– Значит, я под стражей? – Лейла нахмурилась. – Как узница?
Брат просто пожал плечами.
– Ты под защитой. Не больше.
Черта с два «не больше», – подумала Лейла. Но она ничего не могла поделать. Это сильнее ее, и она прекрасно понимала, зачем все это.
Повернувшись к Лирик и Рэмпу, она обнаружила, что слезы еще сильнее побежали по щекам, и мокрого платочка будет недостаточно. Воистину, когда пришли женщины этого дома, оказав ей поддержку, в центре груди словно растаял ледяной замок, и сейчас ее чувства снова выбрались на свободу.
Она хотела взять каждого малыша, понюхать их сладкую кожу, прижать к сердцу, нежно поцеловать, поддерживая головку. Но сделав это, она точно не сможет уйти.
Дрожащей рукой Лейла подтянула одеяла выше, до их подбородков.
– Мои малыши… – прошептала она. – Мамэн скоро вернется. Я не… я вас не брошу…
Других прощаний не последовало. Рыдания душили ее, она не могла говорить.
Казалось, ее путь к этим двум ангелочкам начался целую жизнь назад, когда она ощутила наступление жаждущего периода и умоляла Куина услужить ей. После чего последовали бесконечные месяцы беременности и экстренные роды.
За это время было столько «не-возможностей», столько непредвиденных проблем. Но этого она не могла даже представить: оставить своих малышей на попечении других, и неважно, насколько компетентными и заботливыми были эти «другие»… такого она предвидеть не могла.
Это было слишком ужасно.
– Поехали, – сказал Вишес тоном, не допускающим возражений. – Иначе придет рассвет, усложняя ситуацию.
Бросив последний взгляд на своих малышей, Лейла собрала складки своей мантии и вышла из спальни. И уходя, ей казалось, что она оставляет позади свое сердце и душу.
Глава 13
На следующий день, как только наступила ночь, Куин не знал, что солнце опустилось за горизонт. Во-первых, он находился глубоко под землей, в клинике учебного центра… поэтому не мог наблюдать из окна, как луна сменила огромный пылающий шар. Во-вторых, его накачали такими лекарствами, от которых забываешь собственное имя и уж точно не соображаешь который час. Но основная причина, почему он пропустил заход солнца?
Несмотря на все дерьмо, происходившее в его жизни, мужчину посетила самая офигенная галлюцинация. Лучше еще не бывало.
Сознательная часть его мозга, которую усадили на заднее сиденье, так далеко от руля, что с таким же успехом ее можно было отправить в багажник, прекрасно осознавала, что образ, который он видел в противоположной части палаты, был явным, откровенным глюком. Но вот в чем дело: ему было так кайфово, что боль от операции, которую ему сделали шесть часов назад, временно стерлась вместе с событиями предыдущего вечера… и, значит, он был прямо-таки в озабоченном состоянии.
Неудивительно. Он был мудаком с огромным сексуальным запалом, и это – проверенный временем факт.
И, хэй, учитывая его поведение прошлой ночью, у него впереди полно дней для самобичевания.
Так что, да, лежа на больничной койке, нашпигованный трубками и опутанный проводами, словно гребаный дублер Кора, он видел Блэя перед собой, мужчина сидел в дальнем углу в кресле цвета манной каши, с круглыми ручками и низкой спинкой.
Ширинка его брюк была расстёгнута, член выставлен напоказ… и кулак Блэя сжимал толстую длину, на предплечье выступили вены, пока он ласкал себя.
– Ты хочешь этого? – хрипло спросил воображаемый Блэй.
Зашипев, Куин прикусил губу… и, вот неожиданность, он повел бедрами и почти не ощутил боли в разрезанном боку.
– Да, черт, да, я хочу этого.
Ненастоящий Блэй съехал в кресле немного вниз, чтобы шире расставить колени, и черные джинсы натянулись на его бедрах, а ширинка затрещала по швам. И… о да, парень принялся основательно ласкать себя, одна сторона груди и работающее плечо напрягались и расслаблялись от его неторопливого темпа.
