Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 1 глава

Луиза Кин

Идеальный размер

OCR vanilla

Spell Check natasha-shubina

пер. с англ. Е. Сазоно­вой. –М.: ACT: ACT МОСКВА:

ХРАНИТЕЛЬ, 2007.–414, [2] с. – (Пять звезд).

ISBN 978-5-17-040504-6 (ООО «Издательство ACT»)

ISBN 978-5-9713-4989-1 (ООО Издательство «ACT МОСКВА»)

ISBN 978-5-9762-3242-6 (ООО «ХРАНИТЕЛЬ»)

Ах, эти девяносто-шестьдссят-девяносто!

Мечта каждой женщины...

Ключ, отпирающий заветные врата к сердцу любого мужчины... По крайней мере, так считала Санни Уэстон.

Диеты, тренажерные залы, шейпинг – борьба за «идеальный размер» велась до победного конца.

И каков результат?

Стройная фигура так и не сделала Санни счастливой! Подруги пожали плечами, «прекрасный принц», о котором она мечтала столько лет, оказался глупым и лживым эгоистом. А случайно встреченный частный детектив Кэгни Джеймс вообще не обращает внимания, какой размер носит женщина!

Может, он ничего не понимает в настоящей красоте?

А может, просто любит Санни такой, какая она есть?

 

ВОЛШЕБНЫЕ ЦИФРЫ

 

Цвет моих глаз напрямую зависит от того, сколько я сегодня вешу. Иногда они становятся серебристо-серыми, в цвет утреннего тумана, стелющегося над ка­надским озером в тот самый момент, когда над гори­зонтом поднимается солнце, отражаясь в воде золоти­стыми бликами. В другое время мои глаза приобретают уродливый цвет помоев – отвратительно мутных и гу­стых от жира, смытого со всех сковород, кастрюль, та­релок, вилок и ножей, оставшихся после воскресного семейного обеда.

В зависимости от того, сколько я вешу, мои волосы бывают или каштановыми, напоминая густой жидкий шоколад, поверхность которого сверкает и перелива­ется в отблесках пламени, или тускло-коричневыми, как библиотечный ковер, постеленный на пол в дале­ком 1972 году, – линялый, тонкий и безжизненный, за­топтанный подошвами тысяч дешевых туфель и школь­ных ботинок.

В зависимости от того, сколько я сегодня вешу, моя грудь бывает или налитой и округлой, своей аппетит­ностью вызывая ассоциации с первобытной самкой, или дряблой и обвисшей, вяло болтающейся над реб­рами, с растяжками и темными пятнами на сухой без­жизненной коже.

Я люблю или ненавижу себя в зависимости от того, сколько сегодня вешу.

 

ГОРДОСТЬ

 

Перед тем как вы потеряете в весе 45 килограммов, никто не предупредит вас о нескольких вещах.

Во-первых, никто не предупредит, что у вас обвис­нет кожа. Никто не подумает сказать заранее, что ваш живот станет серым и рыхлым, как рисовая лепешка, и будет мяться и морщиниться под пальцами, как бу­мажная салфетка. Никто не обмолвится о том, что на внутренней стороне ваших похудевших бедер появят­ся две дряблые кожные складки, напоминающие пару куриных грудок и наотрез отказывающиеся куда-либо исчезать. Никто не предупредит, что над вашим лоб­ком нависнет целый мешок из кожи, который будет упрямо выпирать вперед, придавая вам сходство с гер­мафродитом.

Вас убеждают, что после похудения жизнь превра­тится в целую череду ярко-красных заголовков, истош­но кричащих: «Теперь Санни может носить купальни­ки и чувствовать себя замечательно!» или «Теперь Сан­ни переполняет столько энергии, что она готова взорваться!»

