Общественные здания в Москве 1920-х годов

АРХИТЕКТУРА МОСКВЫ1920-х ГОДОВ

 

 

План

 

Планы Сакулина, Щусева и Шестакова

Урбанисты и дезурбанисты

Утопические проекты архитекторов

Коммуна и человек. Жилые дома и клубы

Общественные здания в Москве 1920-х годов

 

 

1. Планы Сакулина, Щусева и Шестакова

 

В марте 1918 года Москве был возвращен столичный статус. Тогда же была создана «Архитектурная мастерская (бюро) по планировке центра и окраин Москвы». Один из первых планов – «Город Будущего» – составил в 1918 году профессор Б.В. Сакулин. Он разделил примыкающие к Москве губернии (радиус около 200 км) на три кольца расселения. Москва и первые два кольца составляли Большую Москву, среди колец указывался «зеленый пояс». Этот проект был совершенно невыполнимым, он предполагал переустройство жизни на территории, равной небольшому европейскому государству. Нужно было «перепрофилировать хозяйственные функции целых городов и примыкающих к ним территорий, проложить тысячи километров железнодорожных магистралей и электрифицированных (!) шоссейных дорог, <осуществить> формирование промышленных узлов с перемещением гигантских масс работоспособного населения» (В. Л. Глазычев, «Россия в петле модернизации, 1850-1950-е годы: ретроспективизм и авангард»).

Еще в 1909 году возникло общество «Старая Москва», одним из направлений деятельности которого было создание плана «Новая Москва». Над ним работали А.В. Щусев, И.В. Жолтовский и другие. Целью плана было выявление исторической планировки города Москвы и развитие ее в соответствии с современными нуждами. После революции работа над проектом продолжалась. План был опубликован в 1923 году (за подписью А.В. Щусева). По этому проекту ядром города становились объединенные Кремль и Китай-город («Золотой город»); его окружали пять поясов: «Белый город» (в кольце бульваров), «Земляной город» (в кольце Садовых), «Красный город», пояс городов-садов и Зеленый пояс. «Красный город» предполагалось разместить в Новом парковом кольце, туда входили Ходынское поле, Сокольники, Лужники, а пояс городов-садов был привязан к станциям окружной и радиальной железных дорог. По плану Щусева должны были создаваться новые сквозные кольца с новыми мостами через Москва-реку, не нарушая коренным образом старую планировочную структуру Москвы. Предлагалось продолжить Соймоновский проезд через два моста к пересечению с Большой Якиманкой, а затем, по цепочке, к Большому Устьинскому мосту, и Бульварное кольцо окажется замкнутым в Замоскворечье. Дополнительное полукольцо по этому плану проходило от Солянки по Большому Спасоглинищевскому и Фуркасовскому переулкам к Кузнецкому мосту, Камергерскому и Газетному переулкам и, огибая сохраняемые Никитский и Крестовоздвиженский монастыри, по Большому Знаменскому переулку к храму Христа Спасителя. Воздвиженка продолжалась через Собачью площадку к новой площади, создаваемой у устья реки Пресни (загнанной в трубу). Новое бульварное кольцо проходило по средней части «Красного города». Оно связывало промышленные предприятия и жилые кварталы с местами отдыха в парках. Три «зеленых клина» служили делу озеленения города. Первый шел от Воробьевых гор через Нескучное на Крымскую набережную и сквер на Болотной площади и заканчивался Александровским садом; второй, начинаясь в Останкине, проходил через Марьину рощу, парк Екатерининского института и Самотеку, далее по Цветному и Неглинному бульварам к скверу на Театральной площади. Третий зеленый клин включал Богородское и Сокольники и продолжался по течению Яузы парками Лефортова и Воронцова поля до сада Воспитательного дома. Все три клина были связаны Бульварным и Новым бульварным кольцами, а также сохраняющим свои деревья кольцом Садовых. Кроме того, план выдвигал идею «экологической» одно-двухэтажной застройки в поясе городов-садов. Хотя Щусев и не предвидел стремительного роста населения Москвы и развития наземного транспорта, он все же наметил на плане разветвленную транспортную сеть, включавшую дополнительные кольца, хордовые и сегментные связки, трассы-дублеры основных улиц, а также новые мосты через Москву-реку и Яузу. По этому плану были осуществлены несколько поселков, причем не только в поясе городов-садов. Многие из них (например, поселок ВАИ на Щукинской улице, «Красная горка» на Волоколамском шоссе, «Свет и воздух» на Беговой) просуществовали до 1970-х годов, когда были снесены. В настоящее время остался только поселок «Сокол», охраняемый с 1978 года. Кроме того, по этому плану возвели Первую Всесоюзную сельскохозяйственную и кустарно-промышленную выставку (позднее на ее месте возник ЦПКиО им.Горького).

