто властен сделать это. Подающий из своего имения бедным, сказал Он, сторицей приимет в этом веке и живот вечный наследит. Видишь ли воздаяния с великим изобили­ем подаваемые в той и другой жизни? Не будем же медлить и уклоняться, но каждый день будем приносить плоды милостыни, чтобы у нас и настоя­щие дела текли благополучно, и достигнуть нам будущей жизни»[840]. «Пока есть еще время, будем сеять, чтобы пожать. Когда наступит зима, когда по морю нельзя уже будет плавать, тогда и купля эта уже не будет в на­шей власти. А когда наступит зима? Тогда, когда наступит тот великий и славный день... Теперь – время сеяния, а тогда – время жатвы и соби­рания. Если бы кто во время сеяния не бросал семян, а стал сеять во время жатвы, тот, кроме того, что не получил бы ничего, еще был бы осмеян. Если же настоящее время есть время сеяния, то теперь‑то и должно не собирать, а расточать. Станем же расточать, чтобы собрать... Не упустим удобного времени, а сделаем обильный посев и не пощадим ничего свое­го, чтобы получить обратно с большим воздаянием»[841]. «Сеяй скудостию, скудостию и пожнет. Итак, что ты скупишься? Сеяние ужели есть трата, ужели убыток? Нет! это доход и прибыль. Где сеяние, там и жатва; где сеяние, там и приращение. Возделывая тучную и мягкую землю, которая может принять в себя много семян, ты засеваешь ее всеми своими семе­нами и берешь еще взаймы у других, потому что скупость в этом случае считаешь убытком. А когда надо возделывать небо, которое не подвер­жено никакой воздушной перемене, и все вверенное ему, несомненно, возрастет с большим приращением, ты ленишься, медлишь и не думаешь о том, что сберегая – теряешь, а расточая – приобретаешь. Итак, сей, чтобы не потерять; не береги, чтобы сберечь; рассыпай, чтобы сохранить; трать, чтобы приобрести. Хотя бы и нужно было что сберечь, ты не береги, потому, что непременно это погубишь, а поручи Богу, у Которого никто не похитит. Сам не торгуй, потому что не умеешь получать прибыли; но большую часть капитала отдай взаймы Тому, Кто дает рост, отдай взаймы туда, где нет ни зависти, ни клеветы, ни обмана, ни страха; отдай взаймы Тому, Кто сам ни в чем не нуждается... Отдай взаймы туда, откуда ты по­лучишь не смерть, но жизнь вместо смерти. За такой только рост можешь приобрести себе Царство, а за всякий другой получишь геенну»[842].

Таким образом, уже ясно выступают два основания долга творить ми­лостыню: воля Божия, требующая от нас сострадательного отношения к бедным, и наше вечное благо, неразрывно связанное с исполнением этой Божеской воли. Но, как мы сказали, наиболее ярко и убедительно обосно­вывает св. Иоанн долг каждого христианина творить милостыню и побу­ждает к этому на основе нашей любви к Христу Спасителю. В Его лице, именно, святитель указывает тот духовный центр христианской жизни, от которого исходят все христианские добродетели и, в частности, мило­стыня: «не только при раздаче милостыни, но и во всякой добродетели, – говорит св. Иоанн, – помышляй не о суровости трудов, но о сладости наград, а прежде всего имей в виду Господа нашего Иисуса, для Которого предпринимаешь те или другие подвиги, и ты легко выйдешь на подвиги и в радости проведешь все время жизни»[843]. При этом, как исполнение воли Божией неразрывно соединяется с истинным благом верующего, так и служение Христу приводит к вечному блаженству. Но уже центр тяже­сти не столько в награде за служение Христу, сколько в живом сознании долга благодарной любви к Христу, необходимо проявляющейся в ми­лосердии к бедным. «Постараемся, – умоляет проповедник, – возлюбить