Траян победоносно вернулся в Рим в июне 107 г. Здесь, помимо ликующих римлян, его встретили многочисленные посольства от разных стран и народов вплоть до Индии. Это ли не было свидетельством успешного правления императора, вновь показавшего миру, сколь велики мощь Империи и сила римского оружия?! Победу должно было отметить таким образом, дабы память о ней в Риме сохранилась даже не на века, а навсегда. И действительно, отмечая истребление даков, Траян превзошёл, пожалуй, всех своих предшественников на Палатине. Размах празднеств стал воистину невиданным.[378]«Он устроил игры продолжительностью в сто двадцать три дня, во время которых было убито одиннадцать тысяч диких и домашних животных, а в боях участвовали десять тысяч гладиаторов.[379]Здесь Траян сравнялся с Августом, который гордо сообщал потомкам: «Трижды гладиаторские игры я дал от моего имени и пять раз от имени моих сыновей и внуков, в каковых играх сражались около десяти тысяч человек».[380]Впрочем, Фасты Остии сообщают об общем числе гладиаторов, бившихся в Риме при Траяне, бо́льшее число: 11520 человек. Так что Август был превзойдён. Стоит также отметить, что последние шесть дней празднеств римляне наслаждались кровавым зрелищем уже не на суше, а на воде — были даны навмахии, водные бои на кораблях.
Но сколь бы ни был великолепен праздник, он заканчивается, и память о нём у людей постепенно стирается. Новые же поколения нуждаются в своих празднествах, не очень-то поминая весёлые дни, пережитые предшественниками. Потому Траян приложил колоссальные усилия к подлинному увековечиванию своих великих свершений. А это можно и должно было сделать великими постройками, каковые навсегда сохранили бы у потомков память о славном императоре и его деяниях. Собственно, строительство памятников победам Траяна началось ещё в ходе Дакийских войн — вспомним монумент в Адамклиси.[381]Ныне же, после окончания войны, огромная добыча, размеры которой в источниках называются просто невероятные,[382]позволяла развернуть также невиданное доселе строительство. «В это же самое время он вымостил камнем дорогу через Помптинские болота и другие дороги обустроил великолепными строениями и мостами».[383]Знаменитая Via Appia — Аппиева дорога — была продолжена при Траяне до самого Брундизия на берегах Адриатического моря. Теперь от Беневента до Брундизия она именовалась Via Traiana. В самом же Беневенте была сооружена триумфальная арка Траяна, с надписью, датируемой 114 годом: «Императору Цезарю Нерве Траяну Наилучшему Августу, Германскому, Дакийскому, сыну божественного Нервы, великому понтифику, наделённому властью народного трибуна в 18-й раз, императору в 7-й раз, консулу в 6-й раз, отцу отечества, храбрейшему принцепсу, сенат и народ римский».[384]Были построены и много более протяжённые дороги в провинциях, где наряду с Римом и Италией при Траяне началась настоящая строительная лихорадка. Сам провинциал родом, Траян умело сбалансировал интересы Италии и провинций Империи.[385]Вновь построенная Дунайская дорога пересекла всю Среднюю и Восточную Европу, а через всю Малую Азию пролегла новая транспортная артерия от Понта Эвксинского (Чёрного моря) до Евфрата в Сирии.[386]Был восстановлен и снова стал судоходным канал от Нижнего Нила до Красного моря, прорытый некогда египтянами во времена Саисской династии при фараоне Нехо (611–595 гг. до Р.Х.). Продолжалось обустройство гаваней, вдоль дорог появлялись многочисленные постоялые дворы, таверны. В Риме, в Остии сооружались просторные торговые павильоны. Наверняка подобное строительство велось и в других городах. Вообще, развитие городской жизни в Империи было под постоянным вниманием Траяна. Планомерно восстанавливались старые города, повышался статус многих поселений, образовался целый ряд новых муниципий. И это касалось самых разных регионов. Подунавье, к примеру, со времён его завоевания при Августе не переживало столь всеобъемлющей и целенаправленной урбанизационной политики.[387]В Северной Африке также строились новые дороги, основывались новые колонии. В Тамугади в Нумидии на месте древнего ещё карфагенского торгового посёлка была основана новая римская колония. Она имела правильную почти квадратную форму, судя по сохранившимся стенам длинной стороны около 350 м.[388]Через реку Баград, пересекавшую провинцию Африка, был построен каменный мост. Подобные мосты появились и в Испании — на реке Таг (совр. Тахо), и в Италии — на реке Метавр, на берегах которой во время II Пунической войны славный Гай Клавдий Нерон сокрушил полчища брата Ганнибала Газдрубала. Так что дунайский мост Аполлодора Дамасского не оказался единственным в своём роде памятником правления Траяна, хотя и остался самым грандиозным.
Но, конечно же, особой заботой Траяна стало украшение Рима. В этом видели свой долг все императоры, и 14-й Цезарь, а ещё и такой победоносный, не мог не внести свой вклад в обустройство столицы Империи.
Грандиозные планы обустройства Рима имел Гай Юлий Цезарь, но в силу известных всем обстоятельств — заговора и убийства — далеко не всё успел. Цезарь решил, что древний римский Форум устарел как главная площадь столицы. Потому он повелел построить новый форум своего имени, в центре которого должен был помещаться храм Венеры Прародительницы, к каковой, по легенде, восходил род Юлиев. Цезарь же начал строительство на старом Форуме новых базилики и курии для заседания сената. Они были завершены уже после его гибели.
Август вослед божественному Юлию распорядился создать свой форум — форум Августа, центром которого стал храм Марса Мстителя. Смысл очевиден: Август — мститель за Цезаря. Вообще за долгое правление основателя Принципата Рим украсился множеством новых прекрасных строений. Не зря Август гордился, что «получил Рим кирпичным, а оставил его мраморным».[389]
Рачительный Тиберий в обустройстве Рима не преуспел. Он, правда, построил на Палатине роскошный дворец, императорскую резиденцию, но на строительство в столице скупился. Великолепные постройки при нём появились на Капрее (Капри), где третий Цезарь провёл последнее десятилетие своей жизни. Римляне, понятное дело, это не одобрили.
Гай Цезарь Калигула имел фантастические планы строительства в столице и её окрестностях, но по кратковременности его правления почти ничего не осуществил. Памятниками его времени в Риме стали египетский обелиск, установленный и поныне возвышающийся на Ватиканском поле, и очень нужный тогда городу новый акведук. Последний был завершён при Клавдии, потому и именуется акведуком его имени.
Нерон прославился не только как император, при котором был грандиозный пожар. К его чести, после этого ужасного бедствия Рим был очень толково перестроен с целью предотвращения в будущем подобных трагедий. Главным же шедевром времени его правления в Риме стал знаменитый Золотой дом Нерона — первый в мире памятник дворцово-парковой архитектуры, возведённый зодчими Севером и Целером.
Флавии прославили свою династию Колизеем. Веспасиан также возвёл свой новый форум, в центре которого появился храм богине Мира. Свой форум начал строить и Домициан, но гибель не позволила последнему Флавию довести это дело до конца. Недолго правивший Нерва успел, однако, завершить строительство форума Домициана, получившего уже имя Проходного форума или Форума Нервы.
Не удивительно, что Траян повелел возвести в центре Рима свой форум, ставший самым величественным и самым роскошным из всех римских форумов, задуманных императорами.
Поскольку свободного места для такого строительства в центре столицы не было, для будущего форума Траяна пришлось срыть до основания часть холма Квиринал. Строительство это велось с 107 по 112 год. Размером и великолепием форум Траяна действительно превзошёл все предыдущие. Его площадь 300 м × 185 м. На форум вела широкая входная арка, имевшая один пролёт. В арке были четыре ниши, где стояли скульптурные изображения пленных даков. В центре площади возвышался конный монумент Траяна, далее Базилика Ульпия Траяна, самая крупная (120 м × 60 м) из всех, построенных до неё.[390]Главным же архитектурным украшением форума Траяна стала величественная триумфальная колонна высотой 39,93 м. Эта высота напоминала, что при строительстве Квиринальский холм был срыт на глубину, соответствующую высоте колонны.[391]Колонна внутри пуста. Диаметр её почти 4 метра. По внутренней поверхности идёт винтовая лестница, освещаемая сорока двумя окошками-прорезями. Главное украшение колонны, в чём, собственно, и заключался основной её смысл, спиральная лента длиной в 244 метра, являющаяся сплошной скульптурной историей обеих дакийских войн.[392]Имя архитектора, создавшего колонну, история не сохранила, но мысль о том, что им стал Аполлодор из Дамаска, выглядит вполне обоснованной, учитывая и его значение при Траяне, и роль его в важнейших постройках того времени.
Колонна замечательно иллюстрирует обе кампании Траяна за Дунаем. Он, разумеется, главный её персонаж, изображённый пятьдесят раз. Враг его Децебал удостоился шести изображений.[393]Последнее из таковых — его захват и гибель.[394]Любопытно, что начинается скульптурная лента и заканчивается картинами, можно сказать, идиллическими. Самая первая — изображение спокойного сельского уголка на берегу Дуная, мирная деревенская жизнь — канун перехода римских войск из Мёзии в Дакию. Последняя — идиллия уже пастушеская: мирно пасутся овцы под присмотром то ли уцелевших даков, то ли новых обитателей завоёванной провинции. Невольно вспоминается Вергилий. «Георгики» — идиллия земледельческая, «Буколики» — идиллия пастушеская. Но между этими двумя мирными сценками — подробнейшее изображение главных эпизодов двух жестоких военных кампаний, закончившихся не просто обретением Римом очередной завоёванной провинции, но и гибелью целого народа. Август, подводя итоги своего правления, писал: «Чужеземные народы, которых безопасно можно было простить, я предпочитал сохранять, а не уничтожать».[395]Траян, надо полагать, убедился в очевидной небезопасности даков для Рима и великодушному примеру Августа не последовал. Потому колонну его справедливо полагать не только как воплощение триумфа римского оружия, но и как памятник незаурядному мужественному народу, именно за эти свои качества павшему в борьбе с могущественной Империей.
Колонна — главный памятник Траяну. На её цоколе надпись:
«Сенат и народ римский [воздвигли эту колонну] императору Цезарю Нерве Траяну Августу, сыну божественного Нервы, Германскому, Дакийскому, великому понтифику, наделённому властью народного трибуна в 17-й раз, императору в 6-й раз, консулу в 6-й раз, отцу отечества, для того, чтобы видно было, какой высоты холм был срыт, чтобы освободить место для возведения этих столь значительных сооружений».[396]
По обе стороны от колонны были построены — здесь главный архитектор точно известен, это Аполлодор из Дамаска, главный зодчий всего форума Траяна — две библиотеки, получившие название Bibliotecae Ulpiae. Одна была собранием греческих книг и документов, другая — латинских. Равное почтение обоим языкам. Дион Кассий писал о Траяне: «Он учредил библиотеки».[397]Строго говоря, Траян не был основателем в Риме библиотечного дела. Здесь римляне заимствовали опыт греческих городов, где библиотеки были нормой жизни. Известно, что первую публичную библиотеку в Риме открыл Азиний Поллион ещё в 39 г до Р.Х., а следующую по его примеру Август в 28 г. до Р.Х. Правда, для них не строили специальных зданий. Первая открылась в атрии Свободы, вторая — в храме Аполлона Палатинского.[398]Траян же построил специальные здания. В библиотеках этих хранились также и архивы из зданий, снесённых для их постройки. Базилика была предназначена для ведения судебных и коммерческих дел. В ней же рассматривались дела об отпуске на волю рабов.
При всём своём незаурядном честолюбии, Траян не скупился на почёт и награды для своих выдающихся соратников. Он являл собою нечастый в мировой истории тип правителя, охотно окружающего себя людьми даровитыми, выдающимися, не опасаясь, что в их блеске может как-то поблекнуть его собственная значимость. Так, к примеру, «он воздвиг почётные статуи Сосию, Пальме и Цельсу — настолько он ценил их выше других людей».[399]
Сосий — Квинт Сосий Сенецион в качестве легата Мёзии участвовал во второй Дакийской войне и был удостоен триумфальных отличий. Позднее был назначен проконсулом Ахайи (наместником Греции). Там он стал другом великого историка Плутарха, посвятившего ему свой главный биографический труд «Параллельные жизнеописания», а также «Застольные вопросы». Дружен был Сосий и с Плинием Секундом, стал зятем Секста Юлия Фронтина, женившись на его дочери.
Луций Публилий Цельс прославил себя в обеих Дакийских войнах.
Пальма — Авл Корнелий Пальма Фронтиниан, будучи наместником Сирии в 104–108 гг., подарил Империи новую провинцию. Весной 106 г., соединив под своим командованием вновь созданный II Траянов легион с переброшенным из Египта III Киренаикским легионом, а также ряд подразделений легионов из вверенной ему в управление Сирии, вступил в царство Набатея, находившееся на Синайском полуострове и северо-западе Аравии. Столицей Набатеи был город Петра. Царство без особого сопротивления покорилось Риму. Оно и ранее считалось союзником Империи, поставляя в её армию отряды первоклассной арабской конницы. Теперь Набатея стараниями Пальмы превратилась в римскую провинцию Каменистая Аравия.
Ещё один ближайший соратник Траяна, исключительно высоко им ценимый, Лициний Сура, сам отличился в архитектурном украшении столицы. Его тщанием на Авентинском холме появились новые термы на радость римлянам, обожавшим проводить время в этих прекрасных и полезных для здоровья сооружениях.
К Суре Траян испытывал особое доверие. Как писал Дион Кассий: «Взаимная дружба и доверие между Сурой и Траяном были столь сильны, что, какую бы клевету ни возводили на Суру — а так всегда происходит со всеми, кто становится влиятельным при императорах, — Траян никогда не испытывал к нему ни подозрений, ни неприязни. Но, напротив, когда завистники стали особенно досаждать ему, император незваным пришёл к нему домой на обед и, отослав всю свою стражу, сначала попросил врача Суры намазать ему глаза, а затем цирюльника побрить его (ведь и сами императоры, и все прочие люди следовали этому древнему обыкновению; первым обычай носить бороду ввёл Адриан). Сделав это, он совершил омовение и отобедал, а на следующий день, позвав друзей из тех, кто обыкновенно дурно отзывался о Суре, сказал им: «Если бы Сура хотел убить меня, он сделал бы это вчера». Он поступил прекрасно, рискнув ради оклеветанного человека, но ещё прекраснее была его уверенность в том, что он не пострадает от него. Таким образом его вера в свою правоту больше укрепилась благодаря его собственному представлению о делах Суры, нежели благодаря мнению других».[400]
Когда Сура скончался в 108 г., Траян устроил ему похороны за государственный счёт и воздвиг статую в его честь.
Такие вот люди составляли ближайшее окружение Траяна. Согласимся потому со словами Аврелия Виктора: «Траян был справедлив, милостив, долготерпелив, весьма верен друзьям».[401]
Да, Траян умел справедливо вознаградить заслуги своих спутников, дабы и в веках не померкла о них память. Себя же своим великолепным новым форумом с неповторимой колонной он явно ставил на первое место среди всех цезарей Рима.
Форум Траяна открылся для народа в январе 112 г., а 12 мая 113 г. была освящена колонна. Великолепие форума изумляло римлян ещё не один век. Здесь стоит обратиться к свидетельству историка IV в. Аммиана Марцеллина о посещении Рима императором Констанцием II (350–361 гг.) в 356 г., в котором ему сопутствовал персидский царевич Ормизда, служивший римлянам:
«Вступив в Рим, обитель мирового владычества и всех доблестей, и дойдя до ростр, он был поражён обилием дивных памятников, свидетелей древнего могущества, красовавшихся на форуме повсюду, куда бы ни направлялся его взор… Но когда он пришёл на Форум Траяна, сооружение единственное в целом мире, достойное, по-моему, удивления богов, он остолбенел от изумления, обведя взором гигантские строения, которые невозможно описать словами, и которые никогда не удастся смертным создать во второй раз. Оставив всякую надежду соорудить что-либо подобное, он сказал, что хочет и может воспроизвести только помещённого в середине атрия Траянова коня, на котором красовалась фигура императора. Стоявший рядом царевич Ормизда, о бегстве которого из Персии я раньше упоминал, сказал на это со свойственным его народу остроумием: «Сначала прикажи, император, построить такую конюшню: конь, которого ты собираешься соорудить, должен так же широко шагать, как и тот, который перед нами»… Осмотрев многое с величайшим изумлением, император жаловался на бессилие и злую молву, которая, вообще всё преувеличивая, при описании чудес Рима оказывается слабой».[402]
Не стоит удивляться потрясению Констанция II величием Рима. Новый Рим, Константинополь, построенный Константином Великим на месте древней греческой колонии Византий, был ещё городом молодым, ибо стал императорской резиденцией, а затем и новой столицей Империи только с 330 г. Потому он никак не мог ещё равняться великолепием с Римом. Отсюда и чувства Констанция.
Правление Траяна славно не только военными походами, великими постройками, но это и время, именуемое «серебряным веком» римской литературы. Ведь творили в эти годы и Публий Корнелий Тацит, величайший римский историк, «бич тиранов», и Плиний Младший, удостоенный Траяном личной дружбы. Это годы начала творчества Гая Светония Транквилла, чья «Жизнь двенадцати цезарей» и девятнадцать столетий спустя остаётся едва ли не самой читаемой в мире римской книгой. Это юность Аппиана, будущего автора «Римской истории», описателя жестоких гражданских войн, а также Арриана, автора «Похода Александра». При Траяне удостоился консульского звания Плутарх, чьи «Параллельные жизнеописания» — до сих пор настольная книга всех поклонников античной истории. Траян окружил почётом, удостоил личного приёма ссыльного при Флавиях знаменитого философа Диона Хрисостома. При Траяне завершилось поэтическое творчество славного Марциала, в последние годы жизни благодаря счастливому соединению «принципата и свободы» избавленного от вынужденного восхваления тирана. В это же время расцветает творчество великого сатирика Ювенала. Возможно, к годам правления Траяна относится появление известного произведения античной литературы — «Повести о любви Херея и Каллирои» Харитона.
Главное же то, что такой расцвет литературы, исторической, философской мысли во многом как раз и объясняется политикой, проводимой Траяном. И если провести параллель с «золотым веком» Августа, то при Траяне никого из поэтов не постигла судьба Овидия.
В перечислении имён, составляющих гордость эпохи Траяна, сознательно рядом ставим как латинских, так и греческих авторов. В это время справедливо говорить о единой культуре единой Империи, пусть и не лишённой иных национальных особенностей. Да и деятели культуры обоих народов — римлян и греков — равно покровительствуемы властью. Кто главный архитектор, любимый зодчий Траяна? Представитель эллинистического Востока Аполлодор из Дамаска.
Среди же писателей более всех близок к Траяну стал Плиний Секунд. Здесь, что особо ценно для историков, личная дружба оказалась совмещена с деловыми взаимоотношениями правителя Империи и наместника провинции. Последние годы своей жизни Плиний провёл в должности императорского легата Вифинии, малоазиатской области, примыкающей к Мраморному и Чёрному морям. Сохранилась вся переписка Плиния с Траяном, насчитывающая 121 письмо. Бо́льшая часть её относится как раз ко времени и, что особенно важно и интересно, к проблемам наместничества Плиния в провинции, некогда бывшей самостоятельным эллинизированным царством. Анализ переписки позволяет судить об особенностях управления провинциями из имперского Центра в начале II века, сделать выводы о стиле и методах управления Траяна. Первое, что немедленно бросается в глаза, так это стремление императора войти во все мельчайшие детали провинциальной жизни. И не просто войти, но и строго таковые контролировать. Конечно, в вифинском случае многое объясняется личной дружбой между Траяном и Плинием. Трудно представить себе столь же подробную переписку цезаря со всеми своими провинциальными легатами. Но метод управления, скорее всего, был общим. Прежде всего, это касалось контроля властей за провинциальными настроениями. Здесь к контролю свыше, из Рима, добавлялся, возможно, даже более эффективный контроль снизу. Известно, что философ Эпиктет, ссыльный при Флавиях, подобно Диону Хрисостому, в своих беседах, записанных как раз в начале II века, то есть, уже при Траяне, советовал своим слушателям быть весьма осторожными в разговорах с незнакомыми людьми, ибо они могли оказаться переодетыми солдатами, сознательно провоцирующими собеседников на крамольные речи, тюрьмой и ссылкой наказуемые.[403]Впрочем, из переписки Плиния с Траяном подобный способ контроля власти за общественными настроениями не просматривается. Сообщая императору о своём прибытии в провинцию, Плиний пишет: «Я вступил в провинцию, каковую и застал в чувстве такой же преданности и верности тебе, каких ты заслужил от всего рода человеческого».[404]
Конечно, несколько странным выглядит то, что вновь прибывший в Вифинию легат уже точно знает о безусловной преданности и верности населения провинции императору. С другой стороны, никаких мятежных настроений здесь со времён вхождения в состав Империи и близко не бывало, а столь умному и наблюдательному наместнику не требовалось много времени, чтобы разобраться в тамошних настроениях.
Последующие послания свидетельствуют, что действительно легат информирует императора и испрашивает его совета по делам, каковые, казалось бы, следовало решать на месте, вовсе не запрашивая Палатин. Так в уже процитированном послании Плиний интересуется, не сочтёт ли император необходимым прислать в Вифинию архитектора. Траян же в своём ответе сообщает, что ему в Риме едва хватает архитекторов (неудивительно при таком размахе столичного строительства!), но прежде советует Плинию разобраться в отчётах о городском имуществе, где, он уверен, злоупотребления несомненны.[405]
Далее Плиний спрашивает, следует ли держать на страже у местной тюрьмы охрану из городских рабов, или же усилить её за счёт солдат, поскольку рабы не вызывают у него доверия. Ответ Траяна — ответ воина: «Незачем, дорогой мой Секунд, превращать солдат в тюремных стражей. Сохраним обычай этой провинции охранять тюрьмы городскими рабами. Будут ли они верны в этом деле, это зависит от твоей строгости и бдительности».[406]Вот чёткий и жёсткий ответ не просто императора легату, но «человека меча» «человеку тоги». «Незыблемо должно быть и правило: как можно меньше людей выводить из военного строя» — так завершил Траян свой ответ.[407]
А вот запрос Плиния и ответ Траяна, который традиционно приводится историками как пример образца совсем уж мелочного контроля высшей власти за делами провинциалов. Плиний пишет: «У жителей Прусы, владыка, баня старая и грязная. Они сочли бы благом постройку новой: мне кажется, ты можешь снизойти к их желанию».[408]Ответ Траяна краткий и положительный: «Если возведение новой бани жителям Прусы по силам, то мы можем снизойти к их желанию, лишь бы для этого не надо было новых обложений и не уменьшило бы средств на будущие необходимые расходы».[409]
Очевидна забота Траяна о благополучии городского бюджета и недопущении какого-либо дополнительного обложении горожан. Впрочем, Плиний здесь заранее сообщал о привлечении на банное строительство исключительно частных денежных средств.
Баню в Прусе Траян построить разрешил, но вот мысль Плиния об основании в другом вифинском городе, Никомедии, сильнейшим образом пострадавшего от жестокого пожара, коллегии пожарных человек всего лишь в полтораста вызвала у Траяна решительное неприятие:
«Траян Плинию.
Тебе пришло в голову, что можно по примеру многих городов основать коллегию пожарников у никомедийцев. Вспомним, однако, что этой провинции и особенно её городам не давали покоя именно союзы подобного рода. Какое бы имя и по каким бы основаниям мы не давали тем, кто будет вовлечён в такой союз, он в скором времени превратится в гетерию. Лучше поэтому приготовить всё, что может потушить огонь, и уговорить домовладельцев пользоваться таким оборудованием у себя и в случае надобности обращаться за помощью к сбежавшемуся на пожар народу».[410]
Ответ императора показывает, что он хорошо был осведомлён о состоянии дел в Вифинии ещё до прибытия туда Плиния. Ему, возможно, было известно о беспорядках в провинции из-за вражды между её городами — Никеей и Никомедией, Прусой и Апамеей, о роли тайных союзов (гетерий) в городских выборах в Прусе. Потому Траян вполне здраво предположил, что пожарная дружина может быстро превратиться в такую вот гетерию, цели которой окажутся очень далекими от борьбы с огнём.
Достоин внимания ещё один ответ Траяна на запрос Плиния, где мы встречаем и милостивое разрешение, и жёсткий запрет. Плиний посылает императору прошение жителей города Амиса с просьбой разрешить им создать товарищество по внесению добровольных взносов в пользу бедных и для благотворительных целей. Император даёт ответ: «Траян Плинию. Если амисцам, прошение которых ты присоединил к своему письму, разрешено по их законам, которыми они пользуются по договору, иметь кассу взаимопомощи, то мы можем им в этом не препятствовать, особенно, если они станут употреблять подобные сборы не на смуты и недозволенные союзы, а на поддержку бедняков. В остальных городах, подчинённых нашему праву, такие учреждения следует запрещать».[411]
Амис имел особый статус свободного и союзного Риму города. Наместник не должен был вмешиваться в местное самоуправление. Траян эти привилегии подтвердил. Само привилегированное положение этой древней греческой колонии, некогда входившей в состав Понтийского царства, восходило к самому божественному Юлию. Цезарь даровал статус свободного города Амису за сопротивление врагу Рима понтийскому царю Фарнаку. Тому самому, победу над которым он увековечил бессмертными словами «Veni, vidi, vici» (пришёл, увидел, победил). Так что, покровительствуя Амису, Траян ещё раз выступал в роли продолжателя дела Цезаря.
Но, как мы видим, положение Амиса — очевидное исключение из правила. В прочих городах Траян не дозволяет никаких касс взаимопомощи, сомневаясь в их использовании на благотворительные нужды. Возможно, не без оснований. Ведь он знал о действительном положении дел в провинции, потому и доверил её своему верному другу Секунду. Плиния же, что явствует из переписки, «оглушил тот размах беззакония и беспорядка, которым его встретила Вифиния»[412]Потому проявлять великодушие к тамошним инициативам с мест было бы решительно не на пользу делу наведения порядка в провинции. Те же «гетерии» легко могли превращаться в криминальные структуры. Ведь писал же Плиний о присутствии осуждённых преступников не где-нибудь, но в городских службах: «Во многих городах, особенно в Никомедии и Никее, люди, присуждённые к работе в рудниках, к гладиаторской школе и другим подобным же наказаниям, несут служебные обязанности городских рабов и даже получают, как городские рабы, жалование».[413]
Траян дал Плинию чёткий и подробный ответ: «Тех, кто был осуждён в течение десяти последних лет и освободился без всякого законного основания, надлежит предать наказанию; если найдутся люди пожилые и старики, осуждённые до этих десяти лет, распределим их по тем работам, которые недалеки от наказания. Обычно таких людей назначают в бани, на очистку клоак, а также на замащивание дорог и улиц».[414]
Особое место среди сообщений Плиния Траяну о преступности занимает письмо, в котором он пишет о своих сомнениях относительно того, как до́лжно поступать с христианами. Ведь их римское общественное мнение полагало преступными последователями зловредного суеверия. И это было не только мнение малопросвещённой черни, но и первейших интеллектуалов Рима. Публий Корнелий Тацит относил христиан к тем, «кто своими мерзостями навлёк на себя всеобщую ненависть», именовал христианство «пагубой» и полагал, что «они заслуживали самой суровой кары».[415]Гай Светоний Транквилл, друг Плиния Младшего, коего он в одном из писем к Траяну характеризовал как «честнейшего, достойнешего и образованнейшего человека, нравы и занятия которого я давно уже взял за образец»,[416]писал: «христиане, приверженцы нового и зловредного суеверия».[417]
Плиний впервые непосредственно столкнулся с христианами в Вифинии, хотя и ранее в Риме слышал о них. Вот его послание к Траяну, сыгравшее в истории нового вероучения немалую роль: «Плиний императору Траяну.
Я никогда не присутствовал на следствиях о христианах, поэтому я не знаю, о чём принято допрашивать и в какой мере наказывать. Не мало и я колебался, есть ли тут какое различие по возрасту, или же ничем не отличать малолеток от людей взрослых; прощать ли раскаявшихся, или же человеку, который был христианином, отречение не поможет, и следует наказывать само имя, даже при отсутствии преступления, или же преступления, связанные с именем.
Пока что с теми, на кого донесли как на христиан, я действовал так. Я спрашивал их самих, христиане ли они; сознавшихся спрашивал во второй и третий раз, угрожая наказанием; упорствующих отправлял на казнь. Я не сомневался, что в чём бы они ни признались, но их следовало наказать за непреклонную закоснелость и упрямство. Были и такие безумцы, которых я, как римских граждан, назначил к отправке в Рим. Затем, пока шло разбирательство, как это обычно бывает, преступников стало набираться всё больше, и обнаружились случаи разнообразные.
Мне был предложен список, составленный неизвестным и содержащий много имён. Тех, кто отрицал, что они христиане или были ими, я решил отпустить, когда они, вслед за мной, призвали богов, совершили перед изображением твоим, которое я с этой целью велел принести вместе со статуями богов, жертву ладаном и вином, а кроме того похулили Христа: настоящих христиан, говорят, нельзя принудить ни к одному из этих поступков.
Другие, названные доносчиком, сказали, что они христиане, а затем отреклись: некоторые были, но отпали, одни три года назад, другие много тому назад, некоторые лет тому двадцать. Все они почтили и твоё изображение, и статуи богов и похулили Христа.
Они утверждали, что вся их вина или заблуждение состояли в том, что они в установленный день собирались до рассвета, воспевали, чередуясь, Христа как бога и клятвенно обязывались не преступления собершать, а воздерживаться от воровства, грабежа, прелюбодеяния, нарушения слова, отказа выдать доверенное. После этого они обычно расходились и сходились опять для принятия пищи, обычной и невинной, но что и это они перестали делать после моего указа, которым я, по твоему распоряжению, запретил тайные общества. Тем более счёл я необходимым под пыткой допросить двух рабынь, называвшихся служительницами, что́ здесь было правдой, и не обнаружил ничего, кроме безмерного уродливого суеверия.
Поэтому, отложив расследование, я прибегаю к твоему совету. Дело, по-моему, заслуживает обсуждения, особенно вследствие находящихся в опасности множества людей всякого возраста, всякого звания и обоих полов, которых зовут и будут звать на гибель. Зараза этого суеверия прошла не только по городам, но и по деревням и поместьям, но, кажется, её можно остановить и помочь делу. Достоверно установлено, что храмы, почти покинутые, опять начали посещать; обычные службы, давно прекращённые, восстановлены, и всюду продаётся мясо жерственных животных, на которое до сих пор едва-едва находился покупатель. Из этого легко заключить, какую толпу людей можно исправить, если позволить им раскаяться».[418]
Здесь, прежде, чем комментировать письмо Плиния и обращаться к ответу Траяна, до́лжно коснуться истории первых контактов Рима с христианским вероучением.
Деяния Иисуса Христа, описанные в Евангелиях, свершались в годы правления императора Тиберия (14–37 гг.). Отсюда ряд известий и преданий, сообщающих об отношении правителя Империи к вновь появившейся религии. Известно предание о демонстрации Тиберию Марией Магдалиной чуда пасхального яйца. Юстин Мученик, видный деятель христианской церкви во II в., уважаемый при Антонине Пие (136–161 гг.) в Риме и погибший при императоре-гонителе христиан Марке Аврелии (161–180 гг.), упоминал в своей «Апологии» о донесении Тиберию о деяниях Иисуса Христа прокуратором Иудеи Понтием Пилатом. Крупнейшие христианские авторы эпохи Поздней Империи — Тертуллиан, Евсевий Памфил, Орозий — писали о доброжелательном отношении Тиберия к христианству.[419]
Насколько на самом деле был доброжелателен Тиберий к христианам и действительно ли Пилат сообщил ему о событиях в Иерусалиме, связанных с Иисусом Христом, — вопрос спорный и по сей день. Но никаких антихристианских распоряжений от Тиберия точно не исходило.
Первым известием, которое связывают с возможным противодействием римской власти христианам, является сообщение Светония в биографии императора Клавдия о том, что «иудеев, постоянно волнуемых Хрестом, он изгнал из Рима».[420]Споры о трактовке этого свидетельства актуальны по сей день.[421]
Первым истолковал «Хрест» как «Христос» ещё Павел Орозий в начале V в.[422]Такое же толкование можно встретить и в иных современных изданиях.[423]Однако ещё со времени Теодора Моммзена, с конца XIX в., попытки отождествлять Хреста с Иисусом оцениваются как необоснованные. Имя Хрест было достаточно широко распространено в Риме среди рабов и вольноотпущенников. В латинских надписях античного периода, известных в Риме, имя Хрест (Chrestos) встречается более 80 раз.[424]
Стоит обратить внимание и на евангелический первоисточник. В «Деяниях апостолов» есть упоминание об изгнании Клавдием иудеев из Рима, но оно совершенно не увязывается с христиантвом:
«После сего Павел, оставив Афины, пришёл в Коринф и, найдя некоего Иудея именем Акилу, родом Понтянина, недавно пришедшего из Италии, и Прискиллу, жену его — потому что Клавдий повелел всем Иудеям удалиться из Рима, — пришёл к ним; И, по одинаковости ремесла, остался у них и работал; ибо ремесло их было делание палаток. Во всякую субботу он говорил в синагоге и убеждал Иудеев и Еллинов. А когда пришли из Македонии Сила и Тимофей, то Павел понуждаем был духом свидетельствовать Иудеям, что Иисус есть Христос».[425]
В то же время вот что Евсевий сообщает о начале христианского апостольства в Риме: «в то же царствование Клавдия, всеблагой и человеколюбивый Промысл привёл в Рим того же борца с этим развратителем людей — мужественного и великого апостола Петра, за своё мужество именуемого первым среди остальных апостолов. Он, как благородный вождь Божий, облечённый в Божественные доспехи, принёс с востока жителям запада драгоценное сокровище духовного света, самый свет и слово, спасающее душу, — проповедь о Царстве Небесном».[426]
Вослед Евсевию о прибытии в Рим апостола Петра и появлении при Клавдии в Риме христиан сообщает и Орозий: «В 795 год от основания Города (41 г. — И.К.) четвёртым после Августа принял власть Тиберий Клавдий и правил четырнадцать лет. В начале его царстоввания в Рим прибыл Пётр, апостол Господа Иисуса, и всех уверовавших наставлял твёрдым словом в спасительной вере и подтвердил её славнейшими чудесами; и после того в Риме появились христиане».[427]
Если в Риме около 42 г. и появились христиане, то это вовсе не означает, что именно их из-за «какого-то Хреста» Клавдий изгнал вместе с прочими иудеями. Изгнание времени правления Клавдия не было первым изгнанием иудеев из Рима. Тиберий также изгнал иудеев из столицы, о чём сообщают Светоний и Иосиф Флавий.[428]Если Светоний не указывает причину гнева императора на иудеев, то Иосиф Флавий объяснял всё следствием «гнусности четырёх человек», присвоивших себе дары — золото и пурпур — для Иерусалимского храма не