Вступление.
В нашем привычном повседневном сознании, когда мы смотрим на мир своим обычным взглядом, мы видим во внешнем мире вокруг себя цвета; мы откликаемся на них до определенной степени чувствами своей души; реакция эта различна у каждого человека.
Вслед за цветами мы можем видеть возникновение и исчезновение формы; с определенным чувством удовлетворения мы идентифицируемся, сливаемся с нею, принимая ее за что-то, на чем можно остановиться, закрепиться, сказав себе «Здесь я знаю, как мне быть» – неправда ли?
При этом, однако, единственное, что обладает непреложной реальностью в чувственном мире,– это Цвет; он не относится к преходящему. Солнце, звезды, – они зримы для моих физических глаз, они все имеют цвет. Также видимо мне, среди прочего, и мое физическое тело. Но то, что лучится во взоре человеческих глаз,– как же я воспринимаю это? Что светится в глазах кошки, или смотрит на нас из глаз змеи,– что же это за восприятие? Что же такое мы воспринимаем, когда смотрим в глаза человека – живого или мертвого?
О! И как же теперь обстоит дело с исключительным предназначением наших глаз? Что же это во мне,– что такое во мне распознаёт то, что воспринимаю я через посредство моих глаз в глазах другого человека; и стоит мне их закрыть, как этого я уже не вижу; я уже не знаю об этом ничего?
Это – качество Солнца; то Солнечное начало в глазах человека – существа, наделенного сознанием.
По этому хрупкому мостику можем мы подняться к новому взгляду в сферы Цвета,– взгляду, объединяющему в одном охвате не только Цвет, но также Свет и Тьму,– те два начала, что сами по себе остаются незримыми для наших физических глаз. Ибо, с одной стороны, мы имеем переживание непосредственно света самого человеческого глаза; он находится в таком же отношении к так называемому физическому свету, проявляющемуся в глазу (что и делает свет видимым),– как так называемый «Душевный Свет» к свету солнечному. В связи с этой – иного рода – способностью, проникающей и струящейся наружу через физические глаза, мы познаем нечто, чего нельзя найти в мире внешних чувств. Все иные процессы, существующие в Микрокосмосе, можно вновь найти и в Макрокосмосе – но где мы найдем этот процесс?
Сокрыт ли он за Солнцем? Где же корень его происхождения,– в Солнце? Или в глазу?
Ибо это восприятие душевного порядка (глаз здесь является посредником, каналом для чего-то, чего сам он не видит, но что воспринимается через него душой) в чувственном мире распознаёт то, что ему сродни.
– Чувственный мир, со своей стороны, выступает как канал или посредник для того, что стоит позади него.
И смысл этого – далекого от совершенства – сочинения состоит в том, чтобы сделать это наглядным и явным.
1978/79. Dreibergen, Holland. L. Collot d’Herbois.
КАРТИНА ПЕРВАЯ.
Свет и тьма.
Принимая бытиё человека во времени таким, как оно открывается нам в своей троичности: в действии мышления, чувствования и воли, и в отвечающих им состояниях сознания – бодрствующем, сновидчески-грезящем и спящем, мы обретаем одно из оснований к тому, чтобы писать цветными слоями, «покрывалами цвета», ложащимися одно на другое.
Элемент воли переживаем мы каждое утро, просыпаясь и отдавая себя силе тяжести, связанной непосредственно с самой Землей (в противоположность «не–весомости» и «без–волию » состояния сна и сновидений).
Сама Земля бросает в пространство мировую тень ночи и Тьмы. И Тьму мы можем почувствовать, как некое движение с великой мировой периферии – внутрь; движение, что объемлет и несет, пестует в себе – будущее; движение, которое приходит извне – в противоположность внутреннему свету, величайшему [внутреннему] носителю нашего сознания.
Из этого царства спящего и бессознательного, коренящегося в нашей системе обмена веществ, поднимается опыт переживания Тьмы; Тьмы, нашедшей свое запечатление в Таинстве и магии нашей воли, дающей начало движению – посредством превращения материи и благодаря этому.
Семена будущего положены во Тьму, лелеющую и вынашивающую их в себе, неоформленную и хаотическую, – будь то семена, брошенные в землю, или семена, взращиваемые в нашей воле, которые раскроются в своем будущем откровении.
Ясному свету нашего Мышления имеем мы противоположность в Таинстве предчувствия (Ahnung)[5] нашей творческой Воли; со–единяя и дыша, пролегает меж ними царство нашего Чувства, сплетая их в равновесии и, тем самым, наделяя жизнью.
Чувство, грезящее состояние нашего сознания, являет собою подвижное, связующее, гармонизирующее начало между мышлением и волей: некий «мир субъекта»; ибо всякий может с уверенностью сказать лишь о себе самом: «Я чувствую» – но не о каком-то другом «Я»: «Он чувствует». Чувство – субъективное царство, вспыхивающее и колышущееся между Симпатией и Антипатией; здесь чувства (Epfindungen),[6] опыты переживания, лежат в непосредственно-настоящем,– подобном течению сонных грез; настроения сменяют друг друга, окрашивая собою наше видение и мировосприятие (Anschanung)[7]; чувство – это промежуточное звено между деятельностью светозарно-невесомого мышления и уплотняющей [ о-плотняющей ] воли.
И как в мире наших ощущений Цвет проявляется, как интервал, между незримым Светом и незримой Тьмой,[8] – так и в мире нашего чувства мы имеем «внутреннюю радугу» – то, что рождается между внутренним Светом и внутренней Тьмой (а именно – меж нашими переменчивыми состояниями настроений души).[9]
В эту сферу мы и вступаем, когда имеем дело с Цветом, ибо Цвет и Чувство – это две стороны одной медали.
На всех языках о мышлении говорят, как о переживании света: «Es ist mir wie der Blitz eingefallen » («Это подобно молнии осенило меня») и т.п.
В нашей собственной голове, в деятельности мышления, заключен некий самодостаточный мир, – абсолютный, делающий само наше Я, Эго, одновременно и субъективным – и объективным; мир, дающий нам возможность подняться выше уровня представлений и восприятий (concept и percept).
Мышление обладает вполне определенным в ú дением прошлого; однако, наблюдая опыт непосредственного переживания, оно разрушает его, – делая достоянием прошлого.
Отсюда, из этой части человека, наиболее проникнутой сознанием, излучаются силы антипатии: анализирующие, несущие в себе отмирание, оформляющие и завершающие. Представления (concept) оформляются здесь до идей, возникшие образы завершаются.
Примерно до конца прошлого столетия живописцы так и писали картины,– предварительно завершив их в голове. Картину начинали с уже завершенного представления; затем придумывалась форма; потом она расцвечивалась. Так поступали в те времена, когда общепризнанный путь в миры Духа пролегал через область чувства,– как это проявлялось у мистиков и в средневековых монашеских орденах. Живопись тогда была насыщена интенсивным субъективным чувством, излитым в мир форм,– с последующим наложением цвета.
Сегодня произошло обращение этого процесса, благодаря шагу, совершающемуся – и уже совершившемуся – на внутренней сцене нашей души. Теперь мы в состоянии идти тем же путем к Духу уже при полном свете нашего дневного сознания, основанного на мышлении; познавая с его помощью законы Света, Тьмы и Цвета. Эти законы даны теперь в руки самого человека, как инструменты, дабы они вновь нашли свое применение – уже через него – в процессе Становления мира.
По мере познания этих законов возникает стремление писать не такие картины, которые уже завершены в голове, исходя из оформленных представлений (проделывая при этом путь «от головы к рукам»), но писать, пребывая в совместном действии с творческим элементом Цвета, применяя законы Света, Цвета и Тьмы.
Мы можем представить это себе так: до ХХ столетия, основываясь на грезящем чувстве, шли через силы головы; приходили к форме; и, исходя из формы, – к цвету. В настоящее время мы идем из сознательного мышления, через цвет – и из цвета – к форме.
Поэтому сегодня живопись может соучаствовать в процессе становления мирового бытия (Enstehen), благодаря построению картины – слой за слоем – в согласии с всепроницающими законами Света и импульсами Тьмы: сначала мы проходим опыт духовного переживания, а затем (в движении цвета) – опыт переживания на душевном уровне.
Здесь можно заметить троичность, открывающуюся нам в мироздании: в чувственно воспринимаемом мире Цвета рождаются, как динамический, подвижный интервал между созидающими незримыми деяниями Света и Тьмы.
Живопись, благодаря такой технике, становится процессом медленного и постепенного,– шаг за шагом,– проявления, (становления, возникновения) (Enstehen) [10] образа.
Например, красному мы придаём движение,– как он этого всегда желает (явление, которое можно увидеть в природе); а фиолетовому – свободу мягкого уплотнения; чего достигают, накладывая его слой за слоем, или же частично перекрывая его лучащимся желтым; или прокладывая под ним, как основу фона, множество слоев красного… Этот процесс можно уподобить росту растения, которое рождается из весомой тьмы и умирает в невесомый свет. Мы можем сами соединиться с этим творческим деянием, как существа внутреннего Света, внутреннего Цвета и внутренней Тьмы; для этого – и поэтому – можно писать красочными слоями, ложащимися друг на друга.
Метод этой работы требует терпения в обдумывании, терпения в исполнении; затем, в конце процесса работы, может явиться и содержание картины, – проявившись из строя уже возникших цветов.
Те же законы проявляются и во внутренней жизни чувства: грезящий, радужный мир, существующий в непосредственном настоящем – это субъективная сфера, постоянно движущаяся между симпатией и антипатией; ее невозможно с сознательной определенностью сопережить с другим, с иным «Я » это – балансирующий интервал, движущийся в ритме между воздушным и текучим.
«Мы вкушаем цвета и обоняем интервалы», – говорит Р. Штейнер. Без интервалов повсюду царила бы только смерть: ведь тогда не было бы места (пространства) между нотой и нотой, колонной и колонной, между звездой и звездой.
Интервал есть то, «что дышит между ». Например, между изумрудно-зеленым и огненно-красным цветом выступает некий новый «ароматный» цвет; между зеленым и пурпурным, опять же, возникает цветовой интервал; но – уже иной.
Только в живописи водными красками, где один прозрачный слой постепенно просвечивает сквозь другой, интервалы могут возникать органично и естественно – как сущности, не опекаемые рассудком, не подчиненные интеллекту (голове) – что отличает эту работу от работы с большинством других живописных материалов.
Есть еще одна причина, чтобы обратиться к живописи красочными слоями: таким путем могут быть запечатлены самые мимолетные настроения. Это в большой степени использовалось теми художниками, которые жили в окружении игры воды и воздуха, непрестанно перемешивающихся между собой; где настроение сменялось настроением, тень нагоняла свет, свет пропитывал собою воздух, а воздух – опять же – пронизывал собою воздух, наполненный водяной пылью, вспыхивающей мгновенно исчезающим цветом в пене волн…
Эта техника живописи родилась на западном побережье Британских островов, возникнув из спрядения элементов, стихий; и там она использовалась уже давно,– к примеру, Тёрнером и Котманом, однако, применительно к передаче предметной формы.
Ныне же акцент в работе должен быть поставлен на том, что можно было бы назвать «качественностью ».[11]. Это достигается благодаря строго определенной технике нанесения краски: когда каждый новый красочный слой наносится так, что жидкая краска при новом проходе кисти спускается все ниже,– и к мокрой бумаге уже не прикасаются до полного ее высыхания. Это повторяют разными цветами, до 60 и более раз. Коричневый цвет имеет в себе больше «качества», когда он составлен из слоев зеленого, красного, фиолетового,– чем цвет, просто взятый из тюбика. Такая техника требует практики.[12] Суть в том, что здесь «рисует» не движение кисти, а наполненная жидкой краской границананосимого слоя, равномерно и чисто опускаясь вниз по листу, все ниже и ниже; при этом кисть совершает только горизонтальные движения.
Это уже не просто вопрос натурализма или абстракции (оба эти стиля имеют в виду, в общем-то, конечный, завершенный уже заранее, в голове, живописный «продукт»), но вопрос проживания нами одного или более цветового настроя и погружения в сущностную природу самого цвета. Это не только субъективный опыт, ибо есть возможность, применяя законы Света, Цвета и Тьмы, перейти за пределы субъективного, в мир большей объективной значимости.
С определенной точки зрения Цвета возникают благодаря деяниям Света и Тьмы вместе с человеческим существом, с человеком. Можно сказать «вместе с человеком », поскольку он сам дополняет собой радугу до целого. Итак, говоря о Свете, Цвете и Тьме, нужно включать сюда и Человека, ибо это его глаз видит эти явления; его глаз взирает на свет, формирующий тонкую нить основы ткани чувственного мира. В этом чувственно воспринимаемом мире мы видим только Цвет. Глаз и Солнце – два противоположных полюса, два конца одной связи, одного звена – и Тьма движется как ут о к (нить челнока) сквозь основу натянутой ткани.
Вы можете представить себе, что нить основы протянута между нашим глазом и солнцем; ут о к же – Тьма, которая движется по определенным законам, вплетаясь в основу. В этом движении являются, возникая, Цвета.
Почему же Тьма способна двигаться во всех направлениях: за Светом, перед Светом, под Светом, над Светом и т. п.? Потому, что Тьма – творец, стоящий при начале, как пра-сила. Тьма – начало всего возникшего; она несет импульсы к движению, открывающиеся, в конечном счете, в цветах чувственно-воспринимаемого мира.
Тьма – как её можно пережить в нашем дневном сознании – опора, носитель; то, что имеет тяготение к уплотнению, что несет в себе рождение всем сотворенным вещам. Тьма, постоянно находящаяся в становлении, возникновении - это откровение вселенской Симпатии, всепроникающей и творческой.
Животные и человеческие существа – все были внутренне тесно соединены с этой Тьмой, этой Вселенской Волей. В некоторых языках слово «тьма» понимается как «любовь» или «доброта». (Сама наша память была связана с Землей, как таковой, с волевым элементом самой Земли.) Эта Тьма – вершащий «за» Цветом принцип – способна породить любые движения. Не следует путать её с тенью, которая сама по себе является лишь продолжением движения Света. Ночная тень – это все еще цвет, затемненный до неразличимости; тень же – это потемнение, тьма цвета, ограниченная и направленная Светом; она – продолжение движения и процессов Света (подобно теням камней друидов).
С другой стороны, Свет не может нести с собой рождения; ибо везде в природе Свет – всегда завершение, конец процесса, зародившегося во Тьме. Все сотворенные существа умирают «в Свет». Свет – выражение Космической Антипатии; упорядочения, завершения, формирования, отмирания, распада; он способен высветить лишь прошлое,– будь то в чувственном мире или в человеческой душе. Он может совершать только прямолинейное движение; он лучится из центра к периферии; он эластичен (растяжим); он имеет границу, от которой вновь возвращается обратно.
Мы воображаем, что видим Свет. Свет, однако, может проявиться только благодаря плотности атмосферы Земли. Вне ее нет никакого «света»[13]. Встреча двух великих творческих сил, деяний, происходит «за» Цветом, – ибо мы не видим ни Света, ни Тьмы.– Мы видим только Цвет.
Ибо Цвет – одна сторона медали, вторая сторона которой – деятельность мышления; те же качества, что мы находим в Свете, выступают перед нами и в Мышлении.– Мы знаем о подобном же соответствии Воли и Тьмы. Между нашей Волей и Мышлением простирается баланс, равновесие нашего Чувства – или, другими словами, Цвет.
Меж Светом и Тьмой во внешнем мире выступают 11 цветов, видимых в нашем дневном сознании; и, завершая собою эту радугу, мы сами представляем собою двенадцатый цвет (См. ниже – о цвете «Цветка персика»). Сияние цветов радуги, которую мы видим на небе, являет собой тот же процесс, что происходит и в человеческом существе, где цвета внутренней радуги появляются меж внутренним Светом и внутренней Тьмой, или – что то же самое – Чувство появляется между деятельностью Мышления и Волей.
«Космическое чувство» и Цвет – суть одно; и, таким образом, (через врата Цвета) мы можем непосредственно войти в мир имагинации[14], и в то же время – выйти за пределы самих себя. Цвет – это посредник между существом Вселенной и Человека; ибо человек завершает, смыкая, своим существом радужный спектр. Радуга – это единственная имагинация, которую мы можем видеть глазами на Земле.
Свет и Тьму мы могли бы определить следующим образом:
1. Для бодрствующего дневного сознания:
Тьма в своем космическом аспекте – это Симпатия, мир собою наполняющая и несущая; в ней постоянно рождается будущее, в ней семена переходят к жизни, импульсы вынашиваются, обретая жизнь – в нас, в нашей воле.
Свет, как мы его описываем, есть выражение космической Антипатии; но Антипатии как творческого фактора, поднимающего, формирующего и рассеивающего: сияющего в Красоте, когда Тьма «умирает в нее».
2. Для «грезящего» (сновидческого) состояния сознания.
Тьма выступает в роли зла, она приносит с собой бессознательность ночи и является тогда «тьмой души».
Свет для этой ступени сознания – это выражение мудрости и идеала нашей души, свет нашей внутренней Солнечной Системы.
3. В состоянии сознания «глубокого сна без сновидений».
Состояние сознания глубокого сна указывает на нечто, присутствующее в нас, что разовьется ещё в очень далеком будущем; тогда человек вступит со Светом своего сознания непосредственно в мир своей Воли или Тьмы. Там человек, обладая очищенным астральным телом и полностью сохраняя ясное сознание даже и в состоянии «глубокого сна без сновидений» (ибо он будет обладать тогда своим собственным светом сознания) станет связующим звеном меж Светом и Тьмой, прядущими Цвет. Другими словами, человеческое существо само тогда станет Цветом. – Тогда и мышление его станет Цветом, даже и для внешнего мира.
Когда же наше сознание достигнет следующей ступени развития,– когда оно озарит ясным светом «мир-грезу» наших чувств (мотивы, подобно скалам с подземных глубин являются, омытые, в атмосфере абсолютной субъективности) – тогда мы будем точно и определенно знать, что мы действительно завершаем собою, активно смыкаем радужный спектр, соприкасаясь, с одной стороны, с фиолетовым, с другой – с мажентой; и лицом обратившись к ясному сине-зеленому («viridian », изумрудно-зеленый).
Глядя в чувственный мир, на все можно взирать головным сознанием; но можно видеть и сердцем (сознанием чувства), то есть – видеть душой. В этом случае между фиолетовым цветом и мажентой существует «цвет персикового цветка»; и это – мы сами.
Много позже, когда полное сознание вплетется, пронизывая собой и нашу волю, мы будем теми существами, что ткут меж Светом и Тьмой, как ныне Сыны Сумерек[15] ткут Космическое Чувство – или Цвет – из бесконечности в бесконечность.
В живописи необходимо четко осознавать, каким из трех вышеуказанных состояний сознания ты пользуешься. Лично я использую первое,– где я полностью сознательна.
Когда мы обращаемся к бодрственному дневному сознанию, мы можем с полным правом сказать: «Я – целиком и полностью Я, эго». Эволюция призывает нас ныне к этой ступени развития. Оставаться только в сфере душевности, души, будучи художником нашего времени,– примитивно. «Художник душевности» будет рассматривать Тьму как выражение зла[16].
Свет и Тьма – это переживания опыта духовного рода; а Цвет – переживание опыта душевного порядка; душа же есть жизнь. Однако если Дух подступает слишком близко, то это означает приближение смерти.
Мы избрали путь, на котором мы обращаемся к тройственности, как человеческого существа, так и откровения Мироздания (Космоса).
Теперь рассмотрим Тьму в ее роли празачинателя; а именно, в аспекте бодрственного дневного сознания, в той мере, как здесь себя проявляет душа.
Каждое утро, при пробуждении, воля и надежда вливаются в нас из существа Земли через систему нашего обмена веществ. Это основано на нашем переживании сил тяжести.
Рудольф Штейнер однажды характеризовал силу тяготения, как некий «вечно покоящийся (Stillen) тон». В стремлении Тьмы к уплотнению заявляет о себе сила тяжести. В этом отношении тяготение связано с Тьмой. В «покоящемся тоне» – это почти то же самое, как если бы музыка была некоей формой Тьмы. И таким образом тяготение играет свою роль не только в отношении Цвета, но также и в связи с Музыкой.
Сила тяготения! Существует много ее видов: например, тяготение планет; у них у всех есть некий род сил притяжения. И земное притяжение связано, – с одной стороны, – с Космической Волей. Воля, несомненно, имеет связь с переживанием силы тяжести; и только Земле мы должны бы быть благодарны за то, что мы вообще неким образом можем переживать, как опыт, нашу волю. Закон духовного мира состоит в том, – и так было на протяжении всей эволюции Земли,– что духовные сущности стремятся вступить все глубже в материальное бытие. И чем выше сущности, тем глубже они способны работать в том, что мы называем физической субстанцией. Так, в нашей воле высочайшие духовные сущности работают во Тьме, несущей в себе крайние качества добра и зла. Во Тьме действуют высочайшие духовные сущности, даже более высокие и более могущественные, чем сущности, действующие в Свете. Ибо они – Празачинатели, силы и творцы; они наделены мощью Первой Иерархии.
Это выступает перед нами и в том, как Тьма «умирает в Свете». Вся природа умирает «в Свет». И то, что было волей в одной инкарнации, в другой становится деятельностью мышления; это действует до глубин физического тела: то, что было ногами человека, станет формой его челюсти (в следующем воплощении).
Хотя Тьма приходит из далекого прошлого, но ведет она в удаленнейшее будущее. В этом мире Тьмы мы обладаем только «сознанием глубокого сна без сновидений». Посредством нашей воли, в соединении с кармой, вед о мы мы по ступеням нашего земного бытия. Другие существа, не столь великие, не столь могущественные, как Празачинатели, не способны проникать столь глубоко, как они. Эти сущности остаются более или менее в пределах действия одной и той же Иерархии. Это – существа Света, вторая Духовная Иерархия (следовало бы сказать: существа, стоявшие на этой ступени в то время, когда Земля была в начале своей эволюции).
Тьма лежит за гранью чувственно-воспринимаемого мира. Она непрестанно изливается с периферии, изливается в мир, воспринимаемый нашими внешними чувствами, в будущее. Духовные сущности Света творили посредством своего мышления. Они «промыслили» этот мир; так что они создали его своим Космическим Мышлением, своим Светом. – Форма дана Светом. Для них мышление и воля суть одно: их мысль – это акт творения.
Эти сущности, обладающие космическим мышлением, мыслили эту Землю; осадились и уплотнились формы.– С другой стороны, вся природа умирает «в Свет». В человеческом существе эти силы формы и смерти также могут действовать благодаря деятельности мышления. В Свете нашего мышления мы способны наблюдать прошлое. Но настоящее мы можем охватить только «грезящим состоянием сознания»; и лишь при случае – полным сознанием.
Если мы имели вначале некое переживание, и теперь мы рассматриваем его при помощи своего мышления,– то в этот момент оно уже стало достоянием прошлого. Но именно через непосредственное настоящее «мира-как-опыта», переживаемого в грезящем состоянии сознания, может протекать прошлое и будущее.– И будущее, быть может, действует и определяет нашу жизнь в гораздо большей степени, чем мы думаем. Оно – не только причина и следствие; возможно, в великом мировом порядке будущее может воздействовать на нас даже и в настоящем.
Можно видеть, что Тьма несет в себе будущее, тогда как Свет, безусловно, несет прошлое. Тьма непрестанно наполняет, изливает, дарует; она – тот неиссякаемый источник, что постоянно дает импульс, толчок, к движению; непрестанно привносящий и творящий. Тьма может быть всеобъемлющей; Свет же – всегда разделяет. Тьма, как выражение сил Вселенской космической Симпатии, и Свет, как выражение сил космической Антипатии, встречаются друг с другом в нашей душе, приходя из двух противополярностей. Свет, в противоположность Тьме, опустошает, отстраняет, формирует; и во встрече этих двух активностей – будь она мягк а или яростна, – возникают Цвета. Когда Свет и Тьма встречаются в своем движении, то появляются Цвета. Свет способен совершать лишь одно движение – от источника к периферии. Тьма же может совершать любые движения. Она ищет Свет – в своей симпатии к Свету. У Света же к Тьме – только антипатия, и он пытается своим сиянием изгнать Тьму прочь, часто создавая, таким образом, пустоту, – ибо он исполнен космической антипатии. Из встречи этих двух сил возникают – средь всех пространств и времен – Цвета мира внешних чувств.
Некогда Земля находилась на той стадии своего развития, когда она еще только возникла, образовавшись из духовной субстанции Тьмы. Затем она встала на ступень, где она развивалась из Света и Тьмы; затем – из субстанций Тьмы, Света и Цвета; и еще затем – из Света, Цвета, Тьмы и Формы. Цвет дает душевную жизнь.
Элохимы взяли субстанцию имагинации, космического Чувства, и, используя ее, и двигаясь в ней, творили Землю. В то время Земля несла ещё внутри себя планеты, а Тьма изливала первое дыхание субстанции и проносила ее деятельность через многие состояния бытия; она несла в себе Свет, мерцающий и изменчивый.
Свет вначале играл еще малую роль, но все больше и больше выступал в своей способности разделять,– будучи неспособен к формированию – разворачивая постепенно силы космической антипатии, дифференциации; прибегая всё снова к дифференциации и расщеплению. Снова и снова происходила дифференциация и расщепление,– и, наконец, стягивание и постепенное формирование; формирование пути к очерствению и полному стягиванию: к смерти.
Мы также были частью этого длительного изменения и оформления окутывающей нас атмосферы; долго жили мы во Тьме; во Тьме, наполненной бытием – в эпоху древней Индии. Постепенно сферы Тьмы перед Светом утончались и ослабевали; движение играло все большую роль (в эпоху древней Персии). Все слабее становилась Тьма, Свет же выступал всё больше, всё сильнее формируя существо человека, изменяя его сознание; процесс миротворения открывается в своей мудрости (эпоха древнего Египта).
И вот, наконец, – блистание полноты Света в Греции, где он явил свою красоту и достиг полного раскрытия в свете дня мира внешних чувств. Но он также принес человеку и изменение его сознания – вместе со способностью познания Слова, Логоса.[17]
И сама Земля, и человек восстают из Тьмы; мы оставляли Тьму, слагая её позади себя, за нами, с тем, чтобы потом снова вступить туда сознательно – и, в первую очередь, благодаря Цвету.
Из всего, что Рудольф Штейнер дал в этом направлении, одна из наиболее важных истин – это аспект Тьмы, как «Блага», как Воли и Любви (в рамках мировой троичности)[18].
Но Тьмою вырабатывались бы иные качества; а Свет неумеренно усилил бы свои отрицательные свойства; и обогащающая полнота середины была бы утрачена, если бы не было «Поворота времен»[19].
Диаграмма в призме
На этой диаграмме можно видеть, что Цвета возникают из Света и Тьмы. Ранним утром, до восхода солнца, в некий момент, когда между Светом и Тьмой существует равновесие, и когда Свет является основным движущимся фактором (ибо движение для нас наиболее важн о), – на один этот момент зеленый цвет является преобладающим. Точно так же зеленый появляется только на белой полоске бумаги (см. диаграмму), а не на черной. – На черной бумаге в середине появляются красные оттенки; ибо здесь, как и в вечерних сумерках, активным элементом является Тьма.
Свет и Тьма пребывают – как день и ночь – в движении. Зеленый цвет появляется, когда Свет и Тьма пребывают в равновесии, а Свет при этом выступает как господствующий фактор. В течение дня цвета непрерывно движутся между Светом и Тьмой. Можно объяснить, почему там или здесь появляется тот или иной цвет; но подробнее об этом будет сказано ниже. На данный момент будем довольствоваться внешним явлением, как отражением духовной реальности.
Мир, который открывается внешним чувствам, мы можем рассмотреть в миниатюре на примере огромного грота, наполненного достаточно плотной атмосферой.
Диаграмма в гроте
Эта диаграмма в действительности показывает, как Свет и Тьма «играют» в более или менее плотной атмосфере, и, в зависимости от расположения наших глаз и Солнца, благодаря этому появляются разные цвета. Атмосфера – это арена, театр Тьмы и Света, а в качестве актера здесь выступает человеческий глаз вместе с Солнцем. Когда свет попадает в атмосферу, он в действительности идет с легким изгибом, «энтазисом», вызванным тяжестью Тьмы, которая находится перед ним.
Представьте себе с одной стороны – гору, с другой стороны – долину; человек поднимается в гору, наблюдая при этом атмосферу с различной высоты. Поднимаясь, он проходит через различные по плотности слои атмосферы; внизу плотность больше, вверху – меньше. Цвета, которые он видит, спускаясь и поднимаясь, глядя при этом вверх и вниз, появляются тогда именно в той последовательности, как они открываются благодаря действию Света и Тьмы в земной атмосфере.
Если мы представим теперь, что гора оказалась с другой стороны, а долина – перед нами; или же мы просто спустились с горы в долину, – то мы увидим то же, что и прежде: оттенки и тона красного по-прежнему будут возникать перед Светом, а синие – за Светом.
Или подумайте о таком явлении: когда вы видите вдалеке гору, то она кажется вам синей; когда же вы стоите на этой же горе, то никакого синего цвета уже нет; синева – всегда вдали от нас; и чем дальше, тем она темнее, – вплоть до темно-фиолетового. Нам до этого синего цвета никогда в жизни не дотронуться; коснуться нам его никогда не удаётся.
В соответствии с законами пространственного мира существует только один цвет, не попадающий в эту категорию; он остается неподвижным, независимым, замкнутым в себе; он остается пребывать в центре: это зеленый (viridian, виридоновый). Мы можем обойти вокруг него, – потому что на него не влияет ни наше положение в пространстве, ни мы сами, – как это происходит в случае других цветов. Зеленый не связан с пространством, – но только со временем. В нем есть некоторое иное качество, которым не обладают другие цвета спектра.
Можно взять еще один пример возникновения цветов. Близится вечер; мы отправились прогуляться; солнце стоит у нас за спиной. При взгляде вдаль мы видим ясную синеву. Горы впереди нас, вдалеке, отчетливо синие; или мы видим дым из труб, или костер в поле; и дым тогда на их темном фоне приобретает прекрасный светло-синий, кобальтовый цвет. Солнце освещает его, и дым играет роль Света перед Тьмой. – Мы идем дальше и доходим до лиственничного леса. Синева вдали, которую мы видим теперь сквозь лес, становится глубже по тону, благодаря бесчисленным маленьким веточкам: мы видим их светлыми на темном фоне. Затем мы поворачиваем назад; и Свет теперь виден сквозь Тьму, – сквозь все эти маленькие веточки; и светлые веточки совершенно явственно становятся оранжевыми, – подобно тонкой оранжевой паутине. Мы продолжаем спускаться с холма, пока вновь не увидим дым, поднимающийся над костром; он казался нам раньше голубым; теперь же он – коричневый, потому что теперь он – Тьма напротив Света; он – перед солнцем, светящим на нас.
Так путешествуем мы целый день среди цветов, зависящих от Света и Тьмы.
Нам никогда не добраться до синего холма; и облако изменит свой индиговый цвет, как только мы приблизимся к нему; ибо цвета обитают в атмосфере, а не в облаке или на холме. (Когда мы говорим здесь о цвете, то имеются в виду только те цвета, которые рождаются в атмосфере, а не те, что привязаны к материи.)
Мы можем совершить другую прогулку.– Пойдем меж двух горных цепей; стоит знойный полдень, вокруг царит некое «бесцветие», и кобальт неба едва различим. Мы поднимаемся в гору; атмосфера становится все более разреженной, теряет свою тяжесть; она уже не так плотна. И небо принимает синий кобальтовый оттенок, ибо теперь между нами и Солнцем меньше удерживаемого воздухом Света. Поднимемся еще выше в гору; и в какой-то момент небо приобретает цвет ультрамарина: редеющая атмосфера удерживает в себе всё меньше света. Мы поднимаемся все выше; небо может приобрести тогда уже цвет индиго, а на высоте более 2000 метров даже и в ясный полдень оно может быть фиолетовым, и даже черным. Вдалеке можно рассмотреть покрытые снегом вершины соседних гор; они – светло-светло-красные (vermilion, киноварь). При небе более или менее близком по цвету к индиго, иногда даже к ультрамарину, горы вдали, однако же, кажутся красными; причиной этому то, что между вами и озаренными солнцем снегами находится относительно темная атмосфера.
На самом деле существует 11 видимых цветов;
Те, которые образованы светом и несут на себе наиболее сильно печать его влияния, это:
1. желтый;
2. желто-зеленый;
3. зеленый;
4. бирюза (turkis);
5. кобальт синий.
Все остальные видимые цвета появляются там,
где Тьма сильнее Света, преобладает над ним; это:
6. индиго.
7. фиолетовый;
8. мажента (pink);
9. кармин;
10. киноварь (vermilion, scharlachrot);
11. оранжевый.
Двенадцатый цвет, так называемый «цвет персикового цветка » (pfirsihblut) –еще не видим нами. Р. Штейнер так описывает его в своих лекциях о сущности цвета: «Поскольку мы, однако, находимся непосредственно внутри цвета персикового цветка, поскольку мы живем в нем, – настолько же мало мы способны воспринимать его в обыденной жизни, настолько же мало, насколько мало воспринимают мысль, как Свет». (1)
Синий возникает, проявляясь в мягком, округлом движении; потому что тут Свет сияет перед Тьмой и сметает Цвета прочь; убивая, формирует, опустошает. Будучи сильнее всего в центре, при своём падении во Тьму или при прохождении перед Тьмой – Свет действует так, что все синие оттенки возникают преимущественно на периферии, где он наиболее слаб.
Легко различить луч солнечного света на фоне темно-синей горы, но с трудом можно что-либо различить сквозь этот луч; с другой стороны, в прозрачной синей тьме можно ясно видеть и деревья, и скалы... Существует еще много других примеров того, как свет «вымывает» цвета.
Тьма беспрестанно приносит импульс к движению. Тьма, когда она находится за Светом, – успокоенная и ставшая пассивной и восприимчивой, благодаря подавляющей силе Света, – приходит в движение и выступает вперёд, перед Светом. – Тогда она уже наполовину освобождена из своего плена; и начинает проявляться во всех цветах, – от желто-зеленого до маженты.
Цвета «за Светом» возникают на периферии, – поскольку там присутствует пустота, созданная Светом. Цвета «перед Светом» – напротив, стремятся заполнить собою центр, и потому вместо пустоты в центре (как у цветов за Светом) они заполняют собою центр. Это наполнение весомее всего у кармина, так как он лежит ниже всего на шкале цвета. Но по мере того, как Тьма пере