Христа. Ничего другого Христос, по Его же изречению[844], и не требует от тебя, как любви к Нему от всего сердца и исполнения Его заповедей. Кто любит Его так, как должно любить, тот, конечно, старается уже и запове­ди Его соблюдать; потому, что, если кто искренне расположен к кому, то старается все делать, чем может привлечь к себе любовь возлюбленного. Таким образом, и мы, если истинно возлюбим Господа, будем и заповеди Его исполнять, и не станем делать ничего такого, что может раздражить Возлюбленного. Удостоиться любить Его искренне и как должно – это Царство Небесное, это вкушение богатства, в этом блага неисчислимые. А наша любовь к Нему будет искренняя тогда, когда, по любви к Нему, мы будем оказывать любовь и своим ближним... Кто любит Бога, тот не будет презирать брата своего, не будет предпочитать богатства своему сочлену, но будет делать ему всякое добро, вспоминая о том, Кто сказал: сотворивый единому сих братий Моих меньших, Мне сотвори. Помыш­ляя, что услуги, оказанные ближнему, Сам Господь всяческих усваивает Себе, он будет делать все с великим усердием, покажет в милосердии всю свою щедрость, взирая не на убожество являющегося к нему человека, а на величие Того, Кто сделанное для убогих обещает усвоить Себе Самому»[845]. С особенной выразительностью и трогательностью звучит речь св. отца в том случае, когда он как бы отождествляет нищих и их обычные речи с лицом и словами Господа Иисуса Христа. «Павел тер­пел все подлинно для Христа, – говорит в одной беседе святитель, – не для Царства, не для чести, но из любви к Христу. А нас ни Христос, ни все Христово не отвлекает от житейских занятий, но как змеи, как ехид­ны, или свиньи, или как все это вместе, мы пресмыкаемся в грязи. Чем мы лучше этих животных, когда имея столь многие и великие примеры, все еще смотрим вниз и даже немного не можем посмотреть на небо? Бог за тебя предал Сына, а ты не даешь и хлеба Ему, за тебя преданному, за тебя убиенному. Отец для тебя не пощадил Его, не пощадил, притом, истинно­го Своего Сына, а ты не обращаешь и внимания на Него, когда Он томит­ся голодом, и притом готовясь растратить Его собственность и растратить для себя. Что может быть хуже такого беззакония? Ради тебя предан, ради тебя умерщвлен, ради тебя странствует, терпя жажду, ты даешь из Его же собственности, чтобы получить от этого пользу, но ты, несмотря и на это, не даешь ничего. Не бесчувственнее ли всякого камня те, которые при стольких побуждающих обстоятельствах остаются в такой диавольской жестокости. Христос не ограничился только смертью и крестом, но бла‑ гоизволил сделаться нищим, странником, бесприютным, нагим, быть заключенным в темницу, терпеть болезни, чтобы хоть этим привлечь тебя к себе. «Если ты не воздаешь Мне за то, что Я страдал за тебя, – говорит Он, – то сжалься надо Мной ради нищеты. Если не хочешь сжа­литься над нищетой, тронься Моей болезнью, умилосердись ради уз; если же и это не склоняет тебя к человеколюбию, обрати внимание на легкость просьбы. Я не прошу ничего дорогого, но хлеба, приюта и утешительного слова. А если и после этого остаешься жестоким, то сделайся добрее хотя бы ради Царства, ради наград, которые Я обещал тебе. Но и они не имеют для тебя значения? Так склонись жалостью хотя бы к самому естеству, видя Меня нагим, и вспомни о той наготе, какую Я терпел за тебя на кре­сте. А если не хочешь вспомнить о ней, представь наготу, какую терплю в лице нищих. И тогда нуждался Я для тебя, и теперь для тебя же нужда­юсь, чтобы ты, тронувшись тем или другим, захотел оказать какое‑нибудь