Но прежде чем перейти к анализу переводов данного произведения, следует проанализировать оригинал. И в этом нам поможет подстрочный перевод стихотворения. Их, кстати, тоже немало на просторах Сети, поэтому я выбрала наиболее, на мой взгляд, удачный вариант:
Я не знаю, что это должно означать,
Что я так печален;
Сказка из старых времён
Не выходит у меня из головы.
Воздух прохладен и смеркается,
И спокойно течёт Рейн;
Вершина горы сверкает
В вечернем солнечном сиянии.
Прекраснейшая дева сидит
Там наверху чудесно,
Её золотые украшения блестят,
Она причёсывает свои золотые волосы.
Она причёсывает их золотым гребнем
И поёт песню при этом;
Она имеет прекрасную,
Влекущую мелодию.
Шкипера в маленьком судне
Охватывает дикая скорбь;
Он не смотрит на подводные скалы,
Он смотрит только вверх, ввысь.
Я полагаю, волны поглотят,
Пожалуй, шкипера и лодку;
И это своим пением
Лорелей сделала.
(перевод В. Осень)
Гейне не пересказывает рейнскую легенду, а передаёт своё, индивидуальное, субъективное впечатление от неё. Возьмём первую строфу:
Ich weiss nicht, was soll es bedeuten,
Dass ich so traurig bin;
Ein Marchen aus alten Zeiten,
Das kommt mir nicht aus dem Sinn.
Первая строка начинается со слова «ich» («я»), во второй строке снова «ich». В четвертой строке «mir» («мне»). Так героем стихотворения становится сам поэт, передающий своё настроение и личные переживания, которые незаметно преобразовались в романтическую картину.
Далее Гейне описывает по большей части природу, окружающий ландшафт. Он говорит о спокойном течении Рейна, рисует тихую и красивую картинку, под впечатлением от которой у читателя теряется бдительность. Как теряется бдительность и у рыбака, с которым Гейне знакомит своего читателя далеко не сразу, лишь в пятой строфе.
|
|
Гейне говорит о спокойствии дремлющей реки, о горе в вечернем свете солнца… Казалось бы, ничто не предвещало беды, но, читая строки его баллады, читатель начинает интуитивно догадываться о том, что конец дня не будет столь спокойным и благостным.
Гейне не был пейзажистом, а потому в описании пейзажей он, скорее, использует некоторые клише. Да и ландшафт с описаниями природы служат ему лишь неким фоном для передачи чувств, мыслей, эмоций и действий.
Die Luft ist kühl und es dunkelt (Воздух прохладен и смеркается),
Und ruhig fließt der Rhein (И спокойно течет Рейн);
Der Gipfel des Berges funkelt (Вершина горы сверкает)
Im Abendsonnenschein (В вечернем солнечном сиянии).
В балладе о Лорелее Гейне, казалось бы, ещё не даёт ответ на напрашивающийся сам собой вопрос о причине неизвестной печали, читатель ещё гадает, какая же сказка могла прийти на ум лирическому герою, как уже вводит в действие ландшафт. Он выступает здесь как отдельная тема, на фоне которой ещё «вибрирует» напряжение предыдущей строфы.
В описании пейзажа Гейне действует очень уверенно, чем придаёт ему очевидную действительность. Но, при всём при этом, ставит под сомнение его реальность. В рамках стихотворения ландшафт производит впечатление призрачности вплоть до того, что незаметно растворяется в сказочной картине. Кажется, вечерний свет сам по себе струится от вершины горы к фигуре сидящей на ней девушки: золотит своим светом ее волосы, украшение, покрывает золотом гребень, которым она расчесывает волосы. Лорелея Гейне завораживает и убаюкивает монотонными движениями гребня, на которых делается акцент. Для этого Гейне намеренно заканчивает третью строфу и начинает четвёртую строфу с повторяющейся фразы о расчёсывании волос, тем самым убаюкивая читателя и того самого рыбака этими повторяющимися монотонными движениями…
|
|
Sie kämmt ihr goldenes Haar (Она причёсывает свои золотые волосы).
Sie kämmt es mit goldenem Kamme (Она причёсывает их золотым гребнем).
Но вот уже автор переключает внимание читателя от Лорелеи на человека, плывущего в маленькой лодке. Он настолько заворожен открывшимся перед ним зрелищем, что забывает о смертельной опасности, грозящей ему в этих, на первый взгляд спокойных, водах Рейна…
Заканчивается «сказка» о Лорелее стремительно. Мы только-только видим рыбака, а он видит прекрасную Лорелею, и всё - его судьба уже предрешена.
Интересно, что Генриху Гейне было всего-навсего 26 лет, когда он написал это стихотворение. Казалось бы, всего каких-то шесть строф, но в них поэту удалось искусно передать напряжение, базирующееся на субъективном чувстве страха. Гейне удачно включил в стихотворение объективно существующий ландшафт, незаметно размывающийся в мифической картине. От реального повествования он обратился к сказке, от сказки снова перешёл к лирическому «я», к тому, что думает лирический герой, и закрепил всё сказанное именем.
Имя собственное - удивительный языковой знак. Обладая выделительной силой, оно указывает и выделяет (делая акцент) конкретный объект. В случае с балладой Гейне – это два объекта: река Рейн и сама Лорелея. Завершая свою балладу именем Лорелеи, Гейне как будто этим самым даёт ей название.
|
|
Четыре перевода «Лорелеи»
Один из первых переводов «Лорелеи» на русский язык принадлежит русскому поэту, переводчику и прозаику Льву Мею (1858 год):
Бог весть, отчего так нежданно
Тоска мне всю душу щемит,
И в памяти так неустанно
Старинная песня звучит?
Прохладой и сумраком веет;
День выждал вечерней поры;
Рейн катится тихо, и рдеет,
Вся в искрах, вершина горы.
Взошла на утёсы крутые
И села девица-краса,
И чешет свои золотые,
Что солнечный луч, волоса.
Их чешет она, распевая,-
И гребень у ней золотой,-
А песня такая чудная,
Что нет и на свете другой.
И обмер рыбак запоздалый
И, песню заслышавши ту,
Забыл про подводные скалы
И смотрит туда - в высоту...
Мне кажется, так вот и канет
Челнок, ведь рыбак без ума,
Ведь песней призывною манит
Его Лорелея сама.
Заметим, что в первой строфе переводчик уходит от образа лирического героя, от образа авторского «я», зато использует вместо этого русский фразеологизм «Бог весть», тем самым сразу как-то располагая к себе именно русского читателя.
В третьей строфе автор добавляет действия, которых у Гейне не было. Так, Мей активно использует глаголы: «взошла», «села».
В последней же строфе Мей говорит о судьбе челнока, тогда как о судьбе рыбака нет ни слова, переводчик оставляет её, как будто, саму собой разумеющейся. С другой стороны, у читателя этого перевода остаётся пусть призрачная, но всё же надежда, что, несмотря на гибель в реке челнока, рыбак может и выжить. Ведь бывают же на свете чудеса.
Александр Блок в своём переводе (1909 год) стремился достичь максимальной ритмической близости к немецкому тексту. В письме к С.А. Венгерову 19 ноября 1909 г. он писал: «Позвольте предложить Вам для сборника Литературного Фонда этот мой перевод знаменитой «Лорелеи». Решаюсь остановиться именно на этом стихотворении, так как в нём мне удалось, кажется, передать все тонкости размера, и, насколько я знаю, впервые». И, стоит отметить, ему это действительно удалось: каждая строка его перевода в точности равна соответствующей строке оригинала, так что в его переводе мы можем в полной мере оценить всё своеобразие немецкой поэзии с её пульсирующими ритмами:
Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущён;
Давно не даёт покою
Мне сказка старых времён.