Важно отметить, что Кремль по этому плану был уже не политическим центром города и страны, а должен был использоваться как музей. Общественный центр столицы располагался бы в Петровском Парке, а в Охотном Ряду – Дворец СССР. Силуэт города становится конусообразным, а центр Москвы застраивается небоскребами, понижающимися на три этажа при движении от центра к периферии.

Многие предложения плана «Новая Москва» перешли в Схему магистралей и зеленых насаждений плана «Большая Москва». Этот план разрабатывался под руководством инженера С. С. Шестакова с 1921 по 1926 год. Именно этот план (опубликован в 1926 году) определил размещение новых строений вплоть до середины 1930-х. Этот план уже был рассчитан на дальнейший рост как самой территории города, так и его населения (до 6 миллионов к 1960 году), за счет включения в раздвинутые границы города больших подмосковных районов. План предполагал создание пяти основных кольцевых зон Москвы: «центральной» (историческая часть города), «второй кольцевой зоны» с промышленными и парковыми секторами (Воробьевы горы), «третьей садовой зоны» (Зюзино, Химки, Царицыно), «лесной оградительной» и «железнодорожной» зон, проходящих далеко за пределами московской территории. Таким образом, вокруг Москвы создавалось два кольца городов-спутников, а существующая Москва получала название Центральной городской зоны в границах Окружной железной дороги. На расстоянии 26-28 верст от последней располагалась Вторая окружная дорога. С.С. Шестаков думал о «линиях глубокого ввода», то есть продолжении железнодорожных путей по тоннелям и эстакадам через центр города для связи между вокзалами (прообраз метро). Два промышленных района на северо-западе и юго-востоке города (в поясе вокруг Окружной дороги) уравновешивались зелеными зонами на юго-западе и северо-востоке. В каком-то смысле это тот же план Сакулина, но скорректированный, то есть ограниченный территорией с радиусом до 80 км вокруг Москвы.

Кремлевское и Кузнецкое полукольца предназначались для постройки административных и общественных зданий; служащие расселялись в дополнительных кольцах и полукольцах между Кузнецким полукольцом и Бульварным кольцом, а также между Бульварным и Садовым кольцами – там возникали кооперативные строения различных ведомств. Эти полукольца были спланированы так, что потребовали лишь небольших спрямлений и пробивки тупиков в переулках старой Москвы.

Между Новым Бульварным и Парковым кольцами стали строить научные и вузовские городки. Студенческие городки возникли в Всехсвятском, Лефортове, Дорогомилове. Особенно важным был городок, построенный на месте снесенной ураганом Анненгофской рощи. Там разместились комплексы Электротехнического и Энергетического институтов (МЭИ), Института связи и Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ) на другом берегу Яузы.

Так или иначе, оба больших проекта перепланировки Москвы решали основные задачи – перенести из центра города на окраину промышленные объекты, организовать расселение больших масс людей и сохранить исторически сложившуюся систему города. Ни один из этих проектов не был официально утвержден, но в Генеральный план 1935 года, о котором речь пойдет в соответствующем разделе, частично вошла система дублеров кольцевых и радиальных магистралей (конечно, без упоминания имени репрессированного Шестакова).

Были попытки заимствовать идеи и опыт западных архитекторов в области градостроительства. Города-сады, о которых мы упоминали в связи с планом «Новая Москва», появились неслучайно. Еще до революции широкий отклик в России нашли идеи английского архитектора Эбенезера Говарда (1850-1928) о городе-саде, представлявшем собой третью форму расселения, сочетающую в себе черты города и села: усадебную застройку и городскую инфраструктуру с промышленными предприятиями. Главная задача городов-садов – оттянуть на себя население пригородных зон крупнейших городов. Они проектировались на 32 тысячи жителей и могли создавать федерации (за образец была принята федерация из 7 городов-садов (250 тысяч). Первыми подобными городами в Англии стали Лечуорт (1904) и Уэлвин (1920). Однако предприятия не пожелали переселяться на новое место, и к 1928 году в Лечуорте насчитывалось всего лишь 14 тысяч человек.

Как же строили город-сад? В Технической энциклопедии 1927-1934 годов основными его элементами названы следующие:

1. «центральная площадь, окруженная главнейшими общественными зданиями;

2. большой центральный парк, заключенный в кольцо стеклянной галереи-хрустального дворца;

3. поясной парк (главное авеню), в котором располагаются культурно-просветительные учреждения и к которому примыкают торговые и общественные здания, имеющие районный характер;

4. окружная железная дорога с 6 пассажирскими станциями и расположенными вдоль нее складами и промышленными предприятиями;

5. жилые кварталы, располагаемые двумя кольцами по обе стороны поясного парка; они разбиты на 5 500 участков, размером каждый ок. 240 м²; на участке может быть выстроен только один дом особняк в два этажа (коттедж); в Г.-с. строго соблюдается правило: на один дом – одна семья;

6. сельскохозяйственная, иначе парковая или защитная, зона охватывает город со всех сторон; она занимает территорию в пять раз большую самого Г.-с. и рассчитывается так, чтобы с нее можно было удовлетворить потребность Г.-с. в сел.-хоз. продуктах. Большое количество зелени, высокая степень благоустройства и забота об эстетике должны обеспечить Г.-с. чистоту, красоту и здоровье».

В 1902 году книга Говарда «Города-сады будущего» разошлась по всему миру. В 1911 году она была издана и на русском языке. Интересно, что в предисловии, написанном переводчиком (Ю.Н. Блохом), одним из предшественников Говарда был назван П.А. Кропоткин. Таким образом, новые архитектурные идеи прямо связывались с идеями политическими. В книге были даны подробные графические планы-схемы, по которым Говард и предлагал создавать новые городские пространства. Важным моментом было то, что поселения должны были располагаться на дешевой земле, принадлежащей общине. Россия вступила в Международную ассоциацию городов-садов и городской планировки – первым городом садом стало подмосковное Кратово – строительство начал там в 1912 году В. Н. Семенов. А в 1913 году в Санкт-Петербурге открыли «Русское общество городов-садов».

В.Н. Семенов работал в Англии в 1908-1912 годах, там он и познакомился с идеями Говарда. В 1912 году он опубликовал книгу «Устройство городов», в которой показал себя не просто последователем Говарда, но оригинальным мыслителем. «Несмотря на удачный пример Лечворса, – писал Семенов, – постройка города-сада, его возможности и практичности все еще остаются под сомнением. Но что новые города – города строящиеся, города естественно развивающиеся – должны быть городами-садами, в этом никаких сомнений быть не может».

Кроме В.Н. Семенова проектами городов-садов в России увлекались Л.Н. Бенуа, П.Г. Мижуев (в 1916 году он опубликовал книгу о городах-садах в Англии), Г.П. Ковалевский (в том же 1916 в Киеве вышла его книга «Большой город и города-сады»). Интересно, что в России поселения, подобные городам-садам, возникали как бы естественным образом – это промышленные поселки вокруг текстильных и льняных фабрик Красильщиковых, Балиных, Ясюнинских, Щербаковых, в селах Родники, Южа, Кохма и других. Об одном из них, в селе Бонячки, при текстильной фабрике Коноваловых, так рассказывается в книге Е.А. Шорбан: «В результате осуществления серьезной социальной программы Коноваловых к середине 1910-х годов в Бонячках сложился образцовый по тем временам прифабричный город-сад, основные сооружения которого сохранились к началу ХХI века. В его центре располагался обширный парк-сад, включавший не только аллеи и поляны, но и теннисные корты, площадки для крикета (что было редкостью для России тех лет). По одну сторону парка размещалась фабричная зона и целый ряд общественных зданий: церковь, училище, богадельня, ясли, клуб для служащих. Среди этих построек выделялся своими размерами гигантский Народный дом, включавший большой театральный зал и обширную библиотеку. На противоположном конце парка находился поселок для служащих (его выразительные двухквартирные дома с фронтонными портиками на главных фасадах строились предположительно по проекту И.В. Жолтовского), а за ним – комплекс больницы, оснащенной самым современным для тех лет медицинским оборудованием». (Шорбан Е.А. Архитектурный «мир» русского купечества конца ХVIII – начала ХХ столетий: От крестьянской усадьбы к промышленному городу // Культурное наследие российского государства. Выпуск IV. Ученые, политики, журналисты об историческом и культурном достоянии. СПб, 2003. С. 172-176).

