— Вы много себе позволяете, — сказал он уже тише, — но я не могу сердиться на вас, нет. Однако я докажу вам, что вы ошибаетесь. Богу моё сердце уже не нужно. Когда-то Он его требовал, это верно, я это чувствовал, но я не хотел Ему его отдать. Я совершил тяжёлую несправедливость над людьми, которые Ему служили. Я радовался, что причинял им страдания — так я ожесточил своё сердце. Дочь мою я систематически воспитывал без Бога, чтобы она никогда не познала Его. Часто в моей жизни бывали часы, когда грехи мои осуждали меня. Плохо в такие часы приходилось моим рабам. Их вопли от боли должны были заглушать крики моей совести. Таким образом, я убил в себе всё. Я осуждён и проклят. Бог поднял десницу Свою, и я только жду, когда она меня уничтожит.
Маркиз скрестил руки на груди и уставился в одну точку.
Вокруг царила мёртвая тишина. Вдруг маркиз покачнулся с глухим криком и упал бы на землю, если бы молодой человек его своевременно не подхватил.
— Пан маркиз, что с вами? — воскликнул Урзин испуганно.
— Воды! Положите меня. Это удар...
Урзин уложил маркиза и побежал за водой, но губы несчастного уже сомкнулись, глаза выступили из орбит и выражение их было так ужасно, словно они хотели сказать: «Я погибаю! Я падаю в глубокую пропасть!».
Урзин, в душе воззвав к Богу о помощи и милости, принёс воды, накапав на платочек ароматной жидкости из флакончика, который он носил при себе, стал протирать маркизу лицо. Но чем дольше протирал, тем бледнее оно становилось, а вода в стакане окрасилась в бурый цвет.
Наконец маркиз вздохнул и закрыл глаза, из груди его вырвался стон.
— Пан маркиз, не бойтесь. Господь Иисус Христос поможет, и вам станет лучше, — говорил Урзин, прижав голову маркиза к себе.
— Молитесь, Урзин, — прошептал маркиз еле слышно. — Смерть ужасна, я не могу предстать перед Богом, я оскорблял Христа и разрушал Церковь Божию. Все они обвиняют меня. О, прожить бы ещё несколько лет перед тем, как я исчезну в пропасти и получу по заслугам. Молитесь за меня, Бог вас слышит!
— Я уже молюсь, господин мой, и я знаю, что Он меня услышит.
— Это уже третий удар, — сказал маркиз. — Врач сказал, что в четвёртый раз придёт конец. Помогите мне встать, поддержите меня; я хочу узнать, не парализовало ли меня.
Урзин поднял его и помог ему сделать несколько шагов, но он был так слаб, что едва держался на ногах. К счастью, поблизости оказалось кресло.
— У меня свисток в кармане. Посвистите, чтобы слуги пришли. Пусть придёт мой камердинер и перенесёт меня в зимний сад. Там у меня есть комната; сам я туда не смогу дойти. Не оставляйте меня, мне так страшно.
Минут через десять маркиз Орано уже лежал раздетым на кушетке в комнатке, украшенной цветущими растениями. Его чёрный камердинер поправлял ему подушки, укрывая лёгким мягким одеялом. При этом он испуганно смотрел то на бледное лицо своего господина, то на молодого провизора, помогавшего ему.
Маркиз задремал. Слуга ушёл и вскоре вернулся. Так как Урзин с ним не мог говорить, слуга старался объяснить ему что-то знаками. Он открыл маленький флакончик и, к удивлению Урзина, начал мазать жидкостью из него изменившееся до неузнавае мости лицо маркиза. Через несколько минут оно снова приобрело свой прежний цвет. Это был опять Орано, каким его все знали.
Камердинер облегчённо вздохнул. Казалось, для него было очень важно, чтобы никто не увидел его господина в этом состоянии. Затем он остановился перед молодым провизором, скрестил руки на груди, приложив палец к губам, словно умоляя молчать, на что он получил согласие.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
— Наконец-то я вас нашла, пан Урзин!
Из боковой аллеи к нему спешила маркиза Тамара.
— Если бы вы знали, что у нас там наверху произошло! — воскликнула она в радостном воодушевлении, но со слезами на глазах. — Вы подумайте только, пан Николай представил нам Аурелия — доктора Аурелия — как своего внука! Что вы на это скажете?
Он — сын Фердинанда! И отец мой, якобы, помог пану Николаю найти этот след. Как жаль, что отца сейчас не было с нами! Маргита, пан Адам,
Никуша и я — мы все так счастливы! К тому же Аурелий нам сказал, что пан Орловский тоже теперь к нам относится, то есть он отдался Господу. Ах идёмте, разделите нашу радость! А вы не видели моего отца?
Выражение радости на лице Мирослава исчезло.
— Я видел пана маркиза и говорил с ним. Он сейчас лежит в своей комнате в саду и спит. У него болела голова.
— Болела голова? — переспросила девушка озабоченно.
— Не беспокойтесь, маркиза Тамара, прошу вас. Господь Иисус Христос повернёт всё к лучшему, — успокоил её Мирослав. — Но вы сейчас лучше не ходите к нему, чтобы он не проснулся. Я уверен, что после сна он будет чувствовать себя лучше. Он не один, при нём его камердинер.
— Ах, Бен там? — воскликнула девушка облегчённо. — Но отчего же это у него теперь? У него частые головные боли, особенно с тех пор, как мы здесь. Видимо ему климат не так хорошо подходит, как мне. Вы не находите?
— Нет, ваша светлость.
— Ах, опять вы так ко мне обращаетесь, пан Урзин. Почему вы не можете называть меня просто Тамарой, как остальные? Или я вам не сестра в Господе?
— Конечно, вы мне сестра, и я никогда не перестану радоваться этому.
— Но вы мне ещё ничего не сказали, что вы думаете о том, что Аурелий — двоюродный брат Никуши. Вам это не кажется странным?
— Нет, — улыбнулся он, — я от Аурелия уже давно знал об этом.
Но я не ожидал, что это так скоро станет явным, хотя и «нет ничего сокровенного, что не открылось бы».
— Вы это знали? И если бы это не стало известным, вы об этом Николаю не сказали бы? Ему так досадно было, что он раньше ничего об этом не знал.
— Я не мог выдать тайну Аурелия. Но так как Господь Сам открыл её, я Ему очень благодарен за это. Наверное, пан Николай очень счастлив, и Аурелий тоже?
— Ах, все счастливы, поверьте мне. Я тоже, хотя я им чужая...
И всё же я им уже не чужая, — проговорила она, таинственно улыбаясь. — Счастье Никуши и моё счастье...
Урзин смотрел в лицо, преображённое радостью тайной любви. Он не считал себя вправе расспрашивать девушку более подробно, да и не было возможности, так как к ним приближался Адам Орловский.
— Приветствую, тайный соучастник, — воскликнул он весело, — который помог Аурелию нас обмануть. Как это вяжется с вашими принципами?
— Очень хорошо, пан Орловский, — улыбнулся Урзин. — В Библии написано: «Преданный сердцем скрывает, что знает».
— Ну вот, теперь тайное стало явным. Дедушка так счастлив, что я начинаю ревновать. Маргита, Никуша и я — ничто в его глазах по сравнению с Аурелием.
— Но, пан Адам, о чём вы говорите? — Тамара нахмурилась. — Это неверно, пан Орловский любит вас всех, но, конечно, доктора Аурелия ещё больше.
— Вот именно, — шутя продолжил Адам, — мы так долго старались завоевать любовь дедушки, и вот является Аурелий и без труда завладевает всем его сердцем.
— Вы несносны, я вас и слушать больше не хочу, — сказала Тамара и побежала навстречу Маргите, которая приближалась в сопровождении остальных.
— Вы не видели маркиза? Слуга мне сказал, что он тоже в парке, — обратился Адам к Урзину. — Я хотел его спросить насчёт нашей прогулки. До той скалы довольно далеко.
— Пан маркиз не пойдёт с нами, — ответил провизор, — но было бы хорошо, если бы остальные уже отправились.
И он коротко рассказал о происшедшем, не упоминая об уговоре с маркизом.
— Вы правы, оставайтесь здесь, я к вам пришлю Аурелия.
Через несколько минут молодой врач обнимал своего друга.
— Дорогой Мирослав, подумать только: то, что я считал навеки похороненным, стало явным и всех нас так осчастливило! Ты понимаешь?
— Очень даже, Аурелий. Чудны дела Господа, Он всё делает к лучшему.
— Ты прав. Но ты велел меня позвать?
— Да, потому что у меня есть известие не столь радостное, как твоё, но и оно от Бога: маркиз вследствие душевного волнения заболел.
— Что ты сказал?..
Молодые люди поспешно ушли и вскоре стояли уже у постели хозяина замка. Маркиз спал глубоким сном и не мешал доктору в осмотре.
— Пульс слабый, — сказал доктор, — но ритм сердца равномерный. Если его ноги и руки не поражены, тогда можно только благодарить Господа.
— Ноги его не парализованы, потому что маркиз прошёл несколько шагов, и мне кажется, что он двигал и руками.
— Тогда опасаться нечего. Очень хорошо, что у тебя с собой аптечка. Я ему сейчас дам лекарство.
Лермонтов дал указания камердинеру об уходе за маркизом, а также сообщил друзьям, что у маркиза головные боли и что он нуждается в покое.
Когда Тамара увидела, что её отец под присмотром камердинера спокойно спит, она помолилась у его постели, предав его Господу, и распорядилась насчёт прогулки.
К всеобщему удивлению, когда уже собирались отправиться в путь, Урзин вдруг заявил, что он подождёт, пока проснётся пан маркиз и вместе с ним догонит их или останется дома. Он так просительно сказал об этом, что никто не мог ему отказать, хотя всем очень хотелось, чтобы Урзин был с ними.
— Почему вы хотите остаться с моим отцом, пан Урзин? Вы опасаетесь ухудшения его состояния? — спросила Тамара.
— Я надеюсь, что Господь даст мне возможность поговорить с его светлостью о вещах, которые могут послужить лекарством для его души, маркиза Тамара.
— Тогда оставайтесь, пан Урзин, и да вознаградит вас Иисус Христос за вашу любовь.
В её глазах заблестели слёзы. Она согласилась с доводами Урзина. Немного позже маленькая компания отправилась в путь, а Урзин остался в зимнем саду около спящего маркиза. Он достал свою карманную Библию и начал читать.
Вдруг маркиз во сне начал двигать руками, словно хотел отмахнуться от чего-то, и проговорил: «Как я могу на это согласиться?». Слова эти не удивили слушавшего, но удивился он языку, на котором они были сказаны. Маркиз говорил по-польски.
«Что сказала бы твоя невеста об этом? Она тебя не знает и ты моложе. Лучше умрём вместе. Зачем мне жить?.. И то, что ты совершил в Египте, я всё равно не сделаю. Я не умер... Какая она красивая! Однажды начатую комедию нужно играть дальше. Что из неё получится — комедия или трагедия? Если бы стало известно, кто там похоронен и кто пришёл, то получилась бы настоящая драма. Жизнь всё же прекрасна на таких высотах! В руках власть, богатство... Кто мог мне сказать в Сибири, какая жизнь предстоит мне под именем маркиза Хельмара Вернинг-Орано? Ха-ха! — засмеялся спящий тихо и противно. — Она меня любит, я её идол.
Если бы она знала! Никто этого не знает! Он не воскреснет из мёртвых, чтобы потребовать свои права. И если бы он встал, я бы ему не вернул того, что он мне добровольно отдал, даже принудил взять. Но он не придёт. Наконец у меня есть дитя. Это моя дочь и я воспитаю её для себя. Тебе она не достанется, она умерла!.. Ещё одно возвышение! Когда же я удовлетворюсь, когда у меня не будет больше желаний? Чем можно заполнить эту пустоту? Брак меня не радует, в богатстве счастья нет. Отец, отец, хоть бы ещё раз прижаться к твоей груди, ах!»
Последние слова он проговорил со скорбным стоном. Маркиз замолчал, продолжая спокойно спать, а Урзин поражённо смотрел на него.