Прохладой сумерки веют,
И Рейна тих простор;
В вечерних лучах алеют
Вершины дальних гор.
Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы.
Золотым убирает гребнем
И песню поёт она:
В её чудесном пеньи
Тревога затаена.
Пловца на лодочке малой
Дикой тоской полонит;
Забывая подводные скалы,
Он только наверх глядит.
Пловец и лодочка, знаю,
Погибнут среди зыбей;
И всякий так погибает
От песен Лорелей.
При этом описание природы и ландшафта у Блока более красивое и вычурное, что стоят одни лишь алеющие в вечерних лучах вершины дальних гор.
Лорелею Блок тоже видит по-своему, и вот она уже предстаёт перед нами в золотой одежде, хотя у Гейне про одежду красавицы не было сказано ни слова. Но этим «грешит» не только Блок, практически все переводчики почему-то игнорируют тот факт, что в оригинале идёт слово «украшения», и то «одевают» девушку в золотое, то постоянно говорят лишь о её волосах. А украшения куда-то пропадают. Как пропадает и монотонность в движениях гребнем при расчёсывании волос, потому что на этом моменте Блок не акцентирует внимание, как делает это Гейне, скорее, Александр больше наслаждается и заставляет наслаждаться читателя золотом и золотым цветом, прямо-таки окружающим Лорелею: это и золотая одежда, и золото её косы, и даже гребень – и тот у Блока золотой.
Также стоит отметить хорошее решение с переводом средства передвижения пловца – малая лодочка. Блок использует здесь уменьшительно-ласкательную форму слова «лодка», чтобы читатель мог детально и ярко представить себе образ этой самой посудины.
Отдельного внимания заслуживают красивые эпитеты и словосочетания, которые использует Александр Блок. Так, он «смущён скорбью», высота у него не абы какая, а «страшная», девушка не просто красивая, а «дивной красы», а что говорить о затаившейся тревоги и дикой тоске! Такие яркие образы помогают Блоку создать очень яркую картину, помогают забраться в самое сердце читателя.
Ещё один очень красивый и удачный перевод - это перевод Самуила Маршака:
Не знаю, о чём я тоскую.
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далёких лет.
Дохнуло прохладой, темнеет.
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне.
Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем её золотым.
Проводит по золоту гребнем
И песню поёт она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна.
Пловец в челноке беззащитном
С тоскою глядит в вышину.
Несётся он к скалам гранитным,
Но видит её одну.
А скалы кругом всё отвесней,
А волны - круче и злей.
И верно погубит песней
Пловца и челнок Лорелей.
В отличие от Блока и Мея, Самуил Маршак переводит первую строфу от лица лирического героя, от лица автора, используя всё те же «я», «моей», «я».
Зато во второй строфе он уходит от оригинала, подстраивая текст под своё восприятия, для чего меняет местоположение слов по своему усмотрению. Так, во второй строке вместо имени собственного Рейн он использует имя нарицательное – река. Но и наименование реки Рейн он тоже упоминает, правда чуть позже, в четвёртой строке.
Лорелею Маршак тоже видит по-своему. Как и Блок, он хочет её «приодеть», правда, в отличие от золотой одежды Блока, Маршак находит ей «светлый наряд», делая её образ более мягким, нежным и женственным.
И, наконец-то, в переводе Маршака мы видим строчки про силу и власть, которыми наполнена исполняемая ею песня. Причём Самуил также отмечает, что песня её «зовущая», и читатель уже начинает слышать тот самый зов, на который уже совсем скоро откликнется бедный моряк.
Интересная интерпретация лодочки – у Маршака она становится беззащитным челноком. Очень точное прилагательное, которое рождает очень точный и правильный образ. Единственное… Маршак говорит о том, что пловец «несётся… к скалам гранитным», хотя в оригинале говорилось про подводные камни и скалы. Но.. Авторский перевод тем и авторский, что предполагает такие вот замены и нестыковки с оригиналом.
Рассмотрим ещё один перевод, который подарил нам Вильгельм Левик - русский поэт-переводчик, литературовед и художник:
Не знаю, что стало со мною,
Печалью душа смущена.
Мне всё не даёт покою
Старинная сказка одна.
Прохладен воздух, темнеет,
И Рейн уснул во мгле.
Последним лучом пламенеет
Закат на прибрежной скале.
Там девушка, песнь распевая,
Сидит на вершине крутой.
Одежда на ней золотая,
И гребень в руке - золотой.
И кос её золото вьётся,
И чешет их гребнем она,
И песня волшебная льётся,
Неведомой силы полна.
Бездумной охвачен тоскою,
Гребец не глядит на волну,
Не видит скалы пред собою,
Он смотрит туда, в вышину.
Я знаю, река, свирепея,
Навеки сомкнётся над ним,
И это всё Лорелея
Сделала пеньем своим.
Отличительные особенности этого перевода состоят в следующем:
-В первую очередь, это красивые поэтические выражения и обороты, такие как «печалью душа смущена», «последним лучом пламенеет», «бездумной охвачен тоскою» и так далее;
-Кроме того, Левик один из первых переводчиков, употребляющих слово «волшебная», почему-то остальные уходят от этого момента, мало уделяя внимания тому, что красавица-Лорелей, главным образом, именно волшебница и колдунья, которая магией своего голоса завораживает рыбаков и заставляет их разбиваться о подводные скалы;
-Ну и, наконец, особенность, присущая именно этому переводу – отсутствие лодочки, челнока или какого-либо иного наименования плавательного средства. У Левика есть лишь гребец, а вот на чём он, собственно, «догрёб» до скалы Лорелеи – это переводичик скрывает и оставляет на волю фантазии читателя.
Немного статистики
Статистика – это наука, она не терпит приблизительности.
из к/ф «Служебный роман»
Для того чтобы как-то структурировать проведённые нами анализы и сформулировать некоторые выводы, воспользуемся методами статистики.
Итак, Лев Мей в своём переводе «Лорелеи», как и другие переводчики, оставляет структуру стихотворения неизменной – всё те же шесть строф.
Если посчитать, сколько раз и где упоминаются имена существительные, то получим мы следующее:
Первая строфа: Бог, тоска, душа, память, песня. Итог: 5 существительных.
Вторая строфа: прохлада, сумрак, день, пора, Рейн, искры, вершина, гора. Итог: 8 существительных.
Третья строфа: утёсы, девица-краса, луч, волоса. Итог: 4 существительных.
Четвёртая строфа: гребень, песня, свет. Итог: 3 существительных.
Пятая строфа: рыбак, песня, скалы, высота. Итог: 4 существительных.
Шестая строфа: челнок, рыбак, ум, песня, Лорелея. Итог: 5 существительных.
Всего: 24 строки, 105 слов всего, из них 29 имён существительных.
Кроме того, отметим повторяющиеся имена существительные. Так, слово «рыбак» у Мея повторяется дважды, а слово «песня» и вовсе целых четыре раза.
Второй перевод – Александра Блока – также состоит из шести строф. Посчитаем имена существительные и получим:
Первая строфа: скорбь, покой, сказка, времена. Итог: 4 существительных.
Вторая строфа: прохлада, сумерки, Рейн, простор, лучи, вершины, горы. Итог: 7 существительных.
Третья строфа: высота, девушка, краса, одежда, злато, коса. Итог: 6 существительных.
Четвёртая строфа: гребень, песня, пенье, тревога. Итог: 4 существительных.
Пятая строфа: пловец, лодочка, тоска, скалы. Итог: 4 существительных.
Шестая строфа: пловец, лодочка, зыбь, песни, Лорелей. Итог: 5 существительных.
