Без сомнения, в далёкой молодости будущий поп Ореханов не напрасно просидел до дырок на сраке N-ное количество штанов, изучая в университете психологию. Как мы уже говорили выше, он умело сочетает приёмы прямого и дерзкого вранья с полуправдой (в духе и даже стиле П. Басинского) и с приёмами МАНИПУЛЯЦИИ мыслями и настроениями читателя. Среди этих приёмов на страницах анализируемых нами книг Георгия Леонидовича не последнее место занимает СГУЩЕНИЕ КРАСОК, преувеличение всего негативного (правдивого и нет), касающегося преимущественно Л. Н. Толстого, которое, он хоть как-то может, отравив своим ядом но не вызвав подозрения, выблевать на печатные страницы.
Ниже мы несколько раз вернёмся к действительно поднятым «Новыми христианами» К.Н. Леонтьева и уже рассмотренным нами (см. главу 3) проблемам – но теперь именно в их УТРИРОВАННОЙ и искажённой подаче Г. Орехановым.
Следующие за характеристикой «розового цвета» страницы монографии «Русская Православная Церковь и Лев Толстой» Г.Л. Ореханов посвящает связанной с «розовостью» теме «неистинного» христианства: христианства не страха, а любви. Вслед за Конст. Леонтьевым Г.Л. Ореханов пишет о ложном: «всепрощающем» -- христианстве «безжизненно-всепрощающего» лже-Христа. Только вот у Леонтьева, как мы видели, это – Христос Ф.М. Достоевского, тогда как для Ореханова — конечно и преимущественно Христос Л.Н. Толстого. Очень «кстати», разумеется, вспоминает автор ответ Л.Н. Толстому К. П. Победоносцева – о «расслабленном» Христе, в противопоставлении Христу ИМПЕРСКОМУ, гневающемуся и казнящему. Это 1881 год, когда Толстой написал письмо имп. Александру III с мольбой о прощении цареубийц…
|
|
Такой, прагматичный, Иисус Христос Победоносцева и Ореханова – в оппозиции «розовому» МОРАЛЬНОМУ ИДЕАЛИСТУ (определение Ореханова), проповедующего «любовь» и «гармонию» (у Ореханова оба слова закавычены: см. 2010. С. 322). То есть мораль ВНЕ ИДЕАЛОВ, по существу и на деле мораль УТИЛИТАРНАЯ и светская – вот то, что реально близко православным – и московскому попу XXI столетия, и далёкому его духовному предтече – обер-прокурору Синода в веке XIX-м. Завяжем здесь узелок на память, ибо именно УТИЛИТАРИЗМ – одна из главных негативных характеристик «розового христианства» в анализируемых нами книгах Г.Л. Ореханова 2010 и 2016 гг.
Ореханов признаёт, что ошибка противопоставления «страха» и «любви» относится к культурным явлениям уже Нового времени «и не имеет под собой серьёзных оснований в православной аскетике» (Орех. – 2016. С. 373). Тут автору «Пророка без чести» непросто: публицистическое напряжение полемики К.Н. Леонтьева с Достоевским и Толстым, как мы видели, приводит автора в брошюре «Наши новые христиане» именно что к фактическому противопоставлению страха и любви – с явным предпочтением первого. Уже ранние критики «Новых христиан» обратили внимание на это…
Пытаясь «отмазать» Леонтьева от мрачной «ферапонтовщины», Георгий Леонидович приводит цитату, ещё отсутствующую в монографии 2010 г. Точнее, не цитату, а – как очень любит, ибо так легче соврать – ПЕРЕСКАЗ ЦИТАТЫиз мемуаров Л.А. Тихомирова «Тени прошлого». Здесь, однако, нам будет достаточно этого пересказа:
«Лично, психологически, как свидетельствует, например, в своих воспоминаниях Л.А. Тихомиров, К.Н. Леонтьев был человеком сердечной веры, постоянно соединённой с любовью к Богу. В проповеди страха Божия для Леонтьева заключалось глубокое убеждение в реальности Божественного бытия и сознание опасности возбудить Его гнев – чувство, которое у Леонтьева сочеталось с тёплой, сердечной верой» (Там же).
|
|
И тут же, будто в продолжение раскавыченной цитаты, приписывает уже от себя (тоже любимый «исследовательский» приём Ореханова):
«Страх Божий – это отчётливое понимание своей неспособности автономно, то есть без божественной помощи, спасать свою душу в этом мире и даже просто творчески жить в нём» (Там же. С. 373 - 374).
И ниже, солидаризуясь с Леонтьевым:
«Только страх Божий – гарантия трезвого подхода к вопросам веры и морали. Любовь без страха не представляет никакой ценности» (Там же. С. 375).
