Итак, недели через две Андреа занимал уже недурное положение; его именовали графом, считали, что у него пятьдесят тысяч ливров годового дохода, и говорили о несметных богатствах его отца, зарытых будто бы в каменоломнях Саравеццы.
Некий ученый, при котором упомянули о последнем обстоятельстве как о непреложном факте, заявил, что видел названные каменоломни, и это придало огромный вес не вполне еще обоснованным утверждениям; отныне они приобрели осязательную достоверность.
Так обстояли дела в том кругу парижского общества, куда мы ввели наших читателей, когда однажды вечером Монте-Кристо заехал с визитом к господину Данглару. Самого Данглара не было дома, но баронесса принимала, и графа спросили, доложить ли о нем; он изъявил согласие.
Со времени обеда в Отейло и последовавших за ним событий г-жа Данглар не могла без нервной дрожи слышать имя графа Монте-Кристо. Если вслед за звуком этого имени не появлялся сам граф, тягостное ощущение усиливалось; напротив, когда граф появлялся, его открытое лицо, его блестящие глаза, его изысканная любезность, даже галантность по отношению к г-же Данглар быстро рассеивали последнюю тень тревоги. Баронессе казалось невозможным, что человек, внешне столь очаровательный, мог питать относительно нее какие-либо дурные намерения; впрочем, даже самые испорченные души не допускают, что возможно зло, не обоснованное какой-нибудь выгодой; бесцельное и беспричинное зло претит, как уродство.
Монте-Кристо вошел в тот будуар, куда мы уже однажды приводили наших читателей и где сейчас баронесса неспокойным взглядом скользила по рисункам, которые ей передала дочь, предварительно посмотрев их вместе с Кавальканти-сыном. Его появление произвело свое обычное действие, и, встревоженная сначала звуком его имени, баронесса встретила его улыбкой.
Он, со своей стороны, одним взглядом охватил всю эту сцену.
Рядом с баронессой, полулежавшей на козетке, сидела Эжени, а перед ней стоял Кавальканти.
Кавальканти, весь в черном, как гетевский герой, в лакированных башмаках и белых шелковых носках со стрелкой, проводил довольно белой и выхоленной рукой по своим светлым волосам, сверкая бриллиантом, который, не устояв перед искушением и невзирая на советы Монте-Кристо, тщеславный молодой человек надел на мизинец.
Это движение сопровождалось убийственными взглядами в сторону мадемуазель Данглар и вздохами, летевшими по тому же адресу, что и взгляды.
Мадемуазель Данглар была верна себе - то есть прекрасна, холодна и насмешлива. Ни один из взглядов, ни один из вздохов Андреа не ускользал от нее; казалось, они ударялись о панцирь Миневры, панцирь, который, по утверждению некоторых философов, порою облекает грудь Сафо.
Эжени холодно поклонилась графу и воспользовалась завязавшимся разговором, чтобы удалиться в гостиную, предназначенную для ее занятий; оттуда вскоре послышались два громких и веселых голоса, вперемежку со звуками рояля, из чего Монте-Кристо мог заключить, что мадемуазель Данглар обществу его и г-на Кавальканти предпочла общество мадемуазель Луизы д'Армильи, своей учительницы пения.
Между тем граф, который разговаривал с г-жой Данглар и казался очарованным беседой с ней, сразу заметил озабоченность Андреа Кавальканти: тот время от времени подходил к двери послушать музыку и, не решаясь переступить порог, жестами выражал свое восхищение.
Вскоре вернулся домой банкир. Правда, его первый взгляд принадлежал Монте-Кристо, но второй он бросил на Андреа.
Что касается супруги, то он поздоровался с нею точно так, как иные мужья обычно здороваются со своими женами, о чем холостяки смогут составить себе представление лишь тогда, когда будет издано очень пространное описание брачных отношений.
- Разве наши барышни не пригласили вас заняться музыкой вместе с ними? - спросил Данглар Андреа.
