Против ленинградских партизан фашисты вновь предприняли крупную карательную экспедицию. В ней участвовали три охранные дивизии, регулярные части, снятые с фронта, авиация, артиллерия, танки. Только в Новоржевском районе было сосредоточено около четырнадцати тысяч гитлеровцев. По данным разведки, половина этих войск предназначалась Шпейманом для уничтожения нашей бригады.
Начались бои на Сороти. Гитлеровцы теснили наши отряды, жгли деревни. Маневрировать нам было трудно: в начале сентября мы отправляли в Валдай самолетами раненых.
5 сентября 1943 года на окраине деревни Шарихи в пустующем полуразрушенном сарае собрались командиры и комиссары полков, начальники отделов и служб штаба бригады. Усаживаемся поудобнее на прошлогоднюю солому, на валяющиеся в сарае ломаные заржавленные плуги.
– Ну, как твои дела, Худяков? – спрашивает начальник штаба, расправляя на коленях непомерно большую карту, испещренную разноцветными значками и линиями.
– Неважно, Иван Васильевич, здорово жмут. Да еще проклятый «костыль» все время над нами крутится.
– А что ты думаешь об обстановке?
– Задержались мы. Лишний день простояли из‑за приемки самолетов. Уходить отсюда надо.
– Да, обстановка неважнецкая, – подтверждает Волостное, ставший комиссаром 2‑го полка после ранения Седова. И неожиданно спрашивает: – А вы не читали, что нам пишет Шпейман? Его послание сегодня нам с самолета сбросили.
Волостнов вынул из кармана розовый листок бумаги:
– Иван Васильевич, разрешите прочитать?
– Ну, ну, прочитай.
Медленно, с особыми ударениями, сопровождая каждую фразу выразительной мимикой, Волостнов прочел:
«Партизанам 3‑й бригады.
|
|
Партизаны! Вы окружены шестью тысячами регулярных войск.
Ваше положение безнадежно. Не сопротивляйтесь, иначе погибнете под огнем германских пулеметов и пушек. Сдавайтесь. Лучше почетный плен, чем бессмысленная смерть!
Эта листовка служит пропуском при сдаче в плен.
Германское командование».
Листовка вызвала едкие реплики в адрес карателей. В это время к сараю подошел Герман. Выслушав рапорт начальника штаба, комбриг присел на деревянный чурбан и спросил:
– Расскажите, кого это вы здесь высмеивали? А ты, Худяков, дай‑ка твоей злой махорочки набить трубку.
Волостнов еще раз прочитал немецкую листовку. Набивая и закуривая трубку, Герман выслушал его внимательно, затем сказал:
– Смех смехом, товарищи, но про количество войск карателей листовка почти не врет. И это надо иметь в виду. Однако начнем совещание. Панчежный, доложите обстановку.
Панчежный встал:
– Обстановка, товарищ комбриг, неважная. Все деревни вокруг бригады к середине дня были заняты карателями.
Начальник разведки перечислил деревни, предполагаемое в них количество противника и продолжал:
– Разведка, посланная на север, не могла пройти, везде натыкалась на гитлеровцев и ни с чем вернулась назад. Также ни с чем вернулись группы разведчиков с востока и запада. Южная разведка не вернулась. Предполагаю, что на юге есть выход. По крайней мере до полудня он еще не был закрыт.
– А как дела дальше, в Ругодевских лесах? – спросил Герман.
– Там карателей нет.
Выслушав доклады еще нескольких человек, Герман решил:
– Пойдем в Ругодевские леса. Если юг к вечеру будет закрыт – пробьемся. Вот маршрут надо уточнить.
|
|
Послышался цокот копыт. К сараю галопом подъехал коренастый разведчик. Он лихо соскочил с коня:
– Разрешите доложить, товарищ комбриг.
– Докладывайте!
– Разведка вернулась с юга. Немцы заняли все деревни. Нашли мы только одну дырку – через деревню Житницы.
– А как дела в Ругодевских лесах?
– В Ругодевских лесах фрицем не пахнет.
Отпустив разведчика, Герман приказал:
– Идем на Житницы, хотя, конечно, дырка это или не дырка – еще вопрос. Первым движется Худяков, за ним Ефимов, за Ефимовым штаб бригады, дальше Ярославцев и замыкает колонну Синяшкин. Имейте в виду – надежды на беспрепятственный выход через Житницы мало. Выходить бригаде придется, очевидно, с боем.
Сгущались сумерки. Стихла стрельба. Дым пожаров принял багровый оттенок. Фашисты жгли деревни. Герман, Крылов и я сидим на крыльце и курим, отдыхая перед трудным маршем. В деревне слышится ржание коней, сдержанный говор партизан – идут последние приготовления к походу. У соседнего дома вьючат лошадей, и тихий ветер доносит разговор:
– Сегодня туговато нам придется, – в голосе говорившего тревога.
– Что, начинаешь уже дрейфить? – насмешливо отзывается другой партизан.
– Ну тебя к дьяволу! И сказать ничего нельзя. Окружили‑то нас со всех сторон.
– Ну и что. Не впервой, чай. Запомни, парень, с комбригом нашим мы из любого окружения выйдем.
Герман слышит эти слова. Он поднимается и, выколотив пепел из своей трубки о столбик крыльца, тихо говорит:
– Пора.
Наша колонна растягивается километра на два. В ночной тиши изредка слышится позвякиванье плохо привязанного котелка и пофыркивание коней. Проходим деревню Занеги, молчаливую, словно вымершую, и, спустившись в низину, поросшую кустарником, останавливаемся. Впереди, где‑то недалеко – деревня Житницы.
|
|
Из темноты вынырнул разведчик на коне:
– Где комбриг?
– Ну что там? – окликнул его Герман.
– Александр Викторович, в Житницах немцы. Третий полк готовится к атаке.
– Передай командиру: атаковать немедленно!
Взлетела ракета, освещая бледным светом кусты, поляну и нас. И сразу тишину ночи разорвал треск пулеметов и автоматов. Над нами густо запели пули. Худяков начал атаку. Она была успешной. Полк прорвался, но идущий за ним 4‑й полк, в котором было много партизан‑новичков, на какой‑то момент замешкался, и фашисты опять заняли деревню.
Герман принял решение бросить полк Ярославцева правее Житницы, а деревню атаковать штабным отрядом, состоящим из старых опытных партизан. Через несколько минут командир отряда Костя Гвоздев доложил:
– Отряд к бою готов!
– Орлы! Надеюсь на вас! Иду с вами! – крикнул комбриг, обращаясь к партизанам.
Г воздев повел отряд. Недалеко от него пошли Герман, Крылов и я, держа наготове свои автоматы. Следом за нами шли Гриша Лемешко, Миша Синельников и санитарка Шура Кузниченко. Отряд рассредоточился. Идем по полю, освещенному заревом пожара и ракетами. Острые глаза комбрига раньше всех разглядели впереди на пригорке мечущиеся фигурки фашистов.
– Огонь! – скомандовал Герман и первый начал стрелять из маузера.
Ночную темноту густым пунктиром прошивали трассирующие пули. Отряд, не останавливаясь, двигался вперед, к пригорку. Ребята бежали, стреляя на ходу, ложились и стреляли лежа, и снова вскакивали, чтобы бежать вперед. Герман, в развевающемся плаще, с высоко поднятым маузером, шел спокойно, точно навстречу ветру, а не вихрю пуль.
Комбрига нагнал Миша Синельников, ординарец Крылова:
– Иван Васильевич ранен!
– Позаботься о нем, Миша, – ответил Герман.
– Александр Викторович! – вскрикнул вдруг Гриша Лемешко, повернув к Герману залитое кровью лицо.
– Гриша, голубчик! Скорее назад, в санчасть.
Отряд устремился к деревне.
Выбитые с пригорка немцы вели еще более ожесточенный огонь из деревни и откуда‑то сбоку.
Комбрига ранило.
– Шура! – позвал я Кузниченко. – Бинты!
Нехотя остановившись на перевязку, Герман приказал:
– Не мешкать! Быстрее атакуйте деревню!
Отряд Гвоздева ринулся к деревне. Оставив Германа на попечение Шуры Кузниченко, я побежал за бойцами. Они уже ворвались на окраину деревни. Фашисты стали отступать.
Штабной отряд выполнил задачу. Путь для бригады был открыт.
За деревней нас догнал Миша Синельников. Он нес планшетку и маузер Германа:
– Комбрига убили.
Это было так невероятно, что в первое мгновение никто не поверил. Герман – и вдруг погиб. Бесстрашный, он бывал в самых опасных местах, и пули его не трогали. Сейчас каждый почувствовал себя виноватым в его смерти. Почему никто из нас не перехватил эту пулю, не заслонил своим телом любимого командира?..
Миша сказал нам, что погиб Герман на окраине деревни, у заросшего пруда. Две вражеские пули пробили его голову навылет.
Немало полегло на житницких холмах наших товарищей. Погибли начальник штаба 3‑го полка Добрягин, комиссар 41‑го отряда Мигров, санитарка Кузниченко. Многие были ранены. Среди них Худяков, Крылов, Ступаков, Гвоздев. Но бригада все же прорвалась из окружения.
На другой день разведчики вынесли с поля боя тело Германа. Вскоре за ним из Валдая прислали специальный самолет. Был пасмурный, дождливый день, но еще пасмурнее было на душе у бойцов, прощавшихся с любимым комбригом. Многие плакали…
* * *
…Глухая сентябрьская ночь. К Порхову идет немецкий эшелон. Страшный взрыв сбрасывает паровоз с рельсов под откос. Вагоны громоздятся друг на друга. Рвутся снаряды, горит дерево, истошными голосами вопят гитлеровцы. А невдалеке, в густых кустах, затаились партизаны‑подрывники. Сжимая в руках автоматы, они шепчут:
– Это за Германа!
По шоссе на Выбор движется рота фашистов. Вдруг раздаются пулеметные очереди. Мечутся оккупанты, падают, скошенные пулями. Это ведут огонь по врагу партизаны. Губы их шепчут:
– За Германа!
Бригада мстила за смерть любимого командира. В новые бои она шла с его именем на знамени. После Житницкого боя наше соединение стало именоваться: 3‑я Ленинградская партизанская бригада имени А. В. Германа. В апреле 1944 года Александру Викторовичу Герману было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
По многим еще дорогам войны прошли германовцы. Последний бой бригада вела в феврале 1944 года на шоссе Псков – Сольцы вместе с солдатами 60‑го стрелкового полка 63‑й стрелковой дивизии.
* * *
6 сентября 1963 года на дорогах к Новоржеву наблюдалось необычное оживление. В этот день исполнилось 20 лет со дня гибели легендарного партизанского комбрига Германа.
В Житницы на открытие мемориального обелиска приехали сотни людей из Ленинграда, Пскова, Новгорода, Великих Лук. Съехались к житницким холмам и бывшие партизаны‑германовцы: Иван Костарев, Григорий Ефимов, Анна Дмитриева, Григорий Волостнов, Мария Рыжикова и многие другие.
Среди гостей – сын героя офицер Советской Армии Альберт Герман, сестра комбрига ленинградская актриса Анастасия Викторовна Герман, вожаки калининских партизан Марго и Халтурин, делегаты Ленинграда – секретарь Смольнинского РК КПСС И. А. Носиков и ударник коммунистического труда ветеран Кировского завода М. С. Тишуков. Приехали и ребята из ленинградской школы № 301. В этой школе много лет тому назад учился Саша Герман Сейчас пионерская дружина школы носит его имя.
Около двух тысяч человек собралось на открытие обелиска. Под звуки Государственного гимна спадает покрывало. Застыл почетный караул. В скорбном молчании стоят мои друзья по тяжелым партизанским боям.
Памятный обелиск в деревне Житницы на месте гибели А. В. Германа.
Секретарь парткома, бывший партизан Н. Я. Богданов открывает митинг. Выступает первый секретарь Псковского областного комитета партии Иван Степанович Густов. Он говорит о незабываемых подвигах народных мстителей в минувшей войне, о том, как хранит Псковщина память о легендарном Германе.
Альберт Герман, сын легендарного комбрига, среди пионеров.
Потом о боевом друге рассказывает Андрей Иванович Исаев.
Когда закончился митинг, мы снова встретились с Андреем Ивановичем. Наш комиссар постарел, чуть‑чуть располнел. После войны он продолжал служить в рядах Советской Армии, потом демобилизовался и уехал к себе на родину, в Горьковскую область, где и работает сейчас на строительстве промышленных предприятий.
Мы стоим и жадно расспрашиваем друг друга.
– Сколько лет прошло, Михаил. Разлетелись мы в разные стороны, – задумчиво говорит Исаев. – О многих ничего не знаю. Вот и Крылова из виду потерял. Не знаешь, где он?
– Иван Васильевич залетел далеко. Живет в Амурской области. Инженер. Строит электростанции.
– А где?..
– А помнишь?..
Мы буквально засыпаем друг друга вопросами о судьбах партизан бригады.
– Прасковья Никитична Химкова?
– Ее в тысяча девятьсот сорок втором году схватили гестаповцы и после чудовищных пыток расстреляли.
– Дмитрий Худяков?
– Помнишь, вот здесь, в Житницах, его тяжело ранило? Он тогда лишился руки. Долгое время после войны работал на Псковщине. Затем уехал куда‑то. К сожалению, не знаю, где он сейчас.
– Гвоздев Костя?
– Константин Васильевич вместе со своей женой, ты ее знаешь, наша партизанка Нина Зиновьева, живут в Брянске. Он подполковник, служит в рядах Советской Армии.
– А наш партизанский хирург Викентий Иванович?
– Врач остается врачом. Викентий Иванович долгое время после войны служил в частях Советской Армии в Германии, а потом приехал в Псков. Сейчас работает в Псковском областном туберкулезном диспансере. Он все такой же отзывчивый, заботливый, каким был и двадцать лет тому назад. По старой памяти бывшие партизаны часто обращаются к нему за помощью.
– А верный адъютант Германа Гриша Лемешко?
– Он живет в Ленинграде. Работает шофером.
…Мы идем к обелиску. Нас догоняет Сергей Лебедев. Он приехал в Житницы из Старой Руссы, где работает мастером на заводе. Сергей трогает меня за рукав и спрашивает:
– А помните песню про гибель Александра Викторовича?
Как же не помнить! Вполголоса поем:
В эту ночь, когда с фашистским гадом
Был у нас горячий, смертный бой,
При разгроме вражеской засады
Пал наш Герман командир‑герой.
Не забудут жители Псковщины,
Будет помнить русская земля,
Как во славу Родины любимой
Дрался Герман, жизни не щадя.
Нет! Никогда не забудется имя нашего Германа. Оно в сердце народном. А память сердца – светлая память!
[1]С Леоновым мы воевали вместе больше года. Из политотдела он вскоре ушел – его назначили комиссаром в отряд. Позже судьба забросила Леонова к калининским партизанам, в бригаду имени Лизы Чайкиной. Весной 1943 года рейдирующая бригада калининцев была окружена плотным кольцом врага вблизи от родных мест Леонова. Семен Леонович повел остатки бригады на прорыв Партизаны пробились, но вражеская пуля сразила героя‑комиссара.
[2]В оригинале отсутствуют страницы 81–82. – Прим. авт. fb2.