Я судья, жертва и убийца
С детским ликом
(с) СЛОТ, «Небо»
Пёстрая кутерьма осенних листьев шелестела в послушном вихре вдоль гранённых стен оранжереи. Плавный выверенный жест рук – и красочная ткань листвы застывает узорчатой фреской, покрываясь прозрачной ледяной глазурью и тонким витым кружевом инея.
Зимний царь не безжалостный убийца, как ошибочно считают впечатлительные, неопытные души, не прошедшие и одного круга. Зимний царь – художник. Да и сам он больше похож на произведение искусства, чем на живого человека.
Альфред стоял в нескольких шагах от него, движением пальцев обращая снег под ногами в листья, и воздушный поток нёс их к Ивану.
Белые волосы, белая кожа, белые одежды – безупречная чистота. Когда царь обращает на осеннего принца свой ласковый печальный взгляд, его глаза светятся синью глубин студёных вод и розовой лазурью зимнего неба.
Ал любовался Иваном. Наблюдать на расстоянии и касаться только наколдованными листьями, словами, улыбками, дурачествами и песнями – то немногое, что принц мог рядом с Зимним правителем. Между ними лежит пропасть не в одну тысячу лет, за Иваном крылась многовесная тяжесть ледниковых глыб, а за плечами Альфреда трепетали семнадцать коротких лет жизни и теплилось благословление короля Лета. Несмотря на подаренную крупицу летнего тепла, принц не мог дотронуться до короля. Даже самое мимолётное прикосновение стоило бы жизни, принц не успел бы опомниться, как пропал бы в бездонной пасти Пустоты, развеянный в воздухе без остатка. Никто этого не хотел. Так что, оставалась только малость – держаться на расстоянии и быть осторожным. Всего лишь то, что Альфред ненавидел.
- Классно, что ты можешь всем, чем захочешь, а государственные дела делаются сами, – заметил Ал, поглядывая на прогуливающиеся души в обликах всяких зверей и птиц. Просто нужно было поддерживать костёр из слов, разбавлять молчание и гущ накопившихся любопытных взглядов. – Отец вечно возится с торговлей, агентствами, цензурой и остальной хренью, и от меня требует того же. Достал так, что аж бесит.
- Так он наполняет свою жизнь смыслом,- откликнулся Иван, выводя очередной завиток. – Просто отвлекается от мыслей, свойственных правителям. Ему помогает решение одних и тех же проблем из года в год, я тоже так делаю время от времени.
Альфред не представлял, каково это, жить вечно. Но он своими глазами видел отца, крёстного, Ивана, и не мог сказать, что они счастливы. И если глубоко задумываться о том, сколько и скольких они пережили, какой тяжёлый груз времени на них лежит, то начинает охватывать смутный страх и тоска. Примерно такие же, как у мыслей о смерти. Ведь если подумать, когда живёшь вечность, то, в конечном итоге, теряешь радость жизни, остроту чувств, и чем тогда такая выжатая жизнь будет лучше смерти? Замкнутый круг.
Поэтому принц не любил подолгу думать. Он предпочитал наслаждаться жизнью, и требушить одинокого-одинокого снежного властелина. Вроде бы, Ивану стало от этого чуточку веселее. Альфред хотел прожить как минимум тысячу лет, чтобы не расставаться ни с ним, ни с кем-либо ещё из своих друзей и близких.
Как бы нечаянно, лиственный вихрь взъерошил белоснежные царственные пряди, осыпая сухими осколками солнечного света. Иван обернулся к виновнику, устроившему беспорядок на его голове, но только смешливо сощурился. И в его холодных глазах играли настоящие тёплые искорки.
Нет, Альфред точно сделает всё, чтобы прожить тысячу лет, а за такую уйму времени он найдёт способ стать сильнее и дотрагиваться до Ивана где только захочется, не опасаясь за свою жизнь.
***
– АП-ЧХИ-И!
– Чую, чу-ую, – театральным заупокойным голосом протянул рыжий пума, выходя встречать своего принца и по совместительству лучшего друга, - кое-кто опять сляжет с ангиной и проведёт остаток жизни в муках~
– Ужас, - принц изобразил на лице испуг, – я буду мучиться вечно! Да ладно тебе, ты преувеличиваешь.
– Некоторые вещи не меняются – раз в год Солнце и Пустота встречаются, жизнь течёт по кругу от Весны к Весне, а принц осенний Альфред болеет после каждой свиданки со своим ненаглядным князем.
– А ты всё так же трусишь перед ним появиться. Как первак, ей Солнце, – в отместку. – У тебя уже восемь кругов, куча лет мужику, а всё Зимы боишься.
– Не Зимы. Просто мисс Пустота любит таких умельцев, как я, и только и мечтает, чтобы меня утащить. А как я могу тебя бросить, такого непутёвого и болезненного? Ради тебя берегусь, между прочим.
