Кира с Антоном шли по чужому Алтуфьевскому асфальту. Он был… Никакой. Никакими были сероватые здания вокруг. Никакие машины, казалось, совсем пустые, плавно перетекали по дороге. Сумерки зависли над городом, впитали в себя его весеннюю свежесть и оставили только… Ничего. Редкие люди шли параллельно и перпендикулярно линиям тротуара, стенам домов, облезающим бордюрам и теням придорожных тополей. Мир немного подташнивало. Он мутнел, циркулировал, водоворотил и исторгал из себя приглушённые звуки уличний жизни. Шагов точно не было слышно. Кира запомнила это железно. Периодически боковое зрение вылавливало бредущего рядом Антона. Становилось спокойнее. Видок у него так себе. “Но почему же он молчит? - Думала Кира, - Обычно эту харю не заткнуть ничем, а сейчас очень нужна его болтливость. Лишь бы слушать и не думать. Это бесконечное молчание меня давит”.
-Почему ты молчишь? Хватит! Что с тобой?
-Хммм… Мне вроде есть, что сказать, но просто такую херь надо переварить ещё. Тяжело сформулировать.
Проплыл автобус мимо идущих. До остановки метров 300. Антон и глазом не повёл.
-Ты не торопишься? Давай поскорее уедем отсюда. Ещё успеем на этот сесть.
-Кто никуда не торопиться, тот никуда не опаздывает. Куда мы уедем? Что там будет? - Антон похлопал себя по карманам, в поисках пачки. Достал две. Одну в зубы, другую, медленно и с сомнением протянул Кире. Сам закурил.
-Домой. Можем посидеть у меня. Отойдёшь от похмела.
-Я-то отойду, а ты? Ты вообще норм? Понимаешь в каком ты…
-Да ничего такого не случилось. Всё будет по-старому. Это сейчас всё плохо, но скоро может наладиться. Вдруг она тоже меня…
-Какой наладиться?! Ты ебанулась?! Какого хуя ты оказалась в этом грёбаном притоне? Как? Каким ветром тебя туда занесло?
-Да это не суть важно. Главное, что я встретила там человека, к которому могу что-то испытывать. После огромного, бесконечно тянущегося одиночества, после нежелания и невозможности привязаться, я наконец-то снова влюбилась. Что ты вообще можешь понять? У тебя не получилось с одной, так ты ушёл в блядки! У тебя постоянно кто-то был. А у меня никого. -Пауза- Никого, кроме тебя. Но ты - это не то, понимаешь? Мне нужен человек свой, родной. Я хочу быть взаимно любимой. А теперь, кажется, я нашла такого. И мне плевать, кто она, чем занимается. Мне нравится в ней всё. Уже надоело просыпаться с душераздирающим скрежетом в груди. Я хочу начать новое, попробовать снова влюбиться.
-Да что у тебя выйдет с этой наркоманкой?? Она и тебя затянет и сама скоро сдохнет. Хочешь сгнить в ебучем притоне?
-Да! Да, Хочу! Потому что мне надоело гнить у себя дома, на улице, в шараге. Я и так, блять гнию, какая разница где! Важно лишь с кем.
-Вот именно, важно, с кем. А ты влюбилась в шалаву на игле.
Кира аж прокусила фильтр сигареты со злости. Хотелось выцарапать Антону глаза. Хотелось кричать, что это не так, что он ничего не знает.
-Это ты шалава бесчестная. Когда ты член клал 13-тилетней девочке в рот, ты не задумывался о том, кто она. Свою жизнь сначала в порядок приведи, а потом уже учи других жить. А то выискался тут мудак благочестивый.
-Ты полегче-то, мразь, не борзей. Я за тебя переживаю всё-таки, а не жизни учу. Если тебя не устраивает что-то, то милости просим проебаться в грязном притоне. У вас ничего не выйдет, потому что она тобой крутит, как хочет. Ты её игрушка. Когда сторчишься, то найдёт себе свежую. А ты очень быстро иссохнешь. У тебя же нет денег на наркоту, как тебя ещё держат там?!
