Человек сидит в кресле. Напротив — петух стоит на кресле.
Сперва человек говорит, деля речь на паузы, сообразные исключительно ходу его мысли, никак не заботясь о том чтобы собеседнику было понятно или интересно.
Человек: Ты петух. А я человек. Ты птица. Галлус Доместикус — на языке одного из миллионов наших — в смысле человеческих — предков. На языке одного из звеньев в кольчуге нашей генеалогии, особого звена, которое принято изучать пристальнее других. По курьёзному стечению обстоятельств это имя обобщает ваше Куриное племя с племенами Галлов, соседнего звена в той же кольчуге, но популярного в основном среди французов. Что мы знаем о Галлах? В первую очередь то, что древние Римляне видели в них скорее петухов, чем своих соседей. Ты не находишь это забавным? То что вы с Галлами вошли в историю под именем, которое для вас подобрал кто-то левый. Вы угодили в чью-то чужую картотеку, потому что никого в сущности не интересует кто вы такие. Важно на что вы похожи. Вот скажи мне, представитель семейства фазановых — ты задумывался когда-нибудь, что тебя объединяет с фазанами? Пожалуй то же что что и меня с Галлами. Да и с древними Римлянами чо уж — старая такая ржавая кольчуга, в которой каждое звено назвал кто-то левый.
Человек: Петух скажи, вот ты завидуешь людям? Ну хоть чуточку-то может завидуешь? Признайся. Я же человек. Для любого человека принципиально важно чтобы кто-то ему завидовал. Как иначе выяснить что всё идёт в правильном направлении. Ну так как? Завидуешь? Нда, мои волосатые предки между прочим тысячи лет трудились над созданием такого компаса. Некоторые правда спрашивали — нафига нам компас, мы же никуда не идём. Но такие популярны в основном среди французов. Ну а если кто не завидует — тому следует объяснить. Чтобы завидовал. Если кто вообще не обучен пользоваться нашим компасом, того надо обучить. А потом уже объяснить в чью сторону он показывает. Я не знаю, ты видел-нет. В кино бывают такие моменты, когда какое-нибудь животное учат понимать людей. Интересно, если бы твоих сородичей научить понимать людей — удалось бы их убедить что наши предки тысячи лет назад заключили с вашими взаимовыгодный гастрономический пакт во имя выживания обоих видов? Возможно вы бы даже отстояли право есть временами людей — главное, чтобы вы при этом с завистью косились на наши тарелки, в которые ваши собратья сложили крылья за великое дело.
Человек: Петух, ты чо обиделся? Не обижайся.
Человек: Ну Петух.
Человек: Вот смотри. (достаёт бутылку с кроваво-красной жидкостью, которая с последних рядов партера напоминает виски настоенный на рябине, а с балкона — чай с бергамотом. Запах напитка несравним ни с чем) Мне друг из Пензы настойку прислал. Петушок называется. Отличная штука. Столько потом с тобою случается всякого...(откупоривает и начинает пить)
Человек: Серьёзно, Петух, забей. Я сам веган.
Человек: На. Попробуй.
Человек: Нормальная тема, пшёнка с Петушком.
Человек: Ты же ешь пшёнку?
Человек: А чо — это такой завтрак Пензенского слесаря. Пшёнка с Петушком.
Человек: Простите если чо Пензенские слесаря. Я это...
Человек: Петух, вот ты зря.
Человек: Да Петух вот по чести скажу, я тебе сам завидую. Мои волосатые предки учились думать, вот я и загоняюсь по всякой херне.
Человек: Петушок пью вот. Как чай с бергамотом
Человек: У меня в голове такая пшёнка у самого.
Человек: Перемешанные в случайном порядке мысли великих людей из цитатников. Фотки из Википедии под каждой цитатой ещё наклеены.
Человек: Иногда рандомные фотки наклеены.
Человек: Ну Петух, если б ты был человеком, ты бы тоже ошибался.
Человек: Все марксисты бородатые на одно лицо.
Человек: Чо ты смотришь на меня так? Мао — маоист и вообще китаец.
Человек: Можешь себе представить Мао с бородой?
Человек: Завидую.
Человек: Лучше бы мои волосатые предки учились летать. Улетели бы нахер...
Человек: Петух!
Человек: А Петух!
Человек: Петух, ты думаешь я выёбываюсь?
Человек: Сижу тут и понты гну.
Человек: Тебе просто конечно в этом плане. Ну вот я не буду с тобой говорить и что получится?
Человек: Ничего же не происходит.
Человек: Надо как-то убить тишину.
Человек: Тишина, Петух — это как бесконечный тоннель. Я слышал, французы прорыли такой под Альпами. Двадцать шесть километров под землёй. Прикинь — едешь ты на машине и на все двадцать шесть километров ни одной сраной лампочки, ни одного грёбаного поворота, чтобы хоть понять что едешь, а не на месте стоишь.
Человек: Может быть ты застрял в луже и буксуешь. И так и будешь там торчать пока не сдохнешь, машина затонет по самую крышу. Ты даже не узнаешь. Как ты узнаешь?
Человек: Потом тебя откапают через тысячу лет какие-нибудь французские археологи.
Человек: И отнесут к племени Петухов.
Петух был в кресле минуту назад.
Человек: Да пошёл ты, Петух.
Человек: Нахуя вообще нужен собеседник?
Человек справится без собеседника. Нахрена ему собеседник? Нахер ему какой-то Петух? И аудитория Человеку не нужна. Человек всё равно говорит сам с собой. Слова вываливаются из головы Человека и становятся звуком. А потом какие-то звуки наоборот превращаются в слова в его голове. Вот и всё. Адам ходил по райскому саду в одно рыло и давал имена всякой живности, чтобы не скучать. Потом полюбому возвращался той же дорогой и по забывчивости давал всем тем же кустам и ёлкам совсем другие названия. Пусти человека по миру с мешком слов и он найдёт как себя занять. Будет складывать из слов пазлы. Перемешивать. И собирать что-нибудь другое.
Человек: Блин Лен, мне такой трешовый сон приснился.
Человек: Лена?
Евангелие от Фомы
Муха жужжит, бьётся в стекло
Возьми свой консервный нож — вырежи букву я
Кто этот человек, который выбрался так ловко из опечатанного морга, не повредив замков? Что за сука, Дэвид Коперфильд? Так до него никто не делал, ну посмотрим что расскажет. Он пришёл над нами посмеяться — это сразу ясно. Ну посмеёмся вместе, чо бы нет? Он обмотался драматичным саваном, совсем как наш товарищ (в каком-то смысле). Он сам как наш товарищ. Одно лицо — худой, небритый с таким же тонким носом и глазами, как будто созданными так чтоб проще рисовать.
Он смело нам представился погибшим другом, который дескать смерть попрал, спустился в ад, всех вызволил, как обещал, и к нам вернулся, чтоб повидаться перед новым расставаньем. Ну... хотя бы не надолго. А в общем, что плохого что этот человек хотя бы в шутку пытается представить жизнь за крышкой гроба? Мы для того тут в общем-то и собрались. Товарищу понравился бы тон беседы. К тому же даже лестно, что в этом исполнении наш друг ничуть не изменился после смерти. Такой вот оптимист — ни отрешённой мины, ни костей с гниющим мясом. Его не изменила смерть ни разу, вообще не тронула, за исключением запёкшихся отверстий на его ладонях и на груди, под сердцем. Он их не скрывает. Хороший понт дороже плоти. И правда, как не верить человеку, который ради смеха проковырял себе насквозь ладонь? Пусть даже он и сделал это чтоб над нами посмеяться. Пускай себе смеётся про себя, маниакальным смехом фанатика-акциониста. Я даже подыграю. Поведусь. Он ещё не знает на каких фанатиков нарвался. Наша вера сворачивает горы и раздвигает море между делом. Так что просто подождём пока он, ободрённый нашими горящими глазами, ни растворится в собственной игре. Личина нашего товарища застынет на его лице, как гипсовая маска, и смех ударится в непробиваемую стену гипса изнутри его башки. Тогда он станет нашим другом. Какая разница мне, кем он был до этой злополучной шутки. Он станет нашим другом, поправшим смерть и всё такое. Во плоти, проникшего сквозь двери опечатанного морга.
Какая разница мне — это мой товарищ или его двойник, если он нам будет другом? В конце концов. Таким же. И другом людям, как в один прекрасный вечер мы с товарищем договорились. Может быть не с ним. Может как-то ночью, я отошёл от спящего костра в кусты, глядел на звёзды и сам с собой договорился.
Образ нашего погибшего собрата — в душе и он бессмертен, это всё конечно так. Ещё нам от него осталось картинки три на память. В них теперь живёт наш друг — сказал сегодня кто-то скорбно. Тоже мне живёт. Точнее — идиотский аргумент какой-то. Вот — говорит поехавшая мать — сыночек мой любимый — распухшему, лысеющему сыну протягивая фото из альбома его же самого в десятом классе. Мать смотрит на картинку, оглядывает комнату, не видит тут такого. Снова смотрит на картинку. Потом на сына. Снова на картинку. И боится оскорбить её сравнением с пузатым существом, склонившимся перед её кроватью. Сын глядит на мать и думает — кто этот человек? Так чем же хуже эта статуя из гипса, которая стоит передо мной, как символ памяти о мёртвом друге? показывает дырки на руках и говорит его словами то, что мой друг вполне бы мог сказать. Чего бы стоили его прижизненные речи, когда бы их не мог продолжить каждый в теме? Не особо много. А пример, который наш товарищ пытался преподать при помощи зерна, пощёчин, масла и всего такого — и того бы стоил меньше. В чём смысл примера, которому нельзя последовать со всем маниакальным педантизмом?
То есть это он. Наш друг. Определились. Сын божий. В этом духе. Если так — он не откажет товарищу в банальном любопытстве. Когда ещё представится возможность потрогать продырявленную руку человека изнутри? На что похоже продырявленное мясо? то самое, которое не властно над душой. Душа из сострадания порою кормит это мясо, моет и стрижёт, чтоб мясо не загнило раньше срока. Душа проделывает в мясе дыры, чтобы то не забывало кто здесь главный. Я чувствую, как в этих дырах проступают связки и лохмотья мышц. Простое любопытство — не грех, иначе как так получилось? что райский сад — это по сути зоопарк со всеми птицами, жуками, гадами, зверями, растениями и вообще. И для чего нам обещают вечность в этом месте? Я не могу найти отличий между мясом человека и мясом, скажем курицы, за исключением того что кисть, которой я касаюсь слегка дрожит. И это даже страшно. Недавно на привале у костра мне снился страшный сон. Как будто моя кожа затвердевает гипсом, я лежу как белый саркофаг и не могу ни встать ни сесть. Гипс сжимает рёбра, сдавливает кожу, и я приобретаю форму нашего покойного товарища. Смех бьётся в гипсовую стену изнутри и я от этого удара просыпаюсь.