Тит, отправленный Веспасианом приветствовать в Риме нового цезаря Гальбу, в миссии своей не преуспел. В конце января 69 г., добравшись только до Коринфа в Греции, он узнал о гибели старика-императора и о переходе высшей власти к Отону. Такое известие побудило его к возвращению в стан отца. Вскоре становится известным на Востоке и поражение Отона в борьбе за власть с Вителлием. На сей раз Веспасиан решает присягнуть очередному цезарю. В эти дни, по меткому наблюдению Диона Кассия, «Так как Веспасиан вообще не был склонен к опрометчивости в поступках, он долго не решался сам вмешаться в столь запутанные события».[56]В столь сложной ситуации «Веспасиан между тем ещё и ещё раз взвешивал, насколько он готов к войне, насколько сильны его армии, подсчитывал, на какие войска в провинциях он может опереться».[57]Это уже свидетельство Тацита.
Хорошим знаком для Веспасиана стало поведение легионеров во время присяги Вителлию, которую он провёл, первым произнеся её слова. «Солдаты слушали его молча, и было ясно, что они готовы восстать немедленно».[58]
«Тем не менее, — писал Светонеий, — он ничего не предпринимал, пока неожиданно не поддержали его люди неизвестные и далёкие».[59]
Поддержка эта оказалась весомой и, главное, решительной. Первым привёл легионы к присяге Веспасиану наместник Египта Тиберий Александр. Это случилось 1 июля 69 г., и в дальнейшем этот день и стал отмечаться как первый день правления Веспасиана. 3 (по другим сведениям 11) июля в Кесарии «воины окружили палатку Веспасиана и приветствовали его как императора».[60]Все три подчинённые ему легиона, ведшие войну в Иудее, единодушно присягнули своему полководцу как новому владыке Рима. 15 июля Веспасиану присягнул с четырьмя легионами наместник Сирии Лициний Муциан. Он правил провинцией, много более значимой, нежели мятежная Иудея, и имел в своём подчинении на легион больше, нежели Веспасиан. Однако, на соперничество не решился, зная уже, очевидно, о растущей популярности Веспасиана в разных провинциях Империи.
|
|
«С неимоверной быстротой весть о новом императоре разнеслась на Востоке. Каждый город устраивал празднества с жертвоприношениями по случаю полученной доброй вести и в честь нового императора. Легионы в Мёзии и Паннонии, которые незадолго до того восстали против дерзкого Вителлия, теперь с большей радостью принесли присягу своему императору. Сам Веспасиан выступил из Кесарии инаправился в Берит, где со всей Сирии и других провинций ожидали его многие посольства, вручившие ему от всех городов венки и приветственные адресы».[61]
Если поддержка Египта и Сирии делала опорой Веспасиана в борьбе за власть весь римский Восток, то поддержка легионов на Нижнем Дунае в Мёзии и на Среднем Дунае в Паннонии отдавала под его власть Балканы, открывая дорогу в Италию.
Поддержка, что и говорить, широчайшая! Светоний сообщает даже о предложении царём Парфии Вологёзом сорока тысяч стрелков Веспасиану для успешной борьбы за власть в Империи.[62]
Возобновившуюся гражданскую войну легионы, присягнувшие Веспасиану, выиграли и 21 декабря 69 г. Веспасиан был провозлашён сенатом императором, а Тит и Домициан были названы Цезарями».[63]На следующий день сенат принял ещё одно важнейшее постановление, получившее название «Lex de imperio Vespasiani» — «Закон о власти Веспасиана». Этим правовым актом новому владыке Римской империи официально передавались все те властные права, которыми обладали ранее правившие принцепсы: Август, Тиберий и Клавдий. Такой подбор принцепсов-предшественников не случаен. Веспасиан тем самым подчёркивал, что он отвергает властный опыт цезарей-тиранов — Гая Калигулы и Нерона, не говоря уже о случайных и кратковременных императорах — Гальбе, Отоне и о Вителлии, побеждёном его славными легионами. За основу был взят опыт правителей, безусловно, успешных, пусть и не все их действия, прежде всего Тиберия и, в известной мере, Клавдия, сенаторами вспоминались добром.
|
|
Оценивая этот закон, можно, в целом, согласиться с мнением Карла Криста, что он стал чётко сформулированным выражением полного правового завершения институализации принципата как формы правления.[64]Правления юридически монархического, без всяких остатков республиканского флёра. Процесс, в правовом отношении начавшийся с 27 г. до Р.Х., окончательно завершился в конце 69 г.