– Спасибо, бро, - Ал благодарно улыбнулся. Ритуал шутливых дружеских подколок соблюдён.
Пума довольно усмехнулся в усы, присел на задние лапы, оттолкнулся от земли и в прыжке преобразовался в орла, рябящего рыжиной перьев.
–Давай, сейчас вытащу тебя из сугроба, - щёлкнул клювом, схватил когтями за шиворот и взмыл в небо.
Ну и пусть, что Ал не весил в мире столько же много, как отец или Иван, и по сравнению с ними был так же ничтожен, как лист на ветру. Зато он мог летать, парить высоко в небе, и ему это ничего не стоило. Главное, что Майк помогал подняться вверх, а там уже можно свободно кувыркаться, ловить восходящие потоки и тягаться с хозяином неба на равных. А иногда можно снова позволить когтям подхватить за куртку и довериться орлиным крыльям как своим.
– Солнце уже близко, – заметил принц, заворожённо наблюдая за ослепительным диском и его лучами, играющими всеми оттенками золотого на глади небесного океана над снежными долинами.
– Вот именно, скоро бал четырёх королевств, ты там звезда, солист оркестра, и надумал болеть.
– Спокойно, папаша, я быстро вылечусь, как и полагается настоящему герою.
– Герой… ты не герой, а влюблённый дурень.
– Эй! Ты как разговариваешь с принцем?
Ал знал Майка с самого детства как друга и этакого старшего товарища. Как никак он восемь раз получал новое рождение от Весны и владел восьмью обликами. Особо любимыми для него были обличия енота, забавного коротколапого пёсика, пумы и орла. Он был бывалой душой, поэтому с ним всегда было интересно и никогда не удавалось заскучать.
Гулять по неуклюжим городам и деревням, построенным звериными и птичьими усилиями, глазеть на архитектуру, возведённую магией дворцовых детей. Попадать в передряги и приключения. Задирать придворных холодных дождей и других листопадов. Лежать на крыше замка и смотреть ввысь на океан, проплывающих в нём китов и стаи мерцающих медуз.
Не кривя душой, Ал был счастлив, имея такого друга, и благодарил судьбу за встречу с ним. Ну и отца ещё, он же в своё время назначил Майка нянькой сыну.
– Ничего, дома выпью горячего молока, высплюсь и буду как новенький, – расцветая улыбкой, заверил Майка принц, предвкушая скорое самое важное событие года.
***
День Сближения – единственный день в году, когда все четыре царства – Весна, Лето, Осень и Зима, - приблизятся друг к другу, как Солнце к Пустоте и как Вечное Рождение к Вечной Зрелости. Так зыбко и изменчиво устроен этот мир, что его пространство может сжаться до одной точки, а затем разомкнуться до необъятной бесконечности, окружённой со всех сторон океаном. И вся жизнь здесь изменчива и непостоянна, перетекает из одного состояния в другое. Травоядное может переродиться хищником, зверь – птицей или рыбой, плоть напитывается воздухом и солнечным светом, а новая душа может появиться из желания одного правителя и благословения другого. Другое дело, что все изменения повинуются одним ритмам, в такт сжимающемуся и расширяющемуся миру, подобно огромному сердцу. Мир сжался – души перешли из одного царства в другое, расширился – границы стали недостижимы для многих, только птицы, ветры и правители смогут их пересечь, и то не все, только соседних, пограничных стран. Никто не может пересечь границы дважды и перейти в противоположное своему царство. Только безбрежный небесный океан не знает границ.
Новорождённые души на земле лишены свободы выбирать в каком царстве оставаться, а в каком нет. Необъяснимая сила неумолимо движет ими от Весны к Зиме, а пройдя Зиму, души получают новый облик и только тогда обретают силы сопротивляться тяге вперёд, бежать по кругу. Но для этого движения есть объяснимый стимул. Рано или поздно в череде перерождений и борьбе за жизнь душе может выпасть шанс обрести человеческий облик и узнать Истину, недоступную простым душам. Но никому не было доподлинно известно, правдиво ли это обещание, или оно просто-напросто красивая сказка для наивных. Людей настолько мало кто видел, что в них очень мало кто верил. Некоторые предполагали, что познавшим истину просто не с руки использовать человеческое тело в зверином мире, другие считали, что души с человеческим обликом просто не хотят раскрывать истину, версий на слуху ходило много.
В стенах четырёх опорных дворцов души выглядели людьми с рождения, ибо были детьми королевских семей, но, увы, никакой Истины не знали. Но зато они владели стихийной магией. Придворные дети владык могли становиться ветрами, дождями, светом, живительной силой, снегом или песком, многим.