В сумме получим 24 строки, 84 слова всего, из них 30 имён существительных.
Что касается повторяющихся имён существительных, то у Блока слово «песня» повторяется дважды (плюс один раз используется слово «пенье»), а также дважды повторяются и слова «лодочка» и «пловец».
Следующий перевод авторства Самуила Маршака.
Первая строфа: покой, душа, миг, преданье, лета. Итог: 5 существительных.
Вторая строфа: прохлада, река, тишина, вершина, гора, Рейн, огонь. Итог: 7 существительных.
Третья строфа: девушка, наряд, обрыв, золото, пряди, гребень. Итог: 6 существительных.
Четвёртая строфа: золото, гребень, песня, власть, сила, песня. Итог: 6 существительных.
Пятая строфа: пловец, челнок, тоска, вышина, скалы. Итог: 5 существительных.
Шестая строфа: скалы, волны, песня, пловец, челнок, Лорелей. Итог: 6 существительных.
В сумме получим 24 строки, 104 слова всего, из них 35 имён существительных.
У Маршака дважды повторяются слова «золото», «гребень», «пловец» и «челнок», а слово «песня» повторяется три раза.
И последний из анализируемых переводов – перевод Вильгельма Левика.
Первая строфа: печаль, душа, покой, сказка. Итог: 4 существительных.
Вторая строфа: воздух, Рейн, мгла, луч, закат, скала. Итог: 6 существительных.
Третья строфа: девушка, песнь, вершина, одежда, гребень, рука. Итог: 6 существительных.
Четвёртая строфа: косы, золото, гребень, песня, сила. Итог: 5 существительных.
Пятая строфа: тоска, гребец, волна, скала, вершина. Итог: 5 существительных.
Шестая строфа: река, Лорелея, пенье. Итог: 3 существительных.
В сумме получим 24 строки, 99 слов всего, из них 29 имён существительных.
У Левика же дела с повторяющимися именами существительными обстоят следующим образом: дважды повторяются слова «скала», «вершина», «гребень» и «песня», причём в отношении последнего Левик также использует и слово «пенье».
Составим соотношение и вычислим частотность, то есть встречаемость имён существительных в анализируемых переводах.
Для этого разделим количество имён существительных на количество слов всего. В переводе Льва Мея получится 29/105=0,28, или 28%.
В переводе Александра Блока: 30/84=0,36, или 36%.
В переводе Самуила Маршака: 35/104=0,34, или 34%.
В переводе Вильгельма Левика: 29/99=0,29, или 29%.
Наглядно видно, что наибольшее количество существительных по сравнению с остальными частями речи использовали в своих переводах Александр Блок и Самуил Маршак, тогда как Лев Мей и Вильгельм Левик по этому показателю примерно равны и явно проигрывают двум своим оппонентам. При этом повторениями больше всего злоупотребляют Самуил Маршак и Вильгельм Левик.
Сравнительный анализ переводов
В первой строфе Гейне использует образ лирического героя – самого автора. И Блок, и Левик отлично справились с этой задачей, сохранив гейневский замысел. Русские переводчики, каждый по-своему, пытались найти соответствующие интонации для передачи величаво-спокойного изображения места действия легенды.
Блок, переводя эти строки «Лорелеи», писал:
В вечерних лучах алеют
Вершины дальних гор.
Для него, вероятно, эти строки даже и не были реалией рейнского пейзажа, он передавал настроение и эмоциональный заряд стихов Гейне. Перевод Блока прочитал Левик, и его не устроили эти две строки. «Мне казалось, что речь не может идти о нескольких, да ещё дальних горах. Речь может идти только об одной и, конечно, близкой горе - той, на которой сидит Лорелея, и которая одна только, как лучезарное видение, высится над погруженным в сумрак миром. Впоследствии, путешествуя по Рейну, я убедился в правильности моей догадки. Утёс Лорелеи значительно выше всех окружающих его скал (а вовсе не «гор»), и летом, когда всё прибрежье Рейна уже окутано мглой, вершина Лорелеи одна ещё минут пятнадцать пламенеет в небе».
И Левик перевел эти строки иначе:
Прохладен воздух. Темнеет.
Но Рейна глубь светла.
В лучах зари пламенеет
Высокая скала.
Однако и этим своим переводом он остался недоволен: «…меня смущала строчка: «Но Рейна глубь светла». Кто наблюдал закат солнца над рекой, тот знает, что действительно минут десять - пятнадцать после заката, когда всё на земле уже потемнело, река, отражающая небо, ещё освещённое преломившимися лучами зашедшего солнца, тоже сильно светится в темноте. Но светится её поверхность, а у меня сказано «глубь».
И Левик написал другой вариант перевода, который мы брали для анализа в рамках курсовой работы:
Прохладен воздух, темнеет,
И Рейн уснул во мгле.
Последним лучом пламенеет
Закат на прибрежной скале.
Однако и этот вариант его не до конца устроил. В последнем варианте перевода Левика мы можем прочесть следующее:
День меркнет. Свежеет в долине,
И Рейн дремотою объят.
Лишь на одной вершине
Ещё пылает закат.
Теперь как бы лучом яркого света озарена вершина горы, где красноватый закат играет на золоте кос и на золотом гребне, который держит Лорелея. Блок и Левик, следуя за немногословностью оригинала, воспроизводят тревогу и напряжение стиха.
Что касается переводов Маршака и Мея, то они выражали этот момент иначе. Так, Маршак перевёл эти строки следующим образом:
Дохнуло прохладой, темнеет.
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне.
Он также согласен с восприятием Левика о том, что гора всё-таки одна. И очень похоже на восприятие Левика говорит о пламенеющей в закатном огне вершине горы.
Аналогична ситуация и с переводом Льва Мея, который говорит нам:
Прохладой и сумраком веет;
День выждал вечерней поры;
Рейн катится тихо, и рдеет,
Вся в искрах, вершина горы.
По-разному переводчики и «окрашивают» свои произведения. Особенно это проявляется в описании облика Лорелеи и её волос. Так, Мей так описывает чудесные волосы красавицы:
И чешет свои золотые,
Что солнечный луч, волоса.
Отдельно выделяет цветом Мей и гребень Лорелеи:
И гребень у ней золотой.
Блок также не уходит от гейновского золота, присущего образу Лорелеи: «одеждой горит золотою, играет златом косы». И, подтверждая слова Мея, заявляет о золотом цвете её гребня: «золотым убирает гребнем».
Аналогично переводит и Маршак: «и блещут, как золото, пряди под гребнем её золотым». Причём, в отличие от остальных переводчиков, Маршак, помимо «цветовых» имён существительных и прилагательных использует также и сравнение: «как золото».
Подтверждает «золотистость» Лорелеи и Вильгельм Левик:
Одежда на ней золотая,
И гребень в руке – золотой.
Интересно наблюдать, как, казалось бы, одни и те же строчки переводятся так по-разному, хотя, при этом, смысл остаётся неизменным. И как можно по разному использовать «цветовые» существительные и прилагательные даже в рамках одного и того же цветового оттенка.
Данные нюансы переводов прослеживаются и в дальнейшем переводе текста. А потому, для наглядности и анализа употребления переводчиками имён существительных, выберем основные отправные точки – четыре имени существительных и сравним их переводы (выбраны именно эти существительные, так как остальные или менее важны с точки зрения повествования, или же в отношении их перевода большинство переводчиков солидарны и далеко не уходят от оригинала).
Итак, основные отправные точки:
Märchen, Jungfrau, Schiffer, Schiffe/Kahn.