Завершавший свой седьмой десяток Веспасиан явно возжелал основать новую династию. Тита он сделал своим соправителем. Тот ежегодно получал консульство, получил также трибунскую власть. В 71 г. Веспасиан назначил Тита префектом претория, дабы строго держать в подчинении небезопасные для императорской власти преторианские когорты.
Младший сын Веспасиана Домициан, наряду с Титом получивший имя Цезаря (сам Веспасиан стал Августом), сразу после захвата Рима легионами Лициния Муциана повёл себя в столице подобно самовластному правителю, за что удостоился от отца весьма ядовитого послания: «Спасибо тебе, сынок, за то, что ты позволяешь мне находиться у власти и до сих пор не сверг меня».[65]
|
|
В то же время опалы Домициан не испытал. Веспасиан совсем не возражал, чтобы власть в Империи стала семейным делом Флавиев. Казалось, слова Гальбы, что более власть в Риме не будет принадлежать одной семье, и преемника д о лжно избирать по личным, а отнюдь не фамильным достоинствам, канули в Лету. Но финал Флавиев и дальнейшие события показали их историческую правоту. Доказательством этого как раз и стала судьба нашего героя.
Мы помним, как удачно отец Траяна и польстил Веспасиану, и сделал подарок Титу. Очевидно, ставка его на Флавиев была серьёзной. Потому, когда началась война с Вителлием, Марк Ульпий Траян безоговорочно и решительно поддержал императорские амбиции Веспасиана. Поступок сей, естественно, был оценён. Насколько нам известно, личного участия в гражданской войне Траян не принимал. Он оставался в Иудее, где вскоре возобновилась война. Вернувшийся к армии Тит возглавил осаду Иерусалима, в боях за который славный Х Бурный легион, возглавляемый Траяном-отцом, и в составе которого именно в этой кампании Марк Ульпий Траян-сын, как полагают, приобрёл первый опыт личного участия в боевых действиях, достаточно себя проявил.
Когда после четырёхмесячных боёв Иерусалим пал, то Х легиону было приказано оставаться в этом городе в качестве гарнизона и построить себе лагерь среди его руин.[66]Среди легионеров пошли слухи, оказавшиеся верными, что во время осады иудеи, дабы их богатства не достались ненавистным римлянам, а, может, и в надежде когда-нибудь их снова обрести, зарыли множество кладов. И вот, в начале 71 г. Тит, проезжая мимо развалин столицы Иудеи, увидел, как легионеры Бурного легиона с энтузиазмом выкапывают клады, закопанные во время осады.[67]
К этому времени Х легион уже получил сразу после падения Иерусалима нового предводителя Луцилия Басса. Под его командованием войско овладело горной крепостью Махер. И, наконец, завершил Иудейскую войну Х Бурный легион взятием последней иудейской твердыни Масады. Тогда им командовал уже Флавий Сильва.
Едва ли Траян-отец скорбел, что не он был легатом доблестного Х Бурного в этих последних боях. Ведь в 70 г. он был удостоен Веспасианом должности консула и стал наместником провинции Каппадокии на востоке Малой Азии. Это была достойная награда за преданность. Более того, когда Веспасиан и Тит в 73–74 гг. провели цензуру, пополнив ряды патрициев многими из своих сторонников, как италиками, так и провинциалами из западных провинций Империи, то Траян оказался в их числе. Тогда же, кстати, в число патрициев попал Юлий Агрикола, будущий тесть Публия Корнелия Тацита, прославленный им.[68]
Для потомка колониста-ветерана, чьи предки вышли из города Тудера в Умбрии, области в центре Италии по верхнему течению Тибра, это были немалые достижения. В то же время едва ли можно считать такие успехи случайными. Траяна до́лжно отнести к типичным представителям колонистских семей, выходцев из Италии, добившихся успехов в провинции и не только на провинциальном уровне.[69]Этих людей знаменитый британский антиковед сэр Рональд Сайм называл элитой колоний, полагая его общественной группой необычайной пробивной силы, оказывавшей растущее влияние на дела Империи.[70]Переход Траяна-отца из элиты провинциальной в элиту имперскую — а как иначе оценивать должность консула, звание патриция и наместничество в Каппадокии, а с 74 г. в Сирии — создавал новые возможности и для Траяна-сына.
Марк Ульпий Траян-младший, получивший первый боевой опыт в Иудейской войне, посвятил себя военной службе, к каковой, как мы помним, он испытывал расположение с юных лет. Он служил теперь в Сирии, где отец его был наместником. Известно, что с 75 г. Траян-сын стал трибуном-латиклавием.
