Бхагавадгита
Индийская традиция донесла до нас Бхагавадгиту в составе огромного эпического свода — Махабхараты,— в котором она занимает 25—42 (23—40 крит. изд.) главы Книги о Бхишме — 6-й из 18 книг, составляющих эпос.
Сюжет МБх — это история рождения, воспитания и соперничества двух ветвей царского рода: Кауравов («потомков Куру», ста сыновей царя Дхритараштры во главе со старшим из них — Дурьодханой) и их двоюродных братьев — пятерых Пандавов (сыновей Панду во главе с Юдхиштхи рой). Кауравы воплощают в эпосе злое, демоническое начало, Пандавы — начало светлое, божественное. Отношения между обоими родственными кланами, постепенно отравляемые завистью и злобой Кауравов, особенно обостряются после злосчастных событий во время церемонии помазания на царство Юдхиштхиры, старшего из сыновей Панду. Согласно условиям этого обряда каждый из присутствующих может вызвать будущего царя на любой поединок: отказ с его стороны как проявление слабости невозможен. Пользуясь этим, Кауравы предлагают Юдхиштхире сыграть партию в кости, и вот он, воплощение всех царственных добродетелей, но никуда не годный игрок, проигрывает сначала свое имущество, затем царство, затем братьев, жену и, наконец, самого себя. По требованию благородного Бхишмы, «деда» Кауравов и Пандавов, проигранное возвращается Юдхиштхире; однако его опять вызывают на игру, он опять не может отказаться и опять проигрывает все и вся. Окончательный итог таков: Пандавы должны удалиться в изгнание на 13 лет, после чего царство должно быть им возвращено — при условии, что последний, тринадцатый год они проведут тайно, неузнанными; если же их узнает кто-либо из Кауравов, то царство уходит от них навсегда. Пандавы точно выполняют все условия договора и являются через 13 лет требовать свое царство назад. Кауравы, однако, вероломно им отказывают, и пятеро добрых братьев начинают готовиться к войне. Предпринятые друзьями попытки покончить дело миром, разного рода соглашения и компромиссы кончаются неудачей, и после длительной и тщательной подготовки армии Кауравов и Пандавов встречаются на поле битвы — знаменитой Курукшетре («поле Куру»), сражаются 18 дней и почти полностью истребляют друг друга. Окончательную победу все же одерживают Пандавы; Юдхиштхира воцаряется в столице отвоеванного царства и после долгих лет счастливого правления умирает вместе с остальными братьями и Драупади, их общей женой. Последняя, восемнадцатая книга эпоса рисует вступление пятерых братьев и Драупади в райские обители.
Во всей этой длинной цепи событий — осложненной к тому же бесчисленными вставными эпизодами дидактического характера: назидательными историями, беседами, примерами, наставлениями, поучениями и т. п. — есть одна точка, в которой противоборство враждебных кланов достигает наивысшего напряжения. Это именно та минута, когда Кауравы и Пандавы после долгих лет соперничества и обид, ненависти и оскорблений, покушений на жизнь и, наконец, сборов к войне приводят свои громадные армии на поле сражения, выстраивают их в боевом порядке и, перед тем как броситься в битву, замолкают и смотрят друг другу в лицо. В этот момент ужасной тишины и самого неустойчивого из равновесий начинается Бхагавадгита.
Собственно говоря, по форме наша поэма — это религиозно-философское наставление в виде беседы, всего лишь еще один из той массы вставных эпизодов, которыми насыщена МБх; однако он выделяется среди многочисленных философских диалогов эпоса не только привилегированным композиционным положением — открывая собой главное событие эпоса — битву Кауравов с Пандавами,— но и вполне осознанным драматизмом, т. е. применением действия как одного из полноправных элементов преподаваемого наставления. Ведь было бы только естественно предположить, что автор поэмы, кто б он ни был — одинокий гений или коллективный сказатель наподобие «Гомера», добравшись наконец до своей темы (а его тема, как мы увидим впоследствии, это весьма глубокие и общие идеи о природе дхармы, о познании души и божества, о пути спасения и т. д.), без сожаления абстрагируется от «реальной действительности», дабы воспарить к высотам умозрения. На деле, однако, ничего подобного не происходит: вступив в эпическое повествование в момент его крайней напряженности, автор заботится лишь о том, чтобы эту напряженность по возможности еще более усилить. Кроме слепого царя Дхритараштры, отца Кауравов, которому в тексте принадлежит всего один (вступительный) стих, и его возничего Санджаи, который, будучи наделен волшебным зрением (а также способностью молниеносно передвигаться по воздуху), пересказывает царю все перипетии битвы между его сыновьями и Пандавами (41 стих), в беседе участвуют два человека — Арджуна и Кришна. Первый из них — один из пяти сыновей Панду, самый знаменитый герой среди них, великий лучник; второй — вождь небольшого племени ядавов, друг и дальний родственник Арджуны. Кришна принимает участие в войне как один из союзников Пандавов, а в самой битве — как возничий Арджуны. Однако за скромной видимостью скрывается нечто совершенно иное: Кришна — это величайший (наряду с Рамой) из аватар (аватара — земное воплощение) бога Вишну, спустившегося в человеческую плоть для того, чтобы восстановить пошатнувшуюся дхарму (мировой закон) — путем спасения добрых и наказания злых, т. е. соответственно Пандавов и Кауравов. Кришна не только наставляет Арджуну и, таким образом, в глазах индийской традиции является истинным автором поэмы; он, как опытный режиссер, организует события так, чтобы его учение произвело на ученика максимальный эффект. Для этого он — в ответ на просьбу Арджуны отвести колесницу на удобное для обзора противника место — ставит ее напротив именно того ряда Кауравов, в котором стоят учителя и родственники Арджуны. И когда тот, потрясенный мыслью об убийстве близких людей, с плачем отшвыривает оружие, отказывается участвовать в братоубийственной войне и просит своего возничего наставить его в истинном учении, Кришна, изредка прерываемый новыми вопросами Арджуны, излагает ему то самое учение, которое и составляет содержание остальных (кроме первой) глав поэмы. Общераспрост раненный текст Гиты (так называемая «вульгата»), лежащий в основе большинства комментариев, состоит из 700 стихов (шлок), распределенных по 18 главам. Впоследствии комментаторы разделили текст поэмы на три «шестерки» (шатки), обозначив первую (гл. 1—6) как «раздел о действии» (карма-канда), вторую (гл. 7—12)—«раздел о почитании» (упасана-канда) и третью (гл. 13—18) — «раздел о знании» (джняна-канда). Идея этой классификации принадлежит Ямуначарье (X в.), который составил также полезный конспект содержания Гиты по главам. Каждая из глав поэмы имеет, кроме того, особый колофон, в наикратчайшей форме суммирующий ее основное содержание; так,
первая глава именуется в колофоне «Йога отчаяния Арджуны»; в ней описывается поведение Арджуны и Кришны перед началом битвы; благодаря хитроумному маневру своего возничего Арджуна видит перед собою родичей, учителей и друзей, которых ему предстоит убивать; его охватывает чувство ужаса и отчаяния;
вторая глава, «Йога рассуждения», начинается с многократного утверждения неразрушимости, неуничтожаемости души в отличие от тела (которое, напротив, подвержено рождению и смерти); в конце главы дано по просьбе Арджуны описание мудреца («человека, прочного в знании [атмана]»);
в третьей главе, «Йоге действия», излагаются основы этики Гиты: человеку следует совершать действия, вытекающие из его семейного, религиозного и общественного состояния и долга, абсолютно бескорыстно, т. е. не ожидая от них никакой награды, пользы, «плода»; примером такой бескорыстной деятельности является прежде всего сам Кришна, который, будучи всемогущим божеством и ни в чем не нуждаясь, все-таки воплощается на земле и совершает предписанные шастрами действия, дабы сохранить гармонию и порядок в мире;
четвертая глава имеет обозначение «Йога знания»; большую ее часть занимает учение о символическом ритуале, внутри которого одно из главных мест отводится так называемой «жертве знания» (джняна-яджня);
пятая глава, «Йога отрешенности от действия», настаивает на важности внутренней отрешенности (путь к которой прокладывает карма-йога)и полной бесполезности отрешенности внешней, формальной, не сопровождаемой внутренним усилием;
шестая глава, «Йога активного внимания» (дхьяна-йога), говорит о йоге в техническом смысле слова как о практике сосредоточения внимания, сопровождаемой определенным положением тела, регулировкой дыхания, направления взгляда и т. д.;
седьмая глава, «Йога знания и различения», описывает природу Абсолюта, скрытую от нас гунами (тремя основными компонентами) материальной природы и раскрываемую путем истинного почитания божества; в этой и следующих пяти главах в центре внимания находятся благоговейная любовь к богу — бхакти и ее многообразные формы;
восьмая глава, «Йога нетленного Брахмана», посвящена вопросам эсхатологии: те, кто в смертный час направляет мысль к Брахману, соединяются с ним; вспоминается старинное учение о «пути богов» и «пути предков»;
девятая глава — «Йога царственного знания и, царственной тайны»; начиная с этой главы Кришна готовит своего ученика к созерцанию своего «Вселенского образа»; ему угодна «жертва знания», состоящая в том, чтобы созерцать Бхагавана везде и всюду;
десятая глава, «Йога излияния божественных сил»,— следующий шаг навстречу теофании: Бхагаван отождествляет себя с квинтэссенцией элементов видимого и невидимого мира, начиная с богов и кончая растениями, минералами и даже абстрактными сущностями;
одиннадцатая глава, «Йога созерцания Вселенского образа»,— мистическая кульминация поэмы. Кришна являет перед изумленным Арджуной всю вселенную, со всею массой ее разнообразнейших обитателей внутри своего тела; как и в первой главе, теперь он намеренно показывает ученику зрелище, заставляющее его содрогнуться: божество в облике Смерти как всепожирающий огонь Времени, в котором гибнут несметные толпы существ;
двенадцатая глава, «Йога бхакти», говорит о преимуществах почитателей личного божества, т.е. Бхагавана, перед аскетами, устремляющимися к сверхличному Брахману; перечисляются разные виды почитания;
тринадцатая глава, «Йога различения кшетры и Кшетраджни», описывает материальную природу с ее триадой «качеств», или гун, а также познающего ее индивидуального атмана или Духа (Пурушу);
четырнадцатая глава, «Йога различения трех гун», говорит о возрастании и убывании каждой из трех гун в различных состояниях одушевленных и неодушевленных тел, а также о превосходстве над двумя прочими гуны саттва («ясность», «бесстрастие»);
пятнадцатая глава, «Йога высочайшего Пуруши», рисует колоссальный образ «мирового дерева» — ашваттхи (индийской смоковницы), который в символической форме суммирует учение о материальной природе и ее гунах; в конце главы Бхагаван выступает как Пурушоттама («Высочайший Пуруша»), возвышающийся над «гибнущим» (т. е. трансмигрирующим) и «негибнущим» (т. е. освободившимся от уз сансары) Пурушами;
шестнадцатая глава, «Йога различения божественной и демонической участи», содержит описание разных проявлений того и другого класса существ;
семнадцатая глава, «Йога различения трех видов веры», классифицирует типы религиозного почитания и подвижничества с точки зрения трех гун; наконец,
глава восемнадцатая, «Йога освобождения и отрешенности», продолжает предыдущую классификацию и завершает поэму прославлением безраздельной бхакти.
В самом конце беседы Кришна спрашивает своего ученика, понял ли он его наставление, или он все еще в заблуждении,— после чего Арджуна заверяет своего возничего, что заблуждений и сомнений больше нет: он готов выполнить свой варновый долг — сражаться и убивать, не беспокоясь о «плодах» и пользе.
Примерно такое — разумеется, гораздо более детализированное — впечатление остается у «свежего» читателя после первого, не обремененного никакими историческими, филологическими и философскими выкладками чтения поэмы. Он замечает довольно быстро, что стиль Гиты весьма прост, многие стихи удивительно удачны и как бы сами ложатся в память; выразительный лаконизм, афористичность стиха временами заставляют подумать, что перед тобой собрание изречений. Вместе с тем современный читатель не может не насторожиться темнотою и загадочностью и отдельных слов (таких, например, как йога), и отдельных стихов, и отдельных учений, и, наконец, со вздохом закрывая книгу, всего текста в целом. Надо сказать, что эти ощущения — как первые, так и последующие — вполне оправданы: излагая простым языком весьма непростые идеи, Гита принадлежит к тем текстам, чей перевод на современный язык составляет лишь малую часть работы, которую приходится проделать, чтобы пробиться к их пониманию. Видимо, загадочность поэмы хорошо была заметна и самим индийцам: за шесть-восемь столетий (начиная примерно с IX в., которым можно обозначить начало ее всеиндийской популярности) вокруг нее успело накопиться больше 50 комментариев, написанных, как правило, величайшими философами своего времени; однако споры о поэме не прекращаются в Индии до сих пор.
Глава 1
Дхритараштра сказал:
1. Что свершали — скажи, Санджая, —
сыновья мои и Пандавы,
ради битвы сойдясь на поле
Курукшетры, на поле дхармы?
Санджая сказал:
2. Пред собою тогда увидев
строй Пандавов, к бою готовых,
царь к учителю шаг направил,
ему слово Дурьодхана молвил:
3. «Посмотри, учитель, на это
сынов Панду мощное войско!
Ученик твой, потомок Друпады,
его к битве построил искусно.
4. Эти лучники, эти герои
не уступят Арджуне с Бхимой:
здесь Вирата и Ююдхана,
колесничий великий Друпада,
5. Дхриштакету и Чекитана,
и Бенареса царь отважный,
Пуруджит, за ним Кунтибходжа,
бык средь Бхаратов — царь страны Шиби.
6. Вон стоят Юдхаманью смелый,
Уттамоджас несокрушимый,
сын Субхадры, сыны Драупади —
в колесничном бою нет им равных.
7. А вот лучшие среди наших,
знай о них, о дваждырожденный;
их назвав, я тебе перечислю
предводителей нашей рати.
8. Это ты, учитель, и Бхишма,
Карна, Крипа непобедимый,
и Викарна, и Ашваттхаман,
и прославленный сын Сомадатты.
9. И других здесь немало героев,
для меня не щадящих жизни:
они опытны в ратном деле,
всевозможным владеют оружьем.
10. Оба войска сравнив, убедишься —
нас враги превосходят в силе:
ведь у нас во главе — старый Бхишма,
а у них — ужасающий Бхима.
11. Пусть же каждый боец в нашей рати,
где б ему ни пришлось сражаться,
помнит прежде всего о Бхишме,
пусть он Бхишму всегда охраняет».
12. Чтоб вдохнуть ему в сердце отвагу,
львиный клич издал тогда Бхишма,
в свою раковину боевую
протрубил старейшина Куру.
13. Тотчас раковины и литавры,
барабаны, кимвалы, трубы
тишину разорвали на поле —
был их рев громогласный ужасен.
14. Со своей большой колесницы,
запряженной четверкою белой,
Панду сын и потомок Мадху
в свои раковины затрубили.
15. В Девадатгу трубил Арджуна,
в Панчаджанью дивную — Кришна;
Волчье Брюхо, убийца свирепый,
дул в гигантскую шанкху Паундру.
16. Кунти праведный сын Юдхиштхира
протрубил в Анантавиджаю,
близнецы Сахадева с Накулой —
в Манипушпаку и Сугхошу.
17. Царь Бенареса, лучник отменный,
колесничий великий Шикхандин,
и Вирата, и Дхриштадьюмна,
с ними Сатьяки непобедимый,
18. И Друпада с сынами Драупади,
и Субхадры сын мощнорукий —
все они, о владыка, разом
в свои раковины затрубили.
19. Этот звук переполнил уныньем
сыновей Дхритараштры несмелых,
тяжким гулом своим, ужасный,
сотрясал он небо и землю.
20. И затем, пред собою увидев
сыновей Дхритараштры в шеренгах,
подняв лук — ибо уж начиналась
между лучниками перестрелка, —
21. Хришикеше промолвил слово
с Хануманом на знамени воин:
«Между армиями поставь
колесницу, Неколебимый.
22. Рассмотреть мне б хотелось поближе
этих воинов, жаждущих битвы;
с ними вскоре померяюсь силой
я в сраженья труде опасном.
23. Я желаю узреть Кауравов,
здесь стоящих, к бою готовых,
всех, стремящихся сделать благо
Дхритараштры зломудрому сыну».
24. О сын Бхараты! Слово такое
услыхав из уст Гудакеши,
колесницу великую Кришна
меж обеих армий поставил,
25. перед воинами и царями
под водительством Бхишмы и Дроны,
и сказал: «Посмотри же, Партха,
на собравшихся вместе Куру!»
26. И тотчас сын Притхи увидел
пред собою отцов и дедов,
также дядей, наставников, братьев,
сыновей, и друзей, и внуков,
27. и товарищей давних, и свекров,
разведенных по ратям враждебным.
Всех их рядом — весь род свой увидев,
сам себя истребить готовый,
28. потрясенный скорбью великой,
сокрушенный, сказал Арджуна:
«Когда вижу я родичей этих,
что сошлись сюда, Кришна, для битвы,
29. мои члены никнут бессильно,
рот от ужаса пересыхает,
сотрясается дрожью тело,
волоски подымаются дыбом.
30. Моя кожа горит; лук Гандиву
эти руки вот-вот уронят;
подкоситься готовы ноги,
как потерянный, ум блуждает.
31. Не провижу благого исхода,
коль убью своих родичей в битве,
отовсюду знамения злые
на меня наступают, Кешава.
32. Я не жажду победы, Кришна!
Ни богатств мне не надо, ни царства.
Что за радость нам в царстве, Говинда,
что за польза в усладах, в жизни?
33. Ведь все те, для кого нам желанны
удовольствия, царство, услады,
здесь сошлись в этих ратях враждебных,
презирая и жизнь и богатства.
34. Здесь отцы и наставники наши,
сыновья здесь стоят и деды,
дядья, внуки, шурины, свекры,
друг на друга восставшие в гневе.
35. Пусть меня убивают; но я их
не убью, о Убийца Мадху!
Над тремя мирами я власти
не желаю. К чему тогда царство?
36. Не прибудет нам радости, Кришна,
от убийства сынов Дхритараштры;
лишь грехи мы свои умножим,
поразив этих воинов гневных.
37. Потому — убивать нам не должно
ни сынов Дхритараштры, ни прочих.
Как мы сможем потом наслаждаться,
осквернив себя родичей кровью?
38. Ослепленные жадностью, эти
уж не видят, не различают
в истреблении рода — скверны
и в предательстве — преступленья.
39. Но ведь мы все то зло провидим,
что грядет от погибели рода:
разве можем мы не отвратиться
от подобного злодеянья?
40. С истреблением рода гибнут
неизменные рода законы;
если ж гибнет закон, то род весь
погружается в беззаконье.
41. С воцарением беззаконья
развращаются женщины рода;
когда женщины рода растлились,
наступает всех варн смешенье.
42. Варн смешенье приводит к аду
весь тот род и губителей рода,
ибо падают в ад их предки
без воды и без жертвенных клецек.
43. Так злодеи, рода убийцы
и виновники варн смешенья
растлевают и каст законы,
и законы вечные рода.
44. О Джанардана! Все те люди,
чьи законы рода растлились,
обретают в аду жилище —
так нас учит святое шрути.
45. Что за грех великий, о, горе,
совершить приготовились все мы!
Ведь родных мы убить готовы,
вожделея услад и царства.
46. Пусть меня, безоружного, ныне
убивают сыны Дхритараштры:
я не стану им сопротивляться —
смерть такая мне будет не в тягость».
47. Так сказав, среди битвы Арджуна
на сиденье упал колесницы,
лук отбросив и стрелы, с душою,
пораженной тяжким страданьем.
Глава 2
Санджая сказал:
1. И когда потрясенный Партха
так сидел, проливая слезы,
преисполненный состраданья, —
ему молвил Убийца Мадху.
Благой Господь сказал:
2. Что за слабость ничтожная в битве
овладела тобой, сын Притхи?
Она в рай не ведет — к позору! —
тебе, арию, не подобает.
3. Малодушию не поддавайся,
не твое это дело: ты воин!
Жалость жалкую сердцем оставив,
встань на битву, Врагов Губитель!
Арджуна сказал:
4. Разве смог бы я Бхишму и Дрону,
столь достойных и чтимых старцев,
вот из этого лука стрелою
убивать, о Убийца Мадху?
5. Лучше здесь, в этом мире, просить подаянье,
досточестных наставников не убивая;
их, к добыче стремящихся, если убью я —
этой кровью навек свою пищу измажу.
6. Поразим ли мы их, иль они поразят нас —
Тяжесть равная наши сердца сокрушает!
Вот сыны Дхритараштры стоят перед нами:
их убив, мы убьем в себе жизни желанье.
7. Состраданьем душа моя поражена,
страждет ум в ослепленье, не ведая дхармы.
Где решенье? Где благо? — меня научи же!
Ученик я твой, Кришна! К тебе припадаю.
8. Ибо, пусть я достигну цветущего царства
на земле иль владычества над божествами
все равно — не смогу никогда заглушить
эту боль, что мне чувства сейчас иссушает.
Санджая сказал:
9. Это слово сказав Хришикеше,
Гудакеша, Врагов Губитель,
«Я не буду сражаться!» — промолвил
и затем погрузился в молчанье.
10. И тогда ему, на Курукшетре
так скорбящему всей душою,
Хришикеша, слегка улыбнувшись,
произнес, о сын Бхараты, слово.
Благой Господь сказал:
11. Говоришь о вещах ты мудрых,
только жалость твоя напрасна;
ни умерших, ни здесь живущих
мудрецы никогда не жалеют.
12. Разве был Я когда-то не-бывшим?
или ты? или эти владыки?
Так и в будущем все мы, Партха,
бытия своего не лишимся.
13. Словно детство, юность и старость
к воплощенному здесь приходят,
так приходит и новое тело:
мудреца этим не озадачить.
14. Лишь от внешних предметов бывают
зной и холод, страданье и радость;
но невечны они, преходящи:
равнодушен к ним будь, Арджуна.
15. Только тот ведь, кто к ним безучастен,
кто в страданье и в радости ровен,
тот бессмертья достичь способен,
тот мудрец, о мой славный витязь.
16. То, что есть, никогда не исчезнет;
что не есть — никогда не возникнет;
этих двух состояний основу
ясно видят зрящие сущность.
17. То, чем весь этот мир пронизан,
разрушенью, знай, неподвластно;
это непреходящее, Партха,
уничтожить никто не может.
18. Лишь тела эти, знай, преходящи
Воплощенного; Он же — вечен.
Не погибнет Он, неизмеримый:
потому — сражайся без страха!
19. Один мыслит Его убитым,
другой думает: «Это убийца»;
в заблужденье и тот, и этот:
не убит Он и не убивает.
20. Никогда не рождаясь, Он не умирает,
Он не тот, кто, родившись, больше не будет:
нерождаемый, вечный, древний, бессмертный,
Он при гибели тела не гибнет.
21. Тот, кто знает Его неизменным,
нерождаемым, неразрушимым, —
разве, Партха, Он убивает?
разве Он побуждает к убийству?
22. Как одежду изношенную бросая,
человек надевает другую,
так, сносив это тленное тело,
Воплощенный в иное вступает.
23. Знай, мечи Его не рассекают,
и огонь не сжигает, Партха;
не увлажняет Его вода,
Его ветер не иссушает.
24. Нерассекаемый, несожигаемый,
неувлажняемый, неиссушаемый,
неколеблем, знай, этот Вечный —
вездесущий, стойкий, нетленный.
25. Его знают невообразимым,
неколеблемым и неизменным;
потому — ты, таким Его распознав,
сокрушаться уж больше не должен.
26. Но и если Его полагаешь
вечно гибнущим, вечно рожденным —
все равно, о могучерукий,
ты не должен о Нем сокрушаться.
27. Неизбежно умрет рожденный,
неизбежно родится умерший;
если ж все это неотвратимо —
то к чему здесь твои сожаленья?
28. Не проявлено тварей начало,
не проявлено их окончанье,
они явлены лишь посредине:
так о чем же тогда сокрушаться?
29. Чудом кто-то Его увидит,
чудом кто-то другой о Нем скажет,
кто-то третий — чудом услышит;
но Его ни один не знает.
30. Когда гибнут тела, Воплощенный
ни в одном из них не умирает;
это значит: о Нем во всех существах
сожалеть ты, Арджуна, не должен.
31. Также, дхарму свою соблюдая,
ты в бою колебаться не смеешь:
помышляя о долге, сражаться —
это благо для кшатрия, Партха!
32. Когда в битву такую вступает,
исполняется радости кшатрий,
словно дверь приоткрытую рая
пред собою увидел внезапно.
33. Если ж ты эту славную битву
вопреки своей дхарме покинешь —
то, свой варновый долг и славу
погубив, лишь грехом осквернишься.
34. Твое имя хулить и бесславить
будут люди не переставая;
благородному же бесславье
отвратительней даже смерти.
35. Колесничие могут подумать,
что ты в бой не вступил, испугавшись;
те, кто прежде тебя почитали,
презирать тебя станут, Партха!
36. А враги, над тобой потешаясь,
слов обидных не пожалеют,
силу, доблесть твою ругая;
что ж больнее, скажи, чем это?
37. Победив — насладишься ты царством;
коль убьют тебя — рая достигнешь;
так не медли — скорей решайся!
Подымайся на битву, сын Кунти!
38. Уравняв с пораженьем победу,
с болью — радость, с потерей — добычу,
начинай свою битву, кшатрий!
И тогда к тебе грех не пристанет.
39. Эту мысль рассужденьем изведав,
распознай теперь в практике йоги;
этой мысли усильем, Партха,
ты разрушишь все узы кармы.
40. То, что сделано, здесь не гибнет,
здесь помех на пути не бывает;
этой дхармы даже частица
от великого страха избавит.
41. Превращенная здесь в решимость,
мысль единственна, радость Куру;
мысли ж тех, кто решимостью беден, —
нескончаемы, многоветвисты.
42. Речь иная слышна от безумцев,
похотливых, стремящихся к раю,
погруженных лишь в слово Веды,
«Больше нет ничего» — говорящих;
43. их ученье цветисто, но тщетно:
совершением многих обрядов
оно к власти стремится, к усладам,
а ведет лишь к цепи рождений.
44. Те, кто этим свой ум погубили,
к наслаждениям чувств привязавшись,
никогда не достигнут самадхи —
равновесия мысли активной.
45. На три гуны направлены Веды:
отрешись от трех гун, Арджуна!
Будь недвойствен, чужд обретенью,
полон саттвы, всегда обуздан!
46. Если людям полезен колодец,
изобильно водою текущий,
то и в Ведах не меньше пользы
для разумного брахмана, Партха.
47. Лишь на действие будь направлен,
от плода же его отвращайся;
пусть плоды тебя не увлекают,
но не будь и бездействием скован.
48. От привязанностей свободен,
в йоге стоек, свершай деянья,
уравняв неудачу с удачей:
эта ровность зовется йогой.
49. Когда мысль успокоена в йоге,
она действия все превосходит;
цель поставь пред собой — йогу мысли;
кто к плодам устремляется — жалок.
50. Равновесие мысли бесстрастной
злых и добрых деяний не знает;
устремляйся же к йоге, Арджуна!
Йога — это в деяньях искусность.
51. От плода отвратившись деяний,
в йоге мысль свою обуздавши,
разорвав цепь смертей и рождений,
мудрецы достигают покоя.
52. И когда твоя мысль осилит
заблуждений поток многоводный,
ты тогда ощутишь безразличье
ко всему, что услышишь иль слышал.
53. Равнодушную к слову Веды,
когда мысль ты свою неподвижно
установишь, Партха, в самадхи, —
это значит, ты йоги достигнешь.
Арджуна сказал:
54. Целиком погруженный в самадхи,
нерассеянный мыслью — каков он?
Стойкий в мудрости — как говорит он?
Как сидит он? Как ходит подвижник?
Благой Господь сказал:
55. Если муж себя очищает
от страстей, проникающих в сердце,
пребывая в себе, рад собою,
это значит: он в мудрости стоек.
56. Неколеблемый сердцем в страданьях,
в удовольствиях не вожделея,
кто без страсти, без гнева, без страха —
вот молчальник, чье знание стойко.
57. Отрешившийся от вожделений,
кто не радуется, не тоскует,
обретая благое иль злое, —
вот подвижник, в мудрости стойкий.
58. Кто все чувства, от их предметов
отвлекая, вовнутрь вбирает,
словно члены свои черепаха, —
вот подвижник, в мудрости стойкий.
59. От того, кто лишен ощущений,
отступают всех чувств предметы,
остается к ним жажда, но Высшее
созерцающий — жажду теряет.
60. Ибо даже у мудрого мужа,
у подвижника даже, сын Притхи,
эти бурные чувства силой
похищают нестойкое сердце.
61. Пусть сидит обуздавший чувства,
обо Мне лишь одном помышляя;
ведь кому эти чувства подвластны —
тот подвижник, в мудрости стойкий.
62. Тот бывает к предметам привязан,
кто их часто в уме вращает;
за привязанностью вожделенье
наступает, гнев порождая.
63. Гнев, возникнув, ведет к ослепленью,
ослепление — память губит,
гибель памяти — мысли гибель,
вместе с ней — человек погибает.
64. Победивший себя, свои чувства
власти атмана подчинивший,
отрешенный от гнева и страсти,
человек чистоту обретает.
65. С чистотой для него приходит
от скорбей всех освобожденье:
ведь в уме просветленном вскоре
установится мысль недвижно.
66. У того, кто не стоек в йоге,
созерцания нет, нет и мысли;
для того, кто лишен созерцанья,
гибнет мир, а за ним и радость.
67. Ибо если подвижные чувства
за собой увлекают сердце,
они мудрость его уносят,
словно лодку на озере — ветер.
68. Это значит, могучерукий,
лишь тогда будет стойкой мудрость,
когда муж свои чувства заставит
от предметов всех отвернуться.
69. Когда ночь для существ наступает —
тогда бодрствует зрящий муни;
но едва они все проснутся —
засыпает подвижник стойкий.
70. Океан полноводные реки
принимает, но сам недвижен;
тот, в кого так впадают желанья,
остается, бесстрастный, в покое.
71. Только тот, кто, отбросив желанья,
пребывает без вожделений,
без стяжаний, без самости, Партха, —
этот муж покой обретает.
72. Это — Брахмана состоянье,
кто достиг его — тот не погибнет;
пребывая в нем даже в час смерти,
входят йогины в Брахманирвану.
Глава 3
Арджуна сказал:
1. Если учишь ты, что созерцанье
все деяния превосходит,
то зачем же меня побуждаешь
к столь ужасному делу, Кешава?
2. Этим странным противоречьем
мою мысль ты, Кешава, смущаешь.
Несомненности жажду я сердцем —
в ней одной обретается благо.
Благой Господь сказал:
3. Для санкхьяиков — йога знанья,
йога действия же — для аскетов:
эти два пути к совершенству
проповеданы мною в мире.
4. Человек, отвергающий действия,
никогда не придет к недеянью:
ведь сама по себе отрешенность
к совершенству его не приводит.
5. Три природой рожденные гуны
понуждают всех тварей к деяньям.
Потому — человек ни мгновенья
в недеяньи пребыть не сможет.
6. Подчинивший лишь органы действий,
если в сердце своем продолжает
чувств объектами услаждаться, —
я его назову лицемером.
7. Если муж, обуздав сердцем чувства,
начинает затем карма-йогу,
упражняя все органы действий,
непривязанный, он — превосходен.
8. Совершай неизбежное действие,
оно лучше бездействия, Партха:
ведь и тело твое погибнет,
коль от действий ты отрешишься.
9. Кроме действий, что лишь ради жертвы,
этот мир цепью действий скован:
потому — ради жертвы действуй,
все привязанности покинув.
10. Ибо некогда тварей Владыка,
их создав вместе с жертвой, молвил:
«Ее помощью преуспевайте!
Это ваша корова желаний».
11. Жертвой боги пусть вас питают,
вы же — ею богов питайте;
так, всегда помогая друг другу,
вы достигнете Высшего Блага.
12. Ниспошлют вам желанные блага
подкрепленные жертвой боги;
тот поистине вор, кто вкушает
их дары, не даря им ответно.
13. Все грехи истребляют святые,
жертв остатки вкушая с верой,
но лишь грех поедают злые,
для себя только стряпая пищу.
14. Существа возникают от пищи,
пища вся от дождя бывает,
проливается дождь от жертвы,
жертв источник — священное действо.
15. Это действо Брахман рождает,
сам рождаясь от Вечного Слога,
потому — всюду сущий Брахман
установлен вечно на жертве.
16. Колесо это жертв и действий
если здесь человек не вращает,
он, недобрый, привязанный к чувствам,
о сын Притхи, живет напрасно.
17. Но вот муж, которому атман
все услады и радость дарует,
кто лишь атманом, Партха, доволен, —
для него неважны предписанья.
18. Для себя он не видит цели
ни в деянье, ни в недеянье;
от существ никаких в этом мире,
Партха, тот человек не зависит.
19. Совершай, же, что следует, Партха,
ни к чему никогда не привязан;
отрешенный, свершая деянья,
обретает нетленное благо.
20. Путем действия Джанака мудрый
и иные пришли к совершенству:
поступай так и ты, сын Притхи,
укрепляя миров целокупность.
21. В этом мире — что делает лучший,
совершать начинают другие:
он являет пример делами,
а они ему все подражают.
22. В трех мирах отыскать невозможно
ничего, что свершить бы Я должен,
ничего, чем бы не обладал Я, —
все же в действии Я пребываю.
23. Если б Я не вращал, Арджуна,
колесо своих дел прилежно —
по пути Моему бы тотчас
устремились повсюду люди.
24. Стоит Мне устраниться от действий —
все три мира, Партха, погибнут!
Так Я стал бы причиной смуты
и губителем этой вселенной.
25. Точно так же как муж заблудший
поступает, действием скован, —
непривязан, пусть действует мудрый,
укрепляя миров целокупность.
26. Мудрый йогин, в делах искусный,
пусть людей к делам побуждает,
пусть бездействием не смутит он
простаков — тех, кто действием связан.
27. Слеп душою, самости полный,
мнит невежда: «Я деятель действий!»
Он не знает, что действия всюду
совершают пракрити гуны.
28. Тот, кто ведает суть неслиянья
гун и действий с атманом, Партха,
пребывает свободным, помня:
«Это гуны вращаются в гунах».
29. К гунам пракрити в рабство впадают
ослепленные гун круженьем;
их, неумных, знанием бедных,
пусть мудрец никогда не смущает.
30. Только атмана мыслью зная,
на Меня возложив все деянья,
без желаний, ничем не владея,
на сраженье вставай без страха!
31. Тех, кто следует неуклонно
по пути, указанном Мною,
независтливых, полных веры,
никогда не свяжут деянья.
32. Но все те, кто, Мое ученье
осуждая, Мой путь не приемлют, —
они, к знанью всегда слепые,
погибают, знай, безвозвратно.
33. Даже знающий действует, Партха,
со своим естеством в согласье;
твари следуют все природе;
подавлять ее было б странно!
34. Но смотри: пребывают в чувствах
страсть и ненависть к их предметам;
для подвижника обе враждебны —
пусть он власти их не поддается.
35. Лучше плохо свершать свою дхарму,
чем в чужой преуспеть, Арджуна:
путь другого, Партха, опасен,
смерть принять на своем пути — благо.
Арджуна сказал:
36. Но тогда под влияньем чего же
человек в мире грех совершает?
Что за сила его толкает
прямо в грех, как бы против воли?
Благой Господь сказал:
37. Это злоба и вожделенье —
порождения гуны раджас:
ненасытна она, многогрешна.
Раджас этот — твой враг, Арджуна.
38. Словно пламя окутано дымом,
словно зеркало — пыли покровом,
как зародыш обернут последом —
в мире все вожделеньем покрыто.
39. Этим вечным врагом, сын Кунти,
знанье мудрых окутано в мире,
словно пламенем ненасытным,
вожделения облик принявшим.
40. Чувства, манас и орган мысли —
такова вожделенья опора;
ослепляет оно, Арджуна,
воплощенного, знанье окутав.
41. Потому, бык средь Бхаратов, прежде
обуздав свои бурные чувства,
сокруши затем эту скверну,
что и знанье и мудрость губит.
42. Высоки — полагают — чувства;
еще выше, чем чувства, сердце;
выше сердца находится буддхи;
еще выше стоит вожделенье.
43. Распознав то, что выше буддхи,
укрепив своим атманом атман,
порази же врага, мощнорукий,
столь упорного — вожделенье.
Глава 4
Благой Господь сказал:
1. Эту непр