милосердие; для тебя Я постился и опять для тебя же терплю голод, жа­ждал, вися на кресте, жажду и в лице нищих, только бы тем или другим привлечь тебя к Себе и для твоего же спасения сделать тебя человеколюбивым. Потому, хотя ты и обязан Мне воздаянием за бесчи­сленные благодеяния, но Я не прошу у тебя, как у должника, а венчаю тебя, как за дар, и за это малое дарю тебе Царство. Я не говорю: избавь Меня от нищеты или дай Мне богатство, хотя именно для тебя Я обнищал; но прошу только хлеба, одежды, небольшого утишения в голоде. Когда нахожусь в темнице, Я не принуждаю снять с Меня узы и вывести из тем­ницы, но ищу только одного: чтобы ты навестил связанного за тебя, и это принимаю за большую милость, и за это одно дарю тебе небо. Хотя Я из­бавил тебя от самых тяжких уз, но для Меня достаточно и того, если ты захочешь увидеть Меня связанного. Конечно, Я и без этого могу увенчать тебя, однако же, хочу быть должником твоим, чтобы венец принес тебе и некоторое дерзновение. И потому, имея возможность пропитать сам Себя, Я хожу и прошу, стою у дверей твоих и простираю руку. Я желаю от тебя именно получить пропитание, потому что сильно люблю тебя, Я стремлюсь к твоей трапезе, как это и бывает у друзей, и хвалюсь этим перед лицом целой Вселенной, возвещаю о тебе постоянно во услышание всех и показываю всем Своего кормильца. Мы, когда у кого‑нибудь пита­емся, стыдимся этого и обыкновенно скрываем, но сильно нас любящий Христос, хотя бы мы и молчали, всем рассказывает о случившемся со мно­гими похвалами и не стыдится сказать, что мы одели Его, когда Он был наг, накормили, когда Он был голоден. Размыслив обо всем этом, не оста­новимся на одних только похвалах, но исполним слова наши на деле»[846]. «Не столько заимодавец радуется тому, что имеет должников, сколько веселится Христос, имея заимодавцев; кому Он ничего не должен, от тех бежит прочь, а кому должен, к тем притекает. Итак, станем делать все, чтобы иметь Его должником своим; теперь самое удобное время давать взаймы, теперь настает в этом нужда. Если не дашь Ему теперь, то после удаления отсюда Он не будет уже иметь в тебе нужды. Здесь Он жаждет, здесь алчет; жаждет же потому, что жаждет твоего спасения; вследствие этого Он и просит, вследствие этого Он и ходит наг, приготовляя тебе бессмертную жизнь. Итак, не презри Его: не Сам напитаться Он хочет, но напитать тебя, не Сам одеться, но одеть тебя и приготовить тебе ту золо­тую ризу, царскую одежду. Не видел ли ты, что наиболее заботливые вра­чи, когда моют больных, и сами моются, хотя это для них и не нужно? Так и Христос все делает для тебя недужного. Поэтому Он и не насильно требует у тебя, чтобы дать тебе большое вознаграждение, чтобы ты понял, что Он требует не Своей нужде, а для исправления твоей нужды. Для того Он приходит к тебе в бедном одеянии, протягивая десницу, и не гнушает­ся, если дашь самую мелкую монету, не отходит, если укоришь, но при­ступает к тебе снова, так как Он желает, сильно желает нашего спасе­ния. Итак, станем презирать имущество, чтобы не быть и нам презренными от Христа; станем пренебрегать богатством, чтобы приобре­сти его. Если мы будем беречь его здесь, то, несомненно, погубим и здесь, и там, а если будем раздавать его со многой щедростью, то в той и другой жизни насладимся великим благополучием. Потому желающий сделаться богатым пусть сделается нищим, чтобы быть богатым: пусть тратит, чтобы собрать, и расточает, чтобы соединить»[847]. Невнимание к нуждающемуся брату, отказ от помощи бедному это есть, с точки зрения св. Иоанна, вы­ражение неблагодарности к