С последним выводом, между прочим — трудно не согласиться с позиций именно христианского понимания концепта «страха Божия». Выше, в Первой Главе, мы уже достаточно подробно останавливались на нём. Коротко говоря, Ореханов, вослед за Конст. Леонтьевым, раскрывает в выше процитированных строках «Пророка без чести» именно древнее авраамическое ЕВРЕЙСКОЕ понимание смысла этого понятия: «страх Божий» как страх перед гневным (или всегда готовым прогневаться) Богом-Отцом, «Царём Небесным», которого целесообразно одновременно бояться и любить. Такой страх мы назовём метафизико-эсхатологическим. Он существенно отличен от предлагаемого Л.Н. Толстым, основанного на букве и духе учения христианского, понимания «страха Божия» как страха Сына (лучше говорить: Дитя) И работника Божия, ПОСЛАННИКА Божия в мире – не исполнить смысла своего посланничества, своей жизни или исполнять его слишком дурно. Попросту говоря: СТРАХ СОГРЕШИТЬ. Не из-за перспективы гнева и наказания Небесного Царя, а – по соображениям Долга, Ответственности и… так скажем: ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫМ: потребности в оправдании своего бытия в мире, в особенности – в перспективе его конечности. Просто КОНЕЧНОСТИ, опять же – без фантазий о сковородках, чертях и «загробных муках».
|
|
Такой Страх Божий – истинно христианский, ЭТИЧЕСКИЙ – суть страх личности перед грехом и злом не в мироустройстве, не в «других», а в СЕБЕ самой. Теми грехом и злом, которые обращают в ад ЗЕМНУЮ жизнь людей и их общностей.
Актуализация в индивидуальном и общественном сознании такого страха – признак истинной ЗРЕЛОСТИ как личности, так и общности личностей. Доверие БогУ, напротив, облегчает жизнь таких людей и общностей, высвобождает интеллект, физические и эмоциональные силы из рабства у первобытных животных поведенческих программ, страхов и страстей и переводит их на познание и совершенствование мира и самих себя. На путь к Царству Божию на Земле – суеверно отрицаемому Леонтьевым, Орехановым и церковниками.
То, что это жизнепонимание – именно христианское, высшее из доступных ЗРЕЛОМУ уму человека, косвенным образом подтверждается реакцией на такую трактовку «страха Божия» людей НЕДОЗРЕЛЫХ, малодумающих, недалеко ушедших от состояния ребёнка. Они всегда возражают: «ЗАЧЕМ МНЕ СТРАДАТЬ ЗА УЧЕНИЕ БОГА, если, живя «бесстрашно», в своё удовольствие, я не буду наказан гневным Небесным Отцом?»
Ответ Лев Николаевич дал уже в начале своего христианского проповедничества, в книге «В чём моя вера?» Не готовый ограничить, самофрустрировать себя, даже пойти на мучения ради Бога, во имя ЛЮБВИ К БОГУ В СЕБЕ И ДРУГИХ – обычно как что-то повседневное, роковое, терпит мучения не просто ОТ мирового зла, а ЗА учение мира. Доверившемуся Богу даётся вИдение ложности многих суеверий и соблазнов мирских и путь ухода от них.
«В чём моя вера», из гл. X:
«Разбирая отвлечённо вопрос о том, чьё положение будет лучше: учеников Христа или учеников мира? нельзя не видеть, что положение учеников Христа должно быть лучше уже потому, что ученики Христа, делая всем добро, не будут возбуждать ненависти в людях. Ученики Христа, не делая никому зла, могут быть гонимы только злыми людьми, ученики же мира должны быть гонимы всеми, так как закон жизни учеников мира есть закон борьбы, т. е. гонения друг друга. Случайности же страданий — те же, как для тех, так и для других, с тою только разницей, что ученики Христа будут готовы к ним, а ученики мира все силы души будут употреблять на то, чтобы избежать их, и что ученики Христа, страдая, будут думать, что их страдания нужны для мира, а ученики мира, страдая,
не будут знать, зачем они страдают. Рассуждая отвлечённо, положение учеников Христа должно быть выгоднее положения учеников мира. Но так ли оно в действительности?
Чтобы проверить это, пусть всякий вспомнит все тяжёлые минуты своей жизни, все телесные и душевные страдания, которые он перенёс и переносит, и спросит себя: во имя чего он переносил все эти несчастия: во имя учения мира или Христа?
Пусть всякий искренний человек вспомнит хорошенько всю свою жизнь, и он увидит, что никогда, ни одного раза он не пострадал от исполнения учения Христа; но большинство несчастий его жизни произошли только оттого, что он в противность своему влечению, следовал связывавшему его учению мира.
В своей исключительно в мирском смысле счастливой жизни я наберу страданий, понесённых мною во имя учения мира, столько, что их достало бы на хорошего мученика во имя Христа. Все самые тяжёлые минуты моей жизни, начиная от студенческого пьянства и разврата до дуэлей, войны и до того нездоровья и тех неестественных и мучительных условий жизни, в которых я живу теперь, — всё это есть мученичество во имя учения мира» (23, 415 - 416).