Альфред родился листопадом, и его способность рассыпаться ворохом пёстрых красочных листьев считалась красивой, весёлой и даже относительно полезной. Листопады время от времени украшали дворец тканями, колдовали одежду. Всё это, конечно, здорово, но Алу больше всего нравилась музыка. Он почти не расставался со своим любимым банджо, но и на других инструментах играл отлично. Он мог сыграть на чём угодно, хоть на флейте, хоть на барабанах, да даже на свистульке из гороховой кожуры. Неудивительно, что его назначили солистом большого оркестра на день Сближения.
Сближение – большой и очень волнительный праздник. Он собирает всех обитателей мира в замках (вот почему они все четыре такие огромные) и весь океан вокруг круглой площади между четырьмя дворцами. Ничего не поделаешь, один день приходилось терпеть прорву зверья в одном месте. Хорошо ещё, что все новички, включая паникующих перед переходом в следующее царство, становились милыми, безобидными разноцветными огоньками и послушно кучковались около королей. Жутко представить, что стало бы с замком, если бы вся их орава носилась бы по коридорам и сбивала всех с ног. Но Альфреду от того не легче – он не мог найти Майка, а до начала бала оставалось совсем мало времени – протрещал уже второй свисток. Приходилось носиться по всем коридорам и комнатам, забитым кем попало, и звать, срывая голос в неперекрикиваемом гаме. Ал был близок к тому, чтобы плюнуть на всё и бросить это гиблое дело, когда друг затявкал сзади.
– Ты где был? – еле удерживаясь от ругательств, принц одной рукой подхватил Майка подмышку (в другой был чехол со скрипкой) и бегом пустился вниз, к площади.
– А ты почаще к брату заглядывай, и бегать по всему дворцу не придётся. Я у него с Кумой был. И быстрее будет через окно.
– Знаю, – Ал уже приметил одно, и, как должно листопаду, плавно слетел на головы толпе. Но надо отдать должное, рядом с собравшимся оркестром. А пока Ал парил в воздухе, Майк успел обернуться проворной крыской и забраться другу в нагрудный карман.
В оркестре солиста уже давно ждали и встречали полу-возбуждёнными, полу-облегчёнными возгласами.
Осталось дождаться трёх королей и королеву.
Инструменты начали распеваться, с оглядкой на парадные ворота дворцов. Души топтались у краёв большой круглой площадки для танцев. Всё было готово к главному событию праздника. Ал настраивал скрипку, оживляя в памяти недавние репетиции, и внутри него всё замирало. Уже четвёртый раз он будет не просто зрителем, а важной частью особенного ритуала, это большая честь и большая ответственность, но…
Но вот врата величественно распахнулись. Родерих, осенний дождь и дирижёр, взмахнул руками, и музыка грянула первые аккорды торжественно и ликующе.
Со стороны весеннего дворца плавной походкой вышла королевна Весна, Вечное Рождение, нежная и тёплая, в окружении птиц и огоньков душ, в платье цвета юной зелени. Сеньор Лето шёл окутанным красочными свободными одеждами, скрывающими его с головы до ног. На мир светились ослепительным Солнцем только глаза и широкие кисти добрых рук. Каждый его шаг клубился сухим песком и пылью, и всё равно сиял в окружении огней. Шаги отца, Осени и хранителя Вечной Зрелости, сопровождались шорохом опавших листьев, и несмотря на яркость и пестроту костюма, взгляд короля был полон печали серых дождей. А Зима…
Скрипка самозабвенно пела в руках ведущую партию, а Альфред не мог удержаться и тайком, краем глаза следил за величественной поступью ледяного короля. Белоснежный, холодный, за ним вилась мелкая колючая поземка и земля покрывалась тонкой коркой наледи. Гордый и скорбный профиль нёс отпечаток тяжести Пустоты, что правитель хранил не только в своём дворце, но и в своём сердце.
Но вот он слегка тает улыбкой Весне, подаёт ей руку на первый танец. Фанфары сменяются мелодичными, пока только предвещающими стремительность и силу переливами. Правители кружатся, мягко сжимая ладони, по-доброму заглядывая друг другу в глаза, как настоящие брат и сестра. Правильно, ни на равных, владыки мира, из четырёх столпов, на которых он держится. От Зимы к Весне, от Весны к Лету, от Лета к Осени, и от Осени снова к Зиме – танец кружил под пение музыки, схлёстывались разные стихии и души, рисуя в воздухи причудливые узоры и завитки, и мир бился сердцем в такт их танцу. Ближе, дальше, коснуться и отпрянуть, жар и холод. Весна вальсирует с Осенью, метут контрастную бурю песка и снега Зима и Лето, держатель двух первородных основ – Солнца и Пустоты. Удивительно прекрасное зрелище, завораживающего каждого.
Однако Альфред зажмурился и постарался сосредоточиться только на голосе своей скрипки, чтобы хоть ненадолго забыть жгучей и тяжёлой зависти. Несмотря на то, что он любимый сын Осени, благословлённый поцелуем Лета, он всего лишь листок. Он думал, что смирился с этим, этого было мало. Он до потемнения в глазах желал невозможного и несбыточного – танцевать с королями если не на равных, то свободно находясь рядом.
Не обязательно даже со всеми, достаточно только с одним. Многие души боялись Зимы и проклинали это царство за близость смерти, слабейшие выходили из игры, именно там всё становилось действительно серьёзно и жизненно важно, опасно и трудно.
Заснеженные леса и пустоши сулили мороз и голод, страна имела дурную славу чистилища, самого ненавистного этапа цикла.
Но лично Алу нравилась и Зима, и её царь, Иван Февральский. Благодаря всем
опасностям и трудностям, Зима учила сплочению, и, пройдя все испытания, души
открывали в себе новые стороны и становились сильнее. Да и просто Зима
невероятно красива. А её правитель… есть в нём что-то такое особенное, что не даёт отвести взгляд и тянет необъяснимой силой.
Пляска длилась долго, так же бесконечно, как и всё в этом мире, вовлекая всё больше зрителей, то набирая, то сбавляя темп. И когда казалось, что ещё немного и все упадут без сил замертво, то безумный танец постепенно стих и закончился. Ал стряхнул головой крупные капли пота и почти было упал, но приземлился на мягкое. И пушистое. Ал с трудом разлепил веки и сквозь муть в глазах увидел пумью морду Майки. Друг поймал друга своим тёплым боком. Когда-то успел превратиться. Хотя нормально не заметить такую мелочь, из последних сил терзая смычком струны.
Все вокруг, измождённые, расходились п своим дворцам. Отовсюду поднимались огни тех душ, кто либо сознательно позволил понести себя дальше по кругу, либо ослаб и не смог сопротивляться. Мерцающие огни вереницей стягивались к новым правителям, и те повели их в свои дворцы вместе с огоньками новичков. Ненадолго Иван обернулся к оркестровому помосту и кивнул Алу на прощание. В ответ Ал слабо взмахнул ему рукой и улыбнулся. Сейчас зимний король должен уйти, но он в их недавнюю встречу пообещал, что обязательно потанцует с осенним принцем. Да, не так, как с другими, равными себе столпами мира, но этот танец будет весь для Альфреда.
Мимо прошёл отец.
– Нам пора, поторопись.
Скоро мир разомкнётся и большой круглой площади Сближения снова не станет до следующего года.
***
– Ты слишком близко, – два шага назад.
– Так близко, как смогу, – два шага вперёд.
Левые руки согнуты за спиной, правые протянуты друг к другу и источают слабое свечение, заменяющее прикосновения.
– Это опасно,– белая рука даёт знак золотистой, и принц в развороте отступает на шаг назад.
– Ты не дашь мне умереть, хотя моя жизнь и недорого стоит, – одно стремительное движение снова сокращает дистанцию, шлейф пёстрой бархатистой мантии тянется по хрустально-ледяному полу. У короля и принца одинаковые длинные, до пола, накидки, гордость и ночные старания Альфреда. Мантия Ивана покрылась кристалликами изморози. Что ж, вполне в духе воплощения самой Зимы. Без своего всемогущего холода Иван не был бы Иваном. Найти бы только способ противостоять его смертельной силе, чтобы приблизиться вплотную, чтобы аж плавилась кожа, до боли, пускай и во имя эгоистичных и несбыточных желаний.
– Артуру ты очень дорог, – король невесомо переступает, и в повороте отступает на несколько шагов, руки тянутся друг к другу. – Он очень расстроится, ведь ты его самый любимый сын.
– Иногда кажется, что он меня ненавидит, – усмешка.
– Так только кажется. Ты получил Солнца больше всех других его детей когда-либо и сияешь ярче всех остальных. Он не сможет тебя возненавидеть. Но Артур не простит мне, если ты исчезнешь по моей вине.
Да, у младшего принца Солнца больше, чем у других. Но его по прежнему недостаточно.
– Тебе не идёт печаль. Улыбнись.
Уголки губ слабо приподнимаются.
– Если я улыбнусь, ты тоже улыбнёшься?
Бледные губы трогает тепло.
– Да.
Вдруг король замер, к чему-то прислушиваясь.
– Сдался-таки.
Дурное предчувствие обхватило Ала поперёк живота. Он было о нём забыл, но оно вернулось. Всё же, чёрным от клюва до хвоста вороном Майк становился лишь однажды, и это был ужасно отвратительный день. Тогда ушёл и не вернулся, пропал лучший друг Майка, с которым они вместе прошли восемь кругов этого мира, не расставаясь с самого первого рождения. Это случилось незадолго после того, как Майки поручился перед Его Осенним Высочеством оберегать его сына. Альфреду очень не нравилось, что он утром увидел Майка вороном во второй раз, учитывая что во всех остальных обличиях он оставался золотисто рыжим. И наигранно беспечному виду друга Ал откровенно не доверял.
Дурной, чертовски дурной знак.
Но ничего по-настоящему страшного не произойдёт, ведь так?
– Что случилось?
Иван промолчал, по-прежнему сосредоточившись на каких-то далёких загадочных ощущениях. Затем он направился к выходу, прочь из залы, просто позвав за собой:
– Пойдём.
Ничего больше не оставалось, кроме как пойти. Как только Ал подбежал к царю поближе, их обоих заволокло снежным коконом, а когда он рассеялся водяной пылью, они оказались… Ал даже сначала не понял, куда именно попал. Иссиня-тёмные изломанные гранями стены убегали далеко ввысь, где терялся в густых тенях потолок. Под ногами еле слышно гудел и протяжно звенел на одной тихой ноте матово стеклянный пол, подсвечиваемый каким-то неизвестным источником света, и под ним мелькали неясные силуэты рыб. Огромную чёрную дыру в полу, в центре залы Альфред заметил не сразу. У самого её края стоял обнажённый рыжий парень и смотрел в бездну, не отрываясь.
Поперёк горла стал ком. Невозможно стало дышать. Ал никогда раньше не видел его таким, но своего самого близкого друга не мог не узнать. А Майк не видел и не слышал вокруг себя ничего, для него сейчас существовала только Пустота у его ног.
Пока не поздно, нужно срочно что-то сделать, хоть что-нибудь, чтобы остановить его. Заорать его имя, броситься к нему, схватить за руку. Принц понимал это предельно чётко, но все его конечности сковал паралич, а голос пропал. Зрение же обострилось стократно, и каждое движение медленно и отчётливо отражались в голубых глазах. Вот Майк глубоко вдыхает полной грудью, смежает веки, на выдохе заносит ногу…
– Майк!..- получается хрипло, практически неслышно.
Рыжий парень шагает в угольно-чёрный круг.
– МАЙК! – наконец срывается на крик, срывается с места вихрем, но поздно – рыжая макушка скрывается в раскрытой пасти Пустоты.
Ал тормозит в отдалении. Пустота вселяет первородный ужас, для многих напрямую связанный с Зимой. Как ни крути, зимний царь – хранитель Пустоты, смерти для всех душ. Иван стоит позади, смотрит как обычно сочувствующе и печально, но сейчас его взгляд вызывает волну захлёстывающей с головой обиды и горечи.
– Почему ты его не остановил? – на грани выкрика, так как ком вернулся, ещё больший, чем раньше. Он забил горло, не давая нормально ни говорить, ни дышать, ни даже трезво мыслить.
– Потому что он сам решил уйти. Он противился этому долгие годы, и семнадцать лет стали его пределом.
Легче не стало, только обида всё больше мутила разум. Альфред ничего не понимал и начинал захлёбываться бессильной злостью.
– Так почему он мне ничего не сказал? Почему даже не попрощался? Мне что, совсем нельзя доверять?!
Иван промолчал. Затем он бесшумно подошёл к краю Пустоты, которую хранил, и снова просто позвал:
– Взгляни.
– Зачем? – не хотелось признавать, но Ал боялся Пустоты до дрожи в коленях и не решался подойти к ней ближе, чем на десять шагов.
– Просто взгляни и ты всё поймёшь, – как и подобает царю и хранителю одного из двух сердец мира, Иван смотрел в свою чёрную бездну без единой капли страха, совершенно спокойно. И нежелание спасовать и выставить себя трусом победило первородный страх и горечь потери и непонимания. Ал решительно встал рядом у края и, переборов себя, опустил голову, заглядывая в распахнутую чернильную пасть усиленно широко открытыми глазами.
Сначала чернота заполнила собой всё, окатывая новой волной ледяного ужаса. Но всего через пару секунд её прорезал рассеянный свет, а потом и вовсе разорвал в клочья шквал ощущений. Похоже на то, как выходишь из затхлой пещеры на свет и свежий воздух, только вместо одного спокойного пейзажа получаешь череду стремительно мелькающих образов. Вот скалистый берег, грохот прибоя, разбивающегося о камни, солёные брызги на коже. Вот пыльные улицы с белыми ровными коробками-домиками с плоскими крышами и неразборчивый гул толпы голосов. Вот поле, и насколько хватает глаз – высокие жёлтые цветы с чёрной, размером с блюдце сердцевиной. Вот тёмный лес, вот высокие горы, вот голубое небо, вот какие-то непонятные конструкции и механизмы. Все картинки сменялись так быстро, что смешались в одно яркое пятно.