Христу, отречение от Его любви. «Если, – говорит, например, святитель, – при входе Христа в Иерусалим одни покрывали одеждой своей ослицу, на которой Он сидел, а другие постила­ли одежды ей под ноги, то неужели мы, которым повелено не только сни­мать одежды с себя, но и истощать все свое ради других, не окажем ника­кой щедрости, видя Его обнаженным? Там народ впереди и позади сопровождал Его, зачем же мы отсылаем Его, даже прогоняем оскорбле­нием, когда Он сам приходит к нам? Какого это достойно наказания, ка­кого отмщения! Приходит к тебе нуждающийся Владыка, а ты не хочешь и выслушать его просьбы, но еще осуждаешь и поносишь Его, слыша такие слова Его»[848]. «Он охотно алчет, чтобы напитать тебя; странствует в наго­те, чтобы доставить тебе возможность получить одежду нетления. Но вы, несмотря и на это, не уделяете ничего из своего имения. Ваши одежды или снедаются молью, или составляют тяжесть для сундуков и лишнюю заботу для владетелей; а Кто даровал и это, и все прочее, Тот скитается нагим»[849]. «Оденем Его здесь, чтобы и Он не оставил нас обнаженными без своего покрова. Если мы напоим Его здесь, то не скажем, подобно богатым: посли Лазаря, да омочит конец перста и устудит язык наш опа‑ ляемый[850]. Если и мы примем Его здесь в свои дома, то Он уготовит для нас там много обителей. Если придем к Нему в темницу, то и Он освободит нас от уз. Если введем Его к себе, как странника – и Он не оставит нас странствовать вне Царствия Небесного, но воздаст за то горний град. Если посетим Его в болезни, скоро и Он освободит нас от немощей наших. Итак, получая много, даже тогда, когда даем немного, будем давать, по крайней мере, немного, чтобы приобрести много»[851]. «Устыдимся же Его любви, устыдимся Его безмерного человеколюбия, – увещевает св. отец. – Он для нас не пощадил даже Единородного Сына, а мы бережем и деньги себе же на зло. Он предал за нас истинного Сына Своего; а мы ни ради Его, ни даже ради себя не хотим дать и серебра. Как можем за это получить прощение? Если мы видим человека, подвергающегося за нас опасностям и смерти, то предпочитаем его всем другим, причисляем его к первым своим друзьям, отдаем ему все свое; говорим, что это принадле­жит ему более, чем нам, и при всем том не думаем, что мы воздали ему достойным образом. А к Христу мы не имеем благодарности даже и в этой мере. Он положил за нас душу Свою; Он пролил за нас драгоценную кровь Свою – за нас неблагодарных, недобрых; а мы не расточаем и денег для своей же пользы, но презираем Его в наготе и странничестве, Его, Кото­рый умер за нас. Кто же исхитит нас от будущей казни? Если бы не Бог, а мы сами наказывали себя, то не произнесли бы мы приговор на себя самих? Не осудили ли бы себя на гееннский огонь за то, что презираем Положившего за нас душу Свою, тогда как Он истаивает от голода? И что говорить о деньгах? Если бы мы имели в себе по тысяче душ, не должны ли были бы положить все души за Него? Впрочем, и таким образом мы не сделали бы еще ничего, достойного Его благодеяний. Кто прежде благоде­тельствует, тот обнаруживает в себе явную доброту, а кто получил благо­деяние, тот, как бы ни воздавал за него, воздает только должное и не за­служивает благодарности, особенно, когда начавший благодетельствовать оказывает благодеяние врагам... Но и это нас не трогает, мы до такой степени неблагодарны, что рабов, и мулов, и коней облекаем в золотые уборы, а Господа, скитающегося в наготе, переходящего от дверей к две­рям, стоящего на распутьях и простирающего к нам руки, мы презираем, а часто смотрим на Него суровыми глазами»[852]. И