* * * * *
Как ни смешно, но Ореханов, даже признавая, уже в монографии 2010 г., «страх Божий» именно в этическом его аспекте, оставляет при своих правах и «традиционное» принуждение личности извне, «внешнее насилие» (патерналистского государства). В рассуждениях Конст. Леонтьева о народных русских пороках – быть может, самых позорных и несправедливых страницах «Новых христиан» -- Георгию Леонидовичу видится не всемирная, но совершенно особенная, «национально заострённая» (!), «этнографическая» (!!) правда, сближающая, даже «роднящая» К.Н. Леонтьева и К.П. Победоносцева:
«…Проповедь “розовых добродетелей” способна в первую очередь принести вред именно в пределах нашего отечества, России, ибо отечественные пороки таковы, что слишком часто требуют не любви, а внешнего насилия и внутреннего страха – страха согрешить» (2010, с. 322; ср.: 2016, с. 375).
С какого хрена «страха согрешить» требуют именно ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ, российские, пороки – ни Леонтьев, ни Ореханов не уточняют. Зато – да: государственный патернализм оправдан сполна. Для Леонтьева, человека благородного по-своему, искренне православного XIX столетия, политическим выражением его являлась, конечно, абсолютная монархия при «сильной», самостоятельной Церкви. А для толстомордины Ореханова, возвышенного в «мэтры толстоведения» путинской эпохой? Очевидно – современный нам авторитарный бандюжье-полицейский режим Чекистской Моли Обыкновенной…
Вот эта цитата из письма Леонтьева В.В. Розанову очень люба Ореханову:
«Народ же, выносящий и страх Божий, и НАСИЛИЕ, есть НАРОД БУДУЩЕГО ввиду всеобщего безначалия» (Там же).
Безоговорочно подписываться под ошибочным этим суждением – значит отрицать БЕСПРЕЦЕНДЕНТНОЕ в истории насилие государства над личностью, совершённое в будущем для Леонтьева, но прошлом для Г. Ореханова XX столетии. Насилие, при котором не могло быть и речи о самой возможности духовной, религиозной эволюции большинства людей и всех общностей людей – в их САМОСТОЯНИИ перед Богом. Ореханов “между строк” делает именно это – тем самым поддерживая идеологический тренд путинской России на обеление и оправдание преступлений не столько времён царизма и Империи, сколько – большевизма и времён СССР.
Истинная духовная зрелость, характеризующаяся, в числе прочего, приматом ЭТИЧЕСКОГО Страха Божия, страха уступить суеверию, впасть в соблазн и грех – исключает, делает недопустимым и невозможным состояния народа-ребёнка на помочах “матушки” Православной церкви и “батюшки” паханата, изображающего из себя Государство Российское.
Никаких «этнографических», народных («русских», например), никаких «отечественных» пороков – никогда не было и нет! Ни один народ не глупее и не грешнее другого, пока не примет массово на веру тот или иной обман. А вреднейший из обманов – религиозный, суеверия названной нами выше церкви.
Страх Божий истинный – ЗРЕЛОСТЬ. Рабство у церковной веры – РОЗОВОСТЬ, инфантильность личностей и народов.
Таким образом, любовь христианская, то есть любовь к достойнейшему из предметов любви: Божественной Первооснове личности – не только не «оппозиционна» по-христиански же понятому «страху Божию», но НЕОТДЕЛИМА от него. Любовь к сущности Бога в себе и доверие Богу-Истине, соответственно, соединяют в себе начала метафизическое и этическое и в этом могущественном соединении вызывают истинный Страх Божий. Но у детей и малодумающих людей – бывает наоборот: «страх Божий» суеверный, по существу языческий или еврейский, а по догматике – церковный или сектантский, всё-таки открывает людям путь к Христу и к исполнению Закона Любви (а значит, в перспективе – к более глубокому пониманию Страха Божия). И Толстой знал это и считался с этим. Так, уже в одном из ранних писем к близкому другу (с 1883 г.) В.Г. Черткову, от 24 июля 1884 г., критикуя религиозные воззрения уже широко известной в то время «Армии Спасения», Толстой пишет:
«Помню, вы мне объяснили путь, которым они приходят к Христу: 1) страх перед вечными <загробными> мученьями, 2) надежда на спасение от них, 3) учение об искуплении, 4) вера в это учение и есть то спасение.
Путь этот очень странен для меня. Я с детства никогда не верил в загробные мучения и знаю большую половину людей, которые не могут верить в это. Но знаю и людей, которые верят в это — преимущественно женщины. Этот 2-ой разряд людей (мне кажется, что их характерная черта есть сердечная холодность) мало способен к тому, чтобы познать радость любви, и потому он приводится к любви — страхом. — Знаете, как стадо гонят поить. Одни, энергические субъекты, бегут сами к воде от жажды, других надо подогнать. — И вот мне кажется, что эта армия спасения и учение это исполняет это дело — то дело, которое прежде исполняла церковь (но устарела и компрометировалась). Это учение подгоняет людей к ключу воды живой — и больше ничего уже не может делать. Оно приводит людей, отошедших от Христа, опять к нему. И прекрасно, что они делают это, и больше от них требовать нечего. Тот, кто придёт к ключу живой воды и в ком есть жажда, тот найдёт сам, что делать с водой и как её пить. Ошибаются они только в том, что они настаивают на том, что воду надо пить именно так, а не иначе, и в таком именно положении» (85, 77 - 78).
Как ни смешно и досадно (за читателей как «Пророка без чести», так и орехановской монографии 2010 г. о Толстом и церкви), Ореханов, процитировав “удобный” для него клочок приведённого нами полностью суждения Льва Толстого об Армии Спасения, предлагает его читателю в качестве подтверждения того, что «любовь» и «страх» пребывали в «учении Толстого» в состоянии ДИХОТОМИИ (т.е. взаимоисключающей разделённости). На деле, как мы видим, Толстой просто-напросто описывает процедуру «приведения к вере», которую устраивали над своими неофитами ВСЕ исторические церкви, секты – да и продолжают устраивать по сей день, в отношении детей и малодумающих людей! Эту процедуру человечество постепенно перерастает, по мере утверждения в высшем, божеском, христианском религиозном жизнепонимании – ускользая, к поповской досаде, из-под церковного влияния!
Зато вот ЭТО – правда и одновременно очередное «откровение по Фрейду» от Г. Л. Ореханова:
«На первый взгляд кажется, что критика К.Н. Леонтьева относится в первую очередь к Ф. М. Достоевскому и непосредственно с Л. Н. Толстым не связана – ведь в 1882 г. его “новое направление” просто ещё не было широко известно. На самом деле это вовсе не так: обвинения К. Н. Леонтьева во многих пунктах приложимы к Л. Н. Толстому, и в первую очередь к Толстому. […] Незадолго до смерти К. Н. Леонтьев был вынужден понять, что всё-таки главную опасность для православия представляли не “пророчества” Ф. М. Достоевского, а вполне реальные призывы и действия яснополянского старца» (Орех. – 2010. С. 323).
Действительно, в 1890 г. К.Н. Леонтьев писал А.А. Фету в связи с публикацией его, Леонтьева, «критического этюда» «Анализ, стиль и веяние. О романах гр. Л.Н. Толстого»: «Хотя Льва Николаевича за его новейшие проповеди готов бы был сослать в самое суровое заключение <...> думаю один экземпляр этих оттисков и ему в Ясную Поляну послать…’’Автору, мол, “Войны и мира” и т.п. Но не автору “Моей веры”, “Исповеди”...» (Леонтьев К. Избранные письма. 1854-1891. СПб., 1993. С. 514-515). Пожелание расправы над Толстым «христолюбец» высказал в том же году, зимой, и при личной встрече, при очередном посещении Л.Н. Толстым возлюбленной им, не менее, чем Леонтьевым, Оптиной Пустыни. Под 28 февраля 1890 г. Толстой записал в Дневнике:
«Во сне видел, что говорю с священником о пьянстве, о терпимости и о чем-то еще, что забыл. О терпимости: не презирать ни жида, ни татарина, любить. А мне: православного. Мне кажется, я достиг этого в этот приезд 3-й в Оптину. Помоги мне Бог.
[…] Был у Леонтьева. Прекрасно беседовали. Он сказал: вы безнадежны. Я сказал ему: а вы надежны. Это выражает вполне наше отношение к вере» (51, 23 - 24). После этого разговора отношение Толстого к Леонтьеву улучшилось. Философ же в день встречи с писателем сообщил в одном из писем: «Сейчас ушёл от меня гр. Л.Н. Толстой. Был ужасно любезен, но два часа спорил. Он неисправим»; а позже упомянул в переписке о том, что сказал Толстому: «Жаль, Лев Николаевич, что у меня мало фанатизма. А надо бы написать в Петербург, где у меня есть связи, чтобы вас сослали в Томск и чтобы не позволили ни графине, ни дочерям вашим даже и посещать вас, и чтобы денег вам высылали мало. А то вы положительно вредны». На это Толстой будто бы с жаром воскликнул: «Голубчик, Константин Николаевич! Напишите, ради Бога, чтоб меня сослали. Это моя мечта. Я делаю всё возможное, чтобы компрометировать себя в глазах правительства, и всё сходит мне с рук. Прошу вас, напишите!» (Памяти К.Н. Леонтьева. СПб., 1911. С. 135).
Вот так. И нам не столь важно здесь, что Г.Л. Ореханов, демонизируя в глазах читателей Льва Толстого и «просветляя» образ Константина Николаевича Леонтьева (как П. Басинский – Иоанна Кронштадтского…) выдаёт желаемое ему за факты (ибо выше мы уже дали на многое опровержения), сколько то, что брошюра К.Н. Леонтьева «Наши новые христиане», вкупе с фактами личной его неприязни к успешнейшему, чем он, и писателю, и публицисту, и богоискателю – остаётся и в современной, снова перебаливающей “осложнением” традиционализма, России козырем в руках клерикалов, борющихся за «духовный» контроль над общественным сознанием и связанные с ним денежные и статусные приятности.
* * * * *
В Главе Третьей мы уже указали читателю на лживость, тенденциозность трактовки Г. Орехановым смысла и значения в рассказе Л.Н. Толстого «Чем люди живы?» христианской Любви – в её соотношении со Страхом Божиим и Смирением, покорностью воле Бога. То, что у Конст. Леонтьева – нечаянная ошибка, Ореханов обратил в дерзкое, лживое утверждение:
«…Любовь становится в рассказе символом человеческой жизни, её главным содержанием; даже ослушание Бога во имя человеческой любви не есть грех, эта любовь – высшее проявление христианской веры. Здесь очень характерно ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ послушания Богу и проявления любви к человеку. Таким образом, для Л.Н. Толстого свободное (а для К. Н. Леонтьева – своевольное) проявление любви есть высшая заповедь христианства, именно так нужно понимать, с точки зрения Л.Н. Толстого, слова евангелиста, что “Бог есть любовь”» (Орех. – 2010. С. 324).
Опять – излюбленное шарлатанами в науке ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ. И опять – ложь. Причём – НЕУВАЖИТЕЛЬНАЯ к читателю монографии, потому что рассчитана как будто на тех, кто рассказ «Чем люди живы?» ни разу в жизни не читал ДО КОНЦА, в котором как раз торжествует идея ПОВИНОВЕНИЯ и людей, и даже Божьего Ангела воле Боге, Божьему Промыслу – подчиняющего себе примитивные альтруистические инстинкты человека как общественного животного и базирующиеся на них “аксиомы” нерелигиозной этики (среди которых, кстати, и все “аргументы” против учения о непротивлении злом насилию). А для вдумчивого и не вовсе религиозно невежественного читателя – ложь раскрывает себя уже в следующих абзацах орехановских построений в монографии 2010 года.
Вообще странно подозревать СЮЖЕТ и ГЛАВНУЮ ИДЕЮ рассказа в некой “нехристианскости” – причём именно в ЦЕРКОВНОМ понимании христианства. В соответственном месте Главы Третьей, анализируя леонтьевских «Наших новых христиан», мы уже подчеркнули народные, ФОЛЬКЛОРНЫЕ истоки сюжета и образного строя рассказа Л.Н. Толстого «Чем люди живы?», который первоначально был почерпнут Толстым из живой речи народного, православно-верующего, сказителя. И мы видели уже, и увидим ниже, как Г. Ореханов ловко использует незнание Конст. Леонтьевым (как и большинством современных нам читателей) этих народных истоков, приведшее к тому, что Константин Николаевич и «розовую» тенденциозность, и несомненную православность рассказа связывает исключительно с мировоззрением, с верой автора – Л.Н. Толстого. Вместе с тем, именно у Ф.М. Достоевского в некоторых публицистических “высотах” его Пушкинской речи авторская тенденция выразилась в законченном виде. Толстой же – развил покоробившие Леонтьева в «Чем люди живы?» тенденции – в УЧЕНИЕ о Любви как действительном законе жизни и о Царстве Божием на Земле как цели христианского совершенствования и единения людей в любви. «…Это учение носит латентный характер, -- с сожалением отмечает Г. Ореханов, -- оно, в отличие от, скажем, морального императива Л. Н. Толстого, состоящего из пяти заповедей, не обладает чертами законченной доктрины» (Там же).
Жалеет, ибо «замкнутую» на себе доктрину легче опровергнуть в каждом из её импера… Стоп!
А о чём, кстати, речь?? Что за пятичленный «моральный императив Л. Н. Толстого»?
А речь-то, между прочим – о НАГОРНОЙ ПРОПОВЕДИ Христа, которую московский поп Ореханов кощунственно обзывает «моральным императивом». В которой, действительно, Толстой выделил «пять малых правил» доброй и разумной жизни людей (в борьбе, соответственно, с 5 «соблазнами» мирской жизни – см. «В чём моя вера?», гл. 12-я), но которую при этом воспринимал ОРГАНИЧНО, не «вычленяя» из неё ничего, не «препарируя» -- а только критически переосмысливая её церковно-богословское толкование.
Заповеди же Нагорной проповеди, как сие общеизвестно, расположены не в случайном порядке, а по “восхождению” их значительности – от личной к сверхчеловеческой. И исполнение их возможно – именно от первой к пятой. Первая – запрещает личности, всякому христиански верующему человеку, в голове своей или в речах ничтожить другого человека, рационализируя жестокое или пренебрежительное отношение к нему, использование его как средства для своих целей. Вторая – особенно касается отношений ДВОИХ: мужчины и женщины – запрещая особенно ничтожить женщину, смотреть как на средство утоления похоти, блудной жизни. Третья – о Клятве – распространяет запрет на уровень ОБЩНОСТЕЙ людей, и в то же время – снова касается личности верующего: запрещается отдавать себя во власть кого-либо, кроме Бога, признавать какую-либо власть ЛЮДЕЙ над собой, в чём-либо обещаясь таким людям всякой клятвой: устной, распиской ли, клятвой ли на суде, присягой в военной службе… Заповедь Четвёртая, о Непротивлении Злому, распространяет своё значение не только на двух и более людей, но на целые народы – и исполнима для верующего только при условии сознательного исполнения такой личностью первых трёх. Иначе неизбежны перетолкования, перевирания её… и – недоумение перед проповедью таких людей, как Лев Николаевич, которые восстановят простой и истинный смысл Четвёртой Заповеди.
Наконец, пятая – о Любви к враждующим и отвечании любовью на вражду – уже чаще всего и сознательнее всего подменяется построениями безбожной, «светской» этики о примате «справедливого воздаяния», о «добре с кулаками» и под. – всё по той же причине: люди “хватаются” за неё, пропустив то, в Нагорной проповеди, что предшествует ей.
Органичность восприятия Л.Н. Толстым Нагорной проповеди Христа Иисуса подтверждается его КРАТКИМ изложением Евангелия, составленным примерно в тот же период, когда писался и рассказ «Чем люди живы». В нём Лев Николаевич отнюдь не пропускает и слов Христа, предшествующих изложению Заповедей, понимая их как РАВНОЗНАЧНЫЕ условия блаженства в воле Отца:
«Матф. IX, 35. И Иисус ходил по городам и селениям и поучал всех блаженству исполнения воли Отца.
36. Иисусу жалко было людей за то, что они погибают, не зная, в чём истинная жизнь, и мечутся и мучатся сами не зная зачем, как заброшенные овцы без пастуха.
Мф. V, 1. Раз собралось к Иисусу множество народа, чтобы слушать его учение, и он взошёл на гору и сел. Ученики окружили его.
2. И Иисус начал учить народ о том, в чём состоит воля Отца.
Лук. VI, 21. Он сказал: блаженны нищие, бездомные, потому что они в воле Отца. Если они и поголодают, они насытятся; если и погорюют и поплачут, они утешатся.
22. Если люди презирают их и отстраняют и гонят отовсюду.
23. Пусть они радуются этому, потому что так гоняли всегда людей Божиих. И они получат награду небесную.
24. Но горе богачам, потому что они получили уже всё, чего желали, и больше ничего не получат.
25. Теперь они довольны, но будут и голодны. Теперь они веселы, но будут и печальны.
26. Если все величают их, горе им, потому что все величают только обманщиков. Блаженны нищие, бездомные, но блаженны только тогда, когда они не по виду только нищие, но и по душе, как соль хороша только тогда, когда не по виду только похожа на соль, но когда солона сама по себе.
Матф. V, 13. Так и вы, нищие, бездомные, учители мира, вы блаженны, если вы знаете, что истинное счастье в том, чтобы быть бездомным и нищим. Если же вы нищие только по виду, то вы, как соль несолёная, никуда уже не годитесь.
14. Вы свет миру, и потому не прячьте своего света и показывайте его людям.
15. Ведь, зажегши свет, не ставят его под лавку, а ставят на стол, чтобы он светил всем в горнице.
16. Так и вы, не скрывайте своего света, а делами показывайте его так, чтобы люди видели, что вы знаете истину, и, глядя на ваши добрые дела, понимали бы Отца вашего небесного.
17. И не думайте, что я освобождаю вас от закона. Я учу не освобождению от закона, а я учу исполнению вечного закона.
18. Пока есть люди под небом, есть и вечный закон. Закона тогда только не будет, когда люди сами собою всё будут исполнять по вечному закону. И вот я даю вам заповеди вечного закона.
19. И если кто освободит себя хоть от одной из коротких заповедей этих и научит других тому, что можно освобождать себя от них, тот последним будет в царстве небесном; а кто исполнит и тем научит других, тот большим будет в царстве небесном.
20. Потому что если ваша добродетель будет не больше добродетели книжников православных, то уж никак не будете в царстве небесном» (24, 840-841).
И далее уже – излагаются заповеди…
И вот эта-то органичность восприятия – очень не стыкуется с ошибкой Леонтьева и сознательным враньём Г. Ореханова о высшем, а тем более исключительном значении для Толстого именно «Заповеди Любви» -- неисполнимой в изъятии из духовного “контекста” всей Нагорной проповеди.
5.1.6. РОЗОВОСТЬ ЛАТЕНТНАЯ:
Царство Божие на Земле.
И так, ещё разик:
Учение Л.Н. Толстого о Царствии Божием, по Ореханову, «НОСИТ ЛАТЕНТНЫЙ ХАРАКТЕР, оно, в отличие от, скажем, морального императива Л. Н. Толстого, состоящего из пяти заповедей, не обладает чертами законченной доктрины» (Орех. – 2010. С. 324).
Жалеет Ореханов о «неоконченности» потому, что мёртвую, системно «замкнутую» на себе доктрину легче опровергнуть в каждом из её главных положений, “уличить” в еретичестве, равно как и в утопизме.
Всегда при таких оговорках спекулянтов и шарлатанов в толстоведении хочется спросить в лоб: А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК? То есть: было ли «именное», лично от Льва Толстого, учение о Царстве Божием?
В трактовке мыслей и суждений о Царстве Божием именно Л.Н. Толстого в текстах анализируемых нами двух книжек Г.Л. Ореханова (2010 и 2016 гг) возникает своеобразная «фигура умолчания». Поп-психолог, мастер манипуляции, будто договаривается “между строк” с читателями: «Мы ведь знаем, чтО такое истинное Царство Божие – не земное, а мистическое, Небесное. А вот – сравните, чтО за ахинея у этого Льва Толстого!»
Ахинея и одновременно ересь – в УТИЛИТАРИЗМЕ целей и средств построения Царства Божьего, предлагаемых Толстым:
«Фактически под именем “Царства Божьего” в поздних религиозных произведениях Л. Н. Толстого имеется в виду некий “ИНТЕГРАЛЬНЫЙ МОТИВ”, состоящий из понятий “разум”, “любовь” и “правда”. Л. Н. Толстой настаивает, что Царство Божие не приходит внешним образом в пространстве и во времени, а открывается в нас, ибо оно уже внутри нас и ТОЛЬКО ТРЕБУЕТ АКТУАЛИЗАЦИИ (23, 370). Человечество неуклонно движется к Царству Бога на земле по пути прогресса (28, 89).
Учение Л. Н. Толстого поражает своей ПРАГМАТИЧЕСКОЙ НАПРАВЛЕННОСТЬЮ. Земля – “полная чаша”, хозяйский двор, всё в нём приготовлено так, “чтобы люди могли спокойно жить в нём”. Хотя Царство Божие сокровенно скрыто в человеке, появляется учитель, его проповедь и призыв “не губите хозяйское добро, вам лучше будет” приводит к глобальным результатам: Царство “открывается” человеку, его жизнь на земле становится осмысленной, разумной и, главное, утилитарно-продуктивной. ВСЕ ЗЕМНЫЕ БОГАТСТВА СТАНОВЯТСЯ РЕАЛЬНО ЕГО СОБСТВЕННОСТЬЮ, и эта собственность будет приумножаться человеком, если он НЕ БУДЕТ “ДЕЛАТЬ ГЛУПОСТЕЙ” (23, 383. Выделение наше. – Р. А.).
Таким образом, проблема была замечена К.Н. Леонтьевым точно: РАДИКАЛЬНОЕ ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ “СТРАХА” И “ЛЮБВИ” и безусловный выбор в пользу второй – вот в чём опасность пути, намеченного “новыми христианами”. Конечный пункт этой программы – построение Царства Божьего на земле чисто земными средствами. Ибо никак иначе трактовать призыв Л.Н. Толстого невозможно: нужно только последнее решительное усилие, усилие разума воли и любви, нужно однажды понять и осуществить призыв Христа – и тогда это строительство земного царства без Церкви и мистики, догматов и Таинств начнётся» (Орех. – 2010. С. 325 - 326).
Мы намеренно воспроизвели в этой пространной цитате из книги Ореханова «Русская Православная церковь и Л. Н. Толстой» не один только лживый, намеренно искажённый, с нотками раздражения, “пересказ” Орехановым христианских размышлений и проповеданий Л. Н. Толстого о Царстве Божием, но привели и ССЫЛКИ из его текста на Полное собрание сочинений Л. Н. Толстого – ссылки, по которым, вослед за нами, может “пробежаться” и наш читатель, дабы убедиться в НАМЕРЕННОЙ ЛЖИ Ореханова по поводу того, в чём благородный К. Н. Леонтьев сделал только ненамеренные ошибки суждений и выводов.