Märchen – всё-таки изначально это слово переводится как «сказка» (в переводах Блока и Левика), а не «старинная песня» или «предание», как в большинстве переводов, рассмотренных нами в рамках курсовой работы и прочих.
Schiffer – моряк, лодочник, шкипер, но не рыбак, гребец, пловец (хотя в данном контексте лучше – пловец).
Чрезвычайно любопытно значение и употребление словосочетания kleinen Schiffe (маленький кораблик) и слова Kahn (лодка, челн – подчеркивается ненадежность судна – а в метафорическом плане – незащищенность «пловца» перед чарами Лорелеи, невольная ассоциация с Сиренами из «Одиссеи» Гомера). Знаменательно, что большинство переводчиков не обратили на это внимания, тогда как в некоторых из переводов это отмечено и акцентированно – «малая лодочка» (в переводе Блока) и «челнок беззащитный» (в переводе Маршака). Стоит отметить, что Левик в своём переводе и вовсе «потерял» лодочку, оставив одного лишь гребца.
И ещё одна важная деталь – Jungfrau – то есть молодая девушка, а ведь в европейской мифологии Лорелея – не прекрасная девушка, а прекрасная ведьма(!), божество Рейна, но это уже интерпретация самого Генриха Гейне, так что, конечно, переводчики тут не при чём. При этом переводчики больше акцентировали внимание на красоте девушки, при этом её молодость как бы подразумевалась. Так, Мей переводит Jungfrau как «девица-краса», а Блок – «девушка дивной красы». При этом Маршак и Левик и вовсе опускают как момент юности, так и момент красоты, оставляя лишь «девушку».
Так, Лев Мей в своём переводе использует следующие русские аналоги немецких слов: песня, девица-краса, рыбак и челнок.
Блок же выбрал такие варианты: сказка, девушка дивной красы, пловец и лодочка.
Что касается Маршака и Левика, то их варианты следующие: преданье, девушка, пловец, челнок (причём с прилагательным беззащитный, что довольно близко к оригиналу в целом) и сказка, девушка, гребец (лодки или какого-либо другого перевода этого слова у Левика просто нет).
Заметим, что переводы отдельных существительных, используемые переводчиками, разительно отличаются. Многие переводчики, привнося в произведение своё личное видение и эмоции, окрашивают его совсем иными красками, для чего порой достаточно далеко уходят от текста оригинала.
Другие переводы
Коллекция переводов «Лорелеи» не перестаёт пополняться и по сей день. Удивительно, как одно и то же произведение на чужом языке воплощается множеством отражений на языке нашем. На данный момент существует ещё много вариантов переводов этой баллады – от довольно успешных до несколько неудачных, но ведь каждый переводчик вкладывает в свой перевод частицу себя, частицу своих эмоций и чувств, вкладывает то, что он видит в этом тексте. И потому, для полноты картины, приведу ещё парочку удачных, на мой взгляд, переводов.
Перевод авторства Аполлона Майкова - русского поэта, члена-корреспондента Петербургской АН:
Беда ли, пророчество ль это...
Душа так уныла моя,
А старая, страшная сказка
Преследует всюду меня...
Всё чудится Рейн быстроводный,
Над ним уж туманы летят,
И только лучами заката
Вершины утёсов горят.
И чудо-красавица дева
Сидит там в сияньи зари,
И чешет златым она гребнем
Златистые кудри свои.
И вся-то блестит и сияет,
И чудную песню поёт:
Могучая, страстная песня
Несётся по зеркалу вод...
Вот едет челнок... И внезапно,
Охваченный песнью её,
Пловец о руле забывает
И только глядит на неё...
А быстрые воды несутся...
Погибнет пловец средь зыбей!
Погубит его Лорелея
Чудесною песнью своей!..
И ещё один перевод, который создал для нас Виктор Шнейдер - поэт, бард, прозаик и переводчик:
Кто мне объяснить поможет,
Откуда взялась тоска;
Приходит на ум всё тот же
Старинный один рассказ.