И тут ошеломлённого принца что-то подхватило и вытянуло из омута ощущений. Ал снова обнаружил себя в ледяном подземелье. Его подняла вверх укрощённая снежная метель и отнесла подальше от края Пустоты, мягко опустив на ледяной пол. Завеса из снежинок рассеялась и обнаружила перед принцем Ивана.
– «Пустота» и «Солнце» не совсем верные имена. Точнее было бы их называть вратами входа и выхода в мир живых. Солнце запускает из него со светом души и магию, Пустота возвращает всё обратно, когда души вспомнят свои прошлые жизни и станут людьми или когда погибнут в схватке. Это и есть Истина. Узнав её, о ней нельзя рассказать непосвящённым, и ей нельзя сопротивляться вечно. Твой друг обладал завидной силой воли, продержавшись столь долго, при этом так часто оказываясь рядом с Пустотой. Не вини его. Желание снова стать живым со временем затмевает всё, он не смог ему противостоять, звать и останавливать его было бы бессмысленно и жестоко.
Теперь Ал понимал, о чём Иван говорил. Вернуться из омута почти невозможно.
– Те, кто не успел узнать истину и погиб здесь раньше времени, никуда не исчезают, все возвращаются обратно к жизни так или иначе, но им не дано всё вспомнить и выбрать начало своей новой судьбы. Майкл же смог сам решить, в какой стране и в какой семье родиться. Он ничего не вспомнит там, на той стороне, но начнёт свой путь так, как хотел и решил здесь. Не бойся за него. Ему можно только позавидовать, как и всем остальным, кто уходит отсюда. Им дано испытать всё заново, познать свежесть мира, делать открытия и трепетать перед загадкой будущего. У них столько надежд… – какая беспросветная тоска в голосе.
А Альфред потерялся. Во всём, что свалилось на голову внезапно и слишком больно. Единственное, что он понимал твёрдо – ему плохо. Тот злосчастный редкий раз, когда по-настоящему и не наигранно.
– Раз все уходят в мир живых, то значит, мы живём в мире мёртвых? – но как так, если чувствуешь жизнь в себе и во всём вокруг?
– Смотря как на это смотреть… Для оставшихся в одном мире любой другой мир станет загробным, но на самом деле никакого мира мёртвых просто не существует, потому что это небытие. Наш мир – просто мир душ всего живого, магии в том числе, переходный мир.
– А раз так, то почему ты не можешь уйти, если правление невыносимо? – Ал всё видел и понимал, хотя часто по нему не было видно. – Почему не можешь оставить наследника и переродиться?
О резанувшем остром желании переродиться вместе с королём и хотя бы так добиться равенства листопад промолчал.
– Если бы я мог уйти, оставив свой дворец и Пустоту наследнику, я бы давно это сделал, ещё до первого тысячелетия. Но у меня не может быть наследника. Меня может заменить только живой человек из плоти и крови, а ему сюда никогда не попасть, так уж устроены врата. И никакая душа не сможет выдержать груз, который должен нести правитель. А если я уйду просто так, то Пустоту никто не сможет удержать… Ты должен понимать, что тогда произойдёт. Так что, я просто не имею права уйти. К тому же, врата для меня заперты, они открыты только душам.
Иван умолк.
Альфред уже не удивлялся. Вдруг начал воспринимать всё как нечто естественное, но от этого не менее жестокое и печальное.
– Ты здесь заперт? – Алу это показалось вопиюще несправедливым, и он ненадолго забыл о собственном горе.
– Когда-то я сам решил принять бессмертие, некого здесь винить, что выхода нет… – Иван затерялся в воспоминаниях, но он всё ещё сочувственно улыбался и заглядывал принцу прямо в глаза, – Прости, что вывалил на тебя столько тяжёлых слов. Ты ещё так молод, и не должен был узнавать об этом сейчас, но ты достоин правды. Ты скрашивал мои дни, и я бы хотел отблагодарить совсем не так…
– Ничего, всё в порядке. Если бы ты не рассказал, было бы ещё хуже, – Ал так бы и не понял Майка, и навряд ли бы смог когда-нибудь узнать Истину сам, и так его бы до конца дней мучил вопрос без ответа.
Но всё равно тяжело.
Иван подошёл совсем близко, всё внутри стыло, но и замирало от нахлынувшей нежности и невольного страха тоже. Иван провёл ладонью совсем рядом около лица, не касаясь, будто гладил по щеке. Принца и царя снова заволокло снежным коконом. Во взгляде правителя переливались благодарность и сожаление, но ни о том, ни о другом он ничего не сказал.
– Отдохни, – кокон развеялся, и за ним оказался Осенний дворец, а к Алу спешили Мэтью с Кумой. Иван же отступил, и снежный вихрь заволок и унёс прочь его одного.
– Дядя так внезапно позвал меня, что случилось? И где Майк?
Мэтью, брат, благословлённый Зимой, такой похожий и непохожий одновременно, полная противоположность своему брату, благословлённому Летом. Ал шумный, весёлый, у всех на виду, у всех на языке и у многих в сердце. Где пропадал Мэтт большую часть времени, мало кто знал. Он милый, вежливый и очень тихий и незаметный. И у него, как и у брата, с раннего детства была рядом близкая душа Кума. Его обычно все видели белым медведем, а потому как Кума и Мэтью никогда не разлучались, то Куму видели редко и плохо помнили, какие ещё три облика у него есть.
Ал презирал себя за изредка вспыхивающее чувство зависти к брату. Он мог запросто выдерживать холод зимнего царя, своего крёстного, и ни Мэтт, ни Иван не боялись приблизиться друг к другу. Но Мэтт совсем не пользуется своим преимуществом! Если бы только у Ала был поцелуй Зимы…
Но кто знает, как бы повёл себя Ал на месте брата и как бы сложились его характер и жизнь. К тому же, поцелуй Лета терять не хотелось, ведь Иван улыбается его теплу, куда ему ещё больше холода.
«Если бы только не приходилось выбирать что-то одно…»
– Ты весь дрожишь, – Мэтт встревоженно заметил мелко подрагивающие плечи и нерешительно протянул руку, чтобы приобнять, – Тебе срочно нужно согреться.
Ал в который раз слёг с ангиной. Но родной и привычной рыжей грелки под боком больше не было, и принца лихорадило. Мэтью не отходил от его постели, мерил температуру, менял компрессы, всячески ухаживал. Вымотавшись, измождённый, он, в конце концов, уснул, прикорнув у изголовья.
Отец Осень, на первый взгляд отстранённо, сидел в кресле в дальнем углу. Его окутывало плотной аурой серого дождя, его воспалённый взгляд неотрывно наблюдал за сыном. Хранитель вечной Зрелости и повелитель дождей, туманов, урожаев и листопадов погрузился в глубокие раздумья.
Среди его детей, канувших в небытие, было много и храбрецов, и весельчаков, и упрямцев, и любимцев, и талантливых ребят. Были и такие, кого забрала безвозвратно равнодушная и неумолимая Зима. Но не случалось ещё такого, чтобы все ушедшие сыновья оживали в одном. Никто ещё не подбирался так близко к мечте обрести могущество, как Альфред.
Артура относило в памяти к миру до начала времён. Перед глазами вставала огненная фигура сильнейшего на горе трупов, положенного в жертву ради рождения загробного мира магии и четырёх королевств. Альфред до боли напоминал своим огнём и жаждой в глазах те, положившие начало, огонь и жажду. Возможно, это они и есть, возвратившиеся спустя тысячелетия, возвещающие беду. Артур давно разучился бояться, как и испытывать любые другие сильные, первородные человеческие чувства. Время стёрло всё, что жило внутри, оставив одну оболочку. Но король почти чувствовал боль от нужды принять решение: пресечь грядущую катастрофу в зародыше или отдаться во власть судьбы? Рукотворный мир несовершенен, а даже если и долговечен, то рано или поздно его время придёт.
– Тебе больно терять товарища? – вырвался из долгого плена вопрос.
Обнажённая душа, познавшая Истину, зашевелилась подле друга и хозяина. На правителя глянули блестящие, влажные и спокойные глаза чёрного цвета из-под белой шапки отросших волос.
– Да. Но не волнуйтесь. Я не оставлю и не уйду.
Верный-верный мишка Кума. У него от Мэтью не бывает секретов, его друг и хозяин знает все его стороны. Их вдвоём не тяготит бремя тайны. Будь так у Майкла и Альфреда, любимого сына сейчас бы не тяготило бремя правды.
В конечном итоге, Осень поднялся с кресла и оставил всё на волю судьбы. Пора распустить дожди, разогнать тучи и дать Солнцу светить круглые сутки, не думать ни о чём. Стоит навестить Антонио, повспоминать былое…
Да, именно так.
***
Лето – земля Солнца. И солнечный жар бывает беспощаден точно также, как и холод Пустоты. Но поначалу это незаметно. Окраины Лета сочно зелены, плодородны и щедры, туда любят заглядывать весенние и осенние дожди и ветры, принося с собой свежесть и влагу. Затем зелёные леса и равнины сменяются засушливыми саваннами. Нравы живущих там душ весьма ожесточены (мягко говоря). Замок летнего короля стоит в центре царства, под самым Солнцем, и окружён песками пустыни. Дожди здесь редкость, и от вездесущего нестерпимого жара спасают только собирающиеся иногда плотные облака и спускающиеся время от времени тёплые туманы и росы. Но сейчас небо безоблачно и насыщенно ярко-синее, по водяной глади расстелился штиль, и белый силуэт крошечного дворца на горизонте дрожит в раскалённом воздухе.
Когда лихорадка спала и Ал пришёл в себя, он выздоравливал, но был растерян. Как ему теперь жить? Заменить Майка не мог никто. И тело по-прежнему слабо и хрупко.
Несколько ясных дней без ночей Ал изображал бодрость и веселье, саму невозмутимость, что-то делал, но ни в чём не находил удовлетворения. Наконец, ему всё опротивело, и он осознал, что больше не может топтаться на месте. Недостаточно просто мечтать и ждать чуда. Это мечта ждёт своего воплощения, и это Ал должен сделать всё, что в его силах, а не кто-то другой.
Поэтому он сейчас здесь, пересекает пустыню, чтобы спросить совета у крёстного. Только он мог подсказать, как можно выдержать прикосновение Зимы и не умереть. Ни Иван, ни отец не смогли дать ответ на этот вопрос. Крёстный оставался единственной надеждой для принца. Только у летнего короля Ал ещё не спрашивал.
– А ты не думал, что если за столько лет ни у кого не получилось, то это в принципе невозможно? – если бы ещё Романо не задавал дурацких вопросов, было бы просто прекрасно. Он, конечно, славный парень, летний ветер, согласился проводить до замка и поумерил градус своей вредности, но самый острый на язык сын дяди Тони всегда остаётся самим собой.
– А вдруг у меня получится? – в первую очередь принц произносит эти слова для своего внутреннего червя, большого труса и скептика. – Никто не пытался по-настоящему, кто-то засомневался, кто-то сдался, а я не сдамся. Я же хочу дойти до конца.
И принц улыбнулся ветру своей фирменной ослепительной улыбкой. Романо отвёл взгляд, поджал губы и прибавил скорости так резко, что Ала понесло по воздуху кубарем и чуть не закопало в дюны. Листопад еле выровнялся, наспех распутав полы своей накидки, и пристроился рядом с поднимающим клубы песка ветром.
– Эй! Поаккуратней!
– Ты хотел к моему придурку папаше как можно скорее или нет?
Альфред хотел, и потому благоразумно заткнулся.
У Обители Белой Кости, как называли летний дворец, Роман оставил Альфреда и доверил своему брату Феличиано. Последний был рождён по воле летнего короля и благословлению Осени, почти как и Альфред, но всё же в корне иначе. Частенько Ал с Фели довольно мило и приятно проводили время, но в этот раз, увы, на беседы времени не было. Феличиано проводил приятеля к его Превоссиятельству и ушёл. Он умирал от любопытства и был немного огорчён и озадачен причудами друга, чьи разговоры с отцом Летом оказались не для всяких ушей. Феличиано же можно доверять. Однако осенний принц предпочитал обсудить всё с дядей наедине.
Но чтобы решиться сказать всё как есть, понадобилось усилие. В домашней обстановке крёстный больше открывал своё тело, и от его лица, шеи, рук исходило горячее свечение Солнца, и рядом с ним невольно слезились глаза и сохла кожа. Казалось, ещё немного, и Альфред покроется весь морщинами-трещинами и рассыплется пылью. Впервые принц входит в Обитель Белой Кости. Раньше он не догадывался, что в смертоносности Лето и Зима близки больше, чем кажется. И комфортно здесь, во дворце Солнца, только хладнокровным рептилиям, колючим растениям и ветрам, которым всё ни по чём. Огни, дожди и росах гуляют где-то в лесах и саваннах.
– Я слышал, ты потерял друга и спутника. Соболезную, тебе, должно быть, нелегко.
– Да всё в порядке, честно, а что слёзы наворачиваются, так это ты слишком яркий, – Ал на самом деле был почти в полном порядке.
– Спасибо за комплимент, – хмыкнул крёстный. – Но надо же, ты таки зашёл ко мне в гости, а я уже думал, что не дождусь. Видно, тебя беспокоит нечто настолько серьёзное, что кроме моей Обители тебе больше некуда идти.
М-да, нечестно на месте Альфреда осуждать брата за пренебрежение своим благословением, но Альфреда совесть обычно не мучает.
– Да, я хочу у тебя кое-что спросить. Эм… как бы сказать?..
– Присаживайся, выпей холодного сока, – рядом тут же юркнула большая услужливая ящерица на задних лапках с глиняным стаканом, приятно холодящим ладони.
– Спасибо, – Ал схватился за него, как за спасительную соломинку и выпил залпом. Пить захотелось ещё сильнее, но на фоне всего это сущие пустяки.
Подступиться к вопросу просьбы было морально сложно. Ал сцепил руки в замок (так они не мешались) и решительно вскинул голову:
– Помоги мне стать сильнее. Я устал трястись сделать любое неосторожное движение и больше так не могу. И если будет нужно, я готов на всё, приму любую ответственность, и… Зн