Куин проглотил слюну, язык с пирсингом так и чесался, до такой степени он хотел прикоснуться к этой головке и крепкому стволу. Он хотел загладить вину за все, что высказал в гневе, и секс, как показала практика, мог с успехом заменить «Бэнд-эйд».
А иллюзорный Блэй позволит ему это сделать.
Купаясь в волнах своего бреда, Куин ощутил ложное облегчение, которое пришло с прощением, не заслуженным в настоящем мире. Но, черт подери, учитывая бардак в его жизни, он воспользуется ситуацией. В этой своей фантазии он запрыгнет на воображаемый поезд под именем «Блэй», молясь, чтобы каким-то образом получилось транслировать эту связь Блэю-настоящему, когда действие лекарств окончится.
– Что ты хочешь со мной сделать? – Прошептал не-совсем-Блэй. – Куда направишь свой язык?
Да, к черту разговоры.
Куин рывком попытался сесть… иначе никак, если задался большими планами: он собирался пересечь палату, упасть на колени и хорошенько приласкать Блэя, до победного конца. И это станет лишь прелюдией к примирительному сексу, которым они будут наслаждаться следующие двенадцать-пятнадцать часов.
Так что да, он принял вертикальное положение… и это был его максимум. Желудок выдернул чеку из гранаты, наличие которой Куин не осознавал, а потом говнюк бросил снаряд прямо в легкие, взрывная волна снова уложила его на лопатки и спровоцировала рвотные позывы.
И, чтоб его, резкая боль мгновенно прояснила разум, гипотетический Блэй с невероятно твердым членом испарился…
Услышав чей-то крик, Куин поднес руку ко рту, чтобы выяснить, не он ли кричал. Не-а. Рот на замке.
Нахмурившись, Куин посмотрел на закрытую дверь.
Это… кто это так кричал? Это ведь не Кор? Если бы Братство волшебным образом умудрилось поймать ублюдка, они бы не привели его сюда.
Плевать. Не его проблема.
Посмотрев налево, Куин оценил расстояние между ним и стационарным телефоном на прикроватной тумбочке. Ярдов двести[30], не меньше. Может, все двести пятьдесят[31].
Будь он гольфистом, то откинул бы клюшку в сторону и заскочил на мототележку.
Он со стоном попытался поднять себя и вытянуть руку так далеко, насколько это было возможно. Почти дотянулся до цели. Близко. Ииии… чуть-чуть не хватило.
После пары неудачных попыток схватить телефон или подцепить пальцами, ему, наконец, удалось стянуть старомодную трубку с гнезда. Он даже затащил аппарат на грудь, не уронив в процессе.
И поднес трубку к уху, проще простого.
Но, черт, набрать номер не вышло.
Пришлось вытащить свой характер… тьфу, катетер. Грязно, но иначе никак, прозрачная жидкость полилась из системы[32] на пол, красная кровь выступила в сгибе локтя, в том месте, куда входила трубка. Пофиг. Уберется позднее… когда сможет стоять, не испытывая при этом тошноту.
Куин мгновение смотрел на двенадцать кнопок, выстроенных маленьким ровным квадратом, и не мог вспомнить номер. Но отчаяние заставило мозги заработать вопреки его состоянию, и он сумел набрать нужный порядок цифр.
Гудок. Второй. Третий…
– Алло? – раздался в трубке женский голос.
***
Когда Блэй открыл дверь и вышел на крыльцо нового дома его родителей, солнечный свет покинул небо примерно на девяносто семь процентов. Холодный, реально холодный воздух был настолько сухим, казалось, что его ноздри обдали струей с песком.
Блин, он ненавидел декабрь. Не из-за сильных морозов, а потому, что пройдет еще четыре месяца, прежде чем наступит потепление и отпадет необходимость кутаться в парку каждый раз, как выходишь на улицу.