В 1912 году Эбенезер Говард побывал в России. В предисловии к русскому изданию «Городов будущего» он пишет: «Россия с её огромными пространствами малозаселенной земли будет долго служить ареной для серии действительно блестящих экспериментов в области планомерного градостроительства». И через несколько лет его пророчество начало сбываться.

В 1923 г. по проекту Н.В. Марковникова (принимали участие А.В. Щусев, П.Я. Павлинов, В.А. Веснин (общий план), П.А. Флоренский, Н.В. Колли) началось строительство поселка Сокол на территории между современными улицами Алабяна, Панфилова и началом Волоколамского шоссе. Назывался он «образцовым жилищем для рабочих», но на деле представлял собой город-сад. Дома существенно отличались друг от друга – одноэтажные (с мансардой и без нее), блокированные, с большими и меньшими приусадебными участками, бревенчатые и щитовые, кирпичные и деревянные оштукатуренные. Жили в них не только рабочие, но и художники, представители творческой интеллигенции. Поселок был полностью заселен в 1930 году. В Соколе испытывались новые строительные материалы, например, термолит, предложенный инженером П.Г. Галаховым, туф, торфофанера, фибролит, шлакоблоки.

В том же 1923 году началось строительство рабочего поселка АМО, под руководством И.В. Жолтовского. Это такая же малоэтажная, сравнительно благоустроенная жилая застройка, как и на Соколе. Одновременно с поселком Жолтовский разработал проект генерального плана и павильонов Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки, открывшейся в Москве 19 августа 1923 года.

К концу 1920-х годов отношение советского правительства к идеям Говарда изменилось – их стали называть утопическими и мелкобуржуазными. Проекту города-сада был противопоставлен проект зеленого города-здравницы. Иллюстрацией новых взглядов служит появление в 19 номере журнала «Красная Нива» за 1924 год статьи В. Н. Семенова «Зелень в городе». Бывший апологет городов-садов ныне ни словом не упоминает о своей любимой идее, теперь речь идет о том, чтобы обратить серьезное внимание на озеленение городов, в частности заняться устройством общественных садов и парков. Вместо планирования городов-садов мы видим генеральное планирование благоустройства города.

Первым городом-здравницей должен был стать подмосковный курорт в сочетании с пригородным поселком близ станции «Правда». Грандиозная идея Зеленого города, чьим горячим апологетом был Михаил Кольцов, осталась неосуществленной. Проекты были заказаны четырем архитекторам – М.Я. Гинзбургу, К.С. Мельникову, Д.Ф. Фридману и Н.А. Ладовскому. Победил проект Ладовского, названный горсоветом будущего Зеленого города «более или менее организованной, практически осуществимой схемой правильно чередующихся кварталов на оси широкой транспортной магистрали». В центре города планировалось сделать большую площадь, объединяющую все виды пассажирских станций и спортивный район, участок универмага, почты и других общественных зданий, а в будущем и большой вокзал. Кроме железнодорожного сообщения и «аэросвязи» в Зеленый город из Москвы вела автомагистраль. Автострада задумывалась как «лучшая в СССР улица с автомобильным движением» с разделением автомобильных потоков и «перекидными мостами для пешеходов». Жилье предполагали монтировать из собранных на заводе объемных блоков-комнат, из которых можно было сделать «отдельный домик для двоих, целый блок и даже небоскреб». Срок реализации должен был составить пять лет. Весной 1930 года началось строительство, однако полная неразбериха в организации работ и отсутствие финансовой поддержки привели к тому, что проект сначала был законсервирован, а затем и вовсе прекращен, в связи с тем, что все средства были переброшены на строительство Московского метрополитена.

 

2. Урбанисты и дезурбанисты

 

Несколько меньшее влияние оказали на советскую архитектуру проекты «Промышленного города» Тони Гарнье (1904), «Современного» (1922) и «Лучезарного города» Ле Корбюзье (1922). Эти урбанистические концепции чем-то схожи. Гарнье впервые разделил город на функциональные районы – промышленный и жилой, между которыми располагались железнодорожная станция и зеленый пояс. По Ле Корбюзье в центре города – на пересечении железных и автомобильных дорог должен находиться многоярусный вокзал, который окружают небоскребы высотой в 60 этажей, за ними – зоны жилой и малоэтажной застройки. Промышленная и рекреационная зона примыкают к городу с противоположных концов. Концепции Гарнье и Ле Корбюзье демонстрировали социалистический город без церквей, казарм, полицейских участков и судов, и этим они должны были быть близки советским планировщикам.

В какой-то мере отражением этих концепций была в Советском Союзе дискуссия о расселении. Хотя она и не имеет прямого отношения к перепланировке Москвы, мы приведем ее основные аргументы, так как ее идейная подоплека крайне важна для понимания концепции строительства зданий в столице. Началась она летом 1929 года с выступлением Л. М. Сабсовича, экономиста, утверждавшего, что «строя социализм, мы должны создавать вместо нынешних городов поселения какого-либо нового типа». В своей брошюре «Города будущего и организация социалистического быта» он призывал ликвидировать торговлю и полностью перевести всех жителей на общественное питание. Кроме такого обобществления быта Сабсович предлагал дифференциацию жилья по возрастному принципу и строгий распорядок занятий жителей в течение дня. Поселения группировались вокруг крупного промышленного предприятия или совхоза и были рассчитаны на 40-100 тысяч человек. Все типы жилья заменялись в городах нового типа на огромные дома-коммуны, и город превращался в «единый производственно-жилищный комбинат». Городской центр вовсе не предусматривался в данной концепции. Идею несколько подкорректировал С.Г. Струмилин, у которого промышленный комбинат – единственное объединяющее начало поселения – и становился городским центром. Такой центр он именовал «Фабричным Кремлем». Кроме того, он включал в городскую застройку зоосады, общественные парки, планетарии и т.д.

Против концепций Сабсовича и Струмилина выступил М.А. Охитович с идеей «нового расселения», предполагавшей отказ от населенных пунктов как таковых и равномерное распределение индивидуальных жилых ячеек по территории. Связь между этими ячейками осуществляется благодаря хорошо развитой сети автодорог, а обслуживание жителей берет на себя система заказов и доставки на дом. Охитович исходил из того, что появление автомобиля, который не может эффективно использоваться в условиях тесной городской застройки, неизбежно ведет к дезурбанизации. Он писал: «Город должен погибнуть. Революция в транспорте, автомобилизация территорий перевертывают все обычные рассуждения по поводу неизбежной скученности и скоплений зданий и квартир» (цит. по В.Паперный. Культура два, 2006, с.65). Охитовича поддержал М.Я. Гинзбург, и разработанный ими план поэтапного перехода к «новому расселению» был в 1930 году одобрен Президиумом Госплана РСФСР.

Важно понять, что по существу урбанизм и дезурбанизм не так уж сильно противоречили друг другу, как кажется на первый взгляд. И тот и другой рассматривали расселение людей и их быт как функцию производственных процессов, считали, что человек будет стремиться жить там, где работает. Охитович писал: «Новый способ стройпроизводства покончит и с бытом, с укладом жизни вообще». Вместе с Гинзбургом они разработали план, где «каждый центр является периферией, и каждый пункт периферии – центром». Хотя вместо гигантских домов-коммун дезурбанисты разрабатывали индивидуальные жилые ячейки на одного «самостоятельно работающего трудящегося», они не возражали и не могли возражать против самой идеи коллективистического быта. Они пользовались одинаковым архитектурным словарем: «дом-комбинат», «жилые кабины», «коридоры-улицы»... Недалеко отстояли идеи Охитовича и Гинзбурга от дезурбанистических концепций западных архитекторов, в частности «Исчезающего города» Ф.Л. Райта (1932).

Одним из последних проектов развития города перед появлением Генплана 1935 года был Линейный город. Эта концепция тоже впервые появилась на Западе – в 1882 году испанский архитектор Сориа-и-Мата обосновал линейную форму организации застройки вдоль транспортной магистрали (трамвайной). Архитекторы А.У. Зеленко и Н.А. Ладовский разработали собственный проект «линейного города» – секторный. В 1928 году в мастерской Ладовского Т. Варенцов в проекте Нового города применил следующую планировку: через центр проходят не только радиусы, но и кольца. А в 1930 году сам Ладовский выдвигает схему линейного развития города раструбом, параболой. Он предлагает реализовать схему в расширении Москвы на северо-запад. Когда городской центр вытягивается в линию, то город нарастает по скользящему принципу. Это позволяет формировать как малоэтажную, так и многоэтажную жилую застройку. По этому плану были выстроены в Москве некоторые дома.

Итог дискуссии был подведен в книге Н.А. Милютина «Соцгород: проблема строительства социалистических городов». Он назвал линейный принцип «функционально-поточным» и говорил прежде всего о том, что промышленный район, отделенный от жилой застройки транспортной магистралью и полосой озеленения, должен быть безусловно первичным. Однако развить дальше эту тему не удалось. Постановление ЦК от 16 мая 1930 года «О работе по перестройке быта» гласило: «Наряду с ростом движения за социалистический быт имеют место крайне необоснованные, полуфантастические, а потому чрезвычайно вредные попытки отдельных товарищей (Сабсович, отчасти Ю. Ларин и др.) «одним прыжком» перескочить через те преграды на пути к социалистическому переустройству быта, которые коренятся с одной стороны в экономической и культурной отсталости страны, а с другой – в необходимости в данный момент сосредоточения всех ресурсов на быстрейшей индустриализации страны… К таким попыткам некоторых работников, скрывающих под «левой фразой» свою оппортунистическую сущность, относятся появившиеся за последнее время в печати проекты перепланировки существующих городов и постройки новых исключительно за счет государства, с немедленным и полным обобществлением всех сторон быта трудящихся: питания, жилья, воспитания детей с отдалением их от родителей, с устранением бытовых связей членов семьи и административным запретом индивидуального приготовления пищи и др. Проведение этих вредных, утопических начинаний, не учитывающих материальных ресурсов страны и степени подготовленности населения, привело бы к громадной растрате средств и дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта».

Чтобы лучше понять отношение эпохи к градостроительству вообще и изменению облика Москвы в частности, стоит обратиться к литературе. Не последнюю роль играет в многочисленных утопиях конца XIX – начала ХХ в. судьба городов. Часто их постигает уничтожение. Так, в романе А. Ф. Оссендовского «Женщины восставшие и побежденные» (1914) женщины объединились в грандиозную организацию и решили уничтожить все большие города в мире, дабы заставить мужчин смириться с требованиями свободы и равенства. Города сгорели, погибло много людей, были уничтожены важнейшие культурные ценности, но цивилизованному миру удалось за три года заново отстроить города, а поджигательниц судили международным судом и отправили в ссылку на маленький островок близ Антарктиды. В поэме В.Я. Брюсова «Замкнутые» (1901) уничтожение города рассматривается положительно – перед нами некий «город-дом», «стеклянным черепом покрывший шар земной», который своей машинной жизнью и безысходностью гнетет человечество. Однако этот мегаполис не в силах предотвратить разделение людей на две орды, которое приведет к тому, что

В драме «Земля» (1904) город становится последним убежищем вымирающего человечества, то есть опять чем-то безжизненным. Акт же поворота колеса и раскрытия куполов мегаполиса навстречу безвоздушному пространству превращается в радостный акт самоубийства: «Учитель хотел, чтобы человечество вместо позорной дряхлости узнало гордую смерть. Он хотел, чтобы конец его был красив. Он хотел, чтобы не вырождение совершило свою казнь над людьми, а чтоб они сами были своими добровольными палачами».

Мотив города, покрытого куполом, неоднократно повторяется у Брюсова (например, город Звездный в Антарктиде из рассказа «Республика Южного Креста»), мотив разрушения города более всего развит в романе «Семь земных соблазнов» (1911). Там объясняется, почему город должен погибнуть: «Великая утонченность столичной жизни, радость бытия для взысканных судьбой – и великое рабство всего остального населения земли, страдания и унижения для пасынков судьбы: почему?... Пусть там, на вершинах, куются культурные ценности, пусть досуг, дарованный «избранным», позволяет им двигать вперед науку и искусство, пусть эти «избранные» являются истинными представителями планеты земли во вселенском состязании миров – но разве же это оправдывает телесную и духовную гибель миллионов других? Разве, по древнему изречению, «цель оправдывает средства»? И не должно ли узнать у этих погибающих, хотят ли они служить тем черноземом, на котором вырастают красивые цветы земной культуры? И если спросили бы меня тогда, что же делать, как все это поправить, неужели лучше рисковать гибелью этой самой культуры, я бы ответил: что делают, когда видят несправедливость? когда на ваших глазах взрослый, пользуясь своей силой, истязает ребенка? – не спрашивают, но, подчиняясь голосу чувства, спешат помочь слабому. Пусть будет, что будет, но этот голос чувства кричит нам, что совершается несправедливость. Пусть же рушится великая Столица, пусть обращаются в прах каменно-стальные дворцы, пусть гибнут библиотеки и музеи, исчезают памятники искусства, горят кострами книги ученых и поэтов, пусть даже совершается тысяча новых несправедливостей, только бы освободиться от этой, которая, как чудовищный кошмар, давит мир тысячелетие за тысячелетием!». Итак, город не только символ безжизненной дряхлой культуры, но еще и олицетворение несправедливости, творящейся в мире. Не случайно этот недописанный роман должен был заканчиваться грандиозной Революцией.

Что же противопоставляется кошмару города? В книге К.Э. Циолковского «Идеальный строй жизни» мы находим описание фаланстеров, то есть коммун, которые будут каждая располагаться в отдельном здании на тысячу человек. Они могут быть до десяти этажей в высоту, строиться из металла, бетона и стекла. При них должны быть крытые дворы-сады, а каждому человеку выделяется в 12 квадратных метров при трехметровой высоте. На морях и океанах будут качаться огромные плоты с жилищами для людей.

Литературные утопии продолжали появляться и после революции. Среди самых известных – «Голубые города» А.Н. Толстого (1925), «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» А.В. Чаянова (1920). Был задан даже определенный курс на утопию – у А.В. Луначарского читаем: «Хороший советский научно-фантастический роман есть в самом лучшем смысле слова роман утопический... Нам нужен, так сказать, плановый роман. Нам до зарезу нужно изображение того, как будет через десять лет жить человек в тех самых социалистических городах, которые мы построим».

Произведение Чаянова рекомендовал к печати сам Ленин. В этом романе мы видим определенное видение того, как будет выглядеть Москва в 1984 году. По мысли автора, в 1934 году в России победили крестьянские партии, и был издан «Декрет об уничтожении городов свыше 20 тысяч жителей». «Теперь, – говорит один из героев, – если хотите, городов вовсе нет, есть только место приложения узла социальных связей. Каждый из наших городов – это просто место сборища, центральная площадь уезда. Это не место жизни, а место празднеств, собраний и некоторых дел. Пункт, а не социальное существо». Такая судьба постигла и Москву. Чаянов оказался плохим пророком – у него Москва сохранила и Китайгородскую стену, и храм Христа Спасителя (который, впрочем, оказался величественными руинами, увитыми плющом), зато вместо Метрополя возвышался памятникам деятелям Революции. С другой стороны, интересны моменты совпадения его утопии с реальным развитием города – так, он пишет, что в 1937 году приступили к планировке новой Москвы, причем основой для нее были чертежи Жолтовского! Удивительное совпадение и даты и стиля архитектуры, ведь Жолтовский стал одним из признанных мастеров сталинского ампира.

Интересное представление о том, как будет выглядеть Москва через небольшое время, встречаем мы в произведении В.П. Катаева «Остров Эрендорф»: «На пересечении с Ленинским проспектом автомобиль замедлил ход и повернул, и вдруг глазам Пейча предстала центральная часть Москвы: автомобиль мчался слишком быстро, чтобы Пейч успел рассмотреть детали, но общее впечатление было таково: Город шел уступами и плоскими террасами. Там было много зелени, стали и стекла. Синие воздушные мосты сильными дугами начинались где-то в зелени и пропадали вдали, в золотых лучах восходящего солнца, бившего из-за лиловой тучи мягкими прожекторами. Золотые луковицы стариннейших церквей блистали антикварным золотом среди стеклянных куполов громадных, полных голубого воздуха, аудиторий и библиотек. Величественные колоннады и портики белели на яркой зелени парков. Вагоны воздушной железной дороги почти бесшумно летели над головой, скрещиваясь и расходясь. По дороге Пейчу встретилась группа рабочих, которые ехали на велосипедах на работу. Не прошло и двух минут, как авто врезался в самую гущу этого непомерного города, казавшегося издали фантастическим университетским садом. Здесь почти везде еще сохранились кусочки старой Москвы. Крошечные церкви, часовни, трамвайные станции были бережно заключены под стеклянные колпаки, возле которых на скамеечках курили сторожа. Справа от того участка Ленинского проспекта, где некогда была улица Волхонка, на месте храма Христа-спасителя, возвышалось гигантское куполообразное здание музея Всемирной Революции».

Если у Чаянова города вовсе исчезли, то в романе Я.М. Окунева «Грядущий мир 1923–2123» (1923), всю землю покрывает один сплошной «Мировой город». Нарисована пугающая нас, но, видимо привлекательная для многих людей 1920-х годов картина жизни в этом городе – люди не только одеты в одинаковые униформы, но и выглядят почти на одно лицо. Автор подает это как положительный факт: «Каждый гражданин Мирового Города живет так, как хочет. Но каждый хочет того, что хотят все».

В повести А.Н. Толстого будущий социалистический город и его устройство видит в бреду красноармеец-архитектор Буженинов: «С террасы, где я стоял, открывалась в синеватом мгле вечера часть города, некогда пересеченная грязными переулками Тверской. Сейчас, уходя вниз, к пышным садам Москвы-реки, стояли в отдалении друг от друга уступчатые, в двенадцать этажей, дома из голубоватого цемента и стекла. Их окружали пересеченные дорожками цветники – роскошные ковры из цветов. Над этой живописью грудились знаменитые художники. С апреля до октября ковры цветников меняли окраску и рисунок. Растениями и цветами были покрыты уступчатые, с зеркальными окнами, террасы домов. Ни труб, ни проволок над крышами, ни трамвайных столбов, ни афишных будок, ни экипажей на широких улицах, покрытых поверх мостовой плотным сизым газоном. Вся нервная система города перенесена под землю. Дурной воздух из домов уносился вентиляторами в подземные камеры-очистители... В городе стояли только театры, цирки, залы зимнего спорта, обиходные магазины и клубы – огромные здания под стеклянными куполами». Характерно, что для того чтобы построить свой город будущего, главному герою приходится поджечь вполне реальный, уже существующий город. Хотя Толстой и обрывает свое произведение словами «Буженинов Василий Алексеевич предстанет перед народным судом», очевидно, что он разделяет представления героя, совпадающие с представлениями эпохи – новый город вырастает не постепенно, используя то, что уже существует, он должен начинаться с нуля, быть не связанным со старым миром.

Знаменитый антиутопический роман Е.И. Замятина «Мы» был написан еще в 1920 году, однако на русском языке был впервые опубликован только в 1927 году. Черты нового быта, нового города отражены здесь гораздо лучше и четче, чем во многих утопиях. «Много невероятного мне приходилось читать и слышать о тех временах, когда люди жили еще в свободном, то есть неорганизованном, диком состоянии. Но самым невероятным мне всегда казалось именно это: как тогдашняя – пусть даже зачаточная – государственная власть могла допустить, что люди жили без всякого подобия нашей Скрижали, без обязательных прогулок, без точного урегулирования сроков еды, вставали и ложились спать когда им взбредет в голову; некоторые историки говорят даже, будто в те времена на улицах всю ночь горели огни, всю ночь по улицам ходили и ездили. Вот этого я никак не могу осмыслить. Ведь как бы ни был ограничен их разум, но все-таки должны же они были понимать, что такая жизнь была самым настоящим поголовным убийством – только медленным, изо дня в день». Конечно, эти удивительные строки представляют собой пародию на идеальную жизнь коммуны, которая определяла архитектурные мечтания советских мастеров. И уже прямо против современной архитектуры направлены следующие слова: «Дома – скорей в контору, сунул дежурному свой розовый билет и получил удостоверение на право штор. Это право у нас только для сексуальных дней. А так среди своих прозрачных, как бы сотканных из сверкающего воздуха, стен – мы живем всегда на виду, вечно омываемые светом. Нам нечего скрывать друг от друга. К тому же это облегчает тяжкий и высокий труд Хранителей. Иначе мало ли бы что могло быть. Возможно, что именно странные, непрозрачные обиталища древних породили эту их жалкую клеточную психологию. «Мой (sic!) дом – моя крепость» – ведь нужно же было додуматься!»

 

3. Утопические проекты архитекторов