“Пересказ” Г. Л. Ореханова, повторим, паскуднейше нравственно ГРЯЗЕН: начиная от кощунственного терминов: «латентный», «интегральный мотив» (в другом месте, как мы помним, был «интегральный концепт») и «актуализация» в отношении ЕВАНГЕЛЬСКИХ слов Иисуса Христа о Царстве Божием, и заканчивая упоминанием «земных богатств», намекающих на “принадлежность” проповеданного Л. Н. Толстым Царства не к Христовым и Божьим, а к АНТИХРИСТОВЫМ.
Теперь, как обычно, длинно и нудно, с пространными цитатами, восстановим картину истинную – чтО для Льва Николаевича возвещённое евангелистами Царство Божие и отчего оно возможно для нас, и именно на Земле?
Даже самые скептические и ортодоксально-религиозные исследователи сектантства считают приемлемым и даже необходимым сопоставление анализируемой ими «ереси» с каноническими «священными» текстами Библии. Так поступали с Толстым его современники, выступая с печатной критикой. Ореханов, как мы видим, зашёл до предела дальше их: он представляет читателю «учение Льва Толстого» в НАМЕРЕННОЙ изоляции от текстов евангелических: как своего рода беспочвенную “фантазию по поводу”, целиком выдуманную усадебным ересиархом.
Между тем, начиная с помянутого Орехановым и тенденциозно процитированного трактата «В чём моя вера?» и с не помянутого, ненавистного московскому попу «Соединения и перевода четырёх евангелий» — учение о Царстве Божием имеет у Льва Николаевича неоспоримо евангельские не только истоки, но и содержание.
Начнём-ка с АКТУАЛИЗАЦИИ ЛАТЕНТНОСТИ (тьфу!..).
«Быв же спрошен фарисеями, когда придёт Царствие Божие, отвечал им: не придёт Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17: 20-21).
Это отнюдь не Лев Толстой «настаивает», а евангелист. И это — слова Христа. Как и Луки же пророчество о том, что люди отвергнут учение, что сознательному сыну Бога (христианину) придётся страдать… но:
« Не бойся, малое стадо, ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство » (Лк. 12: 32).
Этими словами – не случайно! – завершается трактат Толстого «В чём моя вера?», когда Лев Николаевич говорит об ИСТИННОЙ, живой и в наши дни, христовой Церкви — «малом стаде» по прежнему гонимого миром Христа:
«Церковь, составлявшаяся из тех, которые думали соединить людей воедино тем, что они с заклинаниями утверждали про себя, что они в истине, давно уже умерла. Но Церковь, составленная из людей не обещаниями, не помазанием, а делами истины и блага, соединёнными воедино — эта Церковь всегда жила и будет жить. Церковь эта как прежде, так и теперь составляется не из людей, взывающих: Господи, Господи! и творящих беззаконие (Матф. VII, 21, 22), но из людей, слушающих слова сии и исполняющих их.
Люди этой Церкви знают, что жизнь их есть благо, если они не нарушают единства сына человеческого, и что благо это нарушается только неисполнением заповедей Христа. И потому люди этой Церкви не могут не исполнять этих заповедей и не учить других исполнению их.
Мало ли, много ли теперь таких людей, но это — Та Церковь, Которую ничто не может одолеть, и та, к Которой присоединятся все люди.
Не бойся, малое стадо, ибо Отец ваш благоволил дать вам царство (Лук. XII, 32)» (23, 464 - 465).
А вот это – совсем не Толстой:
«…Чтобы быть во дворе овчем, чтобы принадлежать к малому стаду Христову, надо только возлюбить всем сердцем Господа нашего Иисуса Христа, надо написать на сердцах своих заповеди Его святые и всем сердцем хранить и исполнять их. Вот тогда, когда будем мы — все мы, все вы, слушающие меня, — когда будете в малом стаде Христовом, только тогда нам не страшно ничто, не надо тревожиться ни о чём» (https://www.mgarsky-monastery.org/kolokol/3477).
Это слова из проповеди 14 октября 1954 г. святителя Луки Крымского (Войно-Ясенецкого), мученика той большевистской, сталинской сволочи, преклонением перед которой (и лично палачом “товарищем” Сталиным) до сих пор “беременна” не только российская Православная церковь, но и вся буржуазно-православнутая (но УЖАСНО не христианская!) путинская Россия.
Или вот, тот же Войно-Ясенецкий:
«Люди малопросвещённые, даже из православных, представляют себе Царствие Божие не так, как нужно. Их представление стоит ближе к грубому представлению мусульман. Мусульмане представляют себе вечную жизнь правоверных как радостную жизнь в прекрасном саду, где будут их окружать прекрасные молодые женщины, где они будут наслаждаться замечательными яствами. Это представление грубо-материалистическое.