в своем олицетворении отношения к нищим с отношением к Христу Спасителю св. Иоанн Злато­уст доходит до высшего предела, когда жестокосердие к бедствующим характеризует как предание Христа [853], а милостыню рассматрива­ет в качестве величайшей жертвы, приносимой на святейшем жертвен­нике – Теле Христовом. «Хочешь ли видеть, – спрашивает св. отец, – жертвенник Милосердного? Не Веселеил соорудил его и не другой кто, но Сам Бог; не из камней, но из вещества, которое светлее самого неба – из разумных душ... Жертвенник этот создан из самых членов Христовых; и Тело Самого Владыки служит тебе жертвенником. Благоговей перед Ним: на Теле Владычнем ты совершаешь жертву. Этот жертвенник страш­нее и нового, а не только древнего жертвенника. Однако ж не смущайтесь. Этот жертвенник чуден по причине предлагаемой на нем жертвы, а тот (жертвенник милосердного) удивителен и потому, что сооружается из той самой жертвы, которая его освящает. Чуден этот (жертвенник) потому, что, будучи по природе камнем, делается святым, так как принимает Тело Христово; а тот чуден потому, что сам есть Тело Христово. Таким образом, страшнее этого жертвенника тот, перед которым предстоишь ты, миря­нин. Что в сравнении с этим будет для тебя Аарон? Что кидар? Что звон­цы? Что святое святых? Да и нужно ли сравнивать (жертвенник милосер­дного) с древним жертвенником, когда он и в сравнении с этим (новозаветным) жертвенником оказывается столь блистательным? А ты, между тем, почитаешь этот жертвенник, потому что он принимает Тело Христово, и унижаешь тот жертвенник, который есть самое Тело Христо­во, и не обращаешь внимания, когда он разрушается. Такой жертвенник ты можешь видеть везде – и на улицах, и на площадях, ежечасно можешь приносить на нем жертву, потому что и здесь освящается жертва»[854].

До сих пор мы излагали взгляд св. Иоанна Златоуста на религиозные основания обязанности христиан творить милостыню. Эта сторона рас­крыта св. отцом более подробно, чем основание долга творить милосты­ню собственно гуманного характера, и именно такой взгляд на милосты­ню обусловливает то великое значение, какое усваивает ей св. Иоанн, что уже было раньше отмечено. Но и собственно гуманные побуждения к милостыне, а вместе с тем и основания ее обязательности не оста­ются в тени в беседах святителя. Эти гуманные основания у святителя указаны двух главных родов: во‑первых, милостыня является долгом для человека потому, что каждый имеющий и не дающий нуждающе­муся есть хищник и обидчик, так как идеалом устроения человеческо­го общежития является имущественное равенство всех или, во всяком случае, удовлетворения насущных потребностей. Это первое основание есть выражение начала правды. Второе основание для долга творить милостыню заключается, по св. отцу, в природной сострадательности человека, благодаря которой ни один человек, не потерявший челове­ческого образа, не может безучастно отнестись к горю и нужде своих братьев, но побуждается любовью помочь им и в этом найти утешение своей скорби от вида страданий.

Останавливаться подробно на раскрытии первого основания нам не ка­жется нужным, потому что при изложении учения св. Иоанна о собствен­ности мы видели, что отказ от подачи милостыни он считал видом хищни­чества. «Не уделять из своего имущества, – рассуждал святитель, – есть то же похищение... Итак, когда мы не подаем милостыни, то будем нака­заны наравне с похитителями»[855]. На мысли же св. отца о сострадании и естественном чувстве любви к себе подобным, как побуждении творить милостыню, нужно остановиться более подробно.

