В октябре 1943 года после взятия города Великие Луки дивизия вошла в состав 22 армии 2-го Прибалтийского фронта. Однажды осенью 1943 года меня срочно вызвали в политотдел соединения. Седой, овеянный боевой славой, за столом сидел начальник политотдела гвардии полковник Зутис Петр Давыдович, Он спросил меня, занимаюсь ли я спортом, бегаю ли на лыжах. Я ему ответил, что в спортивных состязаниях не участвовал, а на лыжах бегаю, и на другие задания готов в любую минуту. После длительной беседы мне предложено быть парторгом отдельного лыжного отряда. Дано было задание отобрать в отряд крепких, закаленных, выносливых добровольцев. Таких в дивизии хватило бы на несколько боевых батальонов.Помимо нашего батальона отряд комплектовался бойцами 33 дивизии. Всего в отряд мы набрали 500 бойцов и командиров. Чувствовалось, что впереди серьезное, трудное и опасное задание, суровое испытание. Так оно и оказалось.
| 1943. Отец сидит, первый слева |
Командиром батальона был назначен известный на всю дивизию подполковник Ян Райнберг, занимавший должность зам. командира полка. Это был мужественный воин. Он был, как и большинство латышей, высокого роста. Наиболее характерные его черты - хладнокровие и спокойствие. Начал воевать он еще в гражданскую войну, в 1919 году был командиром роты. До войны он преподавал в военном училище в Харькове. Осенью 1942 года он был назначен зам. командира полка в нашу дивизию. При формировании отряда ночами напролет Районберг просиживал в штабе, изучал личные дела командиров и политработников. Заранее он все обдумал, побеседовал с людьми. Да со многими и беседовать не надо было - вся их военная биография как на ладони.
Так сложился костяк командного состава. Комисаром отряда был назначен я, командирами - Пономаренко, Савицкий, комсоргом- Александр Млокит, врачом- Иосиф Кох и многие другие. Приказом никого не назначали, только добровольно. Сформировали отряд численностью больше батальона, получили лыжи, обмундирование, маскировочные халаты и были готовы в любую минуту идти в бой. проводили тренировки на лыжах. Проводили тренировки- длинные и стремительные переходы, ориентировки на местности, отработка взаимодействия. Небольшие группы отряда выполняли отдельные боевые задания – вылазки в тыл врага, разведка, другие задания.Дивизия получила приказ о наступлении на участке Федорухново- Полутино, расположенных севернее Новосокольников. Немцы создали здесь мощный укрепрайон и чувствовали себя за линией обороны спокойно. Между линией железной дороги и первой линией немецкой обороны- болота, лесистые пригорки, река Смердель, что затрудняло наше наступление. На холмах находились села Погорелово, Тимохино, Федорухново. За линией – укрепленное село Маноково. Настроение в батальоне боевое. Ко мне неоднократно подходили бойцы и спрашивали, скоро ли в бой. Спрашиваю их: «Что, не можете дождаться». В ответ слышу: «У нас по ту сторону фронта отцы, матери, братья, сестры. Нельзя мириться и ждать, когда поганая нога фашистов топчет нашу землю, когда фашисты зверствуют, убивают наших мирных жителей, сжигают и разрушаю города и села».
“Придет время”- говорю я –“ дадут нам приказ бить врага. А сейчас нам надо как можно лучше подготовиться, вероятно, мы пойдем в тыл врага. 13 января 1944 г. как-то незаметно все пришло в движение: одни проверяют крепления на лыжах, смазывают их, другие проверяют оружие, но приказа еще нет. Вечером, наконец-то, дан приказ: “Выйти на исходный рубеж на топографическую отметку 107,2”. Гвардейцы оживились, стали расспрашивать командиров о целях и задачах. Задача была серьезная и ответственная – углубиться в тыл врага, достигнуть реки Насвы, захватить переправу через р. Смердель и удерживать их до подхода основных сил. Вдоль большого холма- господствующей высоты была деревня Маноково, с которой хорошо просматривались и обстреливались боевые порядки советских войск. Там был немецкий гарнизон, который нужно уничтожить. Маноково был также узловым пунктом дорог.