Правда заключается в том, что порой и энергия ста­новится помехой. Бывают дни, когда я просыпаюсь на рассвете от солнечных лучей, пробивающихся сквозь занавески, поворачиваюсь на другой бок и, обняв подушку, стараюсь снова задремать, чтобы поваляться в постели до тех пор, пока не станет чересчур жарко. Увы, нынешний «здоровый образ жизни» отказывает мне даже в таком простом удовольствии. Стоит открыть глаза, как я уже звеню от переполняющей меня энер­гии. Теперь я не могу провести все воскресенье у экра­на телевизора, небрежно просматривая газеты и пере­катывая на языке шоколадное драже. Теперь у меня такой обмен веществ, что, едва проснувшись, я чув­ствую себя напичканной сильнейшими стимулятора­ми. Моему телу все время надо куда-то стремиться – от кровати до платяного шкафа, от дома до железнодо­рожной станции, от одной магазинной полки к другой. Окружающих это сбивает с толку. Им кажется, что я постоянно от чего-то убегаю. Может быть, так оно и есть.

Никто не предупредит вас о том, что в один прекрас­ный день вы, наконец, сорветесь с диеты и за каких-нибудь двадцать пять минут прикончите огромную упаков­ку соленых орешков. Ваша рука будет ритмично нырять в пакет, и подниматься к губам, снова нырять и снова подниматься. Вы забудете о возможных последствиях, утешая себя мыслью о том, что завтра непременно схо­дите в спортзал. Принято считать, будто те, кому уда­лось сильно похудеть, обладают железной волей. Это неправда. Основную часть времени им действительно удается держать себя в руках, однако порой срываются и они. Что касается детоксикации организма, то это за­нятие для монахов или ненормальных. Собственно го­воря, именно компания особенно ненормальных мона­хов и придумала эту самую детоксикацию. У всех у них была на удивление чистая кожа, но с головой имелись серьезные проблемы.

Кроме того, никто не предупредит вас о том, что родные и близкие станут глубоко вздыхать, наблюдая за тем, как вы едите какую-нибудь жалкую конфету. Они будут просто уверены, что после этих несчастных семидесяти калорий к вам немедленно вернется лиш­ний вес, который вы успели сбросить. У вас возникнет такое чувство, словно потерянные килограммы жира и плоти никуда не исчезли, а просто спрятались, мед­ленно бурля и пузырясь где-то под кожей и угрожая в любой момент взорваться и раздуть вас до прежних размеров.

Несмотря на решительность, твердость и силу воли, проявленные вами в борьбе с лишним весом, люди по- прежнему будут считать, что вы нуждаетесь в защите от собственных слабостей, поэтому приготовьтесь услышать фразы типа «По-моему, тебе уже достаточно!» или «Да­вай-ка уберем шоколад вон туда, с глаз долой». При этом вам будут сочувственно улыбаться. Вы в свою очередь по­старайтесь в ответ не набрасываться на близких с кула­ками.

Кроме того, никто не предупредит вас, что в мага­зинах модной одежды, куда раньше – до похудения – вы даже не решались войти, не найдется ничего осо­бенно интересного, не считая молодых худосочных продавщиц, которые будут подозрительно наблюдать за вами, оглядывая с ног до головы.

Никто не предупредит вас, что вы станете букваль­но одержимы своей внешностью. Никто заранее не научит, как можно смотреться в зеркало и нравиться самой себе. Вместо этого вы будете замечать все но­вые и новые несовершенства – несовершенства, ко­торые никак не захотят исправляться, сколько бы миль в день вы ни пробегали и насколько бы ни уменьшали свой ежедневный рацион. Никто не предупредит, что ваша одержимость едой сменится одержимостью по­худением.

И еще никто не предупредит вас, что, сбросив вес, вы возьмете и разлюбите Эдриана.

Того самого Эдриана, который столько времени не мог разглядеть за толстым слоем вашего жира женщину.

Того самого, который столько времени был объек­том вашей неразделенной любви.

Того самого, из-за которого вы пролили столько слез, в одиночестве просиживая субботние вечера пе­ред экраном телевизора.

Того самого, из-за которого ваше сердце разрыва­лось на части целых пять лет подряд.

Вы просто возьмете и разлюбите его, что поставит вас в очень затруднительную ситуацию.