Св. Иоанн очень определенно указывает, что заповедь Божия о ми­лосердии вообще и о милостыне в частности не является чем‑то внеш­ним и чуждым для человека, но находит родной источник в нашем сердце, питаясь которым, становится внутренним нашим достоянием, а исполнение заповеди – сердечной потребностью. «Бог не только раз­уму предоставил, – говорит, например, св. Иоанн, – побуждать нас к милосердию, но во многих случаях самой природе нашей даровал власть преклонять нас к последнему. Так отцы и матери оказывают милосердие детям, а дети – родителям; и то бывает не только у людей, но и у всех бессловесных. Так брат оказывает милосердие брату, родст­венник – родственнику, ближний – ближнему, человек – человеку. Мы по самой природе имеем некоторую наклонность к милосердию. Потому‑то мы и скорбим об обиженных, болезнуем, смотря на убивае­мых, плачем при взгляде на плачущих. Бог весьма желает, чтобы мы ис­полняли дела милосердия, потому и повелел природе сильнее побуждать нас к ним, показывая тем, что Ему весьма любезно милосердие. Итак, по­мышляя об этом, пойдем сами и поведем детей и ближних наших в учи­лище милосердия. Человек всего более должен учиться милосердию, по­тому что оно‑то и делает его человеком. Велика вещь человек и дорогая муж, творяй милость[856]. Кто не имеет милосердия, тот перестает быть и человеком... И чему дивишься ты, что милосердие служит отличи­тельным признаком человечества? Оно есть признак Божества. Будите милосерди, говорится, якоже Отец ваш. Итак, по всем этим причинам на­учимся быть милосердными... и не будем почитать даже жизнью время, проведенное без милосердия. Я говорю о милосердии, чуждом всякого любостяжания»[857]. И постоянно в своих беседах св. Иоанн оттеняет ту мысль, что милостыня должна быть «от сострадания»[858], являться выра­жением любви[859], а главное, в своих непрестанных побуждениях к мило­стыне св. отец всегда стремится подействовать на чувство слушателей, вызвать их сострадание к бедствующим. Достаточно вспомнить, как тро­гательно изображал св. Иоанн страдания Лазаря в притче Господа[860]или же бедствие современных святителю нищих, уполномоченным от лица которых называет себя сам проповедник[861], чтобы видеть веру святителя в отзывчивость сердца человека на вид страдания и нищеты. Поэтому же так горячо обличает св. Иоанн роскошь в жизни христиан, усматривая в ней прямое поругание естественного чувства сострадательной любви к ближним. «Когда ты увидишь нищего, – увещевает, например, св. отец, – то не отворачивайся от него, но тотчас подумай, каков был бы ты сам, если бы был на его месте, чего хотел бы ты получить ото всех? Разумевай, – говорит. – Представь, что и он свободен так же, как ты, имеет одинаковую с тобой благородную природу и все у него общее с то­бой; и между тем его, который не хуже тебя, ты часто не равняешь даже со своими собаками; эти вполне насыщаются хлебом, а тот нередко за­сыпает голодным, так что свободный становится ниже твоих рабов»[862]. И какой не может быть достойно геенны все это, когда ты брата, кото­рый вместе с тобой сделался участником неизреченных благ и столько почтен от Владыки твоего, ввергаешь в бесчисленные бедствия, чтобы украсить камни, помост и бессловесных животных, не сознающих этого украшения? И собака у тебя на большом попечении, а человек или, лучше сказать, Христос ради собаки и всего сказанного осуждается на крайний голод. Что хуже такого безразличия? Что ужаснее такого беззакония? Сколько будет потребно огненных рек для такой души? Сотворенный по образу Божию стоит обесчещен вследствие твоего бесчеловечия, а головы мулов, везущих твою жену, сияют обильным золотом, а также покровы и деревянные принадлежности балдахина; если нужно сделать стул или подножие, все делается из золота и серебра; а тот, для кого Христос сошел с неба и пролил драгоценную Кровь, вследствие твоего корыстолюбия не имеет у себя самой необходимой пищи. Твои ложа отовсюду обложены серебром, а тела святых лишены и необходимого покрова... А ты, имея, кроме общей природы, еще тысячи побуждений быть в тесном союзе с собственными своими членами, именно – одарение разумом, участие в благочестии, общение в бесчисленных благах, сделался, однако, грубее бессловесных животных, обнаруживаешь большую заботу о вещах беспо­лезных и пренебрегаешь храмами Божиими, которые погибают от голода и наготы, даже часто сам подвергаешь их тысячам бедствий. Если ты по­ступаешь так из славолюбия, то подлежало бы тебе позаботиться о брате больше, чем о лошади. Ведь чем лучше пользующийся твоим благодея­нием, тем прекраснее сплетается тебе венец за твое усердие; а теперь, поступая совершенно иначе, ты не чувствуешь, что вооружаешь против себя тысячи обвинителей»[863].