- Увы, нет, сударь, - отвечал Андреа с еще более проникновенным вздохом, чем прежние.
Данглар немедленно подошел к двери и распахнул ее.
Присутствующие увидели двух девушек, сидящих за роялем вдвоем на одной табуретке. Они аккомпанировали себе каждая одной рукой, - собственная их выдумка, в которой они достигли замечательного искусства.
Мадемуазель д'Армильи, представлявшая в эту минуту вместе с Эжени в рамке открытой двери одну из тех живых картин, которые так любят в Германии, была очень хороша собой, или, вернее, очаровательно мила. Она была маленькая, тоненькая и золотоволосая, как фея, с длинными локонами, падавшими ей на шею, немного слишком длинную, как у мадонн Перуджино, и с подернутыми дымкой усталости глазами. Говорили, что у нее слабые легкие и что, подобно Антонии из "Кремонской скрипки", она в один прекрасный день умрет во время пения.
Монте-Кристо бросил быстрый любопытный взор в этот гинекей; он в первый раз видел мадемуазель д'Армильи, о которой он так часто слышал в этом доме.
- А что же мы? - спросил банкир свою дочь. - Нас отвергают?
Затем он провел Андреа в гостиную и, случайно или с умыслом, притворил за ним дверь таким образом, что с того места, где сидели Монте-Кристо и баронесса, ничего не было видно; но так как барон прошел туда следом за Андреа, то г-жа Данглар, по-видимому, не обратила на это обстоятельство никакого внимания.
Вскоре граф услышал голос Андреа, поющего под аккомпанемент рояля какую-то корсиканскую песню.
В то время как граф с улыбкой слушал эту песню, забывая Андреа и вспоминая Бенедетто, г-жа Данглар восхищенно рассказывала ему о самообладании ее мужа, который в это утро потерял из-за банкротства какой-то миланской фирмы триста или четыреста тысяч франков.
И в самом деле, барон заслуживал восхищения; если бы граф не услышал этого от баронессы или но узнал одним из тех способов, которыми он узнавал все, то по лицу барона он ни о чем бы не догадался.
"Вот как! - подумал Монте-Кристо. - Ему уже приходится скрывать свои потери; еще месяц назад он ими хвастался".
Вслух он сказал:
- Но, сударыня, господин Данглар такой знаток биржи, он всегда сумеет возместить на ней все, что потеряет в другом месте.
- Я вижу, вы разделяете всеобщее заблуждение, - сказала г-жа Данглар.
- Какое заблуждение? - спросил Монте-Кристо.
- Все думают, что господин Данглар играет на бирже, но это неправда.
- Ах, в самом деле, сударыня, я вспоминаю, что господин Дебрэ говорил мне... Кстати, куда это девался господин Дебрэ? Я его не видел уже дня три-четыре.
- Я тоже, - сказала г-жа Данглар с изумительным апломбом. - Но вы начали что-то говорить и не докончили.
- О чем же я говорил?
- Что Дебрэ сказал вам...
- Да, верно; Дебрэ сказал, что это вы поклоняетесь демону азарта.
- Да, признаюсь, одно время так и было, - сказала г-жа Данглар, - но теперь меня это больше не занимает.
- И напрасно, сударыня. Знаете, ведь судьба изменчива, а в спекуляциях все зависит от удачи и неудачи. Будь я женщиной, да еще женой банкира, как бы я ни верил в счастье своего мужа, я бы непременно составил себе независимое состояние, даже если бы мне для этого пришлось доверить свои интересы незнакомым ему рукам.
Госпожа Данглар невольно вспыхнула.
- Да вот, например, - сказал Монте-Кристо, делая вид, что ничего не заметил, - вы слышали об удачной комбинации, которую вчера проделали с неаполитанскими бонами?
- У меня их нет, - быстро ответила баронесса, - и даже никогда не было; но, право, мы уже достаточно поговорили о бирже, граф; словно мы с вами два маклера. Поговорим лучше об этих несчастных Вильфорах, которых так преследует судьба.