Tribunus laticlavus — трибун с широкой красной патрицианской полоской на одежде был вторым по старшинству командиром в легионе. Эти военачальники носили богато украшенные шлемы, литые доспехи и белые плащи. Их вооружением был меч, который носили на левом бедре.[71]
Трибуны-латиклавии были утверждены императором Клавдием.[72]Чтобы достигнуть такой должности, надо было сначала командовать когортой, потом кавалерийской алой и лишь затем перейти на уровень командования легионом.[73]Многие трибуны-латиклавии руководили легионами и во время службы на местах, и во время маршей и сражений.[74]Должность эта открывала прямой путь к званию сенатора, к должности легата.
Известно, правда, что у некоторых трибунов-латиклавиев была дурная слава за халатное отношение к своим обязанностям.[75]К Марию Ульпию Траяну это никак нельзя было отнести. Вот как писал о Траяне его современник, друг и почитатель Плиний Цецилий Секунд, вошедший в историю как Плиний Младший, в отличие от своего дяди, автора знаменитой «Естественной истории» Плиния Старшего:
«В должности [военного] трибуна ты ещё в юных годах, но уже с отвагой зрелого мужа, побывал в отдалённейших и столь различных между собой странах, и уже в то время судьба наставляла тебя долго и основательно учиться тому, чему ты в скором времени должен был сам учить других. Не довольствуясь тем, что ты изучил лагерную жизнь и как бы прошёл в короткое время всю службу, ты так провёл свою должность трибуна, что сразу мог бы быть вождём, и нечему было тебе уже учиться в то время, когда ты начал учить других. За десять лет службы ты узнал разные обычаи племён, расположение областей, выгодные условия местностей, и различие вод и климата ты научился переносить так же, как ты привык переносить перемену воды и климата на своей родине. Сколько раз менял ты коней, сколько раз отслужившее тебе оружие…
…Нет для тебя других развлечений, как исследовать лесные дебри, выбивать диких зверей из берлог, переходить через высочайшие горные хребты, подниматься на успрашающие своей высотой утёсы, и притом не пользуясь для помощи ничьей рукой, ничьими следами, и между этими занятиями благочестиво посещать священные рощи, вступать в общение с божеством».[76]
К достоинствам Траяна относилась и неприхотливость в походной жизни. К примеру, он мог обходиться самой простой пищей воина — салом, творогом и напитком, который назывался поска — смесь воды, уксуса и взбитых яиц.
Конечно же, панегирик — жанр, совершенно не предназначенный для объективной оценки того, кому он посвящён. Но, зная дальнейшие военные достижения Марка Ульпия Траяна, мы вправе полагать, что он на самом деле наидобросовестнейшим образом относился к обязанностям военного трибуна-латиклавия. Этим он и обеспечил себе поступательное развитие своей карьеры.
Здесь нельзя забывать, что служба молодого Траяна проходила в совсем не простых условиях. Первый свой опыт он приобрёл, сражаясь в Х Бурном легионе под началом отца. Надо помнить, что служба в этом славном легионе была особой честью. Ведь он был любимым легионом самого Гая Юлия Цезаря. На знаменитом военном совете перед битвой с полчищами германского вождя Ариовиста Цезарь заявил, что «если за ним вообще никто не пойдёт, то он выступит хотя бы с одним Х-м легионом: в нём он уверен, и это будет его преторской когортой. Надо сказать, что этому легиону Цезарь всегда давал особые льготы и, благодаря его храбрости, очень на него полагался».[77]Дело в том, что полчища германцев так смущали многих римлян, что «некоторые даже заявили Цезарю, что солдаты не послушаются его приказа сняться с лагеря и двинуться на врага и из страха не двинутся».[78]
В дальнейшем Х легион всегда служил Цезарю на правом фланге, на самых опасных местах, и с его помощью Цезарь и добивался своих самых замечательных побед.[79]
Для отца и сына Траянов особое значение имело то обстоятельство, что изначально Х легион был набран в их родной провинции Дальняя Испания. Возможно, Траян-отец не без грусти передал командование Бурным легионом новому легату, но наместничество в провинции являлось несомненным повышением для него самого, и, нетрудно предположить, было благом для будущей карьеры сына. Переход из Каппадокии в Сирию ещё более укрепил позиции Траянов. Обширная богатейшая провинция, густонаселённая, где находились такие знаменитые города как Дамаск, Алеппо, Антиохия, имела исключительное значение для Империи. Она ведь по Ефрату граничила с могучим Парфянским царством — единственной державой, в противостоянии с которой Рим до сих пор никак не мог добиться сколь-нибудь значимых успехов. Не случайно в Сирии стояли четыре легиона, столько же, сколько и в самых опасных провинциях по рейнской границе — Верхней и Нижней Германиях. Во время недавней гражданской войны, приведшей к власти Флавиев, сирийские легионы во главе с наместником этой провинции Лицинием Муцианом сыграли выдающуюся роль. Так что Марк Ульпий Траян-отец вправе был полагать свое назначение в Сирию вкупе с внесением его имени в патрицианские списки знаком особого доверия десятого цезаря Веспасиана.
Доверие новый наместник оправдал. Когда на сирийских рубежах возникли очередные обострения, Траян-отец их быстро и умело уладил. За эти, несомненно, важные заслуги он был удостоен Веспасианом триумфальных почестей. К сожалению, нам неизвестно, уладил ли наместник Сирии дела с парфянами чисто дипломатическим путём, была ли предпринята военная демонстрация, подобно той, которую в 20 г. до Р.Х. при Августе блистательно провёл молодой Тиберий, или же дело дошло до прямых военных столкновений.[80]Но весьма высокая награда говорит о сложной ситуации во взаимоотношениях с грозным соседом, успешно разрешённой к чести Рима Марком Ульпием Траяном-отцом.
В какой степени эти события касались Марка Ульпия Траяна-сына — нам совершенно неизвестно. Можно, конечно, предполагать, что, если и были тогда какие-то военные столкновения, то молодой трибун-латиклавий принял в них участие. Тогда боевой опыт его молодости пополнился помимо Иудейской войны также и сражениями с парфянами.[81]Но всё это только предположения, источниковой основы лишённые.
Скудость источников о молодых годах Траяна не позволяет подробно рассказать о его жизни в период правления трёх цезарей из династии Флавиев. Нам лишь известно, что после десятилетней службы военным трибуном Траян некоторое время пребывал на гражданских должностях. На этой стезе он, похоже, особо не отличился. Безусловно, употребляя римскую терминологию, любезную некогда славному Марку Туллию Цицерону, Траян был «человеком меча», но не «человеком тоги».[82]Потому естественным выглядит его возвращение в армию в конце восьмидесятых годов. В 89 г. Марк Ульпий Траян на высокой военной должности. Он легат VII легиона «Близнецы» (Legio VII Gemina).[83]
VII легиона «Близнецы» (или V II Сдвоенный легион) был соединением с недолгой, но достаточно яркой военной историей. Его набрал в подведомственной ему провинции Тарраконская (или Ближняя) Испания в 69 г. Гальба, когда решился бросить вызов Нерону.[84]С этим легионом Гальба и вступил в Рим.
Наград за это легион, похоже, не удостоился. Ведь Гальба гордился тем, что «привык набирать, а не покупать солдат».[85]Именно этим, как известно, он и «восстановил против себя все войска по всем провинциям».[86]
VII легион Гальба под командованием Марка Антония Прима отправил из столицы в далёкий Карнунт в Среднем Подунавье, в провинции Паннония.[87]Этот легат, человек амбициозный, но и рассудительный, благоразумно не вмешался в противостояние Отона и Вителлия, случившееся после гибели Гальбы. Судя по всему, в легионе и не очень-то скорбели о смерти его основателя. Когда же началась новая гражданская война, то VII легион во главе с Примом решительно встал на сторону Веспасиана.[88]В решающей битве кампании при Кремоне VII легион особо отличился. Вот как описал это Публий Корнелий Тацит в своей «Истории»: «Главную тяжесть боя, соревнуясь в храбрости, приняли на себя третий и седьмой легионы. Антоний со вспомогательными войсками устремился им на помощь. Вителлианцы не выдержали столь упорного натиска; видя, что их дроты отскакивают от панциря черепахи, они обрушили на нападающих баллисту. Машина раздавила множество солдат и на мгновенье расстроила их ряды, но, падая, увлекла за собой верхнюю площадку вала и зубцы, её прикрывавшие. Одновременно под градом камней осела стоявшая рядом башня. В образовавшуюся брешь устремились, построившись клиньями, солдаты седьмого легиона».[89]
Легион участвовал и во взятии Рима. В этих сражениях, решающих для Веспасиана, он понёс столь большие потери, что новый император в 70 г. дополнил его когортами переформированного Нероном XVIII легиона. Потому-то и стал VII легион «Сдвоенным» или же легионом «Близнецы».
В начале правления Веспасиана VII легион был возвращён в Карнунт, а в 74 г. был переведён в Испанию, где расположился лагерем на постоянной основе. Появившийся там со временем и гражданский посёлок получил нехитрое название Легион.[90]Ныне это город Леон, центр одноимённой исторической области королевства Испания.
Таким вот легионом предстояло теперь командовать Траяну. К этому времени он уже совсем не юноша, но зрелый тридцатишестилетний мужчина.
С того времени, как мы расстались с ним в Сирии, где он достойно нёс нелёгкую воинскую службу трибуна-латиклавия, в Римской империи немало изменений случилось. В 89 г. правил на Палатине уже третий Флавий — Домициан, младший сын Веспасиана. Тот самый, над чьими честолюбивыми амбициями отец не без яда подшучивал. Теперь для реализации этих амбиций Домициан имел самые широкие возможности.
Правление Флавиев после мрачных последних лет правления Нерона и ужасов гражданской войны, каковой Рим не знал аккурат сто лет после торжества Октавиана над Антонием и Клеопатрой, казалось римлянам несомненным благом. Тем более, что шестидесятилетний Веспасиан оказался совсем недурным правителем Империи. Неспособный в молодости навести элементарный порядок на римских улицах, он в старости ухитрился привести в порядок всю необъятную державу, от Британии до берегов Евфрата простиравшуюся. При нём победно завершилась война в Иудее, где сын, Тит, достойно закончил дело отца. Было подавлено в Батавии на Нижнем Рейне восстание против римлян, поднятое знатным батавом Юлием Клавдием Цивилисом в 69–70 гг. Внешняя политика велась продуманно, в новые войны Веспасиан благоразумно не ввязывался. В известной степени его принципат напоминал лучшие стороны правления Тиберия. Стремление к внешнему миру, успокоение внутри империи. Правда, налоговая политика первого Флавия разительно отличалась от завета Тиберия, «что хороший пастух стрижёт овец, но не сдирает с них шкуры».[91]Эти слова приводит Светоний. А вот, что он же писал о Веспасиане: «Единственное, в чём его упрекали справедливо, это сребролюбие. Мало того, что он взыскивал недоимки, прощенные Гальбою, наложил новые тяжёлые подати, увеличил и подчас даже удвоил дань с провинций, — он открыто занимался такими делами, каких постыдился бы и частный человек. Он скупал вещи только затем, чтобы потом распродать их с выгодой; он без колебания продавал должности соискателям и оправдания подсудимым, невинным и виновным, без разбору; самых хищных чиновников, как полагают, он нарочно продвигал на более высокие места, чтобы дать им нажиться, а потом засудить, — говорили, что он пользуется ими, как губками, сухим даёт намокнуть, а мокрое выжимает. Одни думают, что жаден он был от природы; за это бранил его старый пастух, который умолял Веспасиана, только что ставшего императором, отпустить его на волю безвозмездно, но получил отказ и воскликнул: «Лисица шерстью слиняла, да нрав не сменяла!» Другие, напротив, полагают, что к поборам и вымогательству он был вынужден крайней скудостью и государственной, и императорской казны: в этом он сам признался, когда в самом начале правления заявил, что ему нужно сорок миллиардов сестерциев, чтобы государство стало на ноги. И это кажется тем правоподобнее, что и худо нажитому он давал наилучшее применение».[92]
Думается, нельзя здесь не согласиться с автором «Жизни двенадцати Цезарей». Его мнение разделяют и историки конца ХХ века.[93]
Свою методику обогащения казны Веспасиан просто и ясно охарактеризовал всемирно известными ныне словами «Pecunia non olet» — «Деньги не пахнут». Результат был отменный. Казна обогатилась, Империя восстановила былую мощь. Себя и династию Веспасиан обессмертил знаменитыми постройками, начав с востановления сожжённого в ходе боёв за Рим Капитолия, храмов Юпитера и Весты, но главное, началом строительства грандиозного сооружения, навсегда ставшего символом Рима. Это, разумеется, амфитеатр Флавиев, известный во всём мире под названием Колизей.
Благодарность потомков Веспасиан заслужил, упразднив процессы по оскорблению величия римского народа. Закон этот в имперское время, как известно, быстро выродился на деле в закон об оскорблении величества принцепса.
Трибун-латиклавий Траян не мог не знать об этой стороне правления Веспасиана. Не исключено, что, возглавив Империю, он учёл и такой опыт первого из Флавиев.
Тем не менее, гонимые в правление Веспасиана были. Таковыми оказались философы, принадлежавшие к школам киников и стоиков. Известно, что поначалу Веспасиан к вольностям философов, по определению не жаловавших верховную власть независимо от персоны, её возглавляющей, относился спокойно и даже с юмором. Но в 74 г. философы из Рима были изгнаны. Инициатива изгнания, впрочем, принадлежала Лицинию Муциану: «Поскольку многие, и в том числе и киник Деметрий, находясь под влиянием так называемого стоического учения, публично высказывали под видом философии немало таких мыслей, которые были неподходящими в тогдашней обстановке, исподволь развращая умы некоторых людей, то Муциан убедил Веспасиана изгнать всех подобных лиц из Рима, выдвинув против них множество обвинений, причём побудительным мотивом для него служил скорее гнев, чем какие-то научные пристрастия».[94]
Мнение человека, сыгравшего выдающуюся роль в войне Веспасиана против Вителлия, император не мог не учесть. Потому, согласно сообщению Диона Кассия, все философы из Рима были высланы. Исключение сдалали только для Гая Музония Руфа, славного наставника таких выдающихся мыслителей, как Дион Хрисостом, Авл Геллий, Эпиктет. Со временем, однако, и он оказался в ссылке, откуда его возвратил после смерти Веспасиана Тит. Для Музония это оказалась вторая ссылка, ибо впервые его из Рима на остров в Эгейском море выслал ещё Нерон.[95]Тогда он был как-то причастен к заговору Пизона, теперь же пострадал не как политический оппозиционер, а именно как философ.
Надо сказать, что высылка философов при Веспасиане стала совершенно новым явлением в римской жизни. До сих пор коллективных наказаний свободномыслящих людей Империя не знала. Да, отдельные интеллектуалы страдали при всех императорах, исключая только великодушного первого Цезаря. Овидий был сослан Августом в Томы, но причины его наказания до сих пор до конца не ясны. Правда, ритор Тит Лабиен покончил жизнь самоубийством после того, как сенат предал огню его сочинения за их обличительность в адрес власти. Другой ритор Кассий Север за какие-то «бесстыдные писания», также сожжённые по решению сената, угодил в ссылку на Крит. Тиберий, в первое десятилетие своего правления не раз говоривший о недопустимости преследования свободомыслия, в 25 г. организовал процесс историка Кремуция Корда за восхваление республиканцев, убийц Гая Юлия Цезаря Марка Юния Брута и Гая Кассия Лонгина. Гай Цезарь Калигула бранил Вергилия за отсутствие таланта и учёности, объявлял Тита Ливия многословным и недостоверным историком, терпеть не мог сочинений своего современника Луция Аннея Сенеки, брезгливо именуя их «школярством чистой воды» и «песком без извести».[96]Но, щедрый на расправы, никого из интеллектуалов за свободу мысли он не покарал. Гибель Лукана, Сенеки и Петрония при Нероне решительно не связана с их творчеством и свободой мысли. Лукан и Сенека были причастны к заговору Пизона, Петроний стал жертвой клеветы Тигеллина. Таким образом, именно чуждому, казалось бы, политических репрессий Веспасиану принадлежит сомнительная слава первого владыки Рима, преследующего римских философов и карающего как раз за образ мыслей киников и стоиков.
Впрочем, чрезмерно суровым наказание Веспасиана полагать нельзя. К примеру, Гостилиан пусть и уехал в ссылку без промедления, на прощанье изругал единовластие, как только мог, на что эта самая власть реагировать просто не пожелала. А вот философ Деметрий отказался повиноваться указу о ссылке, за что удостоился следующих слов Веспасиана: «Ты всё делаешь для того, чтобы я тебя казнил, но я не убиваю лающих собак».[97]Светоний сообщает об обстоятельствах встречи Деметрия с Веспасианом: «Ссыльный киник Деметрий, повстречав его в дороге, не пожелал ни встать перед ним, ни поздороваться, и даже стал на него лаяться, но император только обозвал его псом».[98]
Взаимоотношения Веспасиана и философов не раз привлекали к себе внимание историков.[99]Иные из них не находили в этом повода для упрёка первому из Флавиев на Палатине.[100]
Веспасиану пришлось столкнуться и с заговорами. Правда, они оказались своевременно изобличены, и правление его прошло, в целом, благополучно. Сам он не испытывал сомнений в конечном успехе своих начинаний. По словам Светония, «всем известно, как твёрдо он верил всегда, что родился и родил сыновей под счастливой звездой; несмотря на не прекращавшиеся заговоры, он смело заявлял сенату, что наследовать ему будут или сыновья, или никто».[101]
Так и случилось. Наследовал Веспасиану сын его Тит. Тот самый Тит, столь отличившийся в Иудейской войне и сокрушивший твердыни Иерусалима. Мы помним, как успешно взаимодействовали на начальном этапе этой войны Тит и Марк Ульпий Траян-отец. Несомненно, новый император должен был быть расположен к Траянам, но извлечь какую-либо выгоду из этого не удалось из-за кратковременности правления второго Флавия. Лишь два года, два месяца и двадцать дней стоял он во главе Империи.[102]И правление это более всего запомнилось римлянам грандиозными бедствиями, предотвратить кои было не в человеческих возможностях, пусть даже императорских. Это, прежде всего, извержение Везувия, трёхдневный пожар в Риме, наконец, жестокая эпидемия, унесшая множество жизней. К чести Тита, он сделал всё, что было в его власти, дабы смягчить для римлян последствия этих бедствий. Но его самого унесла ранняя смерть.
Правление третьего Флавия — Домициана — в жизни нашего героя сыграло особую роль. Именно в эти годы его карьера идёт в гору, и он становится из одного из легатов, командующих легионами, одним из ведущих полководцев Империи. Что, собственно, и обеспечивает ему в дальнейшем наивысший взлёт. Здесь наиважнейшим стало стремление Домициана возобновить военную активность Рима, со времени победного завоевания Иудейской войны в основном приостановленную. Да, военные действия продолжались в Британии, где римляне под командованием тестя Публия Корнелия Тацита Гнея Юлия Агриколы углубились на север острова, достигнув земель Каледонии, современной Шотландии. В то же время войн с наиболее сильными соседями Империи, где требовалось серьёзное напряжение сил, не велось.
Первая война Домициана началась в 83 г. нападением на германское племя хаттов. Великие римские историки, словно сговорившись, дали совершенно нелестную характеристику этой кампании очередного Флавия. Светоний написал, что поход против хаттов Домициан предпринял вовсе не по военной необходимости, но «по собственному желанию».[103]Тацит язвительно подвёл итого войны римлян с этим хорошо известным ему германским племенем: «Мы не столько победили их, сколько справили над ними триумф».[104]В описании указанного триумфа он «sine ira et studio» (без гнева и пристрастия) привёл совершенно анекдотические подробности: якобы в этом триумфе за захваченных пленных хаттов были выданы купленные рабы, что «вызвало бесчисленные насмешки».[105]Столь же пренебрежительным образом описал поход Домициана на хаттов и Дион Кассий: «Затем он предпринял поход в Германию, но возвратился назад, даже краем глаза не взглянув нигде на военные действия».[106]
В то же время Секст Юлий Фронтин, бывший, что немаловажно, непосредственным участником этого похода Домициана, дал ему совершенно иную оценку. Прежде всего, Фронтин сообщает о военной хитрости молодого императора, поскольку, отправляясь из Рима на войну, он «выставил в качестве цели своей поездки производство переписи в Галлии».[107]Этим он, несомненно, усыпил бдительность германцев. Начало войны стало для хаттов внезапным, и, благодаря этому, Домициан «подавил дикие и необузданные племена».[108]Римские владения были расширены и укреплены. И в их состав вошли германские земли (части современных Баварии и Шварцвальда), в дальнейшем именовавшиеся Декуманскими полями. Для их защиты Домициан распорядился построить линию крепостей — лимес — вдоль новой границы.[109]
Нельзя не отметить, что многие историки отнюдь не разделяют уничижительных характеристик римских авторов в отношении хаттской экспедиции Домициана и её результатов.[110]Есть мнение, и достаточно обоснованное, что именно с этой войны римская стратегия в Германии приобретает новый характер, главными чертами которого становятся обустройство границ и прикрытие наиболее уязвимых их мест «буферными» племенными образованиями.[111]
Что до заметной необъективности авторов-современников событий, то здесь нельзя не помнить о весьма пристрастном отношении Тацита к заслугам своего тестя, каковые он ставил чрезвычайно высоко, обвиняя Домициана в недостаточной их оценке. Да, Агрикола многого добился в Каледонии, одержал блестящую победу над британскими варварами при горе Гравпий в 84 г. Но германская граница, с точки зрения интересов обороны, укрепления и возможного при случае расширения, значила для Империи много более. Потому приостановка наступления на севере Британии и переброска части войск на Рейн были не капризом Домициана, якобы позавидовавшего Агриколе, по утверждению Тацита, но разумным военно-политическим решением.[112]
Марк Ульпий Траян во время войны Домициана с хатами был вдалеке от театра военных действий. Но спустя несколько лет обстоятельства привели его на берега Рейна. В 89 г. в Верхней Германии вспыхнул мятеж против власти Домициана. Его возглавил Луций Антоний Сатурнин, стоявший во главе провинции и командовавший четырьмя расквартированными в ней легионами. Сила, что и говорить, грозная! Казалось, возвращаются события конца правления Нерона, и Риму грозит новая гражданская война. Тем более, что Сатурнин пытался опереться и на поддержку зарейнских германских племён, заплатив им за таковую.
Домициан, что естественно, самым серьёзным образом отнёсся к известию о возмущении Сатурнина. Немедленно он стал собирать верные ему войска для подавления мятежа. Именно тогда Марк Ульпий Траян, командующий VII легионом «Близнецы», получил приказ оставить Испанию и двинуться на берега Верхнего Рейна для участия в сокрушении бунтовщиков.
Судя по всему, Траян незамедлительно выполнил приказ императора. Легион его двинулся на германские рубежи быстрым маршем. Однако, к счастью для Домициана, события на Рейне приняли неожиданно благоприятный для сохранения его власти характер. Прежде всего, Лаппий Максим, наместник провинции Нижняя Германия, также располагавший четырьмя легионами, сохранил абсолютную верность законному принцепсу и решительно перевёл вверенные ему войска вверх по Рейну навстречу мятежникам. Более того, сама природа встала на сторону Домициана. Внезапно на Рейне начался ледоход, помешавший германским союзникам Сатурнина перейти реку.[113]Природное явление это, лишившее мятежников поддержки извне, похоже, так смутило дух всего воинства Сатурнина, что славный Авл Буций Лаппий Максим без особого труда бунт усмирил, незамедлительно при этом предав казни самого предводителя.
Действия наместника Нижней Германии по пресечению мятежа Антония Сатурнина весьма примечательно оценил Дион Кассий: «Впрочем, за эту победу он не заслуживает особой хвалы, ибо и многие другие одерживали неожиданные победы, а в его успехе ему содействовали воины, но я даже не знаю, как можно было бы достаточно прославить его за то, что он сжёг все бумаги, найденные в шкатулках Ан тони я, пренебрегши собственной безопасностью ради того, чтобы никто из-за них не был опорочен».[114]
Благородное стремление Лаппия Максима уберечь ряд соучастников заговора и мятежа Антония Сатурнина от расправы, кстати, по всем статьям возможно и заслуженной, цели своей не достигло. Как далее пишет Дион Кассий: «Однако Домициан, воспользовавшись этим как предлогом, и без бумаг учинил ряд убийств, и невозможно сказать, скольких людей он уничтожил».[115]
Голову мятежного наместника доставили в Рим и выставили на Гемониях на Капитолийском холме. Вообще, мятеж был подавлен с замечательной быстротой.[116]Это заставляет вспомнить известное сообщение Веллея Патеркула об укрощении мятежей Юлия Сакровира в Галлии и Юлия Флора в земле треверов в правление Тиберия в 21 г.: «Какую тяжёлую войну в Галлиях, развязанную их первым человеком Сакровиром и Юлием Флором, он подавил с такой удивительной быстротой и доблестью, что римский народ раньше узнал о победе, чем о войне: вестник победы прибыл раньше, чем вестники опасности!»[117]
Траян, хотя и двигался быстрым маршем, к подавлению возмущения опоздал. Домициан, тем не менее, высоко оценил его преданность, убедительно выраженную в должной быстроте и решительности действий легата VII легиона. Траян со своим легионом по приказу императора остался на Верхнем Рейне, где и предпринял успешную экспедицию против хаттов. Их до́лжно было наказать за союз с Антонием Сатурнином, пусть таковой и не причинил вреда Империи, будучи сорван ранним ледоходом.
Действия Траяна, похоже, были высоко оценены Домицианом. Свидетельством этого можно полагать его вступление в должность консула в 91 году.[118]Коллегой по консульству Марка Ульпия стал Ацилий Глабрион. В ближайшие годы судьбы коллег решительным образом разошлись. Ацилий Глабрион оказался впоследствии в ссылке, а затем, будучи обвинён в подготовке мятежа, вместе с ещё несколькими консулярами казнён.[119]Траян же, честно и достойно несший военную службу, чуждый политическим интригам, всё укреплял и укреплял своё положение в Империи. Спустя пять лет после консульства он уже наместник Верхней Германии. Судя по всему, и как командующий легионами, и как наместник столь непростой пограничной провинции Траян создал себе отменную репутацию. Он немало потрудился над обороной рубежей Империи. У места впадения реки Нидды в Майн на земле германского племени аламанов Траян воздвиг укрепление, простоявшее не один век. Известно, что в 355 г. его восстановил Цезарь Юлиан в правление императора Констанция II.[120]Известно также, что Траяну довелось сражаться и на Дунае со свебами. В Паннонии несколько свебских племён были им разбиты.[121]