ОТ ПУРИТАНСКОГО МИЛЛЕНАРИЗМА ДО ВЕЛИКОЙ ЧУМЫ
А.Ллойд Мут
https://www.princeton.edu/~davisctr/papers/Moote_text_and_images.pdf
Свидетели Божии стояли на земле, и дана была власть чуме на земле; и когда закончили они свидетельство свое, зверь, выходящий из бездны, начал войну против них и убил их, и их мертвые тела лежали на улицах великого города, названного Содомом и Египтом, где и Господь наш распят; так исполнилось Писание в год сей
Уильям Дьюсбери. Раскрытие вражды семени змия против семени жены (1655)
Этот апокалиптический отрывок здесь касается "второго рождения" квакеров, что есть "пришествие Иисуса Христа, который в назначенное время явился душам, как молния, сверкающая от востока до запада". Это повествование об обращении продолжается, и Дьюсбери видит "мерзость запустения" на святом месте, описанную пророком Даниилом. "И тогда я был возведен Духом в пустыню и искушаем дьяволом, да исполнится Писание (Лк.4.1)". Затем наступает пробуждение: "Дух же жизни от Бога вошел в свидетелей, и оба стали на ноги свои. Затем великий страх напал на всех, кто видел их; и Храм Божий был открыт в Небесах, и я видел в храме Ковчег завета, и произошли молнии, громы, землетрясения, голоса и великий свет"[1].
Здесь не хватает только Чумы. Это, конечно, упущение. Астрологические предсказания annus mirabilis регулярно включали моровую язву в перечень катастроф. Альманахи неизменно перечисляли последние великие бедствия Лондона в календарях знаменательных событий, развернувшихся с момента Творения. Бубонная чума посещала Британские острова примерно каждые 15 лет со времен "Черной Смерти" 1348 г. В народном воображении чума была всегда связана с человеческими грехами и судом Божиим. Бог наказывает человечество за грехи. Праведные и неправедные, благочестивые и невежды караются без различия Богом, отождествленным с Ангелом-губителем.
Начало
В конце XVI в. в Англии появилось то, что я называю "священным пространством обращения". Оно отличалось интенсивным чтением Библии, молитвой и медитацией, постоянным самокопанием и поиском признаков вмешательства Божия провидения в личную, общинную и государственную жизнь. Люди, боровшиеся за то, чтобы соблюдать Десять Заповедей и избежать семи смертных грехов, способствовали разработке извилистого пути "сокрушения" и огромного чувства облегчения и счастья, которое за ним следовало. За оградой этой святой земли лежал обычный мир "невозрожденных", который обращенные оставили. Благочестивые стремились дальше идти по жизни как странники и пришельцы, как прежние христианские святые, но они по-прежнему вынуждены жить в мире. Пуританский проповедник Томас Тэйлор обрисовал эту проблему в своей похоронной проповеди на жизнь пуританки Мэри Гунтер. Он взял в качестве своего отрывка текст из Псалма 39: "Я странник и пришелец, как и все отцы мои". Но в своем опубликованном свидетельстве "Исповедь пилигрима" он остановился на ее испытаниях, а также на ее торжестве: "Она вела список своих ежедневных грехов и не упускала ни одной озорной мысли, которую наблюдала за собой"[2].
С одной стороны, энергия, получаемая от уверенности в принадлежности к избранным Божиим, может быть направлена на расширение "зоны святости". Верующие идут к семье, друзьям, соседям, не знакомым с благочестивой жизнью, ее беседами, путями и проповедями. С другой стороны, вхождение в обычный мир повышало риск возвращения на пути, с которых сошли обращенные. Руководство общин стремилось помочь им идти по прямому пути. Они часто вели дневники и целый счет бесконечной борьбы против рецидивов греха. Напряженность между обращением и отступничеством для многих была явно не по себе.
Сам термин "отступничество", хотя и с реальным риском возврата к более старому пониманию, появляется в ряде автобиографических произведений. Когда я начал искать его в средневековой литературе, то нашел несколько приближений к этому пониманию. Это не было просто ссылками на грех, ибо для многих обращенных было легче как раз взаимодействовать с миром, свидетельствуя о своих благочестивых делах и жизни, чем кидаться в омут бесконечных тревог за свои падения обратно в грешную жизнь. Логическим выводом оставления при обращении всего земного, с чем они когда-то жили, становился перфекционизм. Представляется верной прописная истины: "нет ревности большей, чем у неофита". Гонитель Саул, обращенный Христом по дороге в Дамаск, стал апостолом Павлом. Августин не мог терпеть своих собратьев-христиан, следующих путями язычников, как в последние годы это показал Питер Браун. Обращенные в период позднего средневековья и раннего нового времени нередко вели борьбу со своей средой, сражаясь против своих бывших единоверцев, как Карлебах и Мерседес Гарсия-Ареналь. Аналогично пуританство от восшествия Елизаветы на престол до Реставрации Стюартов в 1660 г. вполне правомерно рассматривать как "слияние противоположных импульсов отказаться от мира и все же реформировать его"[3]. Как заключает Питер Лейк в своем исследовании умеренных пуритан и елизаветинской Церкви: "Те, кто был вовлечен в пуританство, настаивали на преобразующей силе Слова в отношении поведения всех истинно верующих. Применительно к публичной сфере... именно это стояло за пуританской кампанией по дальнейшему реформированию Церкви и государства и сопутствующим попыткам отчистить общество от всевозможных грехов и растления"[4].
На самом деле эта тема не отступила и не ушла. Несомненно, она явилась дополнением к теме обращения от старых путей. Обращенные в Англии XVII в. особенно примечательны по трем основаниям. Прежде всего, они работали в новом сакраментальном мире, из которого старое таинство покаяния было удалено. Для них не могло быть никакого утешения в покаянии перед священником, который принимал исповедь, отпускал грехи и назначал епитимью, облегчая душу, чтобы они могли, выйдя в мир, вновь впасть в грех и пойти на следующий круг. Привлекательность более интенсивной версии христианской веры придавал тот факт, что она обещала альтернативу, а именно уверенность прощения, что не нуждается в посреднике. Эта спасительная благодать была все более привлекательной, поскольку впадение в греховные поступки или, по крайней мере, мысли было неизбежным результатом принадлежности к сынам Адама и дочерям Евы. Во-вторых, то, что характеризует Англию XVII века - это недостаточный объем автобиографических сочинений, характеризующих духовные взлеты и падения. В-третьих, и это самое главное для моих аргументов, весь контекст этой проблемы резко изменился за период от смерти Елизаветы I до Великой чумы в Лондоне (1603-1665). В отрыве от перемен в участи благочестивых групп все биографические нарративы восхождения из пропасти и страха падения удивительно похожи друг на друга по структуре, стратегии и деталям. Но если мы разместим это отступничество в контексте великих религиозных, политических и культурных перемен времени, мы сможем увидеть в нем кое-что еще[5]. Это очень большая и сложная тема. Существуют огромные трудности в выявлении самоидентичности, преобразованной в представления современников и биографов и вопиющие пробелы в нашем знании сотен повествований об обращении. Все слишком завлекает в ловушки типа "пуританской Революции" и уводит в сторону от нашей основной заботы: абстрагироваться насколько возможно четко от социальной и политической повестки дня благочестивых людей 1640-х и 1650-х гг. - то есть основной повестки дня такого мэтра, как Кристофер Хилл[6]. Мой акцент будет сделан на том, что означали для обращения верующих их надежды и страхи в обычном мире и как на них действовали изменения, в этом мире происходившие.
То, что после сбоя в попытке обратить грешный мир через революцию грянула Великая чума 1665 года, было необычным тестом на благочестие. Как таковая эта лакмусовая бумажка не может быть вещью в себе. Повествования о чуме в письмах, дневниках, автобиографиях и обычных книгах являются соблазнительно короткими, но чреваты смыслами симбиотических отношений обращения, разделения и отступничества. Менее полезными для нашего исследования являются непосредственно касающиеся чумы документы общественного здравоохранения, приказов, официальных богослужений, а также подробные записи приходов о похоронах и служении больным и нищим.
Час смерти для благочестивого человека - это кульминация его непрерывной борьбы с грехом. Характер чумы и знание о нем чрезвычайно активизировали этот смертный бой. Человеческие реакции на угрозу чумы могли варьироваться от потрясения до гедонистического восторга. Легендарная склонность к варварскому поведению во время чумы хорошо известна еще благодаря описанию Фукидидом чумы в Афинах в V в. до н.э. и была переоткрыта в "Декамероне" Боккаччо во время Черной смерти XIV столетия. Мы увидим, как благочестивые люди в 1665 году, которых Дороти Мут и я обнаружили в наших исследованиях о Великой чуме, следовали собственным стандартам.
Обращение и отступничество
На поверхности Англия на заре Реформации казалась бесплодной землей во всем, касающемся религии. Реформация во многом была инициирована и сформирована политическими проблемами, и личное религиозное рвение встречалось с неодобрением светской властью. Кроме того, в ходе первого века протестантских и католическо-контрреформационных движений правители Англии постоянно признавали одну юрисдикцию: национальный католицизм Генриха VIII, национальный протестантизм Эдуарда VI, международный католицизм Марии Кровавой и международный протестантизм Елизаветы. Могли ли быть обращенные в столь эксклюзивной религиозной среде, даже при Елизавете, чья широкая политика породила целый спектр "многообразия религиозного опыта". Католики могли сохранить прежнюю веру, если они были мирными. Новое движение пуританства в значительной степени выросло за пределами официальной Англиканской церкви; на самом деле такие авторитеты, как Патрик Коллинсон, убедительно доказали, что кальвинизм с его предопределением, который явился основой пуританских убеждений и обычаев, составлял на самом деле основу всего елизаветинского устройства[7]. В елизаветинских 39 статьях предопределение названо "сладким и невыразимо утешительным для благочестивого человека, чувствующего в себе действие Духа Христова, умерщвляющего дела плоти"[8]. И все же об обращении мы можем говорить лишь после того, как пошла первая их волна в течение последних 30 лет Елизаветы, примерно с 1570 г. Это значило, что первое заметное поколение пуританских святых смогло ощутить Бога напряженно-личным образом, что большинство их семей, друзей и соседей едва могло понять. Я бы уподобил интенсивность их вновь обретенной религиозности тем явлениям, которые описал Джон Ван Энген среди средневековых мужчин и женщин в начале XV века. Английские лолларды и сторонники Нового благочестия в Нидерландах приобрели более интенсивную религиозную жизнь без всякой институционализации. Нечто подобное случилось и в эпоху Елизаветы и Якова, когда часть обратившихся пуритан избрала для себя духовную жизнь вне Церкви Англии, надеясь вместо этого двигаться дальше в кальвинистском направлении. Затем последовал ответ диссидентов на поворот Церкви Англии при Карле I к свободе воли и другим арминианским тенденциям. Взрыв сепаратистских движений сопровождал Гражданскую войну 1640-х и захват государства и церквей Оливером Кромвелем и его соратниками-пуританами.
Пуританство имело много институциональных разновидностей: пресвитерианство и конформизм Бакстера, конгрегационализм Мильтона и баптизм Беньяна. Кроме этого, существовали радикальные группировки Гражданской войны и секты эпохи Кромвеля, Джордж Фокс и Общество друзей, магглтониане, рантеры, фамилисты. Так расцвела тысяча цветов. Несмотря на трещины в расширяющемся "священном пространстве", это было время больших надежд. Многие думали, что грех будет изгнан с земли, не будет больше и отступничества. Книга Откровения давала ключ к неминуемой гибели Зверя из Апокалипсиса, Вавилонской блудницы и их последователей. Четыре империи, описанные в Книге Даниила - Вавилон, Персия, Греция и Рим - остались в прошлом. Победа над королем Карлом может привести к гибели римского антихриста - папы. Христос вернется в качестве Пятого монарха и будет царствовать 1000 лет, что приведет к последнему суду над праведными и нечестивыми.
Иногда сектанты путали свои хронологии, их суждения перекрывались, Даниил и Откровение сливались. Это уже не имело значения. Блаженство становилось для верующих жизнью. Для этого было необыкновенное время. Можно сравнить это с тем, что происходило за Ла-Маншем, где переход к более интенсивному католицизму был подавлен и загнан вглубь, в мир янсенистов, а позже квиетистов под предводительством Жанны Гийон. Видя эти французские образцы со стороны, можно сказать, что им не хватало огня, мощи и обетований пуританства. Фронда не была пуританской Революцией; мадам Гийон и ее друзья стояли на обочине в тени Короля-Солнца[9]. Тем не менее сходство между происходившим по обе стороны Канала было достаточным, чтобы ввести в недоумение Рональда Нокса в его замечательном исследовании "Энтузиазм: глава в истории религии"[10]. Мы не можем зайти так далеко, чтобы добавить к этому иллюминатов или "алюмбрадос" в Испании середины XVII века, Молиноса и голландского энтузиаста Ханса де Райса. Но Англия Золотого века Реформы без католического покаяния и с движущей силой милленаризма кажется мне совершенно особой главой в истории напряженности между покаянием и отступничеством[11].
Грех: могли ли эти обращенные англичане когда-либо полностью избавиться от него? Это вопрос, который будет преследовать нас до конца этой статьи. Возрождение как таковое коренится в страхе никогда не вырваться из лап сатаны. Типичный пуританин был воспитан в христианской среде, с пониманием опасности греха для бессмертной души и желанием освободиться от его хватки. Грешник обращается к проповеди, Библии и духовному руководству. Но чем больше он старается, тем больше погрязает во грехе (как очевидно из большинства воспоминаний). Человеческий разум и воля недостаточны для этой задачи; на самом деле они контрпродуктивны. Бог может использовать отчаяние как подготовку, даже если, возможно, возникают мысли о самоубийстве. Затем в некий драматический момент или постепенно сердце берет верх над головой. Замечания прохожих, пламенные проповеди о проклятии и аде, пример друзей или членов семьи, которые уже обратились - это катализатор для того, чтобы увидеть истину. Будущий пуританский лидер Уильям Перкинс, пока был профаном, "опрометчиво пристрастился пить". Для действия спасительной Божьей благодати здесь было достаточно того, что он услышал, как женщина на улице стала увещевать непослушного ребенка со словами: "придержи язык, или я отдам тебя пьяному Перкинсу"[12]. Беньян, признававший себя позже гулякой и богохульником, пережил всю последовательность этапов обращения с несколькими драматическими поворотами самопознания. Он начал с "некоторого внешнего преобразования в моих словах и жизни, и соблюдения заповедей хотя бы иногда, что послужило некоторым утешением". Это было только началом. В "Благодати, изобилующей к худшему из грешников" впервые опубликованной в 1666 году, он увидел процесс обращения как "работу Бога над моей душой, когда Он целиком создал ее заново"[13].
Борьба завершалась, когда грешник понимал, что ему самому не сделать ничего. Возрождение заключалось в преобразующем знании того, что только Бог спас грешников, независимо от их грехов. Это было оправдание верой Лютера, воздание всей силы и славы Богу у Кальвина. Бог избрал грешника к вечному спасению; грешник участвует в процессе освящения, поступая благочестиво. Опыт обращения апостола Павла, Августина и Перкинса был особенно важен для пуритан, ибо все трое были обращены Богом по сути против их воли (что приведет их к некоторой переоценке ценностей, когда их Бог и Спаситель станет Ангелом-губителем во время Великой чумы). Как и Карл Моррисон, пуритане считали, что "возрождение и обращение были для Августина частью сверхъестественного действия благодати в отношении нас самих"[14]. Они, однако, избегали говорить о своем обращении или о себе в качестве обращенных. Ключевым словом для них было призвание: Бог призвал их, и они "стали благочестивы" (любимое пуританское выражение). Томас Гудвин подтвердил: "Бог отвел меня в сторону и отчетливо сказал, что если я обращусь к Нему, Он простит все мои грехи, сколько бы их ни было, и обратит меня к Себе"[15]. Игнатиус Джордан признавал, что в 15 лет "Бог по Своей благодати призвал его действенным призванием". Маргарет Чарльтон аналогично была возрождена в 18 лет; позже ее муж, Ричард Бакстер, описал ее воспоминания об этом событии. Она прочла Ис.27.11 и была так взволнована, что "доктрина обращения была закреплена в ее сердце как восковой печатью". Как и многие из новообращенных, она начала практиковать частые молитвы и чтения, и серьезные мысли о ее нынешнем состоянии и о спасении"[16].
Дальнейшие испытания, однако, были впереди. Каждый человек был рожден в грехе и до конца дней на земле грех всегда будет искушать благочестивых. Кроме того, даже если кто-то верит в учение об избрании, для некоторых людей трудно приложить его к себе так, чтобы иметь в нем уверенность. Могут быть и ложные ее признаки. Человек может быть лицемером или ложно обращенным, а не по-настоящему избранным. Только Бог знает все наверняка. Следовательно, "поиск признаков избрания в духовной и во внешней жизни"[17] должен продолжаться. Неудивительно, что Уильям Джеймс обратил особое внимание на "обремененные души" того религиозного типа, что хорошо виден в "Изобилующей благодати" Беньяна[18]. Беньян постоянно пребывал на эмоциональных "американских горках" с моментами экстаза, чередовавшимися с глубинами отчаяния. В конце концов он был готов жить без уверенности в благодати: "Я не знал свое вечное состояние во Христе, и будет ли у меня утешение здесь или нет; если Бог не придет, подумал я, я готов буду прыгнуть в вечность как с лестницы, с завязанными глазами, и будь что будет; если Ты, Господь Иисус, хочешь спасти меня, то спаси, а если нет, я все равно буду призывать имя Твое"[19]. Элизабет Уилкинсон после многих лет страха продолжала поиск в своем сердце доказательств изменений, вызванных Господом, "в желаниях и привязанностях, несмотря на остатки греха и растления, которые по-прежнему окружали меня". Элеонора Стоктон продолжала беспокоиться, "по-прежнему ли я в состоянии падшей природы и не дошла ли до того состояния, откуда уже нет возврата" [20].
Пуритане жили в этой сложной системе, позволявшей им бороться с отступничеством или впадением в отчаяние, опираясь в конечном счете на Библию. Допущение, что предопределение позволяет скатиться в грех, было антиномизмом, в котором пуританские радикалы обвинили квакеров и рантеров. Поскольку склон был скользким, а опасность падения большой, приходилось идти с осторожностью. Уильям Перкинс со своей популярной "золотой цепью" создал неприступную, почти непостижимую диаграмму развертывания двойного предопределения, избрания и осуждения, "рецидива", ведущего к вечной смерти в аду, и прощения греха, ведущего через покаяние к вечной жизни. Неудивительно, что многие пуританские духовники с трудом соглашались со всеми частями этой схемы[21].
Отступничество задавало похожие и иные проблемы для новообращенных в более радикальном протестантизме. Квакеры, рантеры, сикеры, фамилисты и другие движения, которые согласно Трельчу есть секты, а не церкви[22], ставили свои откровения выше Писания и всякой институциональной власти. Они могли впадать в грех так же легко, как и пуритане, но, как правило, они подчеркивали другие опасности для их веры. Считаясь "энтузиастами" в полном смысле, то есть творениями, наполненными и как бы опьяненными Богом[23], они были духовными и социальными изгоями в глазах широкого круга религиозных и интеллектуальных лидеров. Кембриджский платоник и милленарист Генри Мур опубликовал "Победу над энтузиазмом" в 1659 г. Бакстер говорил, что квакеры "приводят часть людей в восторг", сикеры считают, "что наше Писание неопределенно", а рантеры "наделяют свет природы в людях именем Христа"[24]. Среди этого многообразия религиозных убеждений духовный путь каждого выявлялся с помощью самоанализа пуритан или же опыта Святого Духа у рантеров или квакеров. На каждом шагу всех их подстерегало отступничество. Кроме того, свобода от чувства греха, которую давал "внутренний свет", подавала повод к обвинению в безнравственности. Джейн Тернер приняла на себя удар двух зарядов, когда она вышла из мейнстрима самоанализа опытного пуританства к внутреннему свету квакеризма и прошла часть пути обратно, остановившись на "свободной благодати" баптистов. Ее уверенность в спасении без постоянного беспокойства о своем поведении казалась многим пуританам самонадеянностью и ленью; для них она безусловно была на пути к "плотской свободе". На другом конце спектра обращения Друзья отвергли ее мнение, что при своем "ангельском видении" они следуют за внутренним светом Духа, даже когда он сталкивается с заветами Писания. Они сочли, что в своем хождении от Вавилона к Сиону она обернулась назад, как отступница, к своему прежнему греховному граду[25].
"Друзья" пришли слишком поздно в "святое пространство" обращения, обретя первых обращенных в 1648 году. Но они сыграли важную роль в эволюции обращения и отступничества в XVII в. Другие могли бы впасть в грех или отступничество, но они верили, их проблемы были иными. И пуритане, и многие квакеры, и Ричард Бейкер не могли чувствовать себя свободными от греха по эту сторону могилы. Что это значило для Друзей благодаря "истинному свету", который просвещает каждого человека, приходящего в мир, и который описывался как "семя Божье", "праведный принцип", "свидетельство Божие во мне" и особенно "внутренний свет"? В одном месте, говоря о нем, историк Оуэн Уоткинс пишет, что "все зло в них было разрушено, и жизнь, свободная от греха, стала возможной"[26]. Если человеческое совершенство было достижимо для наполненных Духом, поведение Джеймса Найлера было тому поразительным примером. В одно из воскресений 1655 г. он поехал по улицам Бристоля на осле, восклицая: "Свят! Свят! Свят! Господи Боже Израилев! Осанна в вышних!". Это было логическим следствием освобождения "внутренним светом", хотя его действия заслужили упрек от Джорджа Фокса. Какие недостатки оставались у обращенных для Друзей? Первое их поколение находило нечестивым, несправедливым и унизительным уступать условностям общества, в частности, принимать присягу и платить десятину, снимать шляпу в знак уважения перед государственными и церковными властями, священниками и судьями, а также участвовать во всякого рода играх. Когда власти подвергли их преследованиям и тюремному заключению, а остальное общество присоединилось к ним в насмешках и гонениях, квакеры заговорили о своих страданиях как о знаках мужества. Мы встречаем это понятие снова и снова в трактатах, письмах, беседах, упоминающих о страданиях квакеров XVII в. и собранных в лондонской Библиотеке Друзей. Они придают очень необычное звучание мукам Оуэна и Мэри Стоктон о "грехах бездействия" или автобиографии и пути Бакстера, чья духовная казуистика (это не уничижительный термин) приводила его к конфликтам, когда он мог идти на компромисс с религиозными и светскими властями[27]. Для квакеров отступничеством было бежать от властей, а не принимать их позицию и не садиться в тюрьму. Когда пуританин Мильтон бежал от лондонской чумы к квакеру Элвуду, их встречу пришлось отложить: тот был в местной тюрьме. У квакеров есть лишь две работы об отступничестве, но весьма поучительные. "Верное предупреждение для всех отступников" Энтони Томкинса (1669) объясняет, как придумывать отговорки от церковной десятины. Найлер, находясь в тюрьме после бристольского инцидента, считал, что до этого утратил свет и находился "в плену тьмы рассудка, так что многие вещи, что сами по себе не зло, мало-помалу погрузили ум в бездну мелких сует". Здесь нужно не так много, чтобы понять, что подсказывало Найлеру, будто другие "бежали креста"[28].
Апокалипсис
Эсхатологические убеждения и милленаристские надежды того времени помогали поддерживать обращенных в их благочестивых целях. Невероятно популярная в то время "Книга мучеников" Джона Фокса, описывавшая прошедшее тысячелетие начиная с Константина, была вдохновением для многих англичан уже при Елизавете и Карле I, побуждая еще раз взглянуть на Откровение и Книгу Даниила как на пророчества о будущем[29]. Преемники Фокса, прежде всего Брайтман и Мид, помещали Тысячелетие впереди. Джон Брайтман считал, что это период с 1300 до 2300 г. Джозеф Мид, учитель Ньютона, повлиявший на его интеллектуальную погоню за миллениумом, буквально усеял свои книги символами, временами и событиями. То, что теперь так часто ассоциируется с "миром, перевернутым вверх дном", было тогда трезвым поиском высшего смысла. Миллениум, по выражению Уильяма Ламонта, "сделался респектабельным"[30]. Кристофер Хилл столь же красноречиво дополняет дело: "Именно научный дух содействовал приближению к библейским пророчествам. Математики и хронографы верили в возможность создания науки о них"[31]. Какова бы ни была мотивация этого, перед нами золотой век пророчества, вершина традиции, которая прослеживается в классике Нормана Кона "В погоне за тысячелетием"[32].
Возрождение, как мы уже отчасти отметили, может рассматриваться как личный Апокалипсис и Страшный суд. Но благочестивый пуританин был изгнан, чтобы привести и других в свое святое пространство. Он с нетерпением ожидал времени, когда благочестивые будут править землей. Милленаризм был явным вдохновением и, возможно, движущей силой этой цели. В то время как только Бог мог избирать и знать, кто есть избранные, благочестивые могли почву для Второго Пришествия Христа и страшного Суда, достигнув всех, кого смогут, вестью своей надежды. Многие грешники были обращены на смертном одре или в тюрьме. Другие не решались признать за собой спасительную благодать, опасаясь рецидива. С ними следовало работать. Жизнь христианина-это жизнь сокрытая. Пуританин Филипп Генри писал: "Не судите, ибо без всякого сомнения, многие, кого мы сейчас считаем благочестивыми, на последнем суде будут найдены лицемерами, и многие, кого мы сейчас осуждаем как лицемеров, будут найдены благочестивыми"[33]. Было и более личное осознание причин расширения святого пространства с приходом Миллениума. Здесь уместно привести оценку Дарстона и Жаклин Илс, что пуритане не просто были шокированы поведением мира вокруг них; они считали, что дурной пример нечестивых может подтолкнуть их к греху и, таким образом, ослабить их собственное чувство уверенности в спасении. Слова Уильяма Ханта: "Пуритане занимались только своими делами" - противоречие в определении[34].
Темпы возрождения оживились и надежды благочестивых возросли в связи с быстрыми изменениями в Церкви и государстве после вступления Карла I на английский престол в 1625 г. Пуританство, как убедительно доказывает Патрик Коллинсон, "вещь, определяемая в себе лишь наполовину - здесь важны отношения"[35]. Поколение парламентских лидеров было возрождено в рамках наиболее отчужденного и беспокойного типа пуритан, столкнувшегося с отступлением властей от предопределения к арминианству и от высокой церковной проповеди к захватам церквей[36]. На Карла I перестали надеяться как на благочестивого государя, князя последних дней. В 1630-е гг., когда обратился Оливер Кромвель, архиепископ Лод начал гнать пуританских наставников из всех приходских общин. "Я возлюбил тьму и возненавидел свет, я стал худшим из грешников" - напоминал он в письме в 1638 г. Королевский врач д-р Майерн описывал это состояние как крайнюю меланхолию, а его коллеги считали это ипохондрией. Кромвель, конечно, заслуживает определения "больной души" по Уильяму Джеймсу. Он четко видел свое обращение как "богатство милости Божией". Была ли здесь прямая связь личного обращения и политического милленаризма? Кромвель любил королеву Елизавету, и это имя носили его мать, жена и любимая дочь (впечатляющий знак для Кристофера Хилла). Но Елизавета была надеждой и Джона Фокса, считавшего ее второй после Константина. Кромвель знал Фокса через своего школьного учителя, Томаса Берда, чье "Обозрение судов Божиих" дополняло Фокса, мрачно намекая, что "величайшие и могущественнейшие из князей не избавлены от кары за свои беззакония". Лод для Кромвеля к таковым не относился; он ненавидел его как худшего из князей церкви, слугу антихриста[37]. Во год возрождения самого Кромвеля самопровозглашенный пуританский пророк Эванс поехал в Уайтхолл с посланием, которое пришло к нему от случайного чтения Библии и видения ангелов: король и королевство должны были быть уничтожены. Он был изгнан из своей квартиры с помощью обиженного хозяина, вернулся домой в Уэльс и оказался в одной комнате с бедными родителями, которые решили, что он попросту сошел с ума. Возможно, и нет, но если так, то его безумие имело большую религиозную и интеллектуальную компанию. Карл I все больше и больше ассоциировался с папским антихристом. Милленаристские размышления как следствие обвала королевской власти и ослабления папства были на устах у многих. У Эванса и Кромвеля было бы чем поделиться с другими, при встрече для длительного обсуждения религиозных и политических изменений в умах.
Англия была избранным Богом народом, который имеет особое место в Божественном плане. Из пяти видов милленаризма, выявленных Ричардом Бакстером[38], именно буквализм вышел на первый план. Его задачей было связывание пророческих мест в Библии с лицами и событиями своего времени[39]. Пуританская Революция началась в 1640 году, и этот вид милленаризма был знаменательным для служителей, которые в 1640-1653 гг. опубликовали множество работ, посвященных Тысячелетию[40]. В этой пьянящей атмосфере должно было быть явно больше обращений, чем отступничеств, которые были не в моде. Революция Святых прицелилась в грех и лень. Если когда-нибудь было движение, вплотную подошедшее к "царству добродетели", как описывает это Крейн Бринтон в своей схеме этапов крупных революций, то именно тогда[41]. Упразднение Церкви Англии и казнь Карла I в 1649 году создали пространство, готовое к милленаристским толкованиям и действиям. В 1644 г. Мильтон писал в "Ареопагитике": "Сейчас все исполнено знамений того, что через дела святых и набожных людей Бог начинает какой-то новый и великий период в Своей Церкви". Он начал размышлять об Иисусе как об "ожидаемом вскоре Царе". В 1658 г., накануне смерти Кромвеля, Джон Беньян все еще надеялся: "Судный день близок"[42]. Это было время Пятой Монархии, сторонники которой стремились ускорить возвращение Царя Иисуса.
Пуританский викарий в Эссексе Ральф Жослен, с которым мы еще встретимся в течение Великой Чумы, встал на милленаристский путь в 1648 году, когда Кромвель и Ферфакс завершили военную победу над роялистами, и два астролога, Лилли и Букер, участвовали вместе с Ферфаксом в осаде Колчестера. Жослен продолжал свою деятельность до 1657 г., когда уже начался распад Правления святых. Одно из его заявлений состояло в том, что Кромвель победит турок и свергнет папу. Обращение евреев должно было стать еще одним ключевым событием на пути из Вавилона в Сион[43]. В день памяти королевы Елизаветы 17 ноября 1650 г. Жослен писал в дневнике: "Я думаю, что Бог начал разрушать царства земные и приводить ко Христу англичан, чтобы английская пчела стала самым трудолюбивым Его инструментом"[44]. Это было пьянящим вином для человека, чья община могла устоять за счет систематического поощрения благочестия. Жослен не делил своих прихожан на три категории: тех, кто "редко слушает" проповеди, "Сонных слушателей" и "наше сообщество". Он стремился также приподнять свое мироощущение сельского викария, который всегда был одержим множеством своих греховных мыслей и поступков и раздорами в многодетной семье (к началу Реставрации выжили восемь детей). "Господь влияет на меня при всей низости моего характера" - писал он в своем дневнике. "Я палка в болоте, и Господь тянет меня оттуда"[45].
Пуритане тех или иных убеждений в приходских церквах были не одиноки в своих волнениях о Правлении святых, благочестивых людей, которое охватывало бы всю землю. Многие варианты пуританизма были озабочены поиском Тысячелетия в Гражданской войне и в эпоху религиозных новаций Кромвеля. Рантеры и сикеры продолжали искать бегства в Царство, тогда как забота Джорджа Фокса и квакеров была иной. Они искали мир, в котором были представлены Вавилонская блудница и зверь Апокалипсиса. Фоксу пришлось обличить своего сторонника Джеймса Мильнера за предсказания конца мира, которого не было и в помине к дате, превзошедшей чаяния самых ярых милленаристов - 1 декабря 1652 года.
Благодаря работам Уильяма Ламонта и Майкла Мак-Кеона мы знаем, как милленаристские убеждения вышли на большую сцену. Это не была просто безрассудная крайность в надежде общества на то, что благочестивые установят свое правление над миром согласно Даниилу и Откровению[46]. Мак-Кеон, исследуя драматическую поэму Драйдена "Annus mirabilis" (1666), показывает, что слова поэта отражали убеждения, "в целом характерные для всех современных ему групп - роялистов, англикан, пресвитериан, сектантов и республиканцев"[47]. То, как милленаризм истолковывался в пуританскую эпоху и после Реставрации, зависит, однако, от точки зрения наблюдателя. Эванс, предсказывавший крах Карла I, запел другую песню, когда его пророчества сбылись. Он тешил себя милленаристскими надеждами на провозглашение королем тезки и наследника Карла, пока после Реставрации не стало очевидным, что действия того полностью дискредитируют его как благочестивого государя. Другие роялисты-англикане, авторы альманахов и религиозных трактатов, с которыми работал Эванс, опираясь на пророческие книги, обращались также к сивилле IV века Тибуритине, указывавшей на императора Последних времен[48]. Большинство лиц с милленаристскими убеждениями читали их в текущих событиях на протяжении всех бурных 1650-х гг. Правление святых, утверждали они, означает скорее благочестивый народ, чем благочестивых князей. Писание и знамения с небес были объединены в циклическом видении событий, присущем популярным альманахам, с его четкой линией от Сотворения мира до Последнего Суда. К старым языческим идеям Золотого века было добавлено грядущее царство мира и изобилия. Иоахимистская идея XIII в. о делении истории на три эпохи - Отца, Сына и ожидаемого Святого Духа - была активно использована для прогнозирования. Тогда доминировал взгляд на существование мира в течение 7000 лет. Еврейская версия р. Элияху рекомендовала последнее тысячелетие как конец эпох Творения. Круг предшественников Королевского общества, основанного в 1662 г., добавил к хилиазму рвение к объединению астрологии, магии и религии с научным исследованием тайн Божия творения[49].
Многие признаки указывали на конкретный год, когда начнется цепь событий, что приведет к падению антихриста, Второму пришествию, Тысячелетнему Царству Христа и Страшному суду. Наиболее востребованными датами на горизонте были 1656 и 1666 годы. Потоп считался происшедшим в 1656 г. от сотворения мира, поэтому большие апокалипсические потрясения грядут в 1656 г. по Р.Х. Этот год также может положить начало обращению евреев или же чудесному рождению Пятой монархии. 1666 год был даже более популярен, потому что он входит в число Зверя из Апокалипсиса в Откр.13.18[50]. Эта дата фигурировала также в нумерологических расчетах у евреев; Шабтай Цви предсказывал на этот го<