- А что с ними случилось? - спросил Монте-Кристо с полнейшей наивностью.
- Да вы же знаете, господин де Сен-Меран умер через три или четыре дня после своего отъезда, а теперь умерла маркиза, через три или четыре дня после своего приезда.
- Ах, да, я слышал об этом, - сказал Монте-Кристо. - Но, как говорит Клавдий Гамлету, это закон природы: отцы их умерли раньше их, и им пришлось их оплакивать; они умрут раньше своих сыновей, и их будут оплакивать их сыновья.
- Но это еще не все.
- Как, не все?
- Нет. Вы знаете, они собирались выдать замуж свою дочь...
- Да, за господина Франца д'Эпипе... Разве свадьба расстроилась?
- Говорят, вчера утром Франц вернул им слово.
- Да неужели?.. А какая причина разрыва?
- Неизвестно.
- Что вы говорите, боже милостивый! А как переносит все эти несчастья господин де Вильфор?
- По своему обыкновению - как философ.
В эту минуту возвратился Данглар.
- Что это, - сказала баронесса, - вы оставляете господина Кавальканти одного с вашей дочерью?
- А мадемуазель д'Армильи, - сказал барон, - за кого вы ее считаете?
Затем он обернулся к Монте-Кристо:
- Милейший молодой человек этот князь Кавальканти, правда, граф?..
Только князь ли он?
- За это я не поручусь, - сказал Монте-Кристо. - Мне представили его отца как маркиза, так что он, по-видимому, граф; но мне кажется, он и сам не особенно претендует на княжеский титул.
- Почему же? - сказал банкир. - Если он князь, то ему нечего это скрывать. У каждого свои права. Не люблю, когда отрицают свое происхождение.
- Ну, вы известный демократ, - сказал с улыбкой Монте-Кристо.
- Но послушайте, - сказала баронесса, - в какое положение вы себя ставите, если бы вдруг приехал де Морсер, он застал бы господина Кавальканти в комнате, куда ему, жениху Эжени, никогда не разрешалось входить.
- Вы совершенно верно сказали "вдруг", - возразил банкир. - По совести говоря, мы его так редко видим, что он, можно сказать, действительно появляется у нас только вдруг.
- Словом, если бы он явился и увидел этого молодого человека подле вашей дочери, он мог бы остаться недоволен.
- Недоволен, он? Вы сильно ошибаетесь! Господин виконт не оказывает нам чести ревновать свою невесту, он ее не так сильно любит. Да и что мне за дело, будет он недоволен или нет?
- Однако наши отношения...
- Ах, наши отношения; угодно вам знать, какие у нас с ним отношения?
На балу, который давала его мать, он только один раз танцевал с моей дочерью, а господин Кавальканти три раза танцевал с ней, и он этого даже не заметил.
- Господин виконт Альбер де Морсер! - доложил камердинер.
Баронесса поспешно встала. Она хотела пройти в маленькую гостиную, чтобы предупредить дочь, но Данглар удержал ее за руку.
- Оставьте, - сказал он.
Она удивленно взглянула на него.
Монте-Кристо сделал вид, что не заметил этой сцены.
Вошел Альбер: он был очень красив и очень весел. Он непринужденно поклонился баронессе, фамильярно Данглару и дружелюбно Монте-Кристо; потом обернулся к баронессе:
- Позвольте спросить вас, сударыня, - сказал он, - как себя чувствует мадемуазель Данглар?
- Отлично, сударь, - быстро ответил Данглар, - она сейчас занимается музыкой в своей маленькой гостиной вместе с господином Кавальканти.
Альбер остался спокойным и равнодушным; быть может, в нем и шевельнулось что-то вроде досады, но он чувствовал, что Монтекристо смотрит на него.
- У господина Кавальканти прекрасный тенор, а у мадемуазель Эжени великолепное сопрано, не говоря уже о том, что она играет на рояле, как Тальборг. Это, должно быть, очаровательный концерт.