Зажав сигарету между губами, он щелкнул золотой зажигалкой от «Ван Клиф&Арпелс»[33], той, что подарил ему Сэкстон, когда они встречались, и руками прикрыл радостное оранжевое пламя от ветра. Первая затяжка вышла…
Омерзительной.
Кашель испортил то, что должно было стать блаженным воссоединением старых друзей – его легких и никотина. Но Блэй быстро оправился, и через три затяжки он, наконец, почувствовал себя на коне. От знакомого покалывания в голове он ощутил непривычную легкость, дым спустился по горлу, поглаживая пищевод подобно массажистке, каждый выдох служил своего рода мануальной терапией для его позвоночника.
Он где-то слышал, что никотин возбуждал рецепторы? Легкое гудение в лобной доле опровергало это заявление. Однако эта пагубная привычка по-странному успокаивала его: обещание облегчения зародилось в ту секунду, когда он нашел старую, неоткрытую пачку красных «Данхилл» в прикроватной тумбочке, в его комнате на втором этаже, и достигла своей к кульминации в этом миге слабого подобия покоя, которое он испытал впервые с тех пор, как появился здесь двенадцать часов назад, якобы для того, чтобы справиться о лодыжке своей мамэн.
Блэй стряхнул пепел в хрустальную пепельницу, которую аккуратно устроил на перилах, а потом опять сжал сигарету губами, снова затянулся, потом выдохнул.
Фокусируя взгляд на заснеженном луге позади дома, он пожалел свою маму. Она не хотела оставлять их родной дом, когда лессеры напали на то место… тот эпизод – хотя он бы прекрасно обошелся и без него – доказал, что даже бухгалтер, вроде его отца, и простая гражданская, как его мама, могли постоять за себя в случае необходимости. Но да, после нападения там нельзя было оставаться… и, помотавшись по родственникам, его родители в итоге купили этот дом в колониальном стиле, располагавшийся в сельской местности, и прилегающий к нему земельный участок.
Его мать возненавидела дом, хотя вся мебель и техника были новыми, окна закрывались без проблем, и не скрипела ни одна половица. С другой стороны, может, ей не нравилось именно это, но ничего не поделаешь… да и участок не самый плохой. Десять акров с деревьями, отличное крыльцо по периметру дома и, в кои-то веки, годная система кондиционирования.
Которая на севере штата Нью-Йорк требовалась лишь в последнюю неделю июля и первую неделю августа.
В течение этих примерно четырнадцати душных ночей ты действительно радуешься кондиционеру.
Уставившись на замерзший пруд, усеянный стеблями рогозы[34] и покрытый s-образными сугробами, Блэй позволил мозгу углубиться в малозначимые рассуждения о недвижимости, кондиционерах и пагубных привычках, которые на самом деле не были такими уж пагубными.
Видит бог, это намного лучше того, что не давало ему заснуть в течение дня.
Когда он появился здесь прошлой ночью, ближе к рассвету, ему не хватило духу рассказать родителям о случившемся. Проблема в том, что когда Куин заявил, что Блэй не является отцом его детям, парень также стер права его родителей, как бабушки и дедушки этих малышей. Поэтому да, он не станет объяснять, почему…
Он повернулся на скрип двери.
– Мамэн, привет, – сказал он, пряча сигарету за спиной. Как нашкодивший претранс.
Но пай-мальчики вроде него не любят расстраивать своих мам, а Блэй всегда был послушным сыном.
Его мамэн улыбнулась, но потом ее взгляд опустился на пепельницу и… да ладно, будто она не почувствовала запах сигарет? Мамэн, конечно, не скажет ему бросить, но она так же, как и Куин, не любила сигареты, хотя вампирам не приходилось беспокоиться о раке легких.
– Тебя спрашивают по телефону. – Она кивнула через плечо. – В отцовском кабинете подключена трубка, если хочешь поговорить без свидетелей.
– Кто там?
Он спросил, желая выиграть немного времени, ведь было очевидно, кто ему звонил… но мама не возражала.
– Куин. По голосу он... странный.
– Еще бы.
Блэй перевел взгляд на пруд. Снова затянулся, ощутив зуд.
– Блэй, не хочу совать нос в чужие дела, но я чувствую, что у вас что-то произошло, иначе он бы тоже приехал. Куин никогда не упускает шанса попробовать мою еду.
– Скажешь, что меня нет? – Он снова щелкнул по сигарете над пепельницей, хотя на кончике нечего было стряхивать. – Скажи, что я только что ушел. Придумай что-нибудь.
– Поздно. Я уже сказала, что ты на крыльце. Прости.
– Ничего страшного. – Придержав пепельницу, Блэй затушил сигарету. – Не против, если я оставлю это здесь? Я все уберу перед уходом.
– Ну конечно.
Его мамэн отошла в сторону и придержала дверь, ожидая, когда он зайдет. Он все медлил, и тогда она сказала:
– Что бы у вас не произошло, вы можете это решить. Вы совсем недавно стали родителями, но ко всему можно привыкнуть.
Что ж, как выяснилось, родителем стал только один из них, поэтому…
Блэй подошел к ней и поцеловал в щеку.
– В кабинете? Папе он точно не нужен?
– Он на чердаке. Расставляет наш багаж в нужном порядке, как бы странно это ни звучало.
– Слово «странно» неприменимо по отношению к отцу и его тяге к порядку. По цвету или по бренду?
– Сначала бренд, потом цвет. Кто мог знать, что чудовищные «самсониты»[35] из семидесятых доживут до наших дней?
– Тараканы, «твинки»[36] и «самсониты». Вот, что останется после ядерной войны.
Внутри было намного теплее, и когда он вошел в рабочее пространство отца, «найки» заскрипели по недавно окрашенному, обработанному сосновому полу. Включив потолочный свет, он предстал перед кучей всего что-стояло-на-своем-месте. Стол напротив, обычный, ничем не примечательной стол из «Офис Дипо», с черными ножками и столешницей медово-коричневого цвета, на нем – телефон и старомодный калькулятор с печатной лентой[37]. Черное мягкое кожаное кресло, рабочий компьютер «МАК»[38].
Ви об этом лучше не знать, подумал Блэй, закрываясь в кабинете.
Здесь было несколько окон, все еще наглухо завешанных шторами на день – доказательство того, что отец еще не начал рабочий день своей консалтинговой фирмы. Дистанционная работа – неожиданная находка для вампиров, желающих преуспеть в человеческом мире, и особенно это удобно для бухгалтеров, работающих с одними цифрами.
Сев за отцовский пульт управления, Блэй взял трубку и прокашлялся.
– Алло?
Раздался щелчок, когда мама положила трубку на кухне, в гостиной или той комнате, в которой она ответила на звонок. А потом в трубке повисло молчание.
– Алло? – повторил он.
Голос Куина был хриплым, едва слышным.
– Привет.
Длинная пауза. Неудивительно. Как правило, именно Блэй шел навстречу, когда у них возникали проблемы, в основном потому, что не мог терпеть расстояние между ними, а у Куина всегда были сложности с открытым выражением «чувств». Но мужчина неизбежно уступал, они обсуждали проблему, как взрослые… а потом Куин ублажал его часами, пытаясь сексом загладить вину за его косяки в межличностном общении.
Неплохой порядок действий. Как правило, им помогало.
Но не сегодня. Этой ночью Блэй в подобные игры не играет.
– Я сожалею, – сказал Куин.
– О чем? – Повисла пауза, и Блэй словно услышал мысленно «ты знаешь, о чем», мелькнувшее в голове Куина. – И, да я заставлю тебя сказать это вслух.
– Я сожалею о том, что ляпнул в расстроенных чувствах. О Лирик, Рэмпе и тебе. Мне, правда, очень жаль… я чувствую себя как кусок дерьма. В тот момент я совсем обезумел и ничего не соображал.
– Охотно верю. – Блэй пробежал пальцами по счетной машинке, по цифрам в центре и знакам – по краям. – Ты был очень расстроен.
– В голове не укладывается, что Лейла подвергла детей такой опасности. У меня крышу снесло от этого.
Сейчас пришло время для Блэя соглашаться, подтвердить, что да, все были расстроены. Ну, это было не сложно.
– Она рисковала ими. Это действительно так.
– Я просто… ты можешь представить жизнь без малышей?
Почему нет. Весь день только этим и занимался.
В горле образовался ком, и Блэю пришлось прокашляться.
– Нет, не могу.
– Они – самое важное, что есть в моей жизни. Малыши и ты.
– Я знаю.
Куин облегченно выдохнул.
– Я рад, что ты понимаешь.
– Понимаю.
– Ты всегда понимал меня. Всегда.
– Действительно.
Повисла очередная пауза. А потом Куин сказал:
– Когда ты вернешься? Мне нужно увидеть тебя.
Блэй закрыл глаза, сопротивляясь его соблазнительному голосу. Он точно знал, что задумал Куин. Опасность стихла, самое время для секса… и подобную перспективу нельзя назвать неприятной. Но, да ладно, Куин был ходячим оргазмом, доминирующая, необузданная стихия в койке, и рядом с ним партнер чувствовал себя самым желанным на целом свете.
– Блэй, подожди. Твоя мамэн в порядке? Как ее лодыжка?
– Лучше. Она еще прихрамывает. Док Джейн сказала, что еще пара ночей, и она снимет гипс. Нога хорошо заживает после падения.
– Отличная новость. Передай – я рад, что она идет на поправку.
– Хорошо.
– Так, когда… ты вернешься домой?
– Я не вернусь.
Длинная пауза.
– Почему?
Блэй скользнул пальцами по цифрам, соблюдая порядок… сначала по возрастанию, от нуля к девятке, потом по убыванию. Но он старался не нажимать слишком сильно, чтобы на экране ничего не появилось или ненароком не запустилась печать.
– Блэй, я, правда, сожалею. Я дерьмово себя чувствую. Я не хотел причинить тебе боль, никогда.
– Я верю.
– Я совсем ничего не соображал.
– И в этом моя проблема.
– Слушай, я до сих пор не верю, что достал пистолет и начал стрелять. Меня тошнит при одной мысли об этом. Но сейчас я успокоился, и Лейла покинула дом. Это первое, о чем я спросил, когда пришел в себя. Ее нет, и дети в безопасности, поэтому я в норме.
– Стой, пришел в себя? От чего? Ты пострадал после моего ухода?
– Я… э – э… длинная история. Возвращайся домой, и расскажу тебе лично.
– Они лишили Лейлу прав?
– Еще нет. Но лишат. Роф меня поймет. В конце концов, он тоже отец.
В горле снова образовался ком, но не настолько крупный, чтобы помешать разговору.
– Лейла должна иметь возможность регулярно навещать малышей. Им нужна их мамэн, нравится тебе это или нет, но она должна присутствовать в их жизни.
– Хочешь сказать, что они с Кором будут водить их в «МакДональдс», покупать картошку фри с колой?
– Я не собираюсь спорить с тобой. Ведь это меня не касается, не забыл?
– Блэй, – в голосе Куина звучало нетерпение. – Что еще ты хочешь от меня услышать?
– Ничего. Тебе нечего…
– Сейчас я пришел в себя. Я знаю, что был не прав, когда кричал на тебя, и…
– Перестань. – Блэй потянулся к пачке «Данхилл», но потом снова убрал ее в карман рубашки. Он не будет курить в доме. – То, что ты успокоился? Хорошо, может, это придаст тебе рациональности в вопросе с Лейлой. Но вот в чем проблема: в гневе люди всегда говорят правду. Можешь извиняться за то, что разозлился и кричал на меня и так далее по списку. Но ты никогда не сотрешь тот факт, что в то мгновение, в ту секунду, когда ты был не способен фильтровать свои слова, приукрасить свою речь, сгладить… ты во всеуслышание заявил то, во что действительно веришь. А именно: что я – не отец для твоих малышей.
– Ты ошибаешься. Я был зол на Лейлу. Ты здесь ни при чем.
– Твои слова имели прямое отношение ко мне… и, слушай, я все понимаю. Ты биологический отец этих малышей. Этого у тебя не отнять… это священное право, реальность, предопределенная в то мгновение, когда Лейла забеременела от тебя. И поэтому бредова сама мысль, что ты ждешь от Рофа, чтобы он вычеркнул Лейлу из их жизней. Она в их крови, так же, как и ты… и да, она поступила ужасно, будучи беременной, но малыши благополучно появились на свет, и после рождения она не покидала их ни на минуту. Тебе прекрасно известно, что они – ее главный приоритет, и никто больше, тем более – не Кор. Лишишь ее прав? Ты сделаешь это назло, потому что она чертовски сильно напугала тебя, и ты хочешь преподать ей урок, заставить ее страдать. А это – недостаточная причина, чтобы забрать у Лейлы Лирик и Рэмпа.
– Блэй, она связалась с врагом.
– И он не причинил ей вреда, не так ли? Ни ей, ни твоим детям. – Блэй выругался. – Но ведь это меня не касается…
– Перестань упрекать меня этим!
– Я говорю это не для того, чтобы позлить тебя. – На его глаза неожиданно набежали слезы. – Я говорю это потому, что такова новая реальность для меня, и я пытаюсь привыкнуть к этому.
Он ненавидел хриплые нотки в своем голосе… особенно потому, что Куин знал его слишком хорошо, чтобы не услышать этого. И поэтому…
– Слушай, мне пора…
– Блэй. Перестань. Позволь увидеться…
– Прошу, не стоит.
– Что у нас происходит? – спросил Куин напряженным голосом. – Блэй, что ты делаешь?
Откинувшись на спинку рабочего кресла отца, Блэй закрыл глаза… перед внутренним взором появился образ Лирик, которую он укачивал у своей груди, и Блэй ощутил, как в сердце вонзили нож. Боже, он помнил каждую черточку малышки: ее большие, прекрасные, близорукие глазки – еще неизвестно, какого они были цвета – ее розовые щечки, светлые волосики.
Он помнил, как улыбался ей, а сердце переполнялось от любви, превращая тело в наполненный до краев воздушный шар, который ни за что не лопнет.
Все казалось таким прочным с появлением детей, их отношения с Куином, до этого железобетонные, их словно стянули стальными канатами, связали вплотную.
Он не знал, что хуже: лишиться места в жизни малышей или лишиться подобной стабильности.
– Мне пора, – сказал он резко.
– Блэй, да брось…
Блэй аккуратно положил трубку на аппарат, а не стукнул со всей дури. Не поднял сам телефон, чтобы зашвырнуть в полку с экономической литературой и стандартами по бухучету.
Он не злился.
Глупо злиться на правду.
Уж лучше потратить время, адаптируясь к ней.
Намного логичней, даже если от этого на глаза набежали слезы.
Глава 14
– Серьезно. Я просто приму душ и продолжу смотреть в окно. И все.
Когда Вишес ничего не ответил, Лейла повернулась на своем стуле, на котором просидела последний час. Брат также стоял на своем месте в аккуратной кухне, прислонившись к гранитной столешнице возле плиты, и тихо курил. Безопасный дом, в котором они провели весь день, представлял собой чудесное ранчо, достаточно маленькое, чтобы чувствовать себя уютно в нем, но достаточно просторное для небольшой семьи. Оно было декорировано в бледно-серых тонах, с тщательно подобранными акцентами ярко-желтого или светло-голубого цветов… поэтому оно выглядело по-современному, светло и просторно, а не мрачно.
При иных обстоятельствах, ей бы понравилось в этом доме решительно все. Но в ее ситуации, ранчо казалось тюрьмой.
– Вишес, да брось. Ты серьезно думаешь, что я могу появиться на пороге особняка и попроситься в дом? Ведь ключа-то у меня нет. – Он опять не ответил, и Лейла закатила глаза. – Или нет, ты боишься, что я воспользуюсь любой возможностью снова взбесить Короля. Ведь это так поможет мне в сложившихся обстоятельствах.
Вишес переступил с ноги на ногу. В черных кожаных штанах, майке без рукавов и с пятьюдесятью фунтами кинжалов и пистолетов он выглядел как призрак, оказавшийся не на своем месте, посреди этого идеального дома-с-пасторальной-картины. А, может, и на своем: прошлой ночью он сыграл роль предвестника злого рока… а в качестве соседа по комнате он был таким же веселым, как и она сама в ее нынешнем состоянии.
Лейла кивнула на телефон в его руке, укрытой черной перчаткой.
– Иди на свое собрание. Ведь это было в сообщении?
– Невежливо читать чужие мысли, – пробормотал Ви.
– Это твой талант, не мой. Просто по твоему лицу видно, что ты хочешь уйти и чувствуешь себя здесь как в клетке. Мне не нужна нянька. Я никуда не денусь. Мои дети в доме Короля, и если я не буду играть по его правилам, то никогда их больше не увижу. Если ты думаешь, что я могу пойти против него, то ты сошел с ума.
Лейла повернулась к окну, понимая, что перестала следить за чистотой своей речи, но ей было плевать. Она переживала за Лирик и Рэмпа, не могла ни есть, ни спать.
– Я пришлю кого-нибудь. – Раздались щелчки, словно Вишес набирал сообщение. – Может, Лэсситера.
– Я предпочла бы побыть в одиночестве. – Она снова повернулась к нему. – Я начинаю уставать от рыданий при посторонних.
Вишес опустил руку. Либо потому, что он отправил набранное сообщение, либо из согласия с ней, этого она не знала… и ей было все равно.
Выученная беспомощность[39], – подумала она. Так, кажется, это называлось? Она слышала этот термин от Мариссы и Мэри, когда они обсуждали ментальный ступор, охватывающих жертв домашнего насилия. Хотя, в ее случае, никакого насилия не было. Она заслужила яростную правду, что обрушили на нее.
Она вернулась к созерцанию ночи, передвинувшись так, чтобы смотреть в раздвижные двери возле стола. По ту сторону стеклянных полотен располагалось крыльцо, и в уличном свете она оценила скудные скопления снега и льда, проследила взглядом пляски застывших пожухлых листьев на обжигающе-холодном ветру. Днем, когда она не спала в подвале, она включила местные новости. Очевидно, на Колдвелл надвигалась нежданная ранняя буря, и да, Лейла, находясь на ранчо, слышала, как вдалеке гудели грузовики, засыпая дороги технической солью.
Когда нагрянет буря, в человеческих школах наверняка отменят занятия, и при этой мысли Лейла посмотрела на дома по другую сторону ограды на заднем дворике. Она почти ничего не видела, только включенный свет на вторых этажах, и представила, как человеческие детки устраиваются в своих кроватях, а их родители отдыхают перед телевизором перед тем, как тоже уйти спать.
Как она им завидовала.
И, на этих мыслях, Лейла взмолилась, чтобы Ви ушел. Она сойдет с ума в четырех стенах с ним и его сердитым взглядом… хотя при мысли о Лэсситере в качестве замены ей хотелось повеситься.
– Ладно, – пробормотал Вишес. – Я вернусь, когда что-нибудь узнаю.
– Только не посылай сюда ангела.
– Нет. Это будет слишком жестоким наказанием для тебя.
Она выдохнула воздух, который неосознанно задержала.
– Спасибо.
Брат помедлил.
– Лейла, слушай…
– Рискуя разозлить тебя, скажу: нет таких слов, от которых я почувствую себя лучше или хуже. И, кстати, именно так ты понимаешь, что оказался в аду. Уныние и боль – все, что ты видишь.
Ботинки Ви громко застучали по кафелю маленькой кухни, и по неясной причине Лейла вспомнила о Брате Торменте и его любви к «Годзилле». Несколько дней назад она спустилась на первый этаж, желая размять ноги, и обнаружила Тора на диване в бильярдной, Осень спала, устроившись на нем, а на большом экране над камином шел фильм «Годзилла против Мотры»[40]. Тогда она считала, что находится в сложной ситуации. Сейчас? Она хотела вернуться в те безмятежные ночи, когда единственное, что тревожило ее разум, – это вина и самобичевание.
Когда Ви остановился перед ней, ее плечи напряглись так сильно, что заболел верхний отдел позвоночника.
– Да, – сказала Лейла жестко. – Я установлю сигнализацию после твоего ухода. И я умею пользоваться пультом. Ты уже показывал, хотя, могу заверить, я не в настроении смотреть «Игру престолов».
Стервозность была ей не свойственна, но она упала в пресловутую кроличью нору и перестала быть собой.
– Кор сбежал. Прошлой ночью.
Лейла отшатнулась так резко, что едва не упала со стула. И прежде чем она успела ответить, Брат продолжил:
– В процессе никто не погиб. Но он запер Куина в Гробнице… там мы его держали. А ключ оставил снаружи.
Сердце Лейлы гулко забилось в груди, но не успела она сказать и слова или просто собраться с мыслями, как Вишес вопросительно выгнул бровь:
– Все еще чувствуешь себя в безопасности в гордом одиночестве?
Она жестко посмотрела на него.
– Тебя только это беспокоит?
– Ты все еще одна из нас.
– А, ну да. Точно. – Она скрестила руки на груди. – Что ж, он не придет ко мне, если это тебя беспокоит. Он порвал со мной. Нет ничего, что бы заставило этого мужчину приблизиться ко мне… по иронии, это объединяет его с Куином.
Вишес не ответил. Он стоял, нависая над ней, его ледяные глаза изучали ее тело, позу, оценивали даже дыхание.
Она словно оказалась на сцене переде миллионной толпой. И глаза жгло от софитов.
Только этого ей не хватало.
– Ты не думаешь, что Кор захочет узнать, где ты? – вопрос был задан спокойным тоном, было невозможно догадаться, требует ли он ответа или был задан риторически.
Как бы то ни было, Лейла ответила:
– Нет, ни единого шанса.
Она отвернулась, сосредотачиваясь на темноте за раздвижным стеклом. Сердце гулко билось в груди, но она намеревалась скрыть свою реакцию.
– Ты все еще любишь его, – отстраненно заметил Ви. – Ведь так?
– Это имеет какое-то значение?
Вишес прикурил очередную самокрутку и принялся вышагивать перед плитой, где стоял ранее. Потом до двери в подвал. И, наконец, вернулся к столу, за которым она сидела.
– Не знаю, как много тебе известно про меня и Джейн, но однажды мне пришлось стереть ее воспоминания о себе. Неважно, при каких условиях, и у судьбы на этот счет были свои идеи, слава яйцам… но я знаю, каково это, когда не можешь быть со своим любимым. Также мне известно, каково это, когда никто кроме вас двоих не понимает ваши отношения. В смысле… я полюбил человеческую женщину, а потом она умерла. А сейчас я люблю призрака, и метафоры тут ни при чем. Твоя ситуация с Кором? Я знаю, что будь у тебя такая возможность, ты выбрала бы другую дорогу.
Лейла посмотрела на Брата, чувствуя, как от удивления у нее округляются глаза. Из всего, что мог сказать Вишес? Она бы не так удивилась, скажи он, что приобрел акции «Эппл».
– Подожди… что ты..? – выпалила она.