Сначала марш был небольшой – через 25км. исходный рубеж был занят. Но это еще не бой, надо сидеть и ждать. Громкий разговор был запрещен, курение тоже. Неожиданно раздался залп гвардейских минометов. Оживились гвардейцы: “Наши “Катюши” извещают о начале артподготовки”. Сидим в окопах, ждем. Один из командиров взвода говорит: “Долго еще дорогу для нас мостить будут? Ноги замерзли.”. Ему в ответ: “Сейчас тебе карету с лошадьми подадут”. За 3 часа наша артиллерия перемолотила фашистскую передовую. Затем в бой были введены подразделения Скопинова и Кириллова для прорыва передовой врага и устройства прохода для нашего лыжного отряда. Вдруг в темноте появляется силуэт командира Райнберга. Он говорит, что до Манокова по прямой 5 километров, но идти надо раза в 2 больше. В 4 часа утра видим три зеленые ракеты - это сигнал о том, что село Федорухново взято, дорога, возможно, для нас открыта.. Райнберг дает приказ: “Лыжникам на лыжи! В бой!” и первым выпрыгивает из окопа. Отряд, вытянувшись в цепь, движется в темноте. Командир, как всегда спокоен. Кустарник и мелкий лес затрудняют движение, но вот они кончились и впереди кочковатое, болотистое поле. Все оно в воронках. Валяется искореженное оружие, убитые.
Вот и передовая врага. Ночь, отдельные очаги пулеметных точек немцев ожили. но нам медлить нельзя, только вперед. Под пулеметным огнем бойцы залегли. Голос командира: “Без лыж, короткими перебежками вперед!”. Кто-то падает, чтобы уже больше не встать. Это первые потери отряда. Передышка и снова вперед, и снова передышка. “Пошли дальше”- говорю командиру. “Пусть еще передохнут ребята”- слышу в ответ. Снова раздаются залпы из неполностью подавленного дзота немцев, снова огонь на глубину 300 метров. Идти дальше невозможно. потери будут большие. И Райнберг принимает решение. Он видел, что пули летят на высоте около полуметра и приказал комсоргу Александру Млокиту: “Ползком!”. Команда передалась по цепи гвардейцев, бойцы и командиры по - пластунски начали преодолевать зону обстрела. Оружие и боеприпасы мещали движению вперед. Но вот все же зона обстрела позади, снова идем вперед. Снова обстрел и бойцы опять залегли. Надо их поднять. Первым поднимается взвод командира - коммуниста гвардии лейтенанта Д.А. Умпелева, крикнувшего “Коммунисты и гвардейцы, за мной!”. На другом фланге комсорг гвардии лейтенант Александр Павлович Млокит поднял комсомольцев и передовая немцев осталась позади.
Еще не рассвело. Отряд, вытянувшись в цепочку, уходил в тыл врага. Приказ был такой: телефонной связи не рвать, одиночных фашистов пропускать, если враг не понял, кто перед ним. при необходимости врага уничтожать бесшумно. Автоматы спрятали под маскхалаты и форсированным маршем – вперед. Три фашиста наткнулись на хвост отряда, где шли санитары, один из которых в совершенстве владел немецким языком. Немцы окликнули: “Стой, кто идет?” Наш санитар ответил: “Свои”. Когда немцы приблизились, санитары уничтожили их холодным оружием и, падая. один из фашистов нажал на курок. Раздался выстрел из автомата. Отряд залег и через несколько мнут, убедившись, что все спокойно, пошел вперед. Через некоторое время мы вышли к полотну железной дороги Новосокольники – Ленинград. Время 5 часов 30 минут. впереди идут разведчики. На востоке небо уже бледнеет, а до Манокова еще неблизко.
За железнодорожным полотном находилась шоссейная дорога Насва – Локня., по которой автомашины немцев спешили на помощь своим. Командир принимает следующее решение: “Быстрыми перебежками к шоссе, автоматы под маскхалаты, на дорогу, в колону по три, форсированным маршем вперед!” В колонну по три, автоматы под маскхалаты – это значит замаскироваться под немцев, которые так и ходили. Это был дерзкий вызов фашистам, но другого выхода не было. По дороге идем быстро. Встечные машины и немцы не понимают, что идет боевое подразделение противника. Навстречу попались машины врага, которые были уничтожены. И снова - вперед! На рассвете подошли к деревне Маноково. Лыжники остановились, не нарушая строя. Гвардии подполковник Я.Райнберг отдает приказ: “Идти колоннами, повзводно!”. Из деревни навстречу нам вышла какая-то машина. как выяснилось, выехал комендант выяснить, какие выстрелы он слышал. Но он неожидал увидеть здесь наш отряд. Не дойдя 200-300 метров, машина остановилась, потом снова направилась к нам, но как только ей преградили дорогу, из нее вышел человек, подошел к нам и доложил: “Комендант Маноковского гарнизона”. В ответ услышал: “Хенде хох!”, но руки не поднял. Один из гвардейцев не выдержал и оглушил коменданта прикладом дегтеревского пулемета. В это время застрочил немецкий пулемет и послышалась команда: “К бою”. Отряд паоявился в тылу немцев неожиданно, поэтому мы застали немцев врасплох в считанные минуты овладел Маноковским гарнизоном, хотя тот был хорошо подготовлен к круговой обороне. Мы зашли с трех сторон- с востока рота Савицкого, с севера- рота Пожидаева. с запада - Боборыкина. Более 250 фашистов нашли здесь могилу, взяты большие трофеи. вскоре мы заняли окопы и траншеи немцев.