- Во всяком случае они прекрасно спелись, - сказал Данглар.
Альбер, казалось, не заметил этой двусмысленности, настолько грубой, что г-жа Данглар покраснела.
- Я тоже музыкант, - продолжал он, - так по крайней мере утверждали мои учителя; но вот странно, я никогда не мог ни с кем спеться, с сопрано даже меньше, чем с какими-нибудь другими голосами.
Данглар кисло улыбнулся, как бы говоря: "Да рассердись же!"
- Так что вчера, - сказал он, видимо, все-таки надеясь добиться своего, - князь и моя дочь вызвали общее восхищение. Разве вы вчера не были у нас, сударь?
- Какой князь? - спросил Альбер.
- Князь Кавальканти, - отвечал Данглар, упорно величавший Андреа этим титулом.
- Ах, простите, - сказал Альбер, - я не знал, что он князь. Так вчера князь Кавальканти пел вместе с мадемуазель Эжени? Поистине это должно было быть восхитительно, я страшно жалею, что не слышал их. Но я не мог воспользоваться вашим приглашением, мне пришлось сопровождать мою мать к старой баронессе Шато-Рено, где поли немцы.
Затем, после небольшого молчания, он спросил, как ни в чем не бывало:
- Могу ли я засвидетельствовать свое почтение мадемуазель Данглар?
- Нет, подождите, умоляю вас, - сказал банкир, останавливая его, послушайте, эта каватина прелестна - та, та, та, ти, та, ти, та, та; это восхитительно, сейчас конец... еще секунда; прекрасно! браво, браво, браво!
И банкир принялся неистово аплодировать.
- В самом деле, - сказал Альбер, - это превосходно, нельзя лучше понимать музыку своей родной страны, чем понимает князь Кавальканти. Ведь вы сказали "князь", если не ошибаюсь? Впрочем, если он и не князь, его сделают князем, в Италии это не трудно. Но вернемся к нашим восхитительным певцам Вам следовало бы доставить нам всем удовольствие, господин Данглар: не предупреждая о том, что здесь есть посторонний, попросите мадемуазель Данглар и господина Кавальканти спеть что-нибудь еще. Так приятно наслаждаться музыкой немного издали, в тени, когда тебя никто не видит и ты сам ничего не видишь, не стесняешь исполнителя; тогда он может свободно отдаться влечению своего таланта и порывам своего сердца.
На этот раз Данглар был сбит с толку хладнокровием Альбера.
Он отвел Монте-Кристо в сторону.
- Ну, что вы скажете о нашем влюбленном? - спросил он.
- По-моему, он довольно холоден, это бесспорно. Но что поделаешь? Вы дали слово!
- Да, конечно, я дал слово; но в чем? Отдать свою дочь человеку, который ее любит, а не человеку, который ее не любит. Посмотрите на него: холоден, как мрамор, надменен, как его отец; будь он хоть богат, будь у него состояние Кавальканти, можно было бы не обращать на это внимания.
Говоря откровенно, я еще не спросил мнения дочери; но если бы у нее был хороший вкус...
- Не знаю, - сказал Монте-Кристо, - быть может, симпатия к нему ослепляет меня, но уверяю вас, что виконт до Морсер очень милый молодой человек, который сделает вашу дочь счастливой и который рано или поздно чего-нибудь достигнет; ведь отец его занимает прекрасное положение.
- Гм! - промычал Данглар.
- Вы сомневаетесь?
- Да вот, прошлое... темное прошлое.
- Но прошлое отца не касается сына.
- Совсем напротив!
- Послушайте, не убеждайте себя в этом. Еще месяц назад вы считали Морсера превосходной партией. Поймите, я в отчаянии: ведь это у меня вы познакомились с этим молодым Кавальканти, я его совершенно не знаю, повторяю вам.
