Роальд Даль «Чарли и шоколадная фабрика»
Последовала пауза. Затем, внезапно, глупая, жующая жвачку девочка Виолетта Борегард, взволнованно выкрикнула:
– Клянусь жвачкой, это жвачка! Это палочка жевательной резинки!
– Правильно! – воскликнул Мистер Вонка, сильно хлопнув Виолетту по спине. – Это жвачка! Это палочка самой удивительной, сказочной и сенсационной жвачки в мире!
Прощай, Виолетта.
– Эта жвачка, – продолжал Мистер Вонка, – моё последнее, величайшее, самое захватывающее изобретение! Это жевательная резинка-еда! Это... это... это... Эта крошечная полоска жвачки содержит в себе целый обед из трех блюд!
– Это еще что за чепуха? – сказал один из отцов.
– Дорогой сэр! – воскликнул Мистер Вонка. – Когда я начну продавать эту жвачку в магазинах, все изменится! Это будет конец всех кухонь и всей кулинарии в целом! Не нужно будет больше ходить по магазинам! Не нужно больше покупать мясо, овощи и фрукты! Во время еды не понадобятся ни вилки, ни ложки! Никаких тарелок! Никакой грязной посуды! Никакого мусора! Никакого беспорядка! Всего лишь маленькая полоска волшебной жевательной резинки Вонки, – и это всё, что вам понадобится на завтрак, обед и ужин! Эта жвачка, которую я только что приготовил, оказалась томатным супом, ростбифом и черничным пирогом, но ты можешь придумать и съесть почти все, что захочешь!
– Что значит томатный суп, ростбиф и черничный пирог? – сказала Виолетта Борегард.
– Если бы вы начали его жевать, – сказал мистер Вонка, – то именно это и было бы в меню. Это просто потрясающе! Вы действительно можете чувствовать еду, проходящую через горло в желудок! И на вкус, я уверен вам очень понравится! И вы сыты и удовлетворены! Это потрясающе!
– Это совершенно невозможно, – сказала Верука Солт.
– Только если это жвачка, – крикнула Виолетта Борегард, – только если это жвачка, которую я могу жевать! Она быстро вынула изо рта свой собственный рекордный комочек жевательной резинки и сунула его за левое ухо. – Давайте, Мистер Вонка, – сказала она, – давайте вашу волшебную жвачку, и мы посмотрим, сработает ли она.
Стивен Кинг «Мизери»
Энни положила три страницы машинописного текста на прикроватный столик рядом с ним, а он ждал, что она скажет о них. Ему было любопытно, но он совсем не нервничал. Он был удивлен, насколько легко было вернуться в мир Мизери. Её мир был банален и мелодраматичен, но это не меняло того факта, что возвращение туда было далеко не таким неприятным, как он ожидал – это было, на самом деле, довольно приятно, как будто он надел пару старых домашних тапочек. Поэтому он открыл рот,будучи откровенно и честно ошеломленным, когда она сказала: «Это не правильно».
– Тебе... тебе не нравится?- Он не мог в это поверить. Как ей могли нравиться другие романы о Мизери и не нравиться этот? Это выглядело так мучительно, почти карикатурно: «Старая Миссис Рэймидж с материнской заботой нюхает табак в буфетной, Йен и Мизери лапают друг друга, как парочка похотливых ребятишек, только что вернувшихся с пятничных школьных танцев…». Теперь она выглядела озадачено.
– Нравится? Конечно, мне нравится. Это прекрасно. Когда Ян заключил ее в объятия, я заплакала. Я ничего не могла с собой поделать. – Её глаза были немного красными. – И ты назвал няню малыша Томаса в мою честь… Это очень мило. «И умный, – подумал он, – по крайней мере, я на это надеюсь». И кстати, пупсик, имя ребенка начиналось как Шон, на случай, если тебе интересно; я изменил его, потому что решил, что это слишком много «Н», чтобы заполнить.
– Тогда, боюсь, я не понимаю.
– Нет, не знаешь. Я ничего не говорил о том, что мне это не нравится, я сказал, что это неправильно. Это обман. Тебе придется это изменить. – Он когда-то считал ее идеальным слушателем? О боже. Надо отдать тебе должное, Пол, когда ты совершаешь ошибку, ты становишься свиньей. Постоянный читатель только что стал безжалостным редактором.