Потому что спать с Эдрианом вы все равно будете.

На часах шесть утра, и солнце, похожее на яичный желток, уже встало над горизонтом. Мне повезло. В районе, где я живу, палые листья подметают огромны­ми метлами очень рано, еще до того, как мне прихо­дится выходить из дома.

Три года назад я ездила в отпуск на Ямайку, и мои биологические часы отказались приспосабливаться к перемене часового пояса. Я просыпалась в половине шестого утра и выходила на балкон в начинающийся день, похожий на картинку с почтовой открытки. Вдоль берега нашего частного пляжа плыл на лодке старый мускулистый негр, каждое утро, ловя рыбу самодель­ными сетями.

Туристы в такой ранний час еще спали, их головы гудели от выпитого накануне рома и купленного у кого- то из кухонных работников «курева».

Никто не позволил природе испортить мой тог­дашний отпуск. Погода ни разу не помешала мне плес­каться в море. Жить там, где я живу сейчас, означает то же самое. Вы платите, деньги и получаете взамен все удобства. Природа – в данном случае сильнейший листопад – не портит мою утреннюю прогулку к «Старбаксу».

Я дую на черный кофе в своей чашке, откладываю в сторону двадцать семь заявок на «Двупалый ласка­тель», которые пришли за вчерашний день, и, скрес­тив ноги, откидываюсь на спинку стула. За соседним столиком сидит парень лет двадцати восьми или, мо­жет, тридцати. Он одет в джинсы и серую футболку с ярко-желтой надписью, вопрошающей: «Кто тут глав­ный?». Ну вот, сразу все ясно. В наши дни не обяза­тельно знакомиться с человеком, чтобы узнать его луч­ше, достаточно просто опустить глаза и прочесть над­пись на его груди. Она скажет вам о человеке больше, чем целый месяц задушевных разговоров. К примеру, моя любимая футболка розового цвета и с надписью «Королева бала». Теперь вы знаете обо мне практиче­ски все, что нужно. В конце концов, если человеку приходится, чуть ли не табличку себе на шею вешать, зна­чит, то, что он хочет сказать, не заметно с первого взгля­да, но очень важно.

Волосы у молодого человека за соседним столиком уложены тщательно, если не сказать профессиональ­но. Отдельные пряди обесцвечены, что вполне сгоди­лось бы для миловидного солиста какой-нибудь поп- группы, но не очень подходит для среднестатистиче­ского мужчины. В руках – чашка кофе со взбитыми сливками. Усаживаясь за столик, он выдвигает стул с такой уверенностью, словно это место зарезервирова­но специально для него – раз и навсегда.

Судя по всему, молодой человек кого-то ждет, од­нако в его поведении нет ни тени беспокойства или нетерпения. Он не озирается по сторонам и не делает вид, что внимательно читает газету, оставленную кем- то из посетителей. Он просто сидит и ждет. Ждет с удо­вольствием. Ждет так, словно понимает: всего через несколько минут придет кто-то и разрушит чудесный образ молодого повесы, сидящего прекрасным осенним утром в кафе в одном из престижнейших лондонских пригородов.

Из газетного киоска на другой стороне улицы вы­ходит натуральная – ну или почти натуральная блон­динка. Небрежно покачивая бедрами, она проплывает мимо меня и оказывается в поле зрения молодого че­ловека, сидящего за соседним столиком. В следующую секунду я почти слышу, как в его голове раздается гром­кое: «Ух, ты!». В руках у девушки целая пачка воскрес­ных газет, но страницы с серьезными новостями будут отброшены в сторону, как только она доберется до раз­делов о модной одежде. В первую же очередь будет проглочена порция обязательных светских сплетен.

На девушке джинсы грязноватого оттенка с зани­женной талией, которые ловко обтягивают упругий зад, похожий на спелый персик. У нее грязные спутанные волосы и чистая-чистая кожа – совсем как у ангела, который встал рано утром, сбегал полусонный за све­жей прессой и сейчас торопится обратно в теплую по­стель. В постели ее, естественно, ждет мужчина.

Она несет свое генетическое совершенство легко и с достоинством. Любой самец мечтал бы о случке с ней. Молодой человек за соседним столиком глубоко втягивает носом воздух, наблюдая за тем, как блондин­ка переходит через узкую улочку и легко перепрыги­вает через бордюрный камень (в этот момент ее похо­жая на персик задница слегка колыхнулась). Я почти слышу, как в желудке у молодого человека урчит от голода. Он продолжает смотреть – плотоядно, никого не стесняясь. Блондинка сворачивает за угол. Молодой человек до последнего момента не отрывает взгляда от низко сидящих джинсов. От его взгляда в воздухе об­разуется мутноватая взвесь, которая жирной пленкой оседает на поверхности моего кофе.

Когда-то давно – когда я была гораздо моложе и глупее – я думала, что миром правит любовь. Теперь я понимаю, что в конечном итоге все в жизни сводится к сексу. Постоянное совокупление – вот что заставляет нашу планету вращаться. Сексуальные искорки вспы­хивают в каждом мужчине и каждой женщине, а по­том вырываются наружу, поднимаясь вверх, в страто­сферу, и крутят нас всех в невероятном вальсе. Как пела Джери Холлиуэлл: «Кричи, если хочешь бежать быст­рее»! Луна, Солнце, земное притяжение и прочая кос­мическая ерунда тут совершенно ни причем. Все дело в сексуальных искорках. Если все люди разом возьмут и перестанут думать о сексе, то наша маленькая плане­та сорвется со своей орбиты, как игрушка йо-йо с ни­точки, и рухнет в космическую пропасть.

Размышляя над этой теорией, я понимаю, что став­лю человечество в опасность, поскольку не вношу соб­ственный вклад в общее дело.

Персик окончательно скрывается за поворотом, и парень за соседним столиком – свежий и румяный, как горячая оладья на тарелке, – откидывается на спинку стула, закинув ногу на ногу. За его спиной воз­никает довольно привлекательная брюнетка с широ­кими бедрами и внушительной попой. Брюнетка тро­гает молодого человека за плечо, а у меня в голове вдруг проносятся воспоминания обо всех моих ошиб­ках и неудачах. Впервые за последние несколько дней. Причем специально я ничего не вспоминаю, все про­исходит само собой. Мой психотерапевт говорит, что его это беспокоит.

Парень за соседним столиком поворачивается к девице с широкими бедрами. Искорки в его глазах гас­нут, но он все-таки целует девицу со страстью, кото­рой она явно не заслуживает. Заметив, что язык парня уже во рту у его подружки, я сконфуженно отворачи­ваюсь. Наконец они отрываются друг от друга. Деви­ца, хотя и немного растеряна, явно довольна таким не­ожиданным проявлением страсти. Она торопливо захо­дит в помещение ресторана, чтобы заказать себе кофе, поскольку парень делать это сам явно не собирается.

Вероятно, она очень не любит ссориться. Ей не хвата­ет решимости спросить: «А почему ты не взял мне чаш­ку кофе, когда делал заказ для себя? Не догадался? Или не хотел себя утруждать? Или я, по-твоему, не заслу­живаю того, чтобы купить мне какой-нибудь несчаст­ный бублик?» Буль я его девушкой, мы не протянули бы вместе и пяти минут.

Парень отворачивается и смотрит на угол дома, за которым несколько секунд назад скрылась блондинка с аппетитной задницей. Девица с широкими бедрами возвращается. У нее в руках чашка кофе со взбитыми сливками, рогалик с сыром и сдача. Она садится за сто­лик, а я начинаю подсчитывать калории. Для завтрака получается слишком много. Да, не стесняет себя в еде... Я мысленно обвиняю во всем ее парня.

Девица начинает о чем-то болтать, во время разговора, вертя на безымянном пальце кольцо – золотой ободок со вставленным в него бриллиантом. Я смотрю на эту девушку и знаю то, чего она не узнает никогда. Эта девушка никогда не узнает, что всего за несколько секунд до того, как она пришла, ее парень пускал слю­ни, разглядывая блондинку с похожей на персик зад­ницей. Я отворачиваюсь, потому что больше не могу смотреть на эту парочку.

Я потягиваю кофе; он до сих пор такой горячий, что обжигает язык. Я всегда заказываю черный и очень крепкий кофе. Черный и крепкий, как пакет для му­сорного ведра, – это единственное верное сравнение, которое я могу придумать. В моем рационе нет места калорийным напиткам. Единственное, что мне нужно, это кофеин.

Я поднимаю голову и смотрю вверх – на неподвиж­ные кроны деревьев, на бурые листья, которые из по­следних сил цепляются за ветки, зная, что их дни со­чтены. Я оглядываюсь по сторонам, смотрю на тротуар – такой чистый, что даже подростки не решаются бросать на него обертки от сладостей. Мимо почти бесшум­но проезжает автомобиль, а я терпеливо жду, не при­дет ли в голову что-нибудь важное, как случается по­рой в те минуты, когда человек наблюдает за окружа­ющей жизнью.

Мне всегда казалось, что, когда сидишь в одиноче­стве в каком-нибудь общественном месте, на ум долж­ны приходить удивительные мысли. Во всяком случае, так человек мог бы не стесняться, что торчит в ресто­ране один-одинешенек. Увы, мне в таких ситуациях обычно думается о предстоящих расходах, неоплачен­ных счетах, заказах на вибраторы и поздравительных открытках, которые я забыла отправить. Хотя чаще всего я вообще ни о чем не думаю, а просто читаю жур­нал. Как правило, «Вог».

Сегодня, однако, мне в голову все-таки приходит одна интересная мысль: вдруг в конце этой длинной голодной дороги ничего нет? Я ведь не полная дура, чтобы исключать такую возможность. Что, если в кон­це пути не окажется символического сундука с золо­том? Что, если я так и останусь одна? Я не настолько молода, наивна или глупа, чтобы игнорировать такую вероятность.

И все-таки я эту вероятность игнорирую.

Пускай даже я и останусь одинокой, зато буду ху­дой. Я закрываю глаза и быстро представляю, как здоро­во, когда рядом есть тот, кто больше и сильнее тебя, – тот, на кого можно положиться. Я притворилась бы чуть слабее, чем есть на самом деле, чуть беспомощнее. Хотя бы ненадолго. Хоть раз в жизни позволила бы кому- нибудь принять за себя решение... Я игнорирую даже тот факт, что мне всегда нравилось чувствовать себя независимой. Ну, по крайней мере я привыкла быть не­зависимой.

Пока моя сестра и другие девчонки с нашей улицы гуляли с мальчишками, я перелистывала родительские газеты и журналы и смотрела телевизор, переключая его с канала на канал в поисках образца для подража­ния – женщины, которая была бы толстой и одновре­менно очень красивой. К сожалению, мое отрочество пришлось на восьмидесятые, когда весь западный мир охватила мода на аэробику, Оливия Ньютон-Джон пела о том, как важно быть в форме, а высокие шерстяные гетры носили не только за крутящимися дверями спортивных залов. В детстве моим любимым фильмом был «Бриолин». По воскресеньям я выскакивала из постели раньше всех, ставила в видеомагнитофон кас­сету с фильмом и смотрела его до тех пор, пока не про­сыпались родители. По выходным на их будильнике всёгда играла мелодия из этой картины. Я смотрела «Бриолин» сотни или даже тысячи раз. До сих пор наи­зусть помню все диалоги и повторяю слова вслед за ге­роями всякий раз, когда фильм показывают по телеви­зору на Рождество или Пасху. В одной из последних сцен Сэнди – главная героиня – надевает ради свое­го парня черные атласные брюки – такие тесные, что их приходилось сшивать прямо на ней.

Сколько я ни пыталась, мне так и не удалось найти очень полную и одновременно очень красивую женщи­ну. В журналах и на телевидении толстушки появлялись лишь как объект шуток и насмешек, а в кино их не было вовсе. В конце концов, я прекратила поиски и решила сама стать образцом для подражания. Я не села, стис­нув зубы, на диету. Я решила, что стану толстой и од­новременно красивой, а когда вырасту, буду ходить по улицам, и маленькие полненькие девочки, глядя на меня, поймут, что не все в их жизни так уж плохо. Ведь в восемь лет я тоже бродила по городу и отчаянно ис­кала хоть какую-то надежду на лучшее.

 

Однако реальная жизнь – не рекламный ролик. Мне не удалось убедить себя в том, что можно быть одновременно толстой и красивой. Конечно, я изо всех сил цеплялась за эту мысль как за философию, лишь бы не садиться на диету, но толку было немного. Про­шли годы. Я выросла. По утрам, стоя перед зеркалом и тщательно нанося макияж, я старалась смотреть толь­ко на свое лицо и волосы. Старалась не обращать вни­мания на тело, хотя никогда не забывала, что оно там, внизу, грузное и бесформенное. Я ненавидела свое тело, хотя не признавалась в этом даже себе...

Смахиваю со своих спортивных брюк крошки от диетической булочки с голубикой и слышу где-то за спиной детские крики и стремительно приближающий­ся топот. Я оборачиваюсь и вижу, что сзади ко мне бе­гут три существа – одно совсем крохотное, недавно из пеленок, другое постарше, лет трех, с копной уди­вительно рыжих волос, а третье – лет шести и поэто­му немного серьезнее первых двух. Их мать, высокая изнуренная женщина, одета скромно, но довольно эле­гантно. Она лихорадочно переводит глаза от тротуара к магазинам, от магазинов к дороге, от дороги снова к тротуару, а ее длинные пальцы отчаянно пытаются удержать детские ручки, которые совсем не хотят, что­бы их держали.

Я снова поворачиваюсь к своей чашке и делаю ос­торожный глоток, однако кофе уже не обжигает язык. Сидя под большим ресторанным зонтиком, который защищает меня от раннего воскресного солнца, я зак­рываю глаза и пытаюсь вновь обрести чувство умиро­творения. Сбоку кто-то отодвигает стул. Я открываю глаза и вижу, как встает парень за соседним столиком. Его счастливая в неведении подружка тоже встает, и они торопливо удаляются от детского гомона вниз по улице. Я представляю, как поднимаюсь со стула и кри­чу им вслед: «Эй, Широкие Бедра, не будь дурой! Ему нельзя доверять!»

Конечно, я не делаю ничего подобного. Предпочи­таю не привлекать к себе внимание таким способом.

Мне становится все труднее переносить взгляды незна­комых людей. Я замечаю, когда люди смотрят на меня. Замечаю, когда смотрят мужчины, и, хотя каждый раз должна испытывать чувство триумфа от этих взглядов, полных скрытого желания, на самом деле они меня раз­дражают. Я не хочу, чтобы мужчины смотрели на меня без спроса, думая о том, чего я не знаю и не могу конт­ролировать. Не хочу, чтобы они представляли меня в своей постели, перед телевизором, с одной рукой на пульте дистанционного управления, а другой – у них в штанах. Насколько мне известно, они представляют в таком виде практически всех женщин. Я не хочу это­го и все-таки пью свой низкокалорийный кофе и соби­раюсь отправиться в тренажерный зал, чтобы сбросить очередную недельную порцию жира и доказать муж­чине, который меня не хочет, что он не прав. Я хочу показать ему, какой я могу быть стройной и какой он мог увидеть меня, если бы имел, хоть капельку вообра­жения.

Вы не представляете, как это страшно, когда дол­гие годы тебя никто не замечает, а потом ты неожидан­но оказываешься в центре внимания, словно выскочи­ла под звуки фанфар на арену цирка. Как правило, женщины привычны к вниманию со стороны противо­положного пола, наслаждаются им, или игнорируют, или учатся справляться как-то иначе. Что касается меня, то я большую часть своей жизни оставалась для мужчин невидимкой, хотя и занимала в два раза боль­ше места, чем обычная женщина. В жизни ничего не дается легко, что бы там ни рассказывали энтузиасты похудения на страницах глянцевых журналов. Выигры­вая в одном, вы одновременно проигрываете в чем-то другом.

Трое маленьких братьев и их мать устраиваются за соседним столиком. Мальчишки взбираются на метал­лические стулья, а те трясутся и скрипят, царапая ножками по тротуару. Внезапно рыжеволосый карапуз из­дает пронзительный вопль – старший брат вырвал у него из рук палку и начал колотить ею по ногам млад­шего и по столу. Особых способностей к музыке у ре­бенка явно не наблюдается. Ни сколько-нибудь выра­женного ритма, ни тем более мелодии в издаваемых им звуках я не слышу.

– Уильям, немедленно верни палку Дугалу! – тре­бует его высокая изможденная мать.

Услышав имя Дугал, я усмехаюсь, хотя сама не знаю почему. Конечно, кинозвезду с таким именем предста­вить сложно, но, в конце концов, в наши дни детей на­зывают и гораздо более нелепо. Некоторые люди ус­мехаются, когда впервые слышат мое собственное имя, хотя лично я очень им горжусь. На мой взгляд, если человеку чем-то не нравится имя Санни, значит, у него серьезные проблемы со вкусом.

– Сидите здесь и не балуйтесь. Хотя нет, пойдемте со мной.

Все трое мальчишек издают в унисон пронзитель­ный вопль, а младший хватает мать за руку и тянет ее к дверям ресторана. Я мысленно молю, чтобы женщина завела детей внутрь, но тут как назло появляется офи­циантка, не вовремя решившая собрать со столиков грязную посуду. Заказав три фруктовых сока и чашку диетического мокко, женщина пытается снова усадить сыновей на стулья. Я смотрю куда-то вдаль, пока старший из мальчиков не начинает носиться вокруг моего столика, а непрерывно вопящий Дугал не припускает за ним следом. Сделав на своих маленьких пухлых нож­ках несколько кругов, Дугал вдруг бросается к дереву, которое стоит ярдах в десяти от ресторана. Я повора­чиваюсь, чтобы посмотреть, чем занята мать мальчи­ков. Она старается пристроить во рту самого младше­го карапуза соломинку из стакана с соком и одновре­менно поглядывает на двух других сыновей.

Не знаю, что родителям следует делать с малыша­ми, однако уверена – дети не должны так орать. Если у меня когда-нибудь появится собственный ребенок, то в общественных местах он будет вести себя идеаль­но. Мои дети будут умными, милыми и самостоятель­ными, а кричать и колотить предметами по столу они не будут. Дома – пожалуйста, а на людях – ни в коем случае.

– Дугал, быстро иди сюда! Чарли! Немедленно пе­рестань! – кричит несчастная мать, заметив, что стар­ший сын расстегнул шорты и уже собрался помочить­ся на придорожное дерево.

Оба застывают на месте как вкопанные. Чарли по­слушно застегивает шорты. Секунду спустя они опять начинают носиться вокруг моего столика. Старший из мальчишек, Чарли, толкает мой стул всякий раз, когда пробегает мимо, и я торопливо ставлю чашку на стол, чтобы не расплескать кофе на свою белую блузку из лайкры.

Я смотрю на часы. Тренажерный зал откроется только через двадцать минут. По воскресеньям он ра­ботает с восьми утра, как, будто Господь не разрешает заниматься спортом, пока солнце не встанет достаточ­но высоко. Ну что ж, еще десять минут детских воп­лей, и можно будет идти.

Улица остается на удивление тихой. Слишком ти­хой даже для воскресенья и для такого раннего часа. Сейчас поздняя осень и, несмотря на жаркую погоду, туристов совсем немного. Именно из-за жары люди и не высыпаются. Большинство, наверное, вертятся в кроватях, взбивая подушки и стараясь забыться сном еще хотя бы на часок.

Чарли прекращает бегать вокруг стола и останав­ливается напротив, уставившись мне в глаза.

– Что такое? – спрашиваю я спокойно, без всяко­го интереса.

– Кто будет ухаживать за твоей собакой, когда ты умрешь? – интересуется ребенок, мотнув головой в сторону спящего Лабрадора, который привязан к ог­раждению примерно в пяти футах от меня.

– Это не моя собака, – отвечаю я ребенку.

Шестилетний Чарли качает головой и фыркает. Я фыркаю в ответ. Чарли поднимает на меня свои малень­кие глазки и снова начинает бегать вокруг стола.

Я оглядываюсь по сторонам. Скорее всего, собака принадлежит или немолодому мужчине, сидящему в соседнем «Гарден кафе» чуть дальше по улице, или по­жилой даме, которая устроилась за одним из столиков «Старбакса», прячась под навесом от утреннего солн­ца. На календаре уже двадцать седьмое сентября, однако, метеорологи обещали, что сегодня будет один из самых жарких дней в году. Несмотря на такую теплую погоду, пожилая дама одета в толстое темно-серое паль­то из тех, что носили в сороковых годах двадцатого века. На голове у нее пурпурно-красная шерстяная шляпа с ветхой кисточкой. Я быстро отворачиваюсь, пряча внезапно набежавшую слезу. Старушка выгля­дит такой ранимой! Если бы она вдруг попросила меня пожертвовать монетку инвалидам войны, я бы точно не выдержала и разрыдалась в три ручья. В следующую секунду старушка вытирает платком опущенные угол­ки своего восьмидесятилетнего рта – там скопилось немного слюны. Мне становится неприятно. Вообще- то я уважаю старых людей, но предпочтение отдаю тем, у кого слюни изо рта не текут.

Дети продолжают носиться вокруг меня и истошно вопить. Я благодарю Господа за то, что занималась сек­сом очень редко и поэтому смогла не забеременеть. Вот и получается, что ожирение – лучшее противозачаточ­ное средство.

Мимо моего столика проходит мужчина среднего возраста – лет сорока с небольшим. Я смотрю на его спину, на куртку, на спортивные ботинки. Волосы у него довольно длинные, но редкие.

Другие посетители не обращают на прохожего ни­какого внимания. Он идет не торопясь. Подойдя к де­реву, которое стоит футах в десяти от столиков, накло­няется, одним резким движением подхватывает на руки маленького Дутала и вместе с ребенком идет даль­ше, вниз по улице. Его лица я не вижу. Конечно, я до­вольна, что гомона под навесом поубавилось, однако происшедшее меня немного смущает. Я выпрямляю спину и поворачиваюсь к матери мальчиков, надеясь убедиться, что все в порядке, и что этот человек – отец Дутала, или дядя, или просто хороший знакомый. Ведь такие вещи не происходят просто так, среди бела дня, правда?

Мать Дутала смотрит в сторону. Она занята млад­шим сыном, вытирая фруктовый сок с его подбородка.

– Извините, – говорю я громко и обеспокоенно.

Она поворачивается сначала ко мне, а затем авто­матически переводит взгляд туда, где только, что бега­ли двое ее старших сыновей. Глаза у женщины расши­ряются, с лица мгновенно исчезает усталая сосредото­ченность, как, будто смытая мощным порывом ветра. Она видит рыжеволосую головку Дугала над плечом удаляющегося незнакомца и, вскочив на ноги, издает вопль такой силы, словно он копился в ее гортани по­следние лет десять, не меньше.

Женщина делает два шага вперед, но младший из сыновей, вцепившись ей в руку, начинает плакать. Я вскакиваю со стула. Женщина пытается освободить руку и поднимает ребенка в воздух, однако тот не от­пускает и только еще сильнее кричит от боли. Чарли в этот момент уже писает на ствол дерева. Услышав крик матери, мальчик испуганно оборачивается.

– Он забрал моего ребенка! – кричит женщина. – Он забрал моего ребенка!

Я еще не до конца верю, что все это происходит в действительности, но уже отбрасываю стул и бросаюсь в погоню.