Наша разведгруппа вела активную работу на же‑лезной дороге Брест – Гомель. Усилила свои действия и партизанская бригада «Советская Белоруссия». Почти каждый день партизаны наносили гитлеровцам ощутимые удары. Подрывники выходили на железную дорогу на участке Лунинец – Пинск, закладывали мины, пускали под откос эшелоны. Но чаще, чем раньше, напарывались на засады, теряли людей.
Как‑то в хату, где жила наша разведгруппа, заглянул Томилов.
– Хочу с тобой, Михаил Петрович, посоветоваться, – обратился он ко мне. – Три дня назад наши подрывники заминировали недалеко от станции Молотковичи железную дорогу и ждали в засаде эшелон с техникой. Он должен был прийти к месту взрыва, как сообщили связные со станции, в восемь часов утра. Но поезда не оказалось. К месту, где была установлена мина, подошли две дрезины с эсэсовцами; они открыли пулеметный огонь по сторонам насыпи. Конечно, нашим ребятам пришлось отойти. Больше того, немцы миноискателем обнаружили мину и извлекли ее. И ведь это не первый случай.
– А кто знал в бригаде об операции? – спросил я.
– Ну, разведчики, штаб, командиры, – ответил Томилов.
– Похоже, кто‑то информирует немцев.
– Я уже поручил своему начальнику особого отдела заняться расследованием, но результатов пока нет.
Мы договорились с Томиловым, что и наша группа подключится к расследованию.
Вскоре после нашего разговора Томилов вызвал к себе Андрея Савчука и приказал ему с группой разведчиков и подрывников переправиться ночью через Припять, подойти к полустанку Березовичи и заминировать железную дорогу. В это время Малашенко с другой группой разведчиков был под городом Столином.
Андрей Савчук поднял своих партизан по тревоге, разъяснил задачу и порядок продвижения к месту действия. Партизаны любили Савчука. Он был смелым, смекалистым командиром, всегда пунктуально выполнявшим приказы командования, и заботливым другом. Правда, был он немного вспыльчив, и это раздражало Малашенко. Томилову и комиссару Смот‑рову Андрей Савчук нравился, и они его всячески поддерживали.
Поздно вечером группа в восемнадцать человек вышла на выполнение боевого задания. Как только рассвело, переправились на бревнах через Припять. Сначала шли лесом, затем проселочными дорогами. Впереди продвигались два разведчика. Они были «глазами и ушами» Савчука. Если что‑либо подмечали, сразу же предупреждали об этом командира.
К одиннадцати вечера группа приблизилась к хутору, который находился в трех километрах от железной дороги. Савчук разрешил привал. Он ждал своих разведчиков, которые уже, наверно, были на хуторе.
Как они потом рассказали, все произошло следующим образом.
Когда они подобрались к хуторским огородам, то услышали звуки гармоники. В окнах одной из хат горел свет. Один из разведчиков направился к хате, а другой остался на огороде, чтобы в случае необходимости прикрыть товарища. Около сарая партизан увидел мужчину, нетвердо стоявшего на ногах. Пьяный курил.
Разведчик решительно подошел к нему:
– Разрешите прикурить?
Пьяный от неожиданности громко икнул. Увидев наставленный на него автомат, хотел крикнуть, но не посмел, услышав спокойный приказ:
– Молчать! Хутор окружен партизанами. Идите вперед!
Через несколько минут он уже стоял перед Андреем Савчуком и рассказывал, что делается на хуторе.
– Свадьба у нас! Сын моего кума высватал в соседней деревне девушку. Вот и гуляем свадьбу…
– Полицейские, староста есть?
Мужик недоверчиво смотрел на партизан.
– Полицейские, тебя спрашиваю, есть на хуторе? – уже резко спросил Савчук.
– Есть, есть! Пятеро их. Они тоже в хате, гуляют на свадьбе.
– Шевчук, остаешься с этим человеком, – приказал Андрей. – Остальные за мной!
С шестью разведчиками Савчук перебежками двинулся к хате. Заглянув в окно, Савчук увидел, как четыре полицейских с винтовками на плече кружились в танце. Пятый, с автоматом за спиной, играл на гармонике. Пожилой мужик виртуозно в такт мелодии выбивал дробь на барабане.
– Ковальчук, Шамрай, оставаться здесь! Прикроете нас!
С тремя партизанами Савчук ворвался в хату.
– Сдать оружие! – крикнул он полицейским.
Трое предателей сразу подняли руки. Четвертый схватился было за винтовку, но был в упор сражен выстрелом Савчука. Гармонист выскочил в окно и тут же был схвачен партизанами.
В хате поднялся переполох, раздавались визг, крики.
– Всем оставаться на местах! Хутор окружен! Этих убрать! – указал на полицейских Савчук.
Когда полицейских вывели, в углу около девушки заголосили старухи. Савчук увидел бледное лицо, в широко открытых глазах – страх. Он понял, что девушка ранена, и тут же приказал одному из партизан сделать ей перевязку.
– Ковальчук, ко мне! – крикнул он в окно.
В хату вошел партизан с автоматом.
– Вот что, Гриша: садись‑ка и бери в руки гармонь. Ты в этом деле мастак. Свадьба без гармоники – не свадьба. Выручай… – тихо сказал ему Савчук и затем громко провозгласил: – Свадьба продолжается!
Грянула задорная полька, и Савчук пустился в пляс. Но он был единственным танцором. Веселье не клеилось. Настроение у всех стало несколько лучше, когда раненую девушку перенесли в другую комнату. В разговоре с ней Савчук выяснил, что зовут ее Настя, что она из деревни Оснежицы. Парень, с которым она танцевала, служил в Оснежицах в полиции. Часто заходил в их дом, приставал к ней: «Ты была комсомолкой, и твоя жизнь в моих руках. Поэтому выбирай: или смерть, или принимай мои ухаживания – вот и весь сказ!»
Под конец своего рассказа попросила:
– Пожалуйста, заберите меня в партизанский отряд.
– Ладно! Сегодня вечером мы уйдем, дела кое‑какие есть, а на обратном пути заберем тебя.
– Спасибо, – улыбнулась девушка.
Было далеко за полночь, когда Савчук сказал:
– Ребята, пора… А молодые‑то где?
К Савчуку подошел старик:
– Я – отец молодой. Они, знаете, страшно перепугались… – Старик замялся, окликнул: – Адам! Адам! Выходите!..
Жених и невеста вылезли из‑под кровати под дружный смех партизан. Вид у них был далеко не свадебный.
– А жених‑то, часом, не полицейский?
– Нет, нет, что вы! – поспешил ответить старик.
– Ну, друзья, – сказал Савчук, подходя к молодым, – война войной, а жизнь жизнью! Желаю вам счастья! Только с полицейскими якшаться не советую. Гриша, смотри в оба! Да чтоб свадьба прошла как положено. А мы – в путь…
Партизаны вышли из хаты. На востоке ярко светила луна, хрустел под ногами первый снежок. Впереди понуро шли полицейские.
– Товарищ командир, – окликнул Савчука один из партизан, – что с ними возиться? В расход их – и все!
– Какой шустрый! Нет, посмотрим, сумеют ли они свою вину искупить.
Партизаны поняли, что командир что‑то задумал. Подошли к железной дороге.
– Вот что, друзья ситцевые, – обратился Савчук к полицейским. – Пойдете вместе с нами на железную дорогу, обезоружите патруль и заминируете полотно. Понятно? Но смотрите: малейшее отступление от приказа – пуля в лоб.
В условленном месте партизан встретил связной с железнодорожной станции и сообщил, что через два часа должен проследовать поезд.
Приготовив две мины, партизаны, прячась в кустах, подползли к насыпи.
Минут через двадцать послышались шаги, а затем партизаны увидели силуэты трех идущих людей. Савчук подал знак, и полицейские набросились на гитлеровцев. Раздался выстрел, за ним – еще. Все трое были уничтожены.
– Ну а теперь на насыпь! – крикнул Савчук.
Когда партизаны подбежали к рельсам, со стороны переезда застрочил пулемет. Вспыхнули и повисли в воздухе ракеты. Стало светло как днем. Нужно было отходить, но Савчук не спешил. Он знал, что гитлеровцы стреляют из окопов и преследовать партизан не будут.
Проверив еще раз, правильно ли поставлены нажимные мины, Савчук отдал приказ отойти и залечь в ста метрах от насыпи. Гитлеровцы еще долго вели беспорядочную стрельбу, потом все стихло. В семь утра подрывники услышали шум приближающегося поезда. Через несколько минут раздался взрыв.
Поезд шел на малой скорости, и с рельсов сошли только платформы с песком, вагоны с гитлеровцами повреждены не были. Партизанам пришлось обстрелять эшелон и отойти.
…Вернулся Андрей Савчук со своей группой на хутор только под вечер следующего дня. Увидев командира, партизан‑гармонист с трудом проговорил:
– На сто два колена польку играл, товарищ командир! Все довольны.
– Молодец! А как Настя?
– Ничего. Ждет вас.
К Савчуку неуверенно подошел хозяин дома:
– Мы за вас тут беспокоились. Такая пальба была – ух!..
– Фрицам, отец, дали прикурить по всем правилам, – смеясь, проговорил Савчук.
– Так, может, командир выпьет за счастье молодых? А?
– Выпить так выпить. Эй, ребята! – крикнул Савчук. – Заходи в хату.
Партизаны по одному заходили в хату, выпивали по чарке самогону, поздравляли молодых и выходили на улицу. Пригласили выпить и полицейских. Савчук сказал им:
– Ну, часть своей вины вы сегодня искупили. Пейте – и шагом марш в свой полицейский участок! Там уничтожите начальника полиции и вернетесь через четыре дня сюда на хутор, доложите о выполнении задания. Ясно?
– Ясно, ясно, командир, – обрадованно закивали полицейские.
«Я его знаю!»
Группа Савчука вернулась под вечер в село, где стоял штаб бригады. Савчук отправился на доклад к Малашенко, который жил в доме бригадных разведчиков. Он вошел в хату, поздоровался с партизанами и приготовился докладывать. Малашенко сидел в углу за столом и что‑то писал.
– Товарищ командир… – начал Савчук.
– Можете не докладывать. Меня уже информировали о ваших действиях.
Малашенко вскочил, выхватил пистолет и наставил на Савчука.
– Вы арестованы. Взять его! – приказал Малашенко находившимся тут же трем разведчикам.
Савчук не ожидал такого приема, но, когда к нему подошел партизан, он спокойно вынул из кобуры пистолет и положил на стол.
– Это приказ комбрига? – спросил он.
– Это мой приказ! Вы отпустили полицейских!
Савчука отправили в хату, отведенную под гаупт‑вахту, и сдали часовому.
Утром, узнав, что Савчук арестован, я поспешил к Малашенко.
– Понимаете, – объяснил он, – отпустил полицейских, спаивал на хуторе партизан и задание не выполнил. Мне кажется, что он с кем‑то связан.
– А девушку кто привел сюда?
– Савчук! С полицейскими приехала на свадьбу, отплясывала с ними, из‑за этого и пострадала, а он ее притащил сюда, в наш лагерь!
Вечером я навестил Настю, поговорил с ней, разузнал подробности ее появления на хуторе. На следующий день мы проверили факты, которые она мне сообщила. Все подтвердилось.
Я рассказал обо всем этом комбригу Томилову.
– Может, мы ее еще и в разведку возьмем, – добавил я. – Девушка толковая, комсомолка, здешних людей знает… Присмотримся.
– Ну, дело, конечно, хозяйское, – сказал немного удивленным тоном Томилов.
Через три дня Савчука вернули к разведчикам.
– Приказ начальника есть приказ! Заслужил, значит, вот и оказался на гауптвахте, – говорил он.
На шестые сутки вышла из лазарета Настя. Мы поручили ей кашеварить, она с радостью принялась за дело и оказалась отличным поваром.
Настя жила в хате с партизанкой тетей Нюрой. Они сдружились, и часто после похода или в часы отдыха Настя рассказывала тете Нюре о своих родителях, о том, как над ней измывался полицейский, как ее посадили в подвал эсэсовцы. Рассказала она и о своей мечте встретиться после войны с любимым пареньком, который был где‑то на фронте.
Как‑то Настя вбежала в хату бледная и расстроенная. Тетя Нюра никогда ее такой не видела.
– Что с тобой, Настенька?
– Ой, тетя Нюра, по‑моему, это он! Я его знаю!
– Кто «он»? Кого ты знаешь?
– Тетя Нюра, кто этот человек, ну тот, что с разведчиками живет, в коричневом полушубке ходит?
– А… – улыбнулась тетя Нюра, – так это Малашенко. Влюбилась… Ох и храбрец!..
Настя огляделась и, наклонившись к тете Нюре, зашептала:
– Я этого человека видела весной в полиции в нашей деревне Оснежицы.
– Кого?
– Да вот этого, в коричневом полушубке…
– Ты, девонька, что‑то попутала.
– Ой нет, тетя Нюра… Полицейский, который надо мной измывался, когда меня выпустили из подвала, привел меня к начальнику полиции, и тот сказал: «Тебя берет на попечение наш работник. Он говорит, что ты выйдешь за него замуж. А то бы тебе несдобровать, комсомолка!» В это время в комнату зашел этот человек, ну что в полушубке теперь… Мы вышли, а полицейский сказал мне, что, мол, какой‑то начальник из Берлина прибыл.
– Бог с тобой, Настенька! Не может быть!
– Тетя Нюра, клянусь – он!
– Ты об этом пока никому не говори. А вечером вернется с задания наш капитан, ему и расскажешь, – посоветовала тетя Нюра.
Под вечер мы с радистом Дмитрием Стенько зашли к Насте. Она подробно рассказала, где и когда встречала Малашенко. Мы занялись проверкой, и все, что сказала Настя, подтвердилось.
Никита Малашенко был арестован. Он признался, что летом 1942 года закончил филиал Кельнской шпионской школы, который находился под Варшавой. Настоящая его фамилия Ашарбаев. К партизанам он был направлен гитлеровской разведкой. Он сказал также, что в селе Ставок расположена шпионская школа под вывеской «Специальные автомобильные мастерские».
Вот вам и Настя!
Наша разведгруппа из тридцати человек, в том числе и Настя, перебазировалась в Ивановский район, что западнее Пинска. Мы обосновались недалеко от Днепро‑Бугского канала, в густом лесу. Нас интересовала шпионская школа в Ставке.
Насте, нашему связному, ветврачу Тимофею Ашуркевичу и Виктору Ковальчуку было дано задание: добыть языка из «Автомобильных мастерских».
Родители Насти жили в Оснежицах, недалеко от Ставка, а Тимофей Ашуркевич был местным жителем. Ему ивановский бургомистр разрешил под присмотром полицейских разъезжать по селам и вести свою ветеринарную работу. Виктор Ковальчук, опытный разведчик, был снабжен документами помощника ветеринара.
Разведчики отправились в путь. Нужно было обойти Пинск с западной стороны и подойти к Ставку. Еще перед выходом на задание мы договорились, что сначала разведчики выйдут к реке Ясельда, найдут хутор, где живет Настина тетка, и уже оттуда начнут действовать.
Почти сутки пришлось им вести наблюдение за патрулями, которые охраняли железную дорогу. Две попытки перейти дорогу закончились неудачей: гитлеровцы открывали сильный заградительный огонь. И только глубокой ночью, в восьми километрах от Пинска, разведчикам удалось переползти железнодорожное полотно.
На хутор пришли рано утром, открыто, не таясь: ведь шла бригада ветеринарных работников ивановского бургомистра. Для Насти места эти были хорошо знакомы, и она смело вела разведчиков. Тетка встретила их радушно. Два дня пробыли на хуторе разведчики.
Дядько Тимох – так звали мы Ашуркевича – осмотрел нескольких поросят (они чем‑то болели), что весьма укрепило престиж «ветработников».
Настя навестила в Ставке свою одноклассницу Леокадию. В доме подруги жил немецкий лейтенант интендантской службы.
Разговор Настя вела в присутствии лейтенанта. Она попросила свою подругу купить ей где‑нибудь туфли. Леокадия пообещала и пригласила Настю остаться в Ставке до вечера и посмотреть интересный фильм.
Настя спросила, в котором часу начало, и вежливо отказалась, сославшись на то, что тетка будет беспокоиться и ей надо вернуться домой до темноты.
Вечером Ковальчук и Ашуркевич отправились за языком. Они добрались к Ставку к ночи.