-За себя волнуйся, педофил. Сдам же как миленького ментам, если спросят. Мне насрать, что я игрушка. У тебя-то переодически всё хорошо бывает. Сосут вон в подъездах. А я последний раз была счастлива 3 года назад. Мне хочется, чтобы мной хотя бы игрались. Сделайте со мной что угодно, я хочу быть чей-то собственностью… А денег пока не требовали… По крайней мере она…
-Хмм, говоришь, хочешь, чтобы игрались тобой? А не трахает ли тебя там за наркоту? - бросил Антон в бездну вечернего спального района и тут же сам понял ответ. Он отразился в его сознании та же чётко, как звуковая волна от застеклённый балконов с решётками на первых этажах.
-Главное, чтобы тебя никто не трахал. - Кира выдала себя своим смущением и злостью. - Ты понимаешь разницу между своими извращениями и тем, что было у меня?
-Как я могу понимать, если я только узнаю об этом. А ну-ка посвяти меня в таинство своего непорочного совокупления.
-Всё было, хоть и грубо… Но я хотела этого. Я нуждалась в ней. Мне нравится, что она была такой жёсткой. - Кира замолчала. Она поняла, что не хочет рассказывать про это. Представив произошедшее со стороны, она уловила в нём оттенок грязи и омерзения. Но подтвердить этого она не желала.
-И что с того, что ты этого хотела? Разве теперь это означает, что ты чиста и непорочна? А вариант, что она тебя трахала без какой-либо привязанности, ты не не рассматриваешь? С чего ты взяла, что в этот раз ты будешь счастлива? А знаешь. как будет?!
-Да знаю я, знаю. Самый умный что ли? Я знаю, что это не будет длиться вечно. Что рано или поздно я проебусь и мне будет безмерно хуёво. Но как же я,блять, хочу снова почувствовать себя счастливой, хотя бы на короткий промежуток времени. Я так устала, что моя жизнь это сплошная череда говна, без просвета, без надежды. Меня заебало, что я живу и не получаю удовольствия, что жду, пока кончиться день и можно погрузиться в сон, а там ничего не чувствовать и ни о чём не думать до утра. Хотя бы пару месяцев. Пусть мне будет хорошо. У меня уже появилась надежда. А ты её кидаешь в топку своей псевдопросвящённости. Как будто знаешь всё на свете.
-Ну, раз знаешь, то хер с тобой. Катись к чертям в свой сраный притон. - Антон отпустил с высоты своего роста бычок и пнул его ногой в падении. Паршиво было на душе. Свои проблемы слились с огромным потоком Кириных проблем и начали вращать плоскость мироздания в совершенно беспросветном и унылом разочаровании. Апатия. Мироненавистничество. Осознание того, что дальше будет только хуже, совсем подкашивало. Антон сел на скамейку остановки. Подпёр голову руками и завис. Кира ещё немного повозмущалась. Потом села и начала тихо всхлипывать.
-Какая всё же это хуйня. Зачем мы так живём? Стоит ли оно того? - Спросила она, уткнувшись в Антона головой. Эмоции начали переваливать за край изнемождённой психики.
-Живём, ради самого процесса жизни и извлечения из него всяческих удовольствий. Но что-то не извлекается нихера. А всё же лучше жить, чем не жить. - Антон засмеялся.
Подъехал автобус. Тут двое друзей выпали в осадок. Только они хотели войти в переднюю дверь, как оба синхронно повели взглядом влево и увидели пламенно-волосую девушку, выплывающую из дверей середины салона. Лицо её, острые скулы и подбородок показались знакомыми. Кира с Антоном встали на месте. Они узнали Таню. На шее у неё висел та же маленькая фигурка ангела, которую она не выпускала из рук в больнице. Она действительно плыла средь эфира. Как бледный лебедь, высокая, полупрозрачная, с серо-голубыми глазами. Разрезая пространство вокруг себя выступающими из-за худобы костями, Таня зашагала мимо остановки в ту сторону, откуда пришли Антон и Кира.
Водитель злобно посмотрел на них, потому что те стояли возле открытых дверей и не собирались заходить, щёлкнул кнопкой на панели и дал по газам. Двери закрылись на ходу. Остановку обдало копотью мерзкого бензина.
Кира сделала шаг, замерла и тихо позвала - Таня?
Идущая от остановки фигура обернулась и пустотным взглядом попыталась найти источник звука. Лицо было максимально безразличным. Оно не выражало ни грусти, ни отчаяния, ни боли, ни задумчивости. По спине Киры пробежали мурашки.
-Тань, это мы, помнишь?
-Аахх, это вы меня звали? Я наступила вам на ногу? Или толкнула? Извините меня, ради бога. Я не хотела. Я пойду, до свидания. - И она просто развернулась и зашагала далее, далее… Даже не поняла, кто перед ней.
Кира хотела была пойти за ней, но её удержали за руку.
-Эй, какого? Она же пойдёт в этот чёртов притон.
-Ну да, конечно, тут же только одна проклятая хата, полная наркоманов и шлюх. Может она просто гуляет по Алтуфьевским ебеням.
-Но ты же тоже знаешь, что она именно туда.
-Догадываюсь. Но не останавливать же её. Это её выбор.
-Ну и мразь же ты. Сам слышал, что с ней случилось.
-А что ты предлагаешь? Пойти с ней?
-Блять… Ладно… - Возвращаться Кире точно не хотелось. По крайней мере, сегодня.
-Лучшая наша помощь - это то, что мы ей не мешаем и не навязываемся. Пускай забудется.
-Наверное, ты прав. Но, сука, как же ей тяжело… Это мы с тобой отборные твари, которые всегда только о своей жопе думали и ублажали своё эго. Мы заслужили быть в таком дерьмище. А она-то иная. Она чистая.
-Пожалуй, она настолько непорочна, что это и есть её единственный и самый страшный грех. Нельзя быть в нашем мире таким светлым.
Подошёл ещё один автобус, вроде даже того же номера, что и предыдущий. Кира с Антоном развалились на задних местах, прижались плечами и молча поехали к дому. Автобус кряхтел, стонал, подпрыгивал на колдобинах, бубнил что-то про остановки, но, сука, ехал. Стало совершенно непонятно, что к чему стремиться: хаос к порядку или структура к хаосу. И Кира, и Антон искали, по сути, одного и того же: искали отношений, которые стали бы для них архи-смыслом жизни. Искали постоянства и осознания своего счастья. Но у одного это выходило херово, всё было мутками и фальшью, а у другой очень долго была бездна отсутствия людей и, как следствие, упадок веры в себя, плюс состояние отчаяния, когда начинаешь хвататься за единственный вариант. Они ехали и переваривали это своё состояние.
Антон думал о тринадцатилетней девочке, которая счастливо визжала, что любит его и даже не подозревала, как жестоко ей играются. Хотя сейчас в нём даже проскочила какая-то нотка умиления к ней. Ему показалось, что теперь он может стать хоть для кого-то заступником, опорой, мужественным героем. Просто подсознание требует найти человека, который позволит о себе заботиться. А ещё хотелось каких-то соплей, хотелось слышать возгласы и признания, псевдозаботливые запреты. Ева как раз подходила под эти нужды. Да ещё и физически могла ублажить. Хотелось раствориться в каком-то беззаботном детском состоянии, быть любимым и легкомысленным. Голоса разума утихли. Может быть, они просто устали вдалбливать прописные истины и морали. А может быть, они подчинились человеческой слабости. “А ведь она мне уже и не противна. Если говорит, что любит, то вся эта грязь оправдана. Тем более мне так хотелось подобного… Но всё же я никакой привязанности не испытываю. Просто разучился. Лишь играюсь ощущениями” - бродило внутри эхом.
А Кира тлела между двух огней. В ней сошлись взаимоперпендикулярные координатные лучи. В одной плоскости луч стремился к нахождению дома. Эта сторона Киры была загнана, подавлена, ленива. Здесь было много страха в совокупности с рассудком. Хотелось быть счастливой, но без напряга. Сидя на диване, читать что-то приятное, от человека, который любит. Другой луч требовал драйва, диких загулов, остроты и риска. Хотелось стремиться к тому, что её так пугало. Объектом притяжения стала Настя. Она завораживала своей харизматичной вульгарностью, она взрывала Кирину психику по всем фронтам, снимала грани, поставленные обществом, добывала из груди насыщенное дыхание. Страх манил её. А ещё сплелись два понятия: дурь и Настя. Они стали целостны и в совокуплении давали высшую степень экстаза. “Но как же блядски она хороша, как же ризвратен её мир, и вся эта атмосфера”.
Да и Таня добавила в огонь переживаний. Как такого человека могло сюда занести? Будь же проклята жизненная несправедливость. Любой сознательный человек обречён на определённую степень мучения.
Уже стемнело. Грязная весенняя пыль налипала на колёса и окна автобуса, разбрызгивалась на тротуары. Блядская погода. Уёбищный автобус. И жизнь так себе, кстати. Особенно, когда едешь в ночи в ещё более дерьмовом состоянии, чем днём. Когда двери открылись, Кира и Антон вышли на промозглую станцию. Было свежо и мрачно. Они доплелись до светофора, по пути курили. Вагоны скрипели далеко за спиной, но гул стоял на весь район. Унылый такой, противный скрежет колёс по мокрым путям, который пробирался в голову каждого живущего здесь человека и подбивал его на дурные мысли, взывал стать таким же уродским, как сам скрип. Людей почти не было. Только хачи и какие-то отбросы шнирялись под фонарями, пряча лицо под капюшоном. Дошли до шоссе, разошлись по домам. Антон даже не проводил Киру. Что с ней может случиться, чтобы её жизнь стала ещё хуже? Изнасилование под лезвием ножа? Уже было - не удивишь. Скорее это лишь внесёт разнообразия в её половую жизнь. Да и после Насти любой насильник покажется воспитательницей из детского сада. Такое состояние тела и духа, что просто похуй. Пойхуй, ебут тебя или нет. Жизнь уже поимела.
Антон вернулся домой, покидал вещи по углам своей комнаты, рухнул в кровать. Усталость на нём висела, как бетонный саркофаг, но уснуть не мог долго. Начал искать страницу Тани в сети. Перелопатил чёртову тучу сообществ и людей, но таки нашёл. Почему-то он зацепился за эту Таню, чем-то влёкся. Не было влюблённости, но был интерес. Необычность, отстранённость её образа делали Таню вкусным кадром. Так ещё и шанс такой. На стене Антон нашёл стихи, которые ему показались настолько хорошими, что, не поверив, пробил их в инете. Оказалось таких нет. Стихи - реальное порождение этой непонятной ему, задумчивой, пламенноволосой головы. Удовлетворившись этим, он решил, что когда-нибудь разопьёт с ней бутылочку чего-нибудь там. А пока его вырубило.
Отступление:
Уже не знаю, зачем пишу. Созданные с огромным трудом взгляды изжили себя. Следующие вряд ли протянут долше. Ничего нового в искусство я не внесу. Хронологическая последовательность моих воспоминаний иссякла. Дальше надо придумывать конец собственной истории. Но размышляя логически, прихожу к исходам настолько реалистичным, что боюсь их читать. Сочинять что-то утопичное - нет уж увольте, а смысл?
Когда я начинал это дело, во мне хватало бунтарства и бараньей упёртости, чтобы писать ради противостояния безмозглой массе варваров… Нет, варвары, сдвинули ход истории. Они помогли застоявшейся, вспревшей Римской империи уйти почивать на скрижали истории. А нынче поганая аморфная масса, которая с неимоверной прожёрливостью уплетает говно. У них словно чуйка на ту дрянь, которая тупее и второсортнее предидущей. Вот опять я начал протестовать. Придя к некоторым умозаключениям, и поделившись ими со своим кругом общения, я услышал неоднокрутные замечания по поводу моей зацикленности, помешанности.
1) Одержимость разделения общества на классы, слои, пласты, в основе которого лежит интелектуальное развитие
2)суждение о людях по себе
3) ненависть ко всему модному, популярному, мейнстримному (как это принято сейчас наывать)
4)Вычленения пороков в людях (в особенности жалости) и прощения их самому себе.
Из этого всего выходит что я злоебучий эгоист.
Тем не менее моя точка зрения на мир верна и неоспорима. Хотя бы потому что я автор данного текста, а не ваш собеседник. Я диктую, вы слушаете. Так же как мне диктовали уже бесплотные разумы, оставившие после себя клочки бесценного знания, которое сейчас выставляется на полки в мягком издании, в многомиллионном тираже, как яркие шмотки на витрину. Но я считаю что смог вычленить из этого хаоса обезсмысленной псевдонаучности толику кристалльной истины. Или мне дают думать, что это так. Я снова без ориентиров. Так долго бородся против рамок “хорошо” и “плохо”, что наконец добился. Морали нет, Я устанавливаю её в той же степени, сколько сладко беру из рук окружающего мира. Но значит я пишу против самого же себя. Итак, итог таков, каков и вчера и около полугода ранее. Круг не разомкнулся. Однако это не прискорбно. Так даже лучше. И мне по большому счёту нравиться. Иначе я бы наверное что-то исправил в мировоззрении.