Смеркается, холодает,
Лениво бежит волна,
Вершина горы сияет,
Закатом озарена.
На этой горе прибрежной —
Прекраснейшая из дев.
Из уст её грустный, нежный
И властный летит напев.
Моряк, проплывая подле
И слыша прелестный глас,
Не может быть, чтоб не поднял
На гору и деву глаз.
И тотчас забыв о гребле,
О скалах, о парусах,
Следит за мельканьем гребня
В распущенных волосах.
Не чудо, в итоге если
Поглотит его вода.
Вот сколько от дивной песни
Бывает порой вреда.
На последнем переводе хочется остановиться поподробнее, потому что он сильно отличается от предыдущих, рассмотренных нами ранее. Да, в общем и целом структуру автор сохранил, оставив всё же те шесть строф, но что он изменил внутри этих строф…
Во-первых, моряк появляется в этом переводе уже в четвёртой строфе, тогда как Гейне знакомит нас с ним лишь в пятой. Зато о «мельканье гребня» Шнейдер говорит как раз в строфе пятой, а не четвёртой. При этом такие переплетения и замены действительно имеют место быть, как это умело и демонстрирует нам переводчик. Суть он ни коим образом не исказил, а вот подача…
Во-вторых, на этом его «нововведения» не заканчиваются. Впервые мы видим переводчика, который, переводя это стихотворение, хоть на один раз, но отказался от слова «песня», заменив его синонимом «напев». Собственно, этой заменой он не ограничился. Вместо «сказки», «предания» или хотя бы «песни» Шнейдер и тут отличился от своих конкурентов, выбрав слово «рассказ», чем и дальше отдалил свой перевод от оригинала.
В-третьих, главное отличие его перевода от других переводов заключается в том, что он полностью отказался от имён собственных. Их в оригинале было всего два (как мы уже рассматривали ранее) – Рейн и Лорелея. В данном переводе Шнейдер не использовал ни одно из них, тем самым делая эту историю лишь намёком на миф о рейнской Лорелее, чтобы читатель догадывался сам.
И, наконец, в-четвёртых, обратим особое внимание на последнюю строфу:
Не чудо, в итоге если
Поглотит его вода.
Вот сколько от дивной песни
Бывает порой вреда.
Помимо того, что здесь отсутствует имя Лорелеи, автор в целом сильно изменил как общую структуру, так и добавил иронии. Причём, если у Гейне ирония и была, то под некоей вуалью, то здесь ирония настолько «толстая», что на неё нельзя не обратить внимание. А Шнейдер акцентирует на ней внимание, облекая её в форме, напоминающей концовку басни.
Заключение
Проведённый анализ показал, что переводы, казалось бы, одного и того же произведения могут разительно отличаться. Одно и то же существительное может переводиться разными переводчиками по-разному, потому что каждый из них добавляет в переводимое им произведение частичку себя, своей души и своей магии.
Но, как бы там ни было, даже изучив столько разных переводов, я не могу не сказать о том, что оригинал обладает особенной, чарующей магией, к которой переводы дают нам прикоснуться лишь мельком, со стороны. Полностью поддаться этой магии возможно лишь, услышав оригинал Гейне, видимо, в процессе перевода какая-то часть магии теряется, каким бы гениальным не был бы переводчик.
Если рассматривать переводы с точки зрения использования имён существительных, то данное произведение, наверное, не столь показательно, так как имён существительных в нём не так много. С другой стороны, анализ показал, что не всегда лучший перевод будет при использовании большего числа существительных, а повторения часто не портят перевод, а, наоборот, добавляют ему изюминки.
Как бы там ни было, когда я читаю эти строки, я вновь представляю себя той маленькой девочкой, волнующейся и переживающей перед выступлением. Той маленькой девочкой, которую так очаровали эти строки и заставили верить во что-то магическое и волшебное.