В 9 часов утра замолк дзот, забросанный гранатами. Началась очистка домов. Бой был короткий. но ожесточенный. Какого-то офицера командир разведки Аболтин вытащил из русской печки, нескольких солдат нашли в погребе. Кто- то из фашистов удирал из села босиком по снегу. Бой закончился. Вскоре уже послышался смех, шутки и прибаутки воинов, задымилась в котелках каша. Но это была короткая передышка перед бурей. Задача еще не была полностью выполнена. Нужно узнать подойдет ли помощь к немцам из других гарнизонов. Была занята круговая оборона, на самых важных, ответственных участках были расставлены коммунисты и комсомольцы. Мы были готовы к отпору и ждали своих. К нам должны были подойти танки и вскоре со стороны деревни Санаковщина послышался их шум. Когда показались танки, из них взвились в воздух три ракеты: красная, зеленая и белая, из люка одного из них был выброшен красный флаг. Мы должны были ответить таким же паролем и в воздух взвилась серия наших ракет.
Передний заслон вдруг сообщил, что танки не наши, а фашистские, а на танках десант, 50-60 немцев. Каким - то образом немцы узнали о нашем пароле и использовали его. С противоположной стороны также послышался рев танков, там же появилась самоходная пушка «Фердинанд». Нам надо было выстоять, удержать захваченные позиции, обратить врага в бегство и уничтожить. Началось противоборство гвардейцев с танками. Я поставил перед коммунистами дополнительные задачи. Гвардии старший сержант Нератникс К.К. заявил: «Пока бьется мое сердце, враг не пройдет.» Так же заявили десятки бойцов. Из противотанкового ружья Нератникс подбил вражеский танк, который загорелся. Наши пулеметчики рассртеливали в это время немецких автоматчиков. Танки были подпущены на 100 метров и десант был уничтожен. Танки остановились и, выпустив по домам термитные снаряды, повернули назад. Село загорелось. Через некоторое время контратаки немцев возобновились.
Три пулеметчика, гвардейцы, комсомольцы Кричун, Янкус и Самойлов решили стоять насмерть, но не уйти с поля боя, поклялись, что пока бьется сердце, враг не пройдет. При этом они пожали друг другу руки, скрепив этим клятву. Пулемет их работал безотказно, скашивая фашистских автоматчиков, но неожиданно взрывной волной был отброшен в траншею, при этом ранило Самойлова. Кричун перевязал рану товарищу, пулемет был поставлен на место и снова бил врага. Трижды их засыпало землей, но они продолжали вести бой. Нератникс был тяжело ранен в ногу, но не прокинул поля боя и продолжал стрелять. Он был ранен второй раз в руку и все же не покинул поле боя. Третье ранение для Нератнеикса оказалось смертельным- осколок снаряда пробил его грудь вместе с партбилетом. Так перестало биться сердце верного сына нашей Родины. Наткнувшись на огневую стену, пехота врага снова откатилась, а за ней и танки снова попятились назад. Но через некоторое время атаки возобновились, бой продолжился. Заканчивались боеприпасы и тогда гвардейцы стали пользоваться вражеским оружием, захваченным как трофеи. Комсомольцы Либгот, Зут и другие доставали это оружие и боеприпасы из немецких складов и били захватчиков. Немецкие танки все подходили и подходили, подвозя автоматчиков. Танки и самоходные оружия били прямой наводкой. Во время боя погиб Ян Райнберг. Его последними словами были: «Ребята, вперед! Только вперед!». Люди, стиснув зубы, уже не чувствовали ни боли, ни ран.
Смотрим – перед огневой позицией Кричуна уже около 50 фашистов лежит. Гвардеец Павлов с 2 бойцами расстреливает врага из их же пушки, захваченной нами. Выяснилось после боя, что они выпустили 200 снарядов. Бойцы Киршин и Шибанов из ручных пулеметов били врага, отсекая пехоту от танков и меняя позиции. Снайпер Либгот бил немцев из своей винтовки. Взвод гвардии лейтенанта Умпелева уничтиожил 150 фашистов, а командир лично уничтожил 10 немцев. Коммунист Курицын воскликнул: «Отходить некуда, надо драться, как Чемис!». А Чемис в это день уже убил 30 фашистов. Бронебойщик Эйсак лишился своего ружья, взял пулемет и стрелял до последнего диска, затем стрелял уже из автомата, ожесточенно. не боясь ни пуль ни снарядов. Казалось он заколдован, но он погиб геройски при последней атаке фашистов. Доктор Иосиф Кох находился на передовой, перевязывал раненых, оказывал первую помощь. а гвардии старший сержант Ширин на захваченной машине перевозил раненых. Немцы шли со всех сторон. Бойцы сгруппировались и вели огонь по всем направлениям. Командиры и политработники руководили боем. поддерживали и воодушевляли бойцов личным примером, добрым словом.
Новая волна танков приблизилась на 50 м., думали, что все погибнем, не устоим и тогда капитан Пономаренко принимает единственно верное решение. Он приказал радисту Ширинсу: «Вызови артиллерию, пусть дадут огонь по нам!».Другого выхода не было. Через 2 минуты услышали залпы пушек. Снаряды ложились перед нами, шрапнель разрывалась в воздухе, наши бойцы кричали «Ура!!!». Это была победа! Атака немцев вновь захлебнулась. Действительно. были такие моменты боя, что и не думали, что устоим. Так, со стороны деревни Казачихи в расположение батальона ворвался немецкий танк. Началось единоборство, но мы выстояли и против этого танка. За 24 часа в тылу врага нашими гвардейцами было отбито 22 атаки фашистов. Воля к победе восторжествовала. Многие гвардейцы были ранены – Пургалис, Аболтин и другие, но оставались в строю, понесли мы и тяжелые потери. Враг вынужден был прекратить атаки и отойти, оставив на поле боя более 600 трупов. Было захвачено 20 автомашин, 180 лошадей, 100 повозок, 8 полевых кухонь, 12 противотанковых орудий, склад продовольствия, много стрелкового оружия. После суток противоборства с врагом на
помощь прибыл 2 батальон 125 гвардейского стрелкового полка нашей дивизии, а мы отошли на отдых.Это была большая пробеда нашей дивизии. Лично командующий 2-м Прибалтийским фронтом генерал армии Еременко объявил по радио благодарность отряду, а затем приказал наградить личный состав орденами и медалями за стойкость и мужество. Бесстрашному командиру отряда гвардии подполковнику Яну Райнбергу за этот бой было присвоено звание Героя Советского Союза. Многие бойцы и командиры и я в том числе, были награждены орденами и медалями. 120 бойцов отряда были удостоены ордена Славы, учрежденного в ноябре 1943 года. Путь на Латвию стал еще короче.
Последний бой
Прошла весна 1944 года, которая после быстрого таяния снега, выдалась сухой. На нашем Втором Прибалтийском фронте наступило какое – то затишье, лишь шли бои местного значения, но столица Латвии – Рига - приближалась. Латышские формирования рвались в бой. Боевой приказ: «Вперед! На запад!» оставался в действии. 5 июня 1944 г. был организован 130 Латышский стрелковый корпус в составе нашей 43-й Гвардейской Латышской стрелковой дивизии и 308-й Латышской СД. Нашей дивизии было поручено строительство второй линии обороны и проведение учения «Бой в траншеях врага». Приказ командира корпуса – занятия боевые с применением артиллерии и стрелкового оружия. Задача была поставлена такая – вслед за разрывами артиллерийских снарядов бойцы должны прижиматься ближе к ним и при переноске огня на вторую линию обороны противника должны ворваться в траншеи врага и уничтожить фашистов, недобитых огнем артиллерии. Занятие прошло успешно. Были небольшие недоразумения. Командир роты Савицкий поднял по ошибке свою роту под огнем артиллерии. Заметив ошибку командир корпуса дал сигнал отбоя и рота не понесла потерь. Два бойца нашего батальона были легко ранены, но в военных условиях всё это свидетельствовало о том, что бойцы и командиры выполнили свою боевую задачу.
В этом учении была отработана боевая слаженность подразделений. В затишье перед боями командиры и политработники проверили свои силы и готовность к бою. Но затишье на фронте, как и в природе, всегда перед бурей. И буря началась. Бойцы и командиры всегда были готовы к бою, тем более что впереди – Латвия. Проверялось оружие и обмундирование, начищались ордена и медали. В конце июня поступил приказ – вперед на Запад! Из под Локни Псковской области Латышский корпус в боевом строю вышел в Великие Луки. От Великих Лук осталось одно название: враг разрушил город. Новосокольники были заняты немцами. Это был крупный железнодорожный узел на маршруте Москва- Рига и Ленинград – Киев. Освободив город Новосокольники, в нем ничего фактически не оставили, только один полуразрушенный дом. Мы продолжаем путь на Запад. Марши следую по 70 и более километров в сутки. Враг бежал. Наша задача- догнать и уничтожить. Это уже не 1941-1942 год. Бойцы и командиры усталости не замечают, впереди для большинства личного состава родина- Латвия. И вот долгожданный час настал. Во вторник 18 июля 1944 г. в 18 часов 30 минут перешли границу Латвии по развернутым боевым Красным знаменем. Первая латышская деревня, но в ней никого нет. Полк остановился в этой деревне. Из леса появилась какая-то пожилая женщина, которую сразу же окружили бойцы и командиры и стали расспрашивать, выяснять, где-же народ? Женщина пояснила, что люди попрятались в лесу. Выяснилось, что немцы напугали их, что если придут Латышские стрелки то будут вешать и расстреливать тех, кто своевременно не эвакуировался с Красной армией. Мы объяснили женщине, что никого из местного населения не трогаем, что мы уничтожаем только врага. Только под вечер жители начали с опаской выходить из леса. На следующий день собрались все. Для жителей силами личного состава был организован концерт, а вечером 19 июля решили устроить даже танцы, напомнившие мирную жизнь.
После короткого отдыха снова вперед. Хорошие вести пошли быстрее нас. В других деревнях и поселках нас уже встречали хлебом- солью. Латыши уже не прятались. Многие солдаты и офицеры все чаще встречали своих родных и близких, знакомых и соседей. Прошли Даугавпилс, Резекне и встретили оборону противника. Враг окопался, поставлена задача – выбить его. 1 августа командующий 22 армией, созвав весь офицерский состав корпуса, поставил задачу- прорвать оборону противника, выйти на рубеж станции Межаре, перерезать железную дорогу Резекне – Крустпилс и овладеть городом Крустпилс. Командующий предупредил, что наши войска уже пытались прорвать оборону противника, но понесли потери и отошли.Задача ясна. Мы возвратились в свои подразделения, поставили задачу личному составу и начали ожидать приказ, готовиться к выходу на передний край обороны.В 23 часа уже вышли на передний край обороны. Нейтральная полоса была не более 60 метров. На переднем крае тишина. Противник молчал и мы не отвечали. В 24 часа услышали шелест ракет гвардейских минометов. Началась артиллерийская подготовка. На 1 километр фронта приходилось 450 стволов орудий. Левое крыло батальона прорвало оборону противника и в прорыв устремились наши войска, окружая и уничтожая узлы сопротивления врага.
Я в составе группы из 13 человек, куда входили гвардии майор Челапкин Е.С., комсорг гвардии лейтенант Млокит А.П., бойцы Зуд, Самойлов, Яновский и другие, вышли в тыл противника на глубину 15 км. в сторону станции Межаре и заняли оборону вдоль речки. Около 10 часов утра группа бойцов примерно в таком же количестве как и наша под командованием гвардии майора Большакова подошла к нам и также заняла оборону, окопалась. В 11 часов на другом берегу показалась цепь немцев в количестве до 100 человек. Я приказал подпустить цепь на близкое расстояние 50-70 метров и открыть огонь по врагу. Немцы подошли на это расстояние и вынуждены под нашим огнем залечь. Началась двухсторонняя перестрелка. Не прошло и часа, как положили первую цепь противника, но появилась вторая в таком-же количестве. Обе цепи шли как на параде, автоматы несли в правой руке, не подозревая что им придется драться с гвардейцами. Цепь была подпущена на небольшое расстояние и остановлена нашим автоматным огнем. Противник залег и началась перестрелка. Проверил наличие боеприпасов- их оказалось немного, поэтому приказал стрелять одиночными выстрелами по вероятной цели, то есть без наличия цели не выпускать ни одной пули. Патроны выдавались по счету. Бой длился 20 часов до того времени, пока не подошел полк, занявший оборону вместе с нами. Нам стало немного легче. Храбро дрались в этот день гвардейцы. Пал смертью храбрых депутат Верховного Совета Латвии гвардии старший сержант Чемис Станислав Людвигович, тяжело ранен гвардии лейтенант Пургалис.
Но нам удалось прорвать оборону противника на 2-3 километра до станции Межаре. Вечером я и комсорг батальона сидели в окопе, составляли наградные листы на отличившихся в бою бойцов и командиров. В наградном листе указывали о совершенном бойцом подвиге. Листы были готовы и выдался час поспать. Но сон был коротким: утром снова надо громить врага. Заместитель командира батальона по политчасти гвардии капитан Тупицын разбудил меня и сказал, что получен приказ – форсировать реку у опушки леса. На душе было спокойно. Линия противника прорвана без больших потерь. Теперь враг не страшен. Я вместе с бойцами иду в наступление, точнее не иду, а бегу. Достал на ходу часы, чтобы посмотреть время и вдруг почувствовал страшный удар в голову. Часы из рук выпали. Из глаз выскочил огонек, как будто от спички. Вначале подумал, что взорвались часы и осколками ранило глаза, но часы трофейные, взорваться не могли. Я нащупал часы руками и обнаружил их висящими на ремешке. Мигом пробежала другая мысль, что вражеская разрывная пуля задела за кусты, разорвалась и задела глаза. Последними остатками сознания почувствовал, что ко мне подбежали друзья – гвардии капитан Тупицын, гвардии лейтенант Млокит, доктор Иосиф Кох. Я еще сумел передать Млокиту списки и попросил проследить за награждением тех, на которых составили наградные листы за отличие в бою 2 августа 1944г.,после чего потерял сознание. Как меня доставили в санроту не помню, но в санроте на какой-то миг пришел в сознание и чувствую, что лежу на столе, а мои волосы на голове стригут, видимо готовят к операции. Как говорится, голову потеряешь, волос не жалко. Но я их пожалел и попросил, чтобы меня не стригли. Больше ничего не помню.
Позже выяснилось, что пуля ударила меня в левую бровь. Эту пулю вынули в госпитале из головы с правой стороны, над ухом. То есть я получил сквозное ранение головы. Через некоторое время у меня в гимнастерке нашли записку доктора Иосифа Коха, оказавшему мне первую помощь. Там было написано следующее: «3.8.44г. Т. Троегубов! Я сделал все для спасения твоей жизни, что мог сделать в 5 км. от немцев, но не знаю, будешь ли ты жить или нет, если будешь, то пиши по адресу п.почта 53691-ю или отцу г. Иркутск ул. Бограда, №12, кв.1 Кох Карлу Карловичу. Доктор Кох.» Только через 25 лет после этих событий благодаря красным следопытам мне удалось узнать адрес Иосифа Коха, а затем и встретиться в Риге с гвардии подполковником медицинской службы И. Кохом. Это была очень сердечная встреча. Мы обнялись с ним, расцеловались. Сколько вместе пережито всего в войну, сколько боев проведено вместе. На встрече его спросили: «Почему вы написали такую записку – «если будешь жить»? Он ответил, что у Троегубова не было никаких признаков жизни. Не случайно, командующий 130 Латышским стрелковым корпусом 18 августа 1944г. наградил меня Орденом Отечественной войны 2 степени «посмертно».
В 1969 г. я получил от него первое письмо. Вот что он писал: «Здравствуй дорогой друг! Вот уж что я не ожидал, так это письма от тебя. Прошло 25 лет. Твое письмо вызвало у меня столько воспоминаний, что я 2 дня только об этом и думал и не мог ничего написать – сумбур в голове. И вот теперь, когда немного улеглось. напишу, что помню. Во – первых, повстречались мы в лыжном батальоне. Ты был парторг, капитан, а я старший лейтенант медицинской службы – врач лыжного батальона. Наш боевой лыжный батальон! Разве можно его забыть! Сплотилась наша боевая семья после рейда в тыл немцев и боев в Монаково. После этого ты предложил мне вступить в партию, рекомендации мне писал и, как сейчас помню, весной около стога соломы меня приняли на партсобрании кандидатом в ВКП (б). Потом наш батальон летом расформировали и я был в полку командиром санроты. Я всегда переживал за своих лыжников. Ведь все были друзья. боевые друзья! Помню, как оказывал помощь Елагину (ему оторвало руку). Потом погиб мой санинструктор по лыжному батальону – Витинис, примерно в то же время, когда и тебя ранило. Когда я перевязывал тебя там и делал какие положено в таких случаях уколы (инъекции по медицине), ты был в сознании и спросил меня, будешь ли ты видеть. Не помню, что я ответил, но как врач я видел, что у тебя смертельное ранение. Я с трудом сдерживал слезы, которые не хотел показать помогавшей мне женщине, которую ты называешь моей женой, но она не была моей женой… Что – то связывало меня с тобой, что я так реагировал на твое несчастье, ведь через мои руки прошло много раненых и убитых. Я помню, как какая-то слабая надежда появилась у меня, что может быть ты будешь жить и тогда напишешь мне ми я вложил эту записку. А потом военная карусель не дала ни мне, ни тебе об этом вспомнить. Ты в письмах два раза обращаешься ко мне с благодарностью. Не люблю я, брат, когда меня за это благодарят. Это я тебя должен благодарить. Горжусь, что мне довелось бывать вместе с таким людьми, как ты. Ты был героем и остался им. Я уверен, что не каждый способен на то, что делаешь ты. Для этого нужно иметь огромную волю и целеустремленность, любить жизнь. Извини, что может быть я кое что не так гладко написал. Большое спасибо тебе за письмо и карту района боев и за фото моей записки.» После войны Кох поехал вместе со своим отцом в Латвию, так как отец по национальности латыш, в 1907 году был сослан в Сибирь за революционную деятельность. Но отец заболел и умер в 1945 году, хотя ему было всего 56 лет. Мать Коха умерла еще в войну, брат погиб в 1944 г. Кох служил в армии до 1963 года, в том числе в Германии, на Дальнем Востоке, на пенсию вышел подполковником медицинской службы, но когда мы с ним встретились в Риге, еще преподавал медицину в гражданском институте.
В течение полутора месяцев после ранения в голову меня перевозили из госпиталя в госпиталь и на протяжении этого времени я не приходил в сознание. В какой – то момент чувствую, что лежу на операционном столе, что врачи что-то делают с головой, но ничего не вижу. Спросил: «Что делаете? Почему ничего не вижу?». Слышу в ответ: «Свет выключен. Немцы бомбят.» Снова потеря сознания. Только много времени спустя понял, что врачи в темноте не могли ничего делать, что это была неуклюжая отговорка. В середине сентября оказался в госпитале в Ижевске и начинаю немного приходить в сознание. Обнаруживаю, что левый глаз отсутствует полностью. О правом глазе врачи ничего не говорят. Делают по несколько уколов в день в вены рук, но результата нет никакого. На четвертом месяце лечения профессор объявил мне тяжелый приговор: «Зрение восстановить не можем». До глубины души обидно, ведь мне еще только 30 лет. Настоящей жизни еще не видел, нет еще семьи, детей. Но в Шахунье меня ждут родители, брат еще воюет. Там же в Шахунье – девушка. В конце концов- я большевик, а большевики без боя не сдаются. Надо биться за жизнь. Жить и быть полезным.
В ноябре 1944 года в госпиталь поступил приказ о моем увольнении в запас. Из Ижевска в Шахунью меня сопровождала медсестра по имени Женя. Я очень хотел побыстрее попасть домой. В госпитале не оказалось положенного обмундирования и я согласился на то, что есть. Мне принесли суконные брюки – галифе с гимнастеркой из шинельного сукна черного цвета, очень толстые, бушлат, шапку- кубанку, не совсем новую, и подшитые валенки. То есть возвращался я домой, как с лесозаготовки. Ехали через станции Агрыз, Арзамас и Горький, то есть делали три пересадки. Очень тяжело было ехать в то время в поездах. В Арзамасе закомпостировали билеты, вошли в тамбур вагона, а сам вагон проводница не пустила, а какой-то отчаянный милиционер хотел даже вышвырнуть из тамбура. Однако медсестра резко потребовала обеспечить местом инвалида Отечественной войны 1 группы, гвардии капитана, который в боях за Родину потерял зрение.
Наконец доехали до нашей станции Шахунья. Поезд остановился и мы вышли вместе с медсестрой из вагона. Идем вдоль полотна железной дороги к своему дому, а у меня на сердце тяжело и в голове мысли: «Не буду ли я обузой для отца и матери? Для них, наверное, тяжело будет мое присутствие? Что я буду делать?» С такими мыслями и пришел домой. Дома одна мама. Очень теплая душевная, встреча, слезы. Мать всегда остается матерью. Она успокаивает: «Пока есть у меня и у отца силы мы тебе поможем». А маме в то время было 50 лет, папе –61 год, но он работал. Узнав о моем приезде, отец попросился уйти пораньше с работы и пришел домой. В семейном кругу погоревали, потужили, но надо что-то предпринимать. На следующий день заходили друзья и товарищи, соседи и знакомые, давали различные советы. Одни советовали научиться играть на каком - нибудь музыкальном инструменте, другие советовали ехать в Москву к Филатову. «который вставит другие глаза», некоторые вздыхали: «Какой убогий стал».
Обидно было, что стал никому не нужен, что отвернулась даже любимая девушка, которая мне сказала: «Надо было руку или ногу подставить». Я ей ответил: «А я и голову не подставлял». Больше мы с ней не встречались. Родители очень сильно переживали за меня. Один раз вышел я туалет, находившийся на улице, а обратно не мог придти домой, ушел куда-то в сторону, заблудился. Родители забили тревогу, подняли соседей, думали, что я бросился под поезд, так как рядом совсем была железная дорога. Но я таких мыслей и не допускал.
Написал письмо в ЦК ВКП(б) и в августе 1945 г. получил ответ из Горьковского обкома ВКП (б). Инструктор обкома писал 6 «Вам оказывается материальная помощь и моральная поддержка. Партийные и профсоюзные организации систематически приглашают вас на собрания и конференции- два раза вы присутствовали на партактиве города, на торжественном собрании в день Победы, на празднике дня железнодорожника, на всех партсобраниях первичной организации. Для удобства связи вам был поставлен телефон, а из парторганизации депо прикреплен чтец. Проживаете вы в семье отца. Семья имеет корову. Горсоветом выделен участок для сенокошения. Выдано вам 6 метров шерстяной диагонали, материал на костюм, одна пара белья, материал на споги. Выдано 182 кг. картофеля, карточки регулярно отовариваются в магазине и к 27-годовщине выдан продовольственный подарок в размере месячного продпайка. Пенсию в размере 818 рублей вы получаете регулярно». Все было написано правильно- и про корову, и про костюм, и про пенсию. Жили мы может быть даже лучше, чем многие. Отец еще работал, у меня пенсия была по тем временам очень неплохая- офицерская, по инвалидности, было свое домашнее хозяйство. Но я же не о материальном благе заботился. Я хотел быть полезным обществу, приносить пользу.
Кстати, на фронте в 1942 году я получал денежное содержание в сумме от 300 до 500 рублей, соответственно в конце и начале года, в 1943 от 500 до 650 рублей, в 1944 году 800 рублей. Поехал в Москву, в институт Гельмгольца. Меня там обследовали, проверяли, а результат один и тот же «Зрение восстановить нельзя». Врач посоветовал: «Вам надо свою судьбу связать с Всероссийским обществом слепых». А я и не знал, что есть такое общество. Что это за общество, где его найти? Но говорят, что на ловца и зверь бежит. В нашем доме было 4 квартиры с кухнями на две семьи. И вот как-то от соседки по кухне узнаю, что медсестра привезла сегодня в Шахунью военного слепого, увела его в военкомат, а военком вызвал жену, которая отказалась от него. Потом сестра повела слепого в райсобес, а куда его отправят дальше никто не знает. Через некоторое время раздался стук в дверь и я говорю: «Войдите». Вошел какой-то человек. Соседка шепчет мне: «Это он».Вошедший отрекомендовался: «Я Воронцов Константин Петрович, старший инструктор Горьковского областного отдела Всероссийского общества слепых. Приехал совместно с инструктором в ваш район уточнить наличие слепых и организовать у вас первичную организацию ВОС. В первую очередь зашел в военкомат, узнал о Вас. Затем был в райсобесе и выяснил, сколько имеется слепых в районе. У вас можно создать первичную организацию ВОС.»
Я рассказал моему собеседнику о том, что мне рассказала соседка, он в ответ рассмеялся. Дело уже было позднее, мы поужинали. После ужина Воронцов долго и подробно рассказывал мне о жизни слепых, о том, что слепые могут писать и читать рельефным шрифтом по системе француза Луи Брайля (точками), что ВОС выпускает свой журнал «Жизнь слепых», что печатаются книги, учебники. Он сказал, что слепые играют в шахматы, специальные шашки, домино. Он показал мне домино и мы сыграли с ним партию. Оказывается можно и слепому играть в домино. На второй день мы были в Шахунском исполкоме райсовета депутатов трудящихся и я был назначен председателем оргбюро ВОС, образованного в это день в районе.
После этого начались поиски и встречи с инвалидами по зрению. С 9 ноября 1944 года по 18 августа 1945 года было поставлено на учет 42 инвалида по зрению 1 и 2 групп. Среди них инвалиды Отечественной войны - Круглов Федот Арефьевич, Лебедев Десан Алексеевич, Овчинников Андрей Афанасьевич, Волков Иван Иванович, инвалиды с детства Березин Виктор Яковлевич. Мальков Николай Куприянович, инвалиды труда – Лебедев Василий Ефимович, Бахорин Архип Иванович и многие другие. 18 августа 1945 года собрались на первое организационное собрание. Начали его с обсуждения военных действий на Дальнем Востоке, о том, что война эта принесет нам новые жертвы. Затем избрали президиум собрания, утвердили повестку дня о приеме в члены ВОС и о выборах первичной организации. Я на собрании объяснил цели и задачи общества. рассказал, что слепые могут работать и работают, приносят пользу обществу, поэтому надо каждому вступить в члены общества, избрать бюро и обязать его провести полный учет инвалидов по району, а также продумать чем можно заняться, какой профиль работы изыскать.
Поиски работы начались. Шахунский район – лесной район. Много растет липы, из которой можно изготовлять мочало, а из него – веревку, шпагат, рогожи. Узнал, что некоторые инвалиды на дому перерабатываю мочало, а продукцию сдают в заготконтору райпотребсоюза. После решения этих вопросов начинаю подготовку к организации учебно производственного предприятия ВОС. Представил в Горьковский областной отдел ВОС необходимые документы и решением отдела от 19 декабря 1947 года в Шахуннье было создано УПП ВОС на базе инвалидов по зрению 1 и 2 групп, надомников по переработке мочала, а директором назначить меня.Но кроме того надо еще получить решение исполкома. Когда я доложил членам исполкома о необходимости создания предприятия, то долго шел спор. Мне доказывали, что в районе есть артель инвалидов, которая влачит жалкое существование и если создать еще одно предприятие слепых, то оно «сядет на плечи» района. Спор затянулся. Мне все-же удалось убедить членов исполкома и решение районного совета было получено.
Отец и мама в центре с первыми работниками Шахунского УПП ВОС. Верхний ряд справа- Федот Арефьевич Круглов (1910-2012). Справа от от
Поиск по сайту©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование. Дата создания страницы: 2021-03-25 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных |
Поиск по сайту: Читайте также: Деталирование сборочного чертежа Когда производственнику особенно важно наличие гибких производственных мощностей? Собственные движения и пространственные скорости звезд |