Лето
По сути, первая значимая часть сюжета закончилась около этого момента. Всё застопорилось. Или перешло в вялотекущее состояние. С наступлением лета Кира и Антон виделись редко. Тоша успел ещё раз 5 повидаться со своей малолетней цыганкой, встречи с которой он даже проводил в состоянии, похожем на счастливое. Сопли-слюни, детская радость под боком, возможность быть для кого-то сильным. Так ему представлялось нынешнее положение. Он даже начала привязываться к такому раскладу. Действительно, какое-то время весьма радовался. Не думал о несовершенстве своих отношений. Не думал, что стоит на месте, потакая своим физиологическим желаниям и капризам юной особы. Это были последние моменты его “недодетства”. Когда всё текло своим чередом, а казалось, что он творил счастье собственными руками. Но вскоре девочку забрали. Родители узнали, что она напилась однажды с подругой до звона в ушах и упёрли её в Турцию. То ли в сексуальное рабство, то ли приглядывать за четырьмя братьями, каждый из которых имел собственного отца. Вообщем сгинула цыганочка. В сети не появлялась, писем не писала. Антон уехал с родителями в Испанию на пол лета. Сначала скучал, потом страдал. К августу отпустило. Особенно, когда он хакнул её страницу в сети и сделал парочку интересных открытий. Во-первых, она ему изменяла. Во-вторых, не только с парнями. Тошу уже не тошнило от каждого потрясения. Но всё же задело. Правда, долго не загонялся. Подался в блядки, женщин перепробовал разных мастей, да только все они третьесортные, потёртые, да пустотные оказались. Скука одна.
Кира в притоне пропадала. Любой день, который она проводила вне этого мрачного помещения, она проклинала. Ей было плохо дома, и хорошо там, в Алтушке. Хорошо было, потому что частенько она встречала там Настю. Максим уже шутил про Киру, мол она на собаку похожа. А ведь была доля правды. Когда Настя возвращалась в притон с новой порцией разовых покупателей (говоривших про себя: “от одного раза ничего не будет”), почти обнажённая Кира осторожно, но преданно выходила из комнаты и вешалась Насте на шею. Та её легонько отталкивала, но позволяла лоститься рядом, взаимностью отвечала редко, только по хорошей прибыли. Всё это выглядело, как подачка. Смотреть со стороны смешно было. Стебали все Киру за это. Сама Настя, белобрысый уёбок, Максим вставлял словцо, если не был занят подсчётом кассы. Только Уигги не выказывал своего неудовольствия и презрения. Однажды, когда Кира весь день с утра до вечера торчала в притоне и ждала свою блоговерную, Уигги оторвался от своих распиздяйских-растаманских дел и засел с Кирой на кухне.
-Мда, подруга, и попала ты. Висит на тебе долгов - ёбаный в рот. Как расплачиваться будем, кроха? Только ты учти, что я лесбухами долги не принимаю. Тут либо наликом, либо придётся тебе натуралкой перерождаться. - Издалека начал Уигги
-Торчу две дозы всего. Верну, не нагоняй тоску, бро. Наликом лучше. Хотя говорят, что ты хорош в этом деле. - Кира долго боялась с ним разговаривать, он вызывал у неё уважение именно своим непоколебимым похуизмом.
-Не жаловался пока никто, это да, блять. - Уигг улыбнулся краем рта, но на лесть не купился. - Не затягивай, подруга, а то либо нахуй с пляжу, либо будить меня миньетами будешь. Я тебе не Настя, со мной баловство с ножичками не пройёдт.
-Деньги будут. Скоро. И так уже квартиру обносить начинаю. - Смутилась и огорчилась, когда про Настю услышала. - Неужели и ты не понимаешь, как я, сука, жду её. Как нуждаюсь… - Кире было хорошо только рядом с Настей и только под дурью. На трезвый рассудок она понимала, что что-то, блять, не так с её отношениями. А после дозы оставалась только звенящая святая любовь, не обременённая тяжёлыми мыслями, что любовь эта явна односторонняя. Киру всю до дрожи пробирало, когда Настя возвращалась на флет. Сразу было понятно, что это она - стук характерный такой. Тыльной стороной ногтей по жестяной двери. А потом сладкое царапанье, которое чуть ли не до слюней заводило Киру. Она была в предвкушении, что её любимый человек снова заставит её извиваться от удовольствия. Заставит чувствовать и боль от порезов и блажь от наркоты.
-В том-то и дело, что понимаю, просто жалкая ты. А она жалких не любит. Заебёшь ты её скоро.
-Я всё равно не могу её не ждать. Меня рвёт к ней. - В глазах Уигга вроде нечто сочувствия проскользнуло.
-Ну играйте покаа в свои лесбийские игрища. А про бабки не забывай.
С деньгами у Киры точно были траблы. Сначала родители снабжали обильно, как бы компенсируя аварию и свои наезды. Но потом запал прошёл и налички стало не хватать. Кира сплавила за гроши кольца с помолвки своих родителей. Те просто забыли про них. Хорошие были железки, ценность имели. Кира старалась не смотреть на них, когда втюхивала на Совке. Туда же скоро перекочевали серьги, скопившиеся с нескольких дней рождений, подвеска и ещё что-то по мелочи. Иногда было тяжело расставаться с такими вещами. Вроде люди дарили, выбирали, тратились, а ты так взял и предал эти их старания. Предал хачу на рынке, чтобы потом трясущимися руками всучить эти деньги Максиму, которный коварно вложит в ладони небольшую дозу небольшого промежутка времени, который затмит проходящую секунду и станет самым счастливым за её небольшую жизнь. Есть в этом чувстве что-то детское, боязливое. Бывало переходишь в новую школу в парадном костюме, с бантамии, доёбываются до тебя какие-нибудь дерзкие одногодки и толкают в грязь. А ты сидишь в этих помоях и ревёшь. Даже не от обиды на них или свою слабость, а от того, что засрала банты, которые мать ещё надевала в юности. Что платье, выглаженное столь старательно, всё в дерьме измазано. Горько, оттого что к тебе с душою всей, а ты умудрилась в помоях изваляться. Так и с наркотой: “Вот тебе, Кирочка, на шмотки и парней” - а Кирочка за дозой и к Насте.
Та, кстати, иногда угощала её из своих карманов, но выглядело это, как подачка. Типо “обдолбайся, пока я позволяю и пока я с тобой трахаюсь”. Но пока была дурь, пока была возможность отдаваться похоти, Кира ею пользовалась. Никогда в жизни она так не была счастлива. Ей дали возможность выплёскивать тонны своего чувства, опустошать себя, дали возможность любить. И Кира любила. До забвения любила. Только когда начиналась ломка, становилось страшно, что всё это одна лишь дрянь, что её любить взимно никто не собирается, что жизнь её катиться по пизде. Уигги успокаивал мол такое у всех бывает, но это норма. А самое лучшее лекарство это косяк, а потом добротный героин. Помогало. Но всё же случались и загоны...
Так случилось, что в притоне буквально поселилась Таня. Уходила она редко. Возвращалась либо с сигаретами, либо с деньгами. Спрашивать про то, где она достаёт деньги, у неё перестали, после того, как она начала вносить вклад в содержание флета и продукци. За дурь тоже исправно платила. Таня внегласно получила статус хозяйки. Готовила, поддерживала какой-никакой порядок, обзавелась кистями и красками, разрисовала пару стен. Уииги сначала был против такого постоянного сожительства, но после того, как Таня начала готовить, примирительно поднял руки и провёл нравоучительную беседу. Рассказал, где руками можно лазать, а где нет. Таня всё быстро уловила и вскоре вошла в доверие. Максим, Уигг и Кира стали хоть питаться нормально.
Летом было душно до жути, так ещё и постоянные оргии, которые устраивали Макс и Уигги, давали непереносимый смрад в их комнатах. Если в своей Уигг ещё давал Тане убираться, то в маленькую каморку Максима, не пускал никого. Там бывали только половые партнёрши Макса, да и то только в состоянии полной бессознательности. Зато кухня и третья комната, в которой обычно трахались Кира и Настя, была в полном Танином распоряжении. Там она и разрисовала стены какой-то абстракцией. Мало кто понимал, что это за хаотичная совокупность ярких цветов, но Уииги часто нахваливал данное произведение искусства: “Мдааааааа… Охуительный модерн”. На что Кира отвечала: “Сюрреализм это, нихуя не шаришь”. Спорили долго. Спрашивали Таню, что это, но та отказывалась давать какие-либо комментарии, объясняя это тем, что работа ещё не закончена. Таня вообще была очень странным сожителем. Очень редко улыбалась, была погружена в себя. Выглядела херовато и грустно, но всегