ВЗАИМНЫЕ КУЛЬТУРНЫЕ ВЛИЯНИЯ




Несмотря на то, что взаимоотношения Византии и Халифата за всю их историю были большей частью враждебными, между этими двумя государствами происходили отнюдь не только военные действия. Во время нечастых мирных периодов ромеи и арабы обменивались посольствами, вели торговлю, вступали в тесные контакты друг с другом. Это давало возможность для обмена культурными достижениями.

В эпоху появления ислама арабы стояли на более низкой по сравнению с соседними народами ступени развития. Однако впоследствии после своих великих завоеваний они восприняли многие достижения культуры покоренных народов — персов, индийцев, сирийцев, коптов и др. Византийское и античное культурное наследие воспринималось ими не только и не столько {130} от самих ромеев, с которыми они вступали в контакты, сколько от населения завоеванных стран бывшего византийского региона.

В Сирии, Палестине и Египте византийское влияние сохранялось долгое время после их перехода под власть Халифата. Не обладая на первых порах необходимым опытом управления завоеванными территориями, арабы широко привлекали на государственную службу представителей местного населения. Почти во всех звеньях государственного аппарата на территории Сирии, Палестины и Египта долгое время бóльшую часть чиновников составляли греки, сирийцы и копты. Многие из них достигали довольно высоких постов. Греческий язык оставался государственным языком в сиро-палестинском регионе до конца VII в. В Египте делопроизводство велось на коптском языке. Лишь в конце VII — начале VIII в. все канцелярские документы были переведены на арабский язык.

В завоеванных странах первоначально сохранялись прежние типы монет. Лишь спустя некоторое время на монетах появились дополнительные арабские прокламационные надписи: «Аллах», «Мухаммед» и т. д. Продолжением византийской традиции являлось и то, что на золотых динарах была изображена фигура стоящего халифа. На византийских монетах той же эпохи обычно на лицевой стороне изображались погрудные портреты, а на оборотной — стоящие фигуры императоров. Кстати, само название золотой арабской монеты имеет византийское происхождение (визант. динарий — ар. динар). В конце VII в. была проведена денежная рефор-{131}ма. В 696—697 гг. появились динары принципиально нового типа: без всяких изображений, только с арабской надписью, в основном религиозного характера. Впрочем, разрыв с византийской традицией в монетной чеканке не был слишком резким. Сохранился уникальный египетский динар, отчеканенный в год реформы, с латинским переводом мусульманского Символа веры. Он являет собой, таким образом, переходный монетный тип.

Завоевания способствовали известному изменению культурно-хозяйственного типа арабов. При крайне замедленном развитии сельскохозяйственной и ремесленной техники в древности и раннем Средневековье различия между техникой самих арабов и покоренного ими населения были не слишком велики. Однако они существовали. Арабы, переселявшиеся в сиро-палестинский регион и в Северную Африку, постепенно воспринимали положительный хозяйственный опыт местного населения.

На завоеванные земли переселялись как земледельческие, так и кочевые арабские племена. Часть бедуинов продолжала на новых местах заниматься кочевым скотоводством, другие переходили к земледелию, занимались разведением финиковых пальм. В сельскохозяйственном производстве в Арабском халифате использовались традиционные для каждой местности приспособления, которые воспринимались арабами. В качестве примера укажем на водоподъемные сооружения в Египте. Как известно, дожди в этой стране выпадают крайне редко. Поэтому благосостояние ее населения целиком зависит от уровня разливов Нила. С давних пор {132} для измерения уровня подъема воды служили т. н. ниломеры. Последний из них, просуществовавший до нашего времени, был оборудован уже при арабах на острове Равда близ Фустата в IX в. Он представляет собой каменную колонну с делениями. Считалось, что самый богатый урожай бывает в тот год, когда вода Нила поднимается на 16 локтей. Разумеется, при разливах нильские воды не всегда доходили до возвышенных мест. Еще во времена фараонов воду на такие «высокие поля» подавали с помощью шадуфов — приспособлений, напоминающих наши колодезные «журавли». К одному концу такого «журавля» прикреплялся груз, к другому — кожаное ведро на веревке. Человек опускал веревку с ведром вниз, набирал воду, а потом достаточно было легкого толчка вверх, чтобы, используя груз в качестве противовеса, поднять полное ведро наверх. С III в. до н. э. наряду с шадуфом стал применяться изобретенный знаменитым греческим ученым Архимедом винт, вставленный в цилиндр, который мы в просторечии называем «улиткой». Приблизительно в то же время появилось и более сложное приспособление — сакийа. Оно представляет собой сооружение, состоящее из вращающегося вертикального вала, с которым скреплено несколько зубчатых колес. На этих колесах укреплены бадьи, которые при вращении вала зачерпывают воду и выливают ее на более высоко расположенную террасу. Вал приводится во вращение тягловой силой животных. Все перечисленные водоподъемные приспособления, известные с древности, были восприняты арабами и применялись вплоть до новейшего времени. {133}

Нужно отметить, что хотя арабское завоевание сопровождалось обычными в таком случае опустошениями, оно не привело к полному разрушению производительных сил покоренных стран, После прекращения военных действий арабские власти проявляли большую заботу о восстановлении и дальнейшем развитии хозяйства. Восстанавливалась ирригационная система, прокладывались каналы.

В городах продолжали развиваться торговля и различные ремесла — ткацкое, ювелирное, оружейное и др. Воспринимая положительный опыт ремесленного производства в покоренных провинциях, арабы развивали его дальше. Как пример можно указать на ремесло ору-

Файл kr134.jpg

Приспособления для подъема воды в Египте.

Слева — архимедов винт, справа — шадуф {134}

жейников в Сирии. В Антиохии и Дамаске еще в византийскую эпоху существовали императорские оружейные «фабрики». 1 Опыт здешних ремесленников по изготовлению высококачественных мечей был воспринят арабами еще в доисламскую эпоху. Его перенимали арабы, жившие на землях империи ромеев и не терявшие связей со своими соплеменниками в Аравии. Накануне появления ислама среди арабов высоко ценились мечи, изготовленные в Машарифе — местности в Южной Сирии на краю пустыни. В эпоху Арабского халифата развитие оружейного дела привело к созданию знаменитой дамасской стали, клинки из которой ценились почти во всем средневековом мире, в том числе и на Руси.

В условиях частых войн с Византией арабы быстро воспринимали не только положительный военный опыт ромеев, но и их военные изобретения. С 673 г. византийцы стали применять в боях с арабами т. н. «греческий огонь», который предложил в Константинополе сирийский архитектор Каллиник. Способ изготовления «греческого огня» в настоящее время утерян, известно лишь, что в его состав входили нефть, асфальт, негашеная известь, смолы и какие-то другие вещества. Направляемая из специальных сифонов, эта смесь воспламенялась от соприкосновения с водой и успешно применялась против вражеских кораблей. {135}

Однако арабы вскоре научились защищать свои корабли, покрывая их до ватерлинии свинцовыми листами. Затем они сами овладели искусством изготовления «греческого огня» и успешно применяли его, начиная с VIII в.

Византийское влияние ощущалось в Халифате особенно сильно в то время, когда правили халифы из рода Омейядов (661—750). Этому способствовало то, что они превратили Сирию в центр своего государства и перенесли столицу из Медины в Дамаск. Местное греческое и сиро-арамейское население оказывало влияние не только на работу арабского государственного аппарата, но и на культуру завоевателей.

Это проявлялось в архитектуре и изобразительном искусстве. Омейяды не боялись украшать свои дворцы и замки (Мшатта, Кусейр-Амра и др.) резьбой, мозаикой, статуями и картинами, несмотря на то, что ислам

Файл kr136.jpg

Применение «греческого огня». Миниатюра {136}

Файл kr137.jpg

Сирийский дворец Мшатта. Деталь. VIII в. {137}

не слишком поощряет такие изображения. Так, на стенах Кусейр-Амра были изображены бытовые сцены, животные, фигуры, символизирующие периоды человеческой жизни. Подобные картины являлись прямым продолжением традиций византийского искусства на арабской почве. Омейяды следовали в данном отношении вкусам византийских аристократов, украшавших свои виллы высокохудожественными фресками и мозаиками. Впоследствии развитие изобразительного искусства в Халифате было заторможено, однако полностью не прервалось. Арабские книги украшались красочными миниатюрами. В миниатюрах, выполненных в Сирии, ощущалось византийское влияние, в египетских — коптское.

В архитектуре арабы также использовали византийские традиции. Первые мечети, которые они строили в завоеванных странах, представляли собой довольно примитивные сооружения из подручного деревянного материала. Подобные постройки производились на скорую руку в условиях походной жизни. Впоследствии, когда арабы прочно закрепились в завоеванных облас-

Файл kr138.jpg

Строительные работы во времена Омейядов.

Кусейр-Амра. Стенная живопись. VIII в. {138}

тях, строительство культовых и иных зданий стало производиться ими с учетом архитектурных традиций покоренных народов, они стали заботиться не только о прочности сооружений, но и об их эстетической стороне. Для постройки крупных зданий нередко привлекались греческие архитекторы и мастера. Архитектура мечетей копировала многие детали христианских церквей (например, купол). Бывали случаи и простого обращения церквей в мечети. В 706 г. собор святого Иоанна в Дамаске перестроили в знаменитую мечеть Омейядов, которая существует до сих пор.

Влияние народов бывших византийских провинций ощущалось не только в материальной, но и в духовной культуре арабов. Этому в немалой степени способствовало то, что у местного немусульманского населения и

Файл kr139.jpg

«Три периода жизни». Кусейр-Амра {139}

после арабского завоевания долго сохранялись и развивались прежние культурные традиции. Многие деятели византийской культуры вышли из ближневосточного региона. Так, сохранилось предание, что наиболее крупный византийский мыслитель, богослов и философ VII в. Максим Исповедник (580-662) несколько лет прожил в Палестине после того, как она перешла под арабский контроль. Затем он в начале 40-х гг. переселился в Африку.

Файл kr140.jpg

Мечеть Скалы в Иерусалиме. 691 г. {140}

В Сирии уже в VIII в. грекоязычная культурная среда выдвинула такого выдающегося деятеля, как Иоанн Дамаскин. Он родился во второй половине VII в. в Дамаске (откуда его прозвище) в богатой и знатной христианской семье. Одним из его предков был Мансур, содействовавший сдаче Дамаска арабам в 635 г. (см. гл. 2). Иоанн и сам при рождении был назван Мансуром (имя Иоанн он получил, вероятно, уже при пострижении в монахи). Его отец, занимавший высокий пост при дворе халифа, постарался дать своему сыну классическое греческое образование. Наставником мальчика и его «духовного брата» Косьмы (впоследствии — епископа Маюмского и известного гимнографа) стал пленный калабрийский монах Косьма. От него оба юноши приобрели основательные познания в грамматике, диалектике, этике, астрономии и других науках. Даже сохранилось свидетельство, что в знании арифметики они уподоблялись Пифагору и Диофанту (александрийскому математику, жившему, вероятно, в III в.), а познания в геометрии позволяли считать их евклидами. После смерти своего отца Дамаскин стал его преемником на государственной службе, однако ни придворная, ни административная карьера его не удовлетворяли. Испросив у халифа отставку, он отпустил своих рабов на волю, раздал имущество бедным и ушел в монастырь. Умер он в середине VIII в.

В историю литературы Иоанн Дамаскин вошел как выдающийся поэт, создатель ряда знаменитых церковных песнопений. Из-под его пера вышло несколько десятков канонов — сложных литургических поэм. Иоанн {141}

Файл kr142.jpg

Иоанн Дамаскин {142}

блестяще владел искусством акростиха — стихотворения, в котором начальные буквы строк сверху вниз складывались в слова или целые предложения. Его поэтическая деятельность вдохновила А. К. Толстого на написание поэмы «Иоанн Дамаскин». В ее состав А. К. Толстой включил, между прочим, свой довольно точный рифмованный перевод погребального гимна Дамаскина «Какая сладость в жизни сей земной печали не подвластна?..». Этот гимн отличается простотой и сердечностью чувства. Поэма «Иоанн Дамаскин» была положена на музыку П. И. Чайковским, С. И. Танеевым и В. С. Калинниковым.

Иоанн Дамаскин известен также как драматург (его перу принадлежит драма «Сусанна») и композитор. Он систематизировал церковные песнопения, распределив их на восемь групп, соответственно числу певческих гласов, или ладов.

В области богословия и философии Иоанн Дамаскин не создал ничего оригинального и твердо придерживался провозглашенного им принципа: «Не люблю ничего моего». Однако, будучи всесторонне образованным человеком, он смог создать такой колоссальный труд, как «Источник знания», в котором изложил взгляды богословских и философских школ самых различных направлений, существовавших не только в его время, но и в античной древности. Физику и логику он излагал по Аристотелю и его комментаторам.

Сочинения Иоанна Дамаскина в Средние века переводились на самые различные языки и распространялись далеко за пределами Арабского халифата. Они {143} были известны не только в Византии, но и среди славянских народов, в том числе и на Руси, в Закавказье и в странах Западной Европы.

После Дамаскина греческая культурная среда на арабском Востоке уже не выдвигала деятелей, которых можно было поставить вровень с ним. Однако сочинения на греческом языке создавались в Халифате и в последующее время.

Еще бóльшую роль в передаче арабам древнего культурного наследия сыграли сирийцы. Они издавна принадлежали к числу наиболее активных в хозяйственном и культурном отношении этнических групп Востока. К моменту арабского завоевания сирийцы в религиозном отношении разделялись на несколько основных этно-конфессиональных групп — несториан, монофиситов, православных (халкидонитов или мелкитов) и маронитов 1

Наиболее активными из них были несториане, еще с середины V в. большими массами выселявшиеся из Византии в пределы сасанидской Персии. Несторианские миссионеры и торговцы проникали в Среднюю Азию, Индию и дальше на восток вплоть до Поднебесной империи (Китая). Несколько меньшей была активность монофиситов, хотя они также проникали в далекие восточные страны, конкурируя с несторианами; еще меньшей — мелкитов, которые по сравнению с двумя первыми группами были вообще сравнительно немно-{144}гочисленны. Что касается маронитов, то степень их распространения была самой минимальной, т. к. они в основном селились в Сирии и на территории современного Ливана, где образовали компактную общину.

Сирийцы издавна имели свою письменность и высокую культуру, впитавшую в себя все лучшие достижения культуры древних греков и народов Востока. Широта ареала их расселения обусловила появление различий в едином ранее сиро-арамейском языке. На восточно-сирийском наречии говорили в основном несториане, на западном — монофиситы, мелкиты и марониты. Языковые различия обусловили появление двух различных типов сирийского письма — восточного и западного.

Вступая в контакты с различными народами Ближнего, Среднего и Дальнего Востока, сирийцы способствовали интенсивному культурному обмену между ними, играя роль посредников. Они переводили на свой язык произведения древнегреческих деятелей науки и культуры как в византийское, так и в арабское время. Так, Иаков Эдесский (ок. 633—708) перевел «Категории» Аристотеля, а маронит Феофил Эдесский (ум. 785) — врач, астролог и историк осуществил перевод на сирийский «Илиады» Гомера.

Сирийская культура продолжала существовать на протяжении всего Средневековья и еще в XIII в. выдвинула такого энциклопедически образованного ученого, как Григорий бар Ебрей, известного у арабов как Абу-л-Фарадж-ибн-ал-Ибри (1226—1286). Он известен как философ, астроном, грамматик, писатель, историк и врач. {145}

Кроме греков и сирийцев, известное влияние на культуру арабов оказали и другие народы стран бывшего византийского региона — копты, евреи, самаритяне, а также сабии — харранские язычники, поклонявшиеся звездам, которые сохранились как отдельная община и в византийскую, и в арабскую эпоху.

Нередко считают, что будто бы отсталым арабам первоначально были чужды культурные достижения покоренных народов и лишь позднее они начали их усваивать. Всем нам со школьной скамьи известен рассказ о том, как якобы арабские завоеватели поступили с книгами знаменитой Александрийской библиотеки. Будто бы после взятия Александрии Амр-ибн-ал-Ас послал халифу Омару запрос: следует ли распределить захваченные книги в качестве добычи между воинами? Халиф ответил: «Если в книгах написано не то, что в Коране, — они вредны, если то же самое — они не нужны. Поэтому в любом случае их следует сжечь». И книги были сожжены.

В настоящее время доказано, что этот рассказ является позднейшей легендой. Ни один из источников вплоть до XI в. не упоминает о таком факте. Сожжения книг не могло быть хотя бы уже потому, что Александрия в 642 г. не была взята штурмом, а сдалась по договору. Во время же вторичного взятия Александрии в 646 г. халифа Омара, которому приписано приведенное выше высказывание, уже не было в живых.

Религиозный фанатизм вообще не был характерной чертой ранних мусульман. Была, правда, небольшая группа фанатиков, т. н. курра, которые наизусть знали {146} Коран и первыми устремлялись на бой с «неверными». 2 Однако основная масса арабов была чужда всякого религиозного рвения и участвовала в завоеваниях не столько из желания получить рай в загробной жизни, сколько из надежды на богатую военную добычу. Не будет лишним напомнить, что после смерти Мухаммеда бóльшая часть арабов отпала от ислама и была возвращена к нему лишь силой оружия. Поэтому если в эпоху завоеваний арабские войска и уничтожили часть культурных ценностей своих противников, то делалось это в пылу битвы, по жестоким законам войны, а отнюдь не вследствие религиозного фанатизма. Планомерного уничтожения книг иноверцев в эпоху раннего ислама не наблюдалось. Впоследствии мусульманский фанатизм постепенно усиливался в течение нескольких веков, и поэтому нет ничего удивительного в том, что в позднюю эпоху для оправдания более сурового обращения с «неверными», чем ранее, была сочинена легенда о распоряжении Омара насчет александрийских книг. Фальшивые ссылки поздних мусульманских богословов и юристов для оправдания современной им практики на авторитетные имена раннего ислама встречаются часто в их сочинениях.

В действительности в первое столетие ислама, когда собственно мусульманская богословская доктрина не была еще достаточно развита, многие руководящие деятели мусульманской общины, в том числе и спод-{147}вижники Мухаммеда, часто обращались к авторитету священного предания иудеев и христиан для подкрепления положений своей религии. Сохранилось известие, что сын Амра-ибн-ал-Аса Абдаллах кроме Корана читал также Тору. Халиф Омар и арабские эмиры, находясь в Сирии и Палестине, живо интересовались местными преданиями и легендами, расспрашивая о них христиан и евреев. Некоторые мусульмане проявляли интерес к различиям вероучений покоренных народов. Основатель династии Омейядов Муавия I (661—680) очень любил выступать в качестве арбитра во время споров между монофелитами и яковитами, иудеями и христианами. Столь тесное общение с представителями покоренного населения способствовало усвоению арабами элементов их культурных достижений.

Очень рано стали осуществляться переводы книг на арабский язык. Самая ранняя известная нам переводная арабская рукопись относится к 659 г. Это — алхимическое сочинение Зосимы. Несмотря на то, что более ранние рукописи переводных сочинений нам пока неизвестны, они несомненно существовали. Сохранилось надежное свидетельство о том, что патриарх сирийских яковитов Иоанн уже в 639 или 644 г. получил от одного эмира поручение перевести Евангелие с сирийского языка на арабский.

Впоследствии количество переводов неуклонно увеличивалось. Расцвет переводческой деятельности наступил после прихода к власти династии Аббасидов (750—1258). Несмотря на то, что при них центр Халифата переместился из Сирии в Месопотамию и преоб-{148}ладающим при дворе аббасидских халифов стало уже не византийское, а иранское влияние, большинство греческих сочинений было переведено на арабский язык именно в это время. В Багдаде, ставшем столицей в 762/63 гг., были сосредоточены основные кадры переводчиков в особом ученом учреждении «Бейт ал-хикма» («Дом мудрости»), при котором имелись библиотека и обсерватория. Многие переводы выполнены в IX— Х вв. В это время жили и работали такие переводчики, как Ибн-Курра, Абд-ал-Масих, Абу-Бишр Матта-ибн-Юнус, Яхья-ибн-Ади и другие.

Наиболее выдающимся переводчиком был несторианин Хунайн-ибн-Исхак (ок. 808—873), в равной мере принадлежащий как к сирийской, так и к арабской культуре. Он был хорошим врачом, знал арабский, персидский, сирийский и греческий языки. В молодости Хунайн учился сначала в Багдаде, затем — в Византии. Он много путешествовал в поисках научных рукописей, переводил сочинения античных ученых (философа Аристотеля, медика Галена и др.) на сирийский и арабский языки. Дело своего отца продолжил его сын Исхак (ум. в 910/911 г.), также бывший медиком и знатоком языков.

В течение нескольких веков на арабский язык были переведены многие греческие сочинения по философии, медицине, естественным наукам. Бóльшая их часть переводилась с сирийских переводов, меньшая — непосредственно с греческих оригиналов. Арабы познакомились благодаря им с творчеством Евклида, Архимеда, Герона и других древнегреческих ученых. {149}

Знакомство с античным научным наследием способствовало развитию арабской медицины, астрологии, с которой в Средние века тесно переплетались сведения по астрономии, алхимии с элементами химии, фармацевтики, математики и других наук. На развитие арабской астрономии и математической географии огромное влияние оказали труды александрийского ученого II в. н. э. Клавдия Птолемея. Его главный астрономический труд «Великое построение» (греч. «Мегалэ синтаксис») под заглавием «ал-Маджисти» был переведен на арабский язык, а затем в Европе под искаженным заглавием «Альмагест» его перевели на латынь. Этот перевод получил широкое распространение на Западе. В ряде арабских городов, начиная с IX в., были созданы обсерватории. В Сирийской пустыне проводились измерения дуги меридиана.

Усвоение античного научного наследия привело к тому, что у арабов стали появляться свои философы. Уже в IX в. ал-Кичди, которого прозвали «философом арабов», создал эклектическую систему, в которой соединил мнения Платона и Аристотеля. Известен также его труд по оптике. В последующие века появилось множество комментаторов сочинений античных авторов и своих оригинальных арабских мыслителей (Абу-Ала ал-Маари, Ибн-Рушд и др.).

В то же время нужно иметь в виду, что под арабской культурой в широком смысле понимается культура не только самих арабов, но и тех народов, которые приняли ислам. Распространение мусульманства в различных странах имело свою специфику. В странах бывшего ви-{150}зантийского региона (Сирии, Палестине, Египте, Северной Африке), куда переселились значительные массы арабов, принятие ислама приводило большей частью к полной арабизации новообращенных или их ближайших потомков. Что касается народов Среднего Востока (персов, таджиков и др.), то они, принимая ислам, сохраняли свои языки в качестве разговорных, арабским же пользовались как языком религии, дипломатии и культуры. Поэтому сочинения многих средневековых мыслителей Ирана и Средней Азии написаны по-арабски.

Принимая от греков и сирийцев античное наследство, арабы передавали его дальше другим народам Востока. Уже в Х в. из Средней Азии вышел такой крупный мыслитель, как Абу-Наср ал-Фараби, которого считали «вторым учителем» после Аристотеля, последователем которого он являлся.

В Средней Азии жили и работали Ибн-Сина, или Авиценна (980—1037), как его называли в Западной Европе, и ал-Бируни (973—1048). Первый известен в основном как врач и философ-рационалист. Его медицинский труд «Канон врачебной науки» был переведен с арабского языка на латынь и издан на Западе в числе первопечатных книг в XV в. Как философ, он был подлинным гигантом мысли. Его называли «князем философов» и «третьим учителем» после Аристотеля и ал-Фараби. Ал-Бируни известен как математик, астроном, филолог, географ и историк. Он, так же как и Ибн-Сина, опирался в своем творчестве на античные научные традиции. Его перу принадлежит ряд арабских переводов из Птолемея. {151}

Накопление знаний по различным отраслям наук способствовало тому, что с Х в. на арабском языке стали появляться первые энциклопедии.

Античное наследие усваивалось на Востоке столь интенсивно, что со временем даже византийцы, презиравшие ранее арабов как «варваров», вынуждены были признать высокий уровень их образованности. Византийский философ XI в. Михаил Пселл с горечью отмечал, «что хотя наследовать словесные богатства должны потомки, сокровище мудрости воспринято теми, кому оно не принадлежит по праву — варварами, иноземцами, а Эллада между тем, вместе с ионийскими поселенцами, отстранилась от отцовского наследия, и оно перешло к ассирийцам, мидянам, египтянам. 1 Все настолько переменилось, что эллины ведут себя по-варварски, а варвары — по-эллински. Ныне, если случится эллину попасть в Сузы или Экбатаны, древнее владение Дария, то он услышит от вавилонян вещи, которых не слыхал на собственном языке, и станет там восхищаться любым человеком, впервые, пожалуй, узнавая, что мудрость была устроительницей всего.

А если среди нас окажется кичливый варвар и вступит в разговор с жителями Эллады и всего нашего материка, то почти всякий раз собеседники его будут не {152} только полуослы, но даже полные ослы. Большинство ведь понятия не имеет ни о природе, ни о том, что выше ее, некоторые же мнят, что постигли всецелое, а сами и пути к нему не знают. Одни из них величаются философами, но чаще всего сами еще ходят в учениках, другие восседают с важными лицами, длиннобородые, бледные, угрюмые, нахмуренные, неопрятно одетые. Они из глубин Аида выкапывают Аристотеля и прикидываются, будто понимают то, что он утаил, окутав мглой неясности. Его запутанную краткость нужно разъяснять в пространном слове, они же краткими речениями только пустословят о множестве исследований. Варвар думает, что мы забавляемся, и наше невежество его делает надменным. Он расстается с нами, показав себя если не мудрецом, то и не неучем».

В приведенном высказывании Михаила Пселла не все соответствует истине. Конечно, ни «ослами», ни «полуослами» византийцы не были. Они всегда высоко ценили образование и культуру. Резкость тона и необъективность Пселла по отношению к своим соотечественникам в данном случае объясняется его полемическим задором. Однако заслуживает внимания его свидетельство о высоком образовательном уровне современных ему «варваров». На основании этого мы можем заключить, что культура арабов и других мусульманских народов в XI в. если и не была выше, то, по крайней мере, стояла вровень с культурой ромеев, что признавали и сами византийцы.

Успехи арабов в области философии и естественных наук неоднократно находили свое отражение в научной {153} и научно-популярной литературе. В неизмеримо меньшей степени показано греко-византийское влияние на арабскую художественную литературу. Поэтому здесь стоит подробнее осветить эту любопытную тему.

Широко распространено мнение о том, что арабы усвоили лишь греческую философию и науку. Напротив, художественная литература греков осталась чужда их духу. Последнее утверждение верно лишь отчасти.

Действительно, нам неизвестно ни одного средневекового арабского перевода древнегреческих поэтов и драматургов — Гомера, Пиндара, Софокла и др. Слабый интерес арабов к греческой поэзии объясняется в значительной степени тем, что этот литературный жанр получил у них значительное развитие еще в доисламскую эпоху. Уже в V—VII вв. в Аравии прославились такие поэты, как Имрулькайс, аш-Шанфара, ан-Набига аз-Зубьяни, Антара-ибн-Шаддад и другие. Именно их творчество служило эталоном для всех последующих арабских поэтов, а потому творения зарубежных поэтов, опиравшихся на иные литературные традиции и писавших совершенно иными стихотворными размерами, в малой степени интересовали арабских читателей.

Однако это отнюдь не означает, что произведения греческой художественной литературы остались совсем неизвестными арабам. Представители арабской интеллигенции, знавшие греческий язык, имели возможность читать античных поэтов в подлиннике. Хорошо знал поэмы Гомера Хунайн-ибн-Исхак. Его современник Юсуф-ибн-Ибрахим свидетельствует, что когда он пришел к одному проживавшему в Багдаде греку, то застал {154} у него Хунайна, который по-гречески декламировал стихи «Умируса (Гомера. — М. К.), главы ромейских поэтов».

Знал Гомера и ал-Бируни. В его сочинениях встречаются ссылки на его стихи и целые цитаты.

Вообще упоминания об эллинских поэтах (Гомере, Гесиоде, Еврипиде и др.) и цитаты из них довольно часто встречаются в арабских сочинениях и переводах с греческого. Цитаты в арабских переводах появлялись часто из греческих научных сочинений, в которых античные ученые цитировали стихи своих поэтов. Нельзя отвергнуть возможность и того, что арабы, владевшие сирийским языком, могли знакомиться с произведениями древнегреческой литературы по их сирийским переводам.

Более интенсивным было греческое влияние на арабскую народную литературу- Это в первую очередь относится к известному сборнику сказок, повестей и рассказов «Тысяча и одна ночь». Образцом для него послужил недошедший до нас иранский сборник «Тысяча сказок», переведенный на арабский язык в VIII в. Первоначальная редакция «Тысячи и одной ночи» возникла не позднее IX в. В ней, как известно, существует обрамляющий рассказ о том, как царь Шахрияр, возмущенный изменой жены, берет себе на каждую ночь новую жену, а наутро убивает ее. Дочь везиря Ширазада (в более поздней редакции — Шахразада, неправильно — Шехерезада), взятая к царю, начинает рассказывать ему сказку и прекращает свое повествование утром на самом интересном месте. Шахрияр, желающий {155} узнать продолжение, отменяет свое решение о казни, и сказки одна за другой продолжаются в течение тысячи ночей (в более поздней редакции — тысячу и одну ночь). В конце концов царь дарит рассказчице жизнь.

В течение веков сборник «Тысяча и одна ночь» неоднократно перерабатывался. Менялось количество входивших в него сказок, одни изымались, другие вставлялись на их место. При этом в сборник включались, кроме сказок иранского и чисто арабского происхождения, также произведения фольклора других народов, в том числе и греков.

О том, что арабские филологи интересовались греческим фольклором, мы имеем прямые свидетельства в источниках. Вот что писал известный арабский книготорговец и библиограф Мухаммед ан-Надим (X в.): «Абдаллах Мухаммед-ибн-Абдус ал-Джахшиари... 1 начал составлять книгу, для которой [решил] отобрать тысячу сказок из повестей арабов, персов, греков и других народов; каждый рассказ стоял сам по себе и не был связан с прочими. Джахшиари созывал сказочников и брал у них то, что ему нравилось, а он был человек достойный. Таким образом, у него набралось четыреста восемьдесят ночей, на каждую ночь по одной полной сказке листов в пятьдесят или больше или меньше, но смерть поспешила к нему прежде, чем он выполнил то, что задумал, и собрал тысячу рассказов. Я видел несколько частей этого сборника».

Из приведенного отрывка видно, что ал-Джахшиари пытался создать свою собственную редакцию «Книги {156} тысячи и одной ночи» (вернее, «Тысячи ночей»). Хотя он и не осуществил своего намерения, не исключено, что собранные им сказки или хотя бы часть их вошли в более поздние редакции «Ночей». Входили в их состав и иные сказки кроме тех, что собрал ал-Джахшиари.

Окончательная редакция «Тысячи и одной ночи», та, которая известна нам сейчас в русском переводе М. А. Салье, сложилась в XVII в. За много веков она вобрала в себя литературное наследство арабов, персов, индийцев и других народов. Среди ее источников был и греческий фольклор — древний и средневековый. «Тысяча и одна ночь» подвергалась столь многочисленным переработкам, что зачастую в одной отдельно взятой сказке можно проследить самые различные влияния, которые самым причудливым образом переплетаются между собой. В качестве примера укажем на «Повесть о везире царя Юнана».

В этой сказке уже в самом ее начале встречается невероятное утверждение о том, что в «древние времена и минувшие века и столетия был в городе персов и в земле Румана царь по имени Юнан». Рассказчика нисколько не смущает то, что «земля Румана» (Византия) и «город персов» находятся в разных странах, для него это неважно, важна занимательность рассказа. У царя говорящее имя, которое указывает на его византийское происхождение (Юнан — по-арабски Греция). В то же время в этой сказке упоминается типично иранская игра — конное поло. Царь болеет проказой, от которой его излечивает мудрый врач, о котором сказано, что «он читал книги греческие, персидские, византийские, арабские и сирийские, знал врачевание и науку о звездах и {157} усвоил их правила и основы, их пользу и вред, и он знал также все растения и травы, свежие и сухие, полезные и вредные, и изучил философию, и постиг все науки и прочее».

Как видно, в этой сказке мирно уживаются между собой иранские и греко-византийские реалии, различные культурные пласты накладываются один на другой.

Греческое влияние не обошло, по-видимому, и знаменитую историю Синдбада-морехода. В рассказе о его первом путешествии упоминается огромная рыба, которую путешественники приняли за остров. Этот мотив, как предполагают, проник в сказку из «Жизнеописания Александра Великого» Псевдо-Каллисфена. 1

Во время третьего путешествия Синдбад и его спутники попадают во дворец к великану, который начинает пожирать путешественников, поджаривая их на вертеле. Тогда оставшиеся в живых пленники бегут, предварительно ослепив людоеда двумя раскаленными железными вертелами. Тот зовет на помощь женщину-великаншу, и они начинают бросать камни в судно, на котором спасаются беглецы. Спастись удается одному лишь Синдбаду и двум его спутникам. Остальные погибают.

Этот мотив мог проникнуть в историю Синдбада из «Одиссеи» Гомера, где Одиссей и его спутники дважды {158} попадают к великанам. Первый раз они оказываются на острове одноглазых великанов-циклопов (киклопов). Циклоп Полифем запирает их в своей пещере и начинает пожирать одного за другим. Тогда Одиссей и его оставшиеся в живых спутники ослепляют циклопа обожженным в костре колом и спасаются бегством. Полифем преследует беглецов и, отломив от вершины горы утес, бросает его вслед их кораблю. Утес не попадает в цель, и судно уходит в море.

Второй раз Одиссей и его спутники попадают к великанам-лестригонам. Их царь съедает одного из них, другие путешественники убегают. Лестригоны бросают огромные камни, убивают многих из спутников Одиссея и, нанизав их на колья, уносят с собой. Самому Одиссею с немногими товарищами удается спастись. Их корабль выходит в море и благополучно покидает страну лестригонов.

Как видно, мотив приключений Синдбада у великанов, если он действительно проник в «Тысячу и одну ночь» из «Одиссеи», не был заимствован из нее непосредственно, а дошел, скорее всего, через много<



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-08-27 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: