Ранним майским утром из ворот Подолина на белом коне выехала всадница, которую и стар и млад провожали восхищёнными взглядами. Белое платье облегало её стройную фигуру. Кружевные рукава поднимались и опускались, как крылья голубя. Маленькая кружевная шляпка едва прикрывала её голову. Ах, она была так прелестна, что в её образе можно было представить себе зачарованную принцессу.
— Молодая пани из замка, — шептались дети и взрослые, но она не понимала их язык. — Она прекрасна, как ангел, а какая лошадь у неё, и как она скачет!
Маркиза Орано направила коня к лесу. Она ехала той же дорогой, по которой вчера блуждал пан Адам, погружённый в раздумья. Ещё вчера после обеда она решила, если зрение её сегодня не подведёт, подняться наверх, чтобы посмотреть, где живёт Маргита. Она никому не сказала об этом, боясь, что отец, опасаясь за её состояние, не позволит ей так рано выехать, а компаньонки замучили бы её уговорами. Она желала неограниченной свободы без всякого надзора. И она этого добилась. Слуги, не поверив своим ушам, когда получили повеление немедленно оседлать коня, ослушаться не посмели.
«Как доеду до того креста, — подумала Тамара, — оставлю коня и пойду пешком». Соскочив с коня, она поняла, что ей некому передать поводья.
Впервые в жизни она сама привязала коня к дереву, отстегнула шлейф от своего платья, бросила его на седло и смело пошла по направлению к чёрному кресту.
Глядя на него, она вдруг подумала: «Почему в Европе везде стоят эти кресты и почему на них всегда этот отвратительный образ прибитого за руки и ноги человека?».
Она знала, что крест — символ христианства. Но какое отношение имеет к нему тот человек? Кто это? Почему Его везде так чтут? Она как-то расспрашивала отца о Нём, и он ей ответил, что, она ещё слишком молода, чтобы думать об этом.
«Но я хочу знать, — думала она теперь с упрямством избалованного ребёнка, привыкшей повелевать, — я хочу это знать, и кто-нибудь должен мне об этом рассказать!»
Оборачиваясь на крест, она уже отошла от него, как вдруг увидела полусидящего на нижней ступеньке молодого человека.
Тамара, уже привыкшая к внешности европейцев, такого ещё не видела. Золотистые волосы обрамляли бледное лицо юноши. А какие красивые губы были у него! С почти детским любопытством она его рассматривала. Что он здесь делал? Спал на этом твёрдом камне? Рука, подпиравшая голову, наверное, уже болела?
«Я его так не оставлю», — решила Тамара. Она сделала шаг вперёд и вдруг остановилась: она покраснела до корней волос, так как через длинные золотистые ресницы смотрели на неё чёрные глаза.
Молодой человек встал и, покраснев, поклонился.
— Доброе утро, — произнёс он по-немецки.
Она облегчённо вздохнула, обрадовавшись, что понимала его.
— Доброе утро!
Наступило неловкое молчание, которое было бы трудно прервать, если бы к своей повелительнице не подошёл её белый конь.
— Я же его привязала?.. — удивилась Тамара.
— Позвольте, сударыня, я его лучше привяжу, — улыбнувшись, сказал юноша и ещё раз привязал к дереву этого прекрасного коня. — Теперь он никуда не уйдёт.
— Благодарю вас!
Она милостиво поклонилась ему.
— С этих ступеней не видно ещё Горки? — спросила она, не зная как начать разговор. Ей захотелось поговорить с этим красивым молодым европейцем.
— Горки? — переспросил он удивлённо. — Отсюда нет, но если позволите, я проведу вас немного дальше, оттуда видно будет имение.
— Ещё дальше? Я думала, что отсюда увижу, где живёт Маргита.
— Вы знаете мою сестру, сударыня? — спросил молодой человек обрадованно.
— Вашу сестру? Маргита — ваша сестра? А я и не знала, что у неё есть брат, — сказала Тамара, искренне удивившись. — Пан Адам Орловский говорил только, что Маргита живёт у своего дедушки.
— Да, но сейчас мы с отцом гостим у неё. Меня зовут Николай Коримский.
— А меня — Тамара Орано.
— Очень рад! Позвольте приветствовать вас на моей родной земле!
Она, покраснев, подала ему руку. Он наклонился и поцеловал её.
— Какой дальний путь вы проделали, сударыня! Даже Адам вчера сказал, что устал, а вы так скоро превозмогли усталость?
Или я могу польстить себе, что красота моего отечества выманила вас из дома и не дала вам отдохнуть как следует?
— Да, пан Коримский, здесь у вас прекрасно! Эти леса, цветущие деревья, мягкий климат... здесь у меня и голова не болит, я чувствую себя так хорошо!
Юноша с грустью смотрел на молодую даму. Неужели свет этих прекрасных глаз навсегда погаснет! Нет, это невозможно!
— С помощью нашего великого Врача, Господа нашего Иисуса Христа, здесь вам помогут, чтобы эта боль не возобновлялась, — сказал он с участием.
— О каком враче вы говорите? — спросила она удивлённо.
— О Нём, — указал он на крест, отступив на шаг.
— Я вас не совсем понимаю, — переспросила она, — кого вы имеете в виду?
— О сударыня, я говорю о Господе Иисусе Христе, о единственном враче тела и души. Который является и вашим врачом, — объяснил он несколько запутанно, но убеждённо.
— Господина Иисуса? Я ещё никогда не слышала такого имени, — заинтересовалась она. — А почему вы показываете на эту фигуру? Это, наверное, один из христианских идолов, перед которым преклоняются христиане в Европе?
На лице юноши отразилось восхищение. Ещё недавно он тоже не верил в Иисуса Христа и был далёк от Бога. Ему представлялись случаи беседовать со многими неверующими. Он знал и поносителей, но ещё никогда не встречал такой неосведомлённости в столь ангельском обличье, как сейчас. Господь сотворил её такой прекрасной. Он так любил её, что умер и за неё. А она Его не знала, не имела даже представления о Нём. Её ухо никогда ещё не слыхало имени Его. Где она воспитывалась, и кто так непростительно оставил её в этом неведении? Вот если бы она поговорила с Урзиным! Будь он сейчас здесь, он мог бы рассказать ей обо всём, что необходимо знать и во что верить, чтобы не погибнуть.
«Но и ты обязан сказать ей, что тебе известно, — подсказывала ему совесть. — Но как мне начать, когда я сам так мало знаю?»
— Позвольте, сударыня, это вопрос непростой. Но если желаете, присядьте, и я постараюсь с Божией помощью ответить вам на него.
Он пригласил её сесть на ступеньку, где был разостлан плед.
Когда она села, он опустился на другую ступеньку.
— Я хочу, чтобы вы мне всё это объяснили, — сказала она, пристально глядя на него.
— Постараюсь, сударыня, но прежде скажите мне; вы верите в Бога?
— Я верю в божество, владеющее всем миром. А вы?
— Я верю в Бога, сотворившего небо и землю. А у Этого Бога, Который сотворил меня и вас и сохранил до сего дня, есть Сын — Иисус Христос. Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, чтобы все верующие в Него не погибли, а имели жизнь вечную.
Наверное, ещё ни один профессор не имел более внимательной слушательницы, чем та, что сейчас сидела перед Николаем Коримским. Но, наверное, и Божии Истины никогда не преподносились более просто.
— Но как вы можете верить, что Он жив, когда Его прибили к кресту? — прервала ученица своего учителя. — Разве доказано, что Он жив?
— О, сударыня, я в это верю! Примерно полгода назад я нечаянно отравился сильным ядом и, несмотря на то, что Бог мне сохранил жизнь, я всё ещё болен. Я только что вернулся с юга. Сюда я тоже приехал на поправку. Не пугайтесь, пожалуйста, и не волнуйтесь! Мне надо было вам об этом сказать. Как вы видите, я молод, вся жизнь до несчастья лежала передо мной, и вдруг — конец всему! Вместо жизни — болезнь, то есть конец всем мечтам и стремлениям. Поверьте мне, я был несчастен!
— О, конечно! — На глазах её появились слёзы.
— И вот, — продолжал Николай, — в наш дом пришёл человек, который верит в Иисуса Христа и любит Его. Он и меня научил Его любить и молился за меня до тех пор, пока и я в Него не поверил. И как только это произошло, моего несчастья как не бывало; сердце моё исцелилось от страха перед смертью, я обрёл мир и счастье. Поэтому я знаю, что Он жив. Я чувствую, что Он меня любит и что Он оказал мне великую милость. Не хотели бы и вы, сударыня. Его познать?
— Да, я хотела бы Его познать, но поверить, что Он жив, я смогу лишь в том случае, если Он вас исцелит. Юноша вздрогнул.
— Он меня исцелит во всяком случае!
— Вы уверены? — Её глаза засияли.
— Да, если не здесь, то там. Он сказал: «Верующий в Меня имеет жизнь вечную».
Если Он мне даровал жизнь вечную, то мне уже безразлично, где я живу — здесь или там. Это по Его воле. Хотелось бы мне ещё здесь пожить, потому что у меня есть отец, для которого моя смерть была бы большим ударом. У меня есть ещё Маргита, а потом я ещё хотел бы здесь пожить, чтобы потрудиться для Господа. Но я также охотно пойду к Нему, когда Он отзовёт меня в иную, чудную жизнь.
— Не говорите так! — девушка боролась со слезами. — Смерть ужасна!
— Для меня уже нет. Иисус пойдёт со мной: «Если я и пойду долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной».
— И вы уверены, что Он в тот час придёт за вами?
— Да уверен, потому что Он сказал: «Я Господь, Бог твой, подкрепляющий десницу твою и говорящий тебе: «Не бойся, Я тебе помогу!» Когда бы я больше нуждался в Его помощи, чем в последний час на земле? Он обязательно будет со мной, так как Он и сейчас со мной. Я верю в Его близость и чувствую её.
Юноша замолчал. Стало тихо, только соловьи пели свою грустную песню любви.
Небывалое чувство овладело сердцем Тамары. Таким молодым умереть!? Но каким же чудным должен быть Иисус, этот Сын Божий, что больной юноша не боится смерти, потому что он уверен в Его близости!
Вдруг Николай встрепенулся.
— Маргита ждёт вас, сударыня, в гости, — обратился он к Тамаре. — Не упоминайте при ней о том, что я вам здесь говорил, потому что они верят в моё выздоровление.
— Я тоже хочу и буду верить в ваше выздоровление. Вам нельзя умирать, это было бы слишком печально! Не будем больше об этом говорить, иначе я заплачу, а мне плакать запрещено.
Молодой человек не знал, почему его так тронули эти слова, а Тамара не знала, почему она их произнесла. Он прижал её маленькую руку к своим губам. Они знали друг друга не более часа, но им показалось, что они были знакомы давно.
— Пойдёмте, посмотрим на Горку, — попросил Николай, улыбаясь.
— Пойдёмте.
— Это во всяком случае будет лучше, чем сидеть ва холодном камне, — услышали они вдруг другой голос.
Оба вздрогнули. Лицо Тамары помрачнело. Холодным взглядом она смерила стройную фигуру молодого человека, внезапно появившегося перед ними. Щёки Николая покраснели.
— Аурелий, ты здесь? Позвольте, сударыня, представить вам моего друга и врача в одном лице — Аурелий Лермонтов.
— Не сердитесь, сударыня, что я помешал вам, — сказал Аурелий с вежливым поклоном. — Врачу приходится быть резким с непослушными пациентами. Николай — один из самых непослушных. Вместо того, чтобы с дороги хорошенько отдохнуть, он убегает куда-то в лес.
— Разве это ему вредно? Здесь так хорошо! — ответила Тамара, немного повеселев.
— Если он уже давно здесь — тогда да, потому что ранним утром бывает ещё больше росы, чем сейчас.
— Не делайте этого больше, пан Коримский, — обратилась она к Николаю.
— Постараюсь, сударыня.
И они зашагали все трое по лесной дороге.
— Если бы Маргита знала, кто к ней идёт, она поднялась бы вам навстречу, — сказал доктор, когда они стояли над Горкой.
— Позвольте, я пойду за ней, — тут же предложил Николай.
— Нет! — воскликнула Тамара, но было уже поздно, Николай убежал.
— Пан доктор, вы слышали наш разговор? — обратилась она к стоящему рядом, когда Николай исчез.
— Только конец.
— Это правда, что он умрёт?
Её синие глаза смотрели со страданием в лицо молодого врача, которое вдруг побледнело.
— Если Иисус Христос не поможет — да. Мы пока безуспешно пытаемся найти для него лекарство.
— А что нужно сделать, чтобы Он помог?
— Верить, молиться и ещё раз верить.
— Так просите же Его, если вы знаете, что Он может помочь.
Нельзя же такому молодому умереть!
Она страстно прижимала сложенные руки к своей груди.
— Я и молюсь, сударыня, и не один я. И мы уверены, что молитвы наши будут услышаны. Однако оставим этот разговор, сударыня, нам могут помешать... Вы видите там слева тот маленький домик?
— О, так далеко я не вижу, — вздохнула она. — Что там?
— Небольшой дом. Там мы теперь будем жить.
— Там? А почему не в Горке?
— Там ельник кругом — это хорошо для здоровья, а в Горку мы будем приходить.
— А верхом вы не будете ездить?
— Попозже будем, а теперь Никуша из-за головокружения ещё не может держаться в седле.
— Мне отец тоже не позволяет ездить верхом, но я так люблю верховую езду!
Вы улыбаетесь, думаете, наверное, что я непослушна?
— Простите, но я думаю, что вы не любите вообще кому-либо подчиняться и не терпите запретов. Не так ли?
Она опустила свои густые ресницы, наклонила голову в знак согласия, а потом снова посмотрела на него.
— Я вас прошу, скажите, пожалуйста, при встрече моему отцу, что верховая езда мне не вредит, чтобы он не запрещал мне её.
— О, это я с доброй совестью могу ему сказать. И вообще, сударыня, когда я смотрю на ваши глаза, я вспоминаю одну из недавних моих пациенток. Временами она вообще не видела, иногда видела плохо, а временами — хорошо. С Божией помощью я переселил её в другой климат. Она перестала запираться в доме, послушалась моего совета и таким образом хорошо закалилась.
Хотя её нежные руки и цвет её лица немного пострадали от этого, её здоровье вернулось, и зрение полностью восстановилось. Не считайте меня назойливым, если я вам посмею посоветовать: оставьте все медикаменты, все изысканные яства, питайтесь здоровой простой пищей, особенно нашим хорошим молоком и ржаным хлебом. Поработайте хотя бы час с перерывами в саду. Вставайте так рано, как сегодня и ездите верхом на прогулки. Оставьте на время все книги и журналы, будто их нет, и скоро вы увидите не только наш домик, но и все деревья за ним.
Слова ободрения текли из уст молодого россиянина искренне, с доверительной сердечностью. Какое удручённое страхом сердце не возликовало бы, окрылённое такой радостной надеждой? Не погружаться далее во мрак! Какое счастье!
— Пан доктор, я всё это охотно и с благодарностью выполню, потому что я очень боюсь ослепнуть, но отец мой из-за своих опасений будет мне мешать, и мне придётся тогда постоянно настаивать на своём, действовать против его воли, а это будет меня раздражать и вредить мне. Но это можно бы и изменить. Отец мой говорил вчера, что он намеревается взять врача в Подолин, чтобы он мог за мной постоянно наблюдать. Не могли бы вы стать моим врачом?
— Охотно, ваша милость, — ответил молодой доктор, краснея. — Я буду счастлив, если вы мне доверитесь. Только я не знаю, согласится ли маркиз с тем, чтобы я приходил в Подолин каждый день, а не жил, бы там, потому что Никуша не хотел бы оставаться без меня, а я посвятил себя ему на всё время, пока он во мне нуждается.
— О, конечно, из-за меня вы не должны его оставить, в этом и не было бы необходимости. Значит, вы согласны стать, моим врачом? Отец мне не откажет. До сих пор я всегда сопротивлялась лечению. Если я в первый раз уступлю, то и он пойдёт на уступки.
Но вы меня не будете мучить, как другие врачи, не правда ли?
— Я не знаю, что ваша милость понимает под словом «мучить».
Я лишь требую от своих пациентов послушания, иначе тотчас прекращаю лечение.
Одно я вам могу обещать, что я не стану вас МУЧИТЬ ни осмотрами, ни медикаментами, как я уже сказал.
— Вашу руку, господин доктор!
Она протянула ему свою тонкую, украшенную сверкающими кольцами руку, и Он осторожно её пожал. Ему казалось сном, что он вдруг стал врачом этой знатной дамы.
Между тем, Николай нашёл Маргиту в саду, где она собирала букет для него.
По его мокрой от росы обуви сестра заметила, что он уже был на прогулке. Она протянула ему букет, но он его не взял, а только поцеловал ей руку, и коротко сообщил, зачем он пришёл и кому она может подарить эти цветы.
— Она хочет посмотреть, где ты живёшь. Ах, она такая красивая, что даже этот бледно-розовый гиацинт не может с ней сравниться. Но подумать только, душа её в полной тьме: она не знает Иисуса Христа и ещё никогда ничего о Нём не слышала.
— Что ты, Никуша, это невозможно, — сказала Маргита испуганно.
Когда они поспешили вверх по холму, брат рассказал сестре о разговоре, который произошёл между ним и очаровательной приезжей.
Через несколько минут Маргита уже смотрела на эту прелестную фею и с грустью думала: «Она бела, как ангел, а Христа не знает. Она светит, как звёздочка на весеннем небе, и всё же она не имеет света... Она приехала из Египта язычницей. И всё же сложение её такое же, как моё. Наверное, никто не заботился о её душе. Но ты не будешь блуждать в темноте, дорогая, нет!».
Ничего удивительного, что Маргита от разгоревшейся в сердце любви забыла о разнице в положении, отделявшей её от маркизы Орано, и что она после взаимного представления искренне обняла свою прелестную соседку и протянула ей букет белых нарциссов в знак приветствия. Маркиза обняла её, и они поцеловались. Они раз и навсегда приняли друг друга в свои сердца.
— Мне очень хотелось посмотреть, где вы живёте, — сказала Тамара, но какое счастье, что я вижу вас, и притом так рано.
— Это замечательно, сударыня, но непонятно как это вас так рано отпустили,
— удивилась Маргита.
— Я потихоньку ушла. У нас ещё все спят. Но хорошо, что вы мне об этом напомнили, — воскликнула Тамара, — мне ведь пора возвращаться домой! Мои компаньонки испугаются и отец тоже, если обнаружат моё отсутствие. Проводите меня хотя бы немного, чтобы нам не сразу расстаться.
— О, разумеется, мы проводим вашу милость! Если бы я не опасалась, что ваши домашние будут беспокоиться, то очень бы просила вас спуститься к нам вниз.
— О, мы обязательно придём к вам! Орфа и Ася вчера уже весь день радовались этой возможности, и в особенности я. Когда я услышала, что вы живёте за горой, мне сразу захотелось отправиться в Подолин. Мне также сказали, что вы помогали в устройстве моих комнат. Я вам очень благодарна.
— Мне доставило удовольствие послужить вам, дорогая Тамара. Я тоже-очень радовалась вашему приезду! Но извините, что я вас так называю!
— Я прошу вас называть меня именно так, потому что и я хотела бы называть вас просто Маргитой. Мне это имя очень нравится. А если вы будете говорить мне «ваша милость», то и я должна величать вас по вашему титулу.. не правда ли? Лучше просто называть друг друга по имени, хорошо?
— Если позволите, с удовольствием!
Так они, увлечённые приятным разговором, в котором господа почти не участвовали, пришли к тому месту, где был привязан конь, уже нетерпеливо бивший копытами. Аурелий подсадил маркизу, лёгкую, как пушинку, в седло. Никуша держал поводья и цветы пока она садилась, а потом он передал ей и то и другое.
Когда Тамара с весёлым «до свидания!» ускакала, они долго смотрели ей вслед. На своём белом коне она полетела, словно белая птица. Да, она была очаровательна!
На обратном пути Аурелий сообщил друзьям, какое она ему сделала предложение, от которого он не мог и не хотел отказаться; он надеялся, что она скоро поправится.
С какой радостью они восприняли эту новость!
В это время возвращающаяся домой Тамара, углубившись в радостные размышления, вдруг услышала:
— Тамара, дорогая, где ты была?
Вороной конь на всём скаку остановился возле приветствовавшего его ржанием белого коня Тамары, и всадник его в страхе и радости привлёк к себе свою дочь.
— Доброе утро, отец!
— Ах, дорогая моя, как ты осмелилась одна?..
Она нахмурила лоб.
— Я знала, что ты опять испортишь мне настроение. Подождал бы ты ещё немного, я бы сама вернулась. Я чувствую себя отлично. Я так счастлива, а ты и не рад, — упрекнула она его
— Как же я не рад? Конечно, я радуюсь! Я только боялся, ведь я не знал, где ты и не случилось ли что-нибудь с тобой.
— Ничего со мной не случилось, отец. Поехали дальше, мне надо тебе многое рассказать.
Маркиз Орано отпустил поводья вороного, успокоил его немного, и они поехали дальше.
— Прежде всего, отец, — начала Тамара с необычной проказливой улыбкой на устах, оживившей не только её обычно печальное лицо, но и холодное лицо отца, — я нашла себе врача.
— Что ты сказала?
— Врача нашла. Ты же вчера говорил, что мне нужен врач.
Если он мне нужен, то я и сама хочу его выбрать для себя. Или мне нельзя?
Улыбка исчезла с её лица, она насупилась.
— Можно, конечно. Только я не знаю где ты могла его найти?
Не во время прогулки ли ты встретилась с врачом из Подолина?
— Да, я его встретила, но он не врач из Подолина. Он, собственно, врач и друг брата Маргиты. Но ты меня не понимаешь, отец. Там, около креста, я встретилась с кузеном пана Адама, Николаем Коримским. Он болен, и так болен, что ни один врач не может его вылечить, а он ещё так молод. У него есть друг Аурелий — фамилию его я забыла — он врач. Вот с этим врачом я говорила, и он мне сказал, что мне надо делать, чтобы выздороветь. Он сказал, как только я физически окрепну, зрение моё поправится.
— Это он тебе сказал, дорогая моя? Где он? — взволновался Орано.
— Сейчас он в Горке. У меня к нему сразу появилось доверие, и я попросила его, если он будет жить в Боровской долине. Так называется вон та другая долина, — чтобы он стал моим врачом.
Но он выразил опасение, что ты можешь ему не довериться.
— Отчего же, если ты ему доверишься и станешь выполнять его назначения, я буду счастлив. Однако не годится, что он будет жить в другом месте. Мой домашний врач должен жить у меня.
— Это он не может. Я же тебе сказала, что он лечит своего друга.
— Ах, он этим может заниматься, посещая его каждый день.
— Нет, отец, так не пойдёт! — Дочь своевольно откинула голову назад. — Я не позволю, чтобы из-за меня Николаю Коримскому было хуже! Доктор Аурелий сказал, что он Николая своего не может оставить, что он себя посвятил ему на всё время, которое он ему будет нужен. И я даже не хочу, чтобы он у нас жил. Пусть он там останется, и всё будет хорошо, правда, отец?
— Ну, хорошо, я ещё поговорю с ним самим об этом. Жаль только, что ты не запомнила его имя. Я бы пригласил его, чтобы он нас ещё сегодня посетил.
— Это ничего, отец! Как тебе известно, мы сегодня после обеда отправимся в Горку, а потом привезём его сюда. Но я тебе ещё должна сообщить, что я видела Маргиту!
Трудно сказать, чьё впечатление было более приятным — Маргиты о Тамаре Орано или Тамары о своей соседке. Важно было то, что желание встречи появилось у обеих.
Поздним вечером второго мая на веранде Горки стояла невыразимо счастливая Маргита Орловская. Вокруг неё опускалась ночь, но сердце её было наполнено светом майского солнца, которое сегодня днём светило так ярко, словно хотело согреть не только холодную землю, но и застывшее от холода человеческое сердце. Перед внутренним взором Маргиты прошёл ещё раз весь день.
Она вспомнила, как они сразу после завтрака доставили Николая в Боровце и как там ему и доктору Аурелию понравилось. Никуша не знал, как благодарить её и особенно дедушку. Отец тоже был очень тронут. Ах, слишком много её сегодня благодарили!
Но она также вспоминала, как Никуша, Аурелий и она стояли у окна за розовыми занавесками, в то время как дедушка с отцом и Адамом осматривали лес, прилегающий к дому. Она прислонила голову к плечу брата и внимательно слушала, как то он, то Аурелий рассказывали о новой вечной жизни, которую они обрели. Затем и она призналась, что и она только вчера утром, после тяжёлой борьбы отдала своё сердце Иисусу Христу и что она теперь счастлива, потому что получила прощение грехов. Так как она примирилась с Адамом, Иисус Христос ей открылся
— Во мне всё новое, я сама себя не узнаю, — уверяла она.
Они её понимали, ибо сами также пережили обновление.
Николай называл это вечной жизнью, она называла это «Христос открылся мне», Аурелий — смертью старого «я». Они знали, чго они теперь все принадлежат единому Богу, и с любовью думали о друге, имевшем большую заслугу в этом их изменении.
После возвращения господ они оставили доктора с Никушей одних в доме, остальные вернулись в Горку. Они все считали, что Николай там лучше отдохнёт, чем среди них.
К обеду оба друга в весёлом расположении духа пришли в Горку. Никуша хорошо поспал, а потом он вместе с другом облегчил душу молитвой и чтением Слова Божия.
Между тем Маргита готовилась к встрече Тамары. Она хотела, наперекор всем чужестранным обычаям, свою соседку, по словацкому обычаю, сначала развлечь, а потом угостить.
— Я не знаю, что скажет на это маркиз, он ведь очень гордый человек, — сказал пан Адам, которому временами невмоготу становилось сидеть с дедушкой и с дядей, а тем более над своими бумагами, которые он разбирал. То и дело он находил причину побыть с Маргитой.
— Не беспокойся, Тамара мой приём не осудит, — сказала она.
И она не ошиблась. После обеда прибыли дорогие гости.
Дамы ехали верхом в сопровождении секретаря и управителя, принесших извинения маркиза Орано, что он из-за депеш и писем из Египта не мог приехать. Пан Вилье привёз также доктору письмо, в котором Орано его просил оказать милость и сопроводить дам на обратном пути в Подолин.
При помощи Адама и Аурелия Маргита позаботилась о том, чтобы её гости не так скоро оставили Горку, где они чувствовали себя очень хорошо. Они беседовали, музицировали и прогуливались в маленьком парке; затем они вышли на близлежащий луг.
Там Аурелий устроил игры. Маргита знала их много и научила им Тамару и её компаньонок. Бледные щёки маркизы разгорелись.
Когда они вернулись в Горку, там для них в парке был приготовлен кофе, и дамы не отказались от угощения.
— У нас такой обычай, дитя моё, и все должны ему подчиняться, — сказал пан Николай маркизе.
Напрасно пан Адам опасался, что этот стол сильно будет отличаться от того, что вчера утром был накрыт в Подолине. Конечно, здесь не было серебряных чашек, хрустальных тарелок и дорогих скатертей, но на столе стояло два чудесных букета цветов и вместо лакея в ливрее прислуживала сама прелестная хозяйка дома, уделяя каждому своё внимание. У Тамары Орано аппетит был как никогда, и компаньонки ещё никогда не видели её в таком хорошем настроении.
После кофе Николай тихо сказал что-то своему другу. Тот сначала пожал плечами, потом пошёл куда-то и принёс хорошо настроенную цитру. Все были приятно поражены, когда он спел несколько русских песен под собственный аккомпанемент. Только пан Орловский, с некоторым изумлением посматривавший на молодого врача, с этого момента сделался молчаливым, чего в общем весельи никто и не заметил.
Солнце клонилось уже к вечеру, когда гости оставили Горку. Маргита, Адам и Аурелий провожали их: первые двое — до Подолянского парка, Аурелий — до замка...
А теперь Маргита стояла на веранде и ещё раз вспоминала весь прошедший день. Она вспомнила также два момента, о которых никто, кроме неё, не знал. Когда все вместе осматривали Горку, она с Тамарой прошла к себе в кабинет, где маркиза вдруг схватила лежавшую на столе Библию, и её глаза, как заворожённые, остановились на словах «Новый Завет нашего Господа Иисуса Христа».
— Вся эта книга говорит о Христе, Маргита? — спросила Тамара.
— Да, Тамара, вся эта книга. Это та книга, в которой я нашла свет, и теперь я очень счастлива.
— А раньше вы не были счастливы? — удивилась Тамара. — Ведь У вас всё есть, большая хорошая семья!
Губы Маргиты дрогнули, и маркиза это заметила.
— Что с вами? — спросила она нежно.
— Ещё недавно у меня не было никого, и что печальнее всего — У меня не было и Иисуса Христа.
— Вы мне расскажете, не правда ли, как это случилось, что у вас не было ничего, а теперь всё есть?
— Я вам расскажу, но не здесь, нам здесь могут помешать.
— Хорошо, потом. Скажите мне только, вы сильно сердились на пана Адама.
— Очень, Тамара, но Господь Иисус Христос устранил мой гнев... и теперь всё хорошо.
— Но виноват, конечно, был пан Орловский? — спросила она, нахмурив лоб.
— Мы оба были виноваты.
— А где можно получить эту книгу? Вы не удивляйтесь, я ещё ничего не знаю об Иисусе Христе, как вы Его называете; но вы Его любите, пан Коримский — тоже, и я также хочу познать Его.
— О, если вы этого желаете, Тамара, — сказала Маргита, — я вам достану эту книгу. А на каком языке вам легче читать?
— Больше всего я люблю читать по-английски, но и по-немецки мне нетрудно.
— Значит, я достану вам Библии на двух языках. Для меня тоже было очень полезно сравнивать польский с немецким. А пока позвольте мне одолжить вам мою книгу?
— О, пожалуйста!
Когда пришли остальные, книга была уже упакована. Уходя, Тамара не позволила никому её нести.
Другой сердечный разговор был, когда они поехали верхом. Адам и Аурелий, развлекая остальных двух дам, поскакали вперёд. По настоянию Тамары и беспокоясь о том, что она от людей может услышать что-нибудь неразумное, Маргита рассказала своей подруге, что между её родителями возникла ссора, и они развелись. Она рассказала ей, как из-за этого лишилась отца и жила в доме второго мужа её матери, пока дедушка её не вызволил оттуда. И чтобы она навсегда могла остаться у него, он её соединил с Адамом. А дальше она поведала Тамаре, как встретилась с отцом и братом и что они теперь все примирены друг с другом, кроме матери, но это поправить уже невозможно.