Даже не осознавая, что происходит, лицо Пола приняло выражение искренней сосредоточенности, которое всегда возникало, когда он слушал редакторов. На его лице можно было прочесть: «Могу ли я вам помочь, Леди?» Это было именно так, потому, что большинство редакторов были похожи на женщин, которые ездят на станции технического обслуживания и говорят механику исправить то, что издает этот стучащий звук под капотом или собирается вонзиться в приборную панель, и, пожалуйста, сделайте это все за час. Выражение искренней сосредоточенности действовало хорошо, потому что это льстило им, а когда редакторы были польщены, они иногда уступали некоторым из своих безумных идей.
Джон Рональд Руэл Толкин «Хоббит»
Хозяин дома был другом эльфов-одним из тех людей, чьи отцы попали в странные истории еще до начала Истории, войн злых гоблинов с эльфами и первых людей на севере. В те дни, о которых мы рассказываем, еще существовали люди, предками которых были эльфы и герои Севера, и Элронд, хозяин дома, был их вождем. Он был благороден и прекрасен, как эльфийский лорд, силен, как воин, мудр, как волшебник, почитаем, как Король гномов, и добр, как лето. Он появляется во многих сказках, но его роль в истории великого приключения Бильбо очень мала, хотя и важна, как вы сможете увидеть, если мы когда-нибудь дойдем до конца. Его дом был идеален, любили ли вы еду, или сон, или работу, или рассказывание историй, или пение, или просто сидеть и думать лучше, или приятную смесь всего этого. Злые существа не приходили в эту долину.
Жаль, что у меня нет времени рассказать вам хотя бы несколько историй или одну-две песни, которые они слышали в том доме. Все они, в том числе и пони, за несколько дней отдохнули и окрепли. Их одежда была заштопана, как и их синяки, их характеры и их надежды. Их сумки были наполнены едой и провизией, которые было легко нести, но нужно быть достаточно сильными, чтобы перевезти их через горные перевалы. Их планы были улучшены с лучшими советами. Итак, наступил канун летнего солнцестояния и они должны были продолжить путь с ранним солнцем в летнее утро.
Элронд знал все о рунах любого рода. В тот день он посмотрел на мечи, которые они принесли из логова троллей, и сказал: «Это сделали не тролли. Это старые мечи, очень старые мечи Высших Эльфов Запада, моего рода. Они были сделаны в Гондолине для гоблинских войн. Они, должно быть, пришли из сокровищницы дракона или гоблинов, потому что драконы и гоблины разрушили этот город много веков назад. Это, Торин, руны с именем Оркрист, гоблинский тесак на древнем языке Гондолина; это был знаменитый клинок. Это, Гэндальф, был Гламдринг, вражеский молот, который когда-то носил король Гондолина. Держите их хорошо!»
– Интересно, откуда они у троллей? – сказал Торин, глядя на свой меч с новым интересом.
– Не могу сказать, – ответил Элронд, – но можно предположить, что ваши тролли грабили других разбойников или наткнулись на остатки старых грабежей в каком-нибудь замке в горах на севере. Я слышал, что со времен войны гномов и гоблинов в заброшенных пещерах шахт Мории до сих пор можно найти забытые древние сокровища.
Оскар Уальд «Портрет Дориана Грея»
– Нет смысла говорить мне, что ты будешь хорошим, Дориан, – воскликнул лорд Генри, опуская белые пальцы в Красную медную чашу, наполненную розовой водой. – Вы абсолютно совершенны. Пожалуйста, не меняйтесь.
Дориан покачал головой.
– Нет, Гарри, я сделал слишком много ужасных вещей в своей жизни. Я больше не собираюсь этого делать. Вчера у меня начались хорошие дела.
– Где ты был вчера?
– В деревне, Гарри. Я остановился в маленькой гостинице.
– Мой дорогой мальчик, – сказал лорд Генри, улыбаясь, – в деревне каждый может быть хорошим. Там нет искушений. Вот почему люди, живущие за городом, так нецивилизованны. Как вы знаете, есть только два пути к цивилизованности. Первый – быть культурным, второй – быть испорченным. У деревенских людей тоже нет возможности существовать, поэтому они стагнируют.
– Культура и коррупция, – прошептал Дориан. – Я кое-что знаю об этом. Теперь мне кажется странным, что их вообще можно увидеть вместе. У меня есть новый идеал, Гарри. Я собираюсь измениться. Кажется, я изменился.
– Вы еще не сказали мне, в чем состояло ваше доброе дело. Или вы сказали, что сделали больше одного?"
– Я могу сказать тебе, Гарри. Это не та история, которую я мог бы рассказать кому попало. Я пощадил кое-кого. Звучит глупо, но вы понимаете, что я имею в виду. Она была очень красива и удивительно похожа на Сибиллу Вейн. Думаю, именно это и привлекло меня к ней. Вы помните, Сибиллу Вейн, не так ли? Как давно это было! Хетти, конечно, не принадлежала к нашему классу. Она была просто деревенской девушкой. Но я действительно любил ее. Я совершенно уверен, что любил ее. Весь этот чудесный май, который у нас был, я бегал к ней два или три раза в неделю. Вчера она встретила меня в маленьком саду. Яблоневые цветы падали ей на волосы, и она смеялась. Мы должны были уехать вместе сегодня на рассвете. Внезапно я решил оставить ее такой же цветущей, какой нашел.
– Я думаю, что новизна этого чувства доставила тебе истинное удовольствие, Дориан, – прервал его лорд Генри. – Но я могу закончить твою идиллию. Ты дал ей хороший совет и разбил её сердце. Это было началом вашей реформации.
Cаки «Мышь»
Теодорика Волера с младенчества до средних лет воспитывала любящая мать, которая заботилась прежде всего о том, чтобы он был огражден от того, что она называла грубыми реалиями жизни. Умирая, она оставила Теодорика одного в мире, который был так же реален, как и всегда, и намного суровее, чем он считал. Для человека его темперамента и воспитания даже простая поездка по железной дороге была полна мелких неприятностей и мелких разногласий, и, усаживаясь однажды сентябрьским утром в купе второго класса, он ощущал смятение и общее душевное смятение. Он жил в загородном доме священника, обитатели которого, конечно, не были ни жестокими, ни вакханалиями, но их надзор за домашним хозяйством носил тот небрежный характер, который ведет к катастрофе. Экипаж, который должен был отвезти его на станцию, так и не был должным образом заказан, и когда подошел момент его отъезда, слугу, который должен был принести требуемую вещь, нигде не было видно. В этой чрезвычайной ситуации Теодорик, к своему безмолвному, но очень сильному отвращению, был вынужден помочь дочери священника запрячь лошадь, для чего потребовалось осмотреть плохо освещенный флигель, называемый конюшней и пахнющий точно так же, за исключением участков, где пахло мышами. Не боясь мышей, Теодорик причислил их к самым ужасным существам и подумал, что Провидение, проявив немного морального мужества, давно бы признало, что в них нет необходимости, и изъяло бы их из существования. Когда поезд отъезжал от станции, нервное воображение Теодорика заставило ощутить слабый запах конюшни и, возможно, выставить заплесневелую солому или две на своей обычно хорошо вычищенной одежде. К счастью, единственный пассажир купе, дама примерно того же возраста, что и он, казалось, была склонна скорее спать, чем разглядывать его; поезд не должен был останавливаться, пока не достигнет конечной станции, примерно через час, а вагон был старомодного вида, из которого невозможно было выйти в коридор, поэтому никакие дальнейшие попутчики не могли вторгнуться в частную жизнь Теодорика. И все же едва поезд набрал скорость, как он неохотно, но отчетливо осознал, что находится не наедине с дремлющей дамой; он был даже не один в своей одежде. Ползучее передвижение чего-то теплого по телу выдавало непрошеное и весьма нежелательное присутствие – невидимое, но остро осязаемое – заблудившейся мыши, которая, очевидно, укрылась в ее нынешнем убежище во время эпизода с запряганием пони.
Последовавшие притоптывание, потряхивание и яростные щипки не смогли заставить незваного гостя покинуть убежище, ибо тот, по-видимому, придерживался девиза – «Exelsior». Тогда законный хозяин одежды откинулся на спинку сиденья и попытался быстро изыскать иной способ положить конец этому совместному владению.