- Но я его знаю, - сказал Данглар, - этого вполне достаточно.
- Вы его знаете? Разве вы наводили о нем справки? - спросил Монте-Кристо.
- А разве это так необходимо? Разве с первого взгляда не видно, с кем имеешь дело? Прежде всего он богат.
- Я в этом не уверен.
- Но ведь вы отвечаете за него?
- Это пустяки, пятьдесят тысяч франков.
- Он прекрасно образован.
- Гм! - в свою очередь промычал Монте-Кристо.
- Он музыкант.
- Все итальянцы музыканты.
- Знаете, граф, вы несправедливы к нему.
- Да, признаюсь, меня огорчает, что, зная ваши обязательства по отношению к Морсерам, он становится поперек дороги, пользуясь тем, что богат.
Данглар засмеялся.
- Вы слишком строги, - сказал он. - На свете всегда так бывает.
- Однако ведь вы не можете идти на такой разрыл, дорогой господин Данглар; Морсеры рассчитывают на этот брак.
- Разве?
- Безусловно.
- Тогда пусть они объяснятся. Вам бы следовало намекнуть об этом отцу, дорогой граф, ведь вы у них так хорошо приняты.
- Я? Где вы это видели?
- Да хотя бы у них на балу. Помилуйте, графиня, гордая Мерседес, надменная испанка, которая едва удостаивает разговором самых старых знакомых, берет вас под руку, выходит с вами в сад, выбирает самые темные закоулки и возвращается только через полчаса.
- Ах, барон, барон, - сказал Альбер, - вы мешаете нам слушать; со стороны такого меломана это просто варварство!
- Ничего, ничего, господин насмешник, - сказал Данглар.
Потом он снова обернулся к Монте-Кристо.
- Вы беретесь сказать это отцу?
- Извольте, если вам так хочется.
- Но на этот раз все должно быть ясно и определенно. Прежде всего он должен у меня просить руки моей дочери, назначить срок, объявить свои денежные условия; словом, либо мы окончательно сговоримся, либо разойдемся совсем; но, понимаете, никаких отсрочек!
- Ну что ж! Он вступит в переговоры.
- Я бы не сказал, что жду этого с особым удовольствием, но все-таки жду; банкир, знаете, должен быть рабом своего слова.
И Данглар вздохнул так же тяжко, как за полчаса перед тем вздыхал Кавальканти-сын.
- Браво, браво, браво! - крикнул Альбер, подражая банкиру и аплодируя только что кончившемуся романсу.
Данглар начал косо посматривать на Альбера, когда ему что-то тихо доложили.
- Я сейчас вернусь, - сказал банкир, обращаясь к Монте-Кристо, - подождите меня; быть может, мне еще придется вам кое-что сообщить.
И он вышел.
Баронесса воспользовалась отсутствием мужа, чтобы открыть дверь в гостиную дочери, и Андреа, сидевший у рояля вместе с мадемуазель Эжени, вскочил, как на пружинах.
Альбер с улыбкой поклонился мадемуазель Данглар, которая, ничуть, видимо, не смутившись, ответила ему обычным холодным поклоном.
Кавальканти явно чувствовал себя неловко; он поклонился Морсеру, и тот ответил на его поклон с самым дерзким видом.
Затем Альбер рассыпался в похвалах голосу мадемуазель Данглар и выразил сожаление, что ему не удалось присутствовать на вчерашнем вечере, по всеобщему мнению столь удачном...
Кавальканти, предоставленный самому себе, отвел в сторону Монте-Кристо.
- Вот что, - сказала г-жа Данглар, - хватит с нас музыки и комплиментов, пойдемте пить чай.
- Идем, Луиза, - сказала мадемуазель Данглар своей подруге.
Все перешли в соседнюю гостиную, где был приготовлен чай.
В ту минуту, когда, следуя английской моде, гости уже оставляли ложки в своих чашках, дверь снова отворилась, и вошел Данглар, видимо очень взволнованный. Монте-Кристо прежде всех заметил это волнение и вопросительно посмотрел на банкира.
- Я сейчас получил письмо из Греции, - сказал Данглар.
- Поэтому вас и вызывали? - спросил граф.
- Да.
- Как поживает король Оттон? - спросил самым веселым тоном Альбер.
Данглар косо взглянул на него и ничего не ответил, а Монте-Кристо отвернулся, чтобы скрыть мелькнувшее на его лице и тотчас же исчезнувшее выражение жалости.
- Мы выйдем вместе, хорошо? - сказал Альбер графу.
- Да, если хотите, - ответил тот.
Альбер не мог попять, чем был вызван взгляд банкира, поэтому он спросил Монте-Кристо, который это отлично понял:
- Вы заметили, как он на меня посмотрел?
- Да, - отвечал граф, - но разве в его взгляде было что-нибудь необычное?
- Еще бы, но что он хотел сказать, упомянув это письмо из Греции?
- Откуда же я могу знать?
- Да мне казалось, что вы имеете некоторое отношение к этой стране.
Монте-Кристо улыбнулся, как улыбаются, когда хотят уклониться от ответа.
- Смотрите, - сказал Альбер, - он направляется к вам; я пойду к мадемуазель Данглар, похвалю ее камею; за это время папаша успеет поговорить с вами.
- Уж если вы хотите хвалить, так по крайней мере похвалите ее голос, - сказал Монте-Кристо.
- Ну нет, это бы всякий сделал.
- Дорогой виконт, - сказал Монте-Кристо, - вы щеголяете своей дерзостью.
Альбер с улыбкой на устах направился к Эжени.
Тем временем Данглар наклонился к уху графа.
- Вы дали мне превосходный совет, - сказал он, - в этих двух словах:
"Фернан" и "Янина" заключена ужасная история.
- Да что вы! - сказал Монте-Кристо.
- Да, я вам все расскажу. Но уведите отсюда этого юношу; его общество очень стеснительно для меня сейчас.
- Я так и собирался сделать, мы выйдем вместе; вы по-прежнему хотите, чтобы я направил к вам его отца?
- Более, чем когда-либо.
- Хорошо.
Граф кивнул Альберу.
Они оба откланялись дамам и вышли: Альбер с видом полнейшего равнодушия к высокомерию мадемуазель Данглар, а Монте-Кристо повторив г-же Данглар свой совет, что жене банкира следует быть предусмотрительной и обеспечить свое будущее.
Поле битвы осталось за господином Кавальканти.
Глава 20
ГАЙДЕ
Едва лошади графа завернули за угол бульвара, Альбер разразился таким громким смехом, что его нельзя было не заподозрить в искусственности.
- Ну, вот, - сказал он графу, - теперь я хочу спросить вас, как спросил король Карл Девятый Екатерину Медичи после Варфоломеевской ночи: хорошо ли я, по-вашему, сыграл свою маленькую роль?
- В каком смысле? - спросил Монте-Кристо.
- Да в смысле водворения моего соперника в доме господина Данглара...
- Какого соперника?
- Как какого? Да Андреа Кавальканти, которому вы покровительствуете!
- Оставьте глупые шутки, виконт; я нисколько не покровительствую Андреа, во всяком случае не у господина Данглара.
- И я упрекнул бы вас за это, если бы молодой человек нуждался в покровительстве. Но, к счастью для меня, он в этом не нуждается.
- Как, вам разве кажется, что он ухаживает?
- Ручаюсь вам: он закатывает глаза, как воздыхатель, и распевает, как влюбленный; он грезит о руке надменной Эжени. Смотрите, я заговорил стихами! Честное слово, я в этом неповинен. Но все равно, я повторяю: он грезит о руке надменной Эжени.
- Не все ли это равно, если думают только о вас?
- Не скажите, дорогой граф; обе были со мной суровы.
- Как так обе?
