Слово и книга в мифологических и религиозных системах
Ранние формы отражения действительности
Логично предположить, что самой ранней формой отражения действительности человеком стало объемное изображение, то есть скульптура. Именно такое изображение давало наиболее полную характеристику изображаемого предмета. Но зафиксированная таким образом информация о нем как бы принимала на себя свойства изображаемого предмета – скорее всего, животного, на которого охотились, или же самого охотника. Эти древнейшие изображения не могли не стать объектом поклонения. Тем более сакральными становились изображения в виде рисунков, в которых изначальная информация как бы сжималась и требовала известного напряжения воображения – иначе говоря, прочтения. О том, что эта информация не сводилась просто к фиксации внешних черт фиксируемого предмета, а передавала и отношение древнего художника к тому, что он изображает, свидетельствует удививший исследователей высокий художественный уровень палеолитических рисунков, впервые открытых лишь в конце XIX века. Характерна в этом отношении ставшая крылатой фраза Пабло Пикассо, увидевшего эти рисунки на стене пещеры Альтамира на севере Испании: «После Альтамиры – всё упадок!».
Дальнейшее развитие письменности – рисуночной или знаковой - все более и более напрягало воображение и создавало все более широкую картину мира. Несомненно, что человек вкладывал в эти письмена нечто большее, чем просто информацию о видимом им мире. Это был творческий процесс формирования все более и более сложной и многообразной человеческой культуры, в ходе которого рождалась новая сущность, соединяющая человека не только с миром, но и с Творцом его. Сам мир преображался, поскольку в него вносилось нечто новое, не бывшее до этого.
Человек не мог не ощущать этого, не чувствовать своей внутренней соприродности с Богом, проявляемой именно в процессе творчества. Поэтому все создаваемое человеком немедленно приобретало сакральный смысл, превращалось в предмет поклонения, становилось как бы мостом между Творцом и тварным миром. И книга, становясь венцом творческих возможностей человека, уже с первых шагов в процессе своего создания становилась предметом священным.
Одно то, что этот процесс в совершенно разных по своему характеру цивилизациях шел, по сути, в одном и том же направлении, свидетельствует о его глубинной связи с самой сущностью человека и человеческого творчества.
За много веков до того, как в Византии появилась книга-кодекс в виде сшитых в один переплет листов пергамента, в сознании древних народов сложилось представление о всеобъемлющем своде выраженных словами сведений об окружающем людей мире, которое не только отражало этот мир, но и как бы «запечатывало» его в себе.
Уже в древнейшей из известных библиотек, представляющей собой около 30 тысяч глиняных клинописных табличек, обнаруженных в развалинах дворца ассирийского царя Агишурбанипала и относящихся примерно к XVIII-XVI векам до нашей эры, оказались запечатлены практически все знания и представления, характерные для древней цивилизации Месопотамии, включая знаменитые законы древневавилонского царя Хаммурапи, описания мифов, гимны богам и т.д.
Из этого факта вполне можно заключить, что все эти собранные вместе тексты представлялись чем-то единым и всеобъемлющим, и в этом смысле равным миру. Из этого «равенства» между текстом и миром вполне естественно возникало представление и о мире как книге, которая может читаться. Следы этого древнейшего представления очевидно проступают, например, в позднеантичной астрологии, трактовавшей звездное небо, как письмена, содержащие некоторое сообщение человеку от высших сил..
Не удивительно, что во всех культурах мира книга, независимо от формы, которую она приобретала, и от материала, на который наносились письмена, изначально воспринималась как священный предмет, имеющий очевидную сакральную сущность.
В Древнем Египте особое отношение к запечатленным текстам и рисункам (которые тоже воспринимались как текст) отчетливо проявилось в том особом положении, которое занимали в общественной иерархии писцы и художники.
Мир как книга и книга как мир
В рамках наиболее близкой нам иудео-христианской цивилизации греческое слово βιβλιά (книги, мн.ч. от ед.ч. βιβλιον – книга) стало названием главной священной книги – Библии. Отсюда пошла традиция, согласно которой само слово «книга» в монотеистических религиях – иудаизме, христианстве, исламе – обрело сакральное значение. Книга стала символом абсолютного знания, вместилещем сокровенной истины, дарованной свыше.
Наиболее ярко такое понимание книги выразилось в завершающем Новый завет Откровении святого Иоанна Богослова. В открывшемся апостолу пророческом видении вся будущая судьба мира заключалась в книге, запечатанной семью печатями. Книга эта была в правой руке (деснице) Господа, «и никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее» (Отк. 5, 3). И когда Божественный Агнец снимал эти печати одну за другой, картины будущего открывались перед Иоанном не в словесном выражении, а в загадочных видениях, которые он, в свою очередь, должен был записать в книгу.
Отсюда, по всей видимости, и возникло окончательно утвердившееся уже в средние века представление о природе, открывающей перед человеком по Божьей воле свои тайны, как второй после Библии книге того же Автора – Бога. Так сформировался известный параллелизм: природа – это мир как книга, Библия – это книга как мир.
В VII веке эту идею развивает Максим Исповедник, и она остается практически неоспоримой вплоть до эпохи Просвещения. Еще в ХVII веке английский поэт Ф.Куарлеа писал: «Этот мир – книга ин фолио, в которой заглавными литерами набраны великие дела Божьи: каждое творение – страница, и каждое действие – красивая буква, безупречно отпечатанная» [1].
Этот образ не потерял свою значимость и в последующие века, найдя свое место и в поэзии Ф.И.Тютчева:
Где вы, о древние народы!
Ваш мир был храмом всех богов,
Вы книгу Матери-природы
Читали ясно без очков!
И все же нельзя не отметить, что эта «книга» разными народами читалась очень по-разному, находя свое отражение в священных книгах разных религий.
Таковыми были Веды в религиозных системах Индии, самая древняя из которых получила название ведической религии, которую можно также назвать и «книжной». Именно в Ведах нашло свое выражение главное свойство индийской культуры – ее духовно-религиозный характер. Вся социально-историческая память индийцев запечатлевалась в этих священных книгах почти исключительно в религиозно-этической форме. История как таковая совершенно выпадала из поля зрения индийцев, буквально завороженных духовной мощью Вед, существующих вне исторического времени. И эта духовная по преимуществу форма определила на многие века и даже тысячелетия все своеобразие индийской культуры, все особенности исторического бытования народов Индии, объединенных единым (при всем многообразии конкретных религиозных и этнических черт) миропониманием. Непререкаемый авторитет Вед проявлялся и в главных характеристиках социальных слоев – каст или варн. Так, высшей кастой в индийском обществе становились жрецы-брахманы именно в силу своей особой приближенности к священным книгам, а бесправие представителей низшей касты – шудров – особо подчеркивалось запретом для них даже прикасаться к Ведам, не говоря уж о том, чтобы читать их. Исключительное влияние на индийскую культуру оказывали, помимо четырех Вед («Ригведы», «Самаведы», «Аджурведы» и «Атхарведы») тексты «Панчатантры» («Пятикнижия»), содержащие сказки, притчи и рассказы нравоучительного толка, а также знаменитый индийский эпос «Махабхарата» и «Рамаяна».
В рамках древнейшей из ныне существующих китайской цивилизации, чья культурная история берет свое начало на рубеже III и II тысячелетия до нашей эры, не обнаруживаются равные Ведам по значению священные тексты. Однако нельзя не отметить, что для культур с иероглифической письменностью характерно особое, сакральное восприятие не только текстов, но и отдельных символов – иероглифов. Впрочем, знаки всех письменных систем – рисуночных, иероглифических или буквенных – изначально пользовались особым почетом, что проявлялось и в неизменно высоком статусе писцов, и в признании каллиграфии, особенно в восточных цивилизациях, главнейшим из искусств. Однако нигде начертание слова не приобрело столь высокого смысла, как в иероглифической по самой своей сути культуре Китая. Иероглиф составляет как бы душу этой культуры.
Согласно преданию, Цан-цзе, мудрый помощник мифологического основателя китайской цивилизации Хуан-ди, создал знаки письма, наблюдая очертания гор и морей, следы драконов и змей, птиц и зверей, а также тени, отбрасываемые предметами. Столь поэтически-философское происхождение иероглифа привело к тому, что в его начертании в полной мере проявляется душевное состояние изобразившего этот знак человека. Поэтому каллиграфия становится для китайцев не просто главным из искусств, но и сосредоточением всех искусств. Все остальные – поэзия, живопись, музыка и даже архитектура – служат лишь выражением духа иероглифа.
Каллиграф, соединяющий в себе, как правило, поэта и живописца, в одном-единственном иероглифе может выразить больше, чем неумелый изобразитель в пространном тексте. Лицезрение каллиграфически выписанного иероглифа может многое открыть и тому, кто в принципе не умеет читать. Не случайно в домах даже неграмотных китайцев всегда вывешивались на стенах изречения мудрецов или поэтические строки, за которыми признавалась некая сакральная сущность. А уж книги, как собрания текстов, рожденные немалым трудом и вдохновением, традиционно почитаются китайцами как предметы несомненно священные.
Не случайно поклонение величайшему китайскому мудрецу и философу Кун Фу-цзы приобрело в Китае характер религиозного учения, известного под названием конфуцианство. А главной книгой этого учения стала «Луньюй» («Беседы и суждения»), которую современный исследователь В.В.Малявин назвал «памятником любви учеников к Учителю»[2]. Именно Конфуций, по мнению того же исследователя, определил стиль всей китайской цивилизации, положив, к тому же, начало традиционной системе образования в Китае, которая имела целью подготовить не только знающих, но и высоконравственных служащих[3].
Вторым по значимости религиозным учением Китая, также имеющим преимущественно этический характер, является даосизм, основателем которого считается другой китайский мудрец –Лао Цзы, полулегендарный старший современник Кун Фу-цзы.
Особое, граничащее со священным значение иероглифическая письменность обрела и как важнейшая скрепа национального единства, позволяющая китайцам сохранять общий письменный язык при наличии множества весьма отличных друг от друга диалектов.
Иероглифической по сути является и культура Японии, для которой характерно примерно такое же отношение к китайской культуре, как в Европе относятся к культуре античного мира. Японские иероглифы это, по сути, несколько упрощенный вариант китайской иероглифической системы. Но, несмотря на упрощение, каллиграфия в Японии не менее почитаемое занятие, чем в Китае..
Однако окончательное самоопределение Японии и японской культуры стало возможно только с появлением там в VIII веке священных книг синтоизма - традиционной японской религии. Эти книги - «Кодзики» («Записки о делах древности») и «Нихонги» («Анналы Японии») – и по сей день воспринимаются адептами этой религии как тексты, обладающие некой мистической, непостижимой силой. В них японцы проявили себя как народ, более, чем китайцы, склонный мистицизировать природу и создавший весьма изощренную мифологическую систему. В то же время священные книги синто заметно отличаются от канонических книг иных религий тем, что соединяют в себе мифологию и историю. Древние японские сказания и легенды о происхождении природы и самой Японии, относящиеся к «эре богов», предваряют собой хроники царствований древних императоров, обработанные в духе китайских исторических хроник.
Еще более важную роль приобрела письменность в рамках самой молодой из мировых религий – ислама. Зародившееся в оазисах Аравийской пустыни учение всего за несколько столетий распространилось на огромной территории от Индии до Испании. И завоевательные походы арабских вождей – халифов, «заместителей Пророка», сыграли в этом процессе куда меньшую роль, чем появление Корана – главной священной книги мусульман, записанной на арабском языке, в силу этого ставшим священным языком для всех исповедывающих ислам народов. Впервые в мировой истории книга проявила себя как мощнейший геополитический фактор, решительным образом изменивший политическую карту мира. Нельзя не отметить, что и в современном мире Коран и стремление сотен миллионов людей следовать ему определяют очень многое.
Такую роль книга могла сыграть только при условии, что она составляет основу не только религиозного ритуала и является предметом поклонения не только во время богослужений. И действительно, Коран для миллионов мусульман стал основой всей их жизни – и повседневной, в кругу семьи, и общественной, как уникальный правовой регулятор, и, во многих случаях, государственной. Написанный возвышенным поэтическим языком, он естественным образом стал основой всего искусства в рамках исламской цивилизации. Культурное наследие древних цивилизаций Месопотамии, Персии, Средней Азии и Северной Африки, а затем и Испании обогатило культуру ислама, придав ей удивительное многообразие, не нарушившее, однако, общее для всех исламских стран трепетное отношение к слову – как произнесенному (с ним связано развитие традиционных способов декламации или, точнее, произнесения нараспев священных стихов Корана), так и, в еще большей степени, начертанному. Словесный орнамент – арабески – придающий всякому украшению глубокий символический смысл, естественным образом пронизал не только все прикладное искусство стран ислама, но и архитектуру, и изобразительное искусство. Показательно, что запрет на изображение людей и животных не распространился на книжную иллюстрацию, благодаря чему мировое искусство обогатилось замечательными образцами арабской и иранской книжной миниатюры.
Но как ни велико было значение священных книг и священных текстов для культуры и миропонимания носителей самых различных религиозных систем, ни в одной из них слово не обрело такой высоты, как в христианстве, где оно буквально слилось с Богом, став не только инструментом Творца, как в Ветхом завете, но и само стало именем и изначальной сутью Бога, как говорит об этом евангелист Иоанн Богослов: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоан.1, 1).
Этой изначальной высотой определилось совершенно особое место словесного творчества и книжной культуры в истории христианской цивилизации, определившее ее ведущую роль в развитии всего человечества. И даже столь заметный, начиная с эпохи Возрождения, процесс секуляризации культуры, характерный практически для всех европейских стран, лишь видоизменил, но не принизил роль слова.
[1] Цит. по статье «Книга природы» в «Философском энциклопедическом словаре» - М., 1983, с.262.
[2] Малявин В.В. Конфуций. – М.: Молодая гвардия (серия ЖЗЛ), 1992. С.28.
[3] Малявин В.В. Китайская цивилизация. – М.: 2000. С.319-320.