- Очень просто: мадемуазель Эжени едва удостаивала меня ответом, а мадемуазель д'Армильи, ее наперсница, мне вовсе не отвечала.
- Да, но отец обожает вас, - сказал Монте-Кристо.
- Он? Наоборот, он всадил мне в сердце тысячу кинжалов; правда, кинжалов с лезвием, уходящим в рукоятку, какие употребляют на сцене, но сам он их считает настоящими.
- Ревность - признак любви.
- Да, но я не ревную.
- Зато он ревнует.
- К кому? К Дебрэ?
- Нет, к вам.
- Ко мне? Держу пари, что не пройдет недели, как он велит меня не принимать.
- Ошибаетесь, дорогой виконт.
- Чем вы докажете?
- Вам нужны доказательства?
- Да.
- Я уполномочен просить графа де Морсер явиться с окончательным предложением к барону.
- Кем уполномочены?
- Самим бароном.
- Но, дорогой граф, - сказал Альбер так вкрадчиво, как только мог, ведь вы этого не сделаете, правда?
- Ошибаетесь, Альбер, я это сделаю, я обещал.
- Ну вот, - со вздохом сказал Альбер, - похоже, что вы непременно хотите меня женить.
- Я хочу быть со всеми в хороших отношениях. Но, кстати о Дебрэ; я его больше не встречаю у баронессы.
- Они поссорились.
- С баронессой?
- Нет, с бароном.
- Так он что-нибудь заметил?
- Вот это мило!
- А вы думаете, он подозревал? - спросил Монте-Кристо с очаровательной наивностью.
- Ну и ну! Да откуда вы явились, дорогой граф?
- Из Конго, скажем.
- Это еще не так далеко.
- Откуда мне знать нравы парижских мужей?
- Ах, дорогой граф, мужья везде одинаковы; раз вы изучили эту человеческую разновидность в какой-нибудь одной стране, вы знаете всю их породу.
- Но тогда из-за чего Данглар и Дебрэ могли рассориться? Они как будто так хорошо ладили, - сказал Монте-Кристо, снова изображая наивность.
- В том-то и дело, здесь уже начинаются тайны Изиды, а в них я не посвящен. Когда Кавальканти-сын станет членом их семьи, вы его спросите.
Экипаж остановился.
- Вот мы и приехали, - сказал Монте-Кристо, - сейчас только половина одиннадцатого, зайдите ко мне.
- С большим удовольствием.
- Мой экипаж отвезет вас потом домой.
- Нет, спасибо, моя карета должна была ехать следом.
- Да, вот она, - сказал Монте-Кристо, выходя из экипажа.
Они вошли в дом; гостиная была освещена, и они прошли туда.
- Подайте нам чаю, Батистен, - приказал Монте-Кристо.
Батистен молча вышел из комнаты. Через две секунды он вернулся, неся уставленный всем необходимым поднос, который, как это бывает в волшебных сказках, словно явился из-под земли.
- Знаете, - сказал Альбер, - меня восхищает не ваше богатство, - быть может, найдутся люди и богаче вас; не ваш ум, - если Бомарше был и не умнее вас, то во всяком случае столь же умен; но меня восхищает ваше умение заставить служить себе - безмолвно, в ту же минуту, в ту же секунду, как будто по вашему звонку угадывают, чего вы хотите, и как будто то, чего вы захотите, всегда наготове.
- В этом есть доля правды. Мои привычки хорошо изучены. Вот сейчас увидите; не угодно ли вам чего-нибудь за чаем?
- Признаться, я не прочь покурить.
Монте-Кристо подошел к звонку и ударил один раз.
Через секунду открылась боковая дверь, и появился Али, неся две длинные трубки, набитые превосходным латакиэ.
- Это прямо чудо, - сказал Альбер.
- Вовсе нет, это очень просто, - возразил Монте-Кристо. - Али знает, что за чаем или кофе я имею привычку курить; он знает, что я просил чаю, знает, что я вернулся вместе с вами, слышит, что я зову его, догадывается - зачем, и так как на его родине трубка - первый знак гостеприимства, то он вместо одного чубука и приносит два.
- Да, конечно, всему можно дать объяснение, и все же только вы один... Но что это?
И Морсер кивнул на дверь, из-за которой раздавались звуки, напоминающие звуки гитары.
- Я вижу, дорогой виконт, вы сегодня обречены слушать музыку; не успели вы избавиться от рояля мадемуазель Данглар, как попадаете на лютню Гайде.
- Гайде! Чудесное имя! Неужели не только в поэмах лорда Байрона есть женщины, которых зовут Гайде?
- Разумеется; во Франции это имя встречается очень редко; но в Албании и Эпире оно довольно обычно; оно означает целомудрие, стыдливость, невинность; такое же имя, как те, которые у вас дают при крещении.
- Что за прелесть! - сказал Альбер. - Хотел бы я, чтобы паши француженки назывались мадемуазель Доброта, мадемуазель Тишина, мадемуазель Христианское Милосердие! Вы только подумайте, если бы мадемуазель Данглар звали не Клэр-Мари-Эжени, а мадемуазель Целомудрие-Скромность-Невинность Данглар! Вот был бы эффект во время оглашения!
- Сумасшедший! - сказал граф. - Не говорите такие вещи так громко, Гайде может услышать.
- Она рассердилась бы на это?
- Нет, конечно, - сказал граф надменным тоном.
- Она добрая? - спросил Альбер.
- Это не доброта, а долг; невольница не может сердиться на своего господина.
- Ну, теперь вы сами шутите! Разве еще существуют невольницы?
- Конечно, раз Гайде моя невольница.
- Нет, правда, вы все делаете не так, как другие люди, и все, что у вас есть, не такое, как у всех! Невольница графа Монте-Кристо! Во Франции - это положение. При том, как вы сорите золотом, такое место должно приносить сто тысяч экю в год.
- Сто тысяч экю! Бедная девочка имела больше. Она родилась среди сокровищ, перед которыми сокровища "Тысячи и одной ночи" - просто пустяки.
- Так она в самом деле княжна?
- Вот именно, и одна из самых знатных в своей стране.
- Я так и думал. Но как же случилось, что знатная княжна стала невольницей?
- А как случилось, что тиран Дионисий стал школьным учителем? Жребий войны, дорогой виконт, прихоть судьбы.
- А ее происхождение - тайна?
- Для всех - да; но не для вас, дорогой виконт, потому что вы мой друг и будете молчать, если пообещаете, правда?
- Даю вам честное слово!
- Вы слыхали историю янинского паши?
- Али-Тебелина? Конечно, ведь мой отец приобрел свое состояние у него на службе.
- Да, правда, я забыл.
- А какое отношение имеет Гайде к Али-Тебелину?
- Она всего-навсего его дочь.
- Как, она дочь Али-паши?
- И прекрасной Василики.
- И она ваша невольница?
- Да.
- Как же так?
- Да так. Однажды я проходил по константинопольскому базару и купил ее.
- Это великолепно! С вами, дорогой граф, не живешь, а грезишь. Скажите, можно попросить вас, хоть это и очень нескромно...
- Я слушаю вас.
- Но раз вы показываетесь с ней, вывозите ее в Оперу...
- Что же дальше?
- Так я могу попросить вас об этом?
- Можете просить меня о чем угодно.
- Тогда, дорогой граф, представьте меня вашей княжне.
- Охотно. Но только при двух условиях.
- Заранее принимаю их.
- Во-первых, вы никогда никому не расскажете об этом знакомстве.
- Отлично. (Альбер поднял руку.) Клянусь в этом!
- Во-вторых, вы ей не скажете ни слова о том, что ваш отец был на службе у ее отца.
- Клянусь и в этом.
- Превосходно, виконт; вы будете помнить обе свои клятвы, не правда ли?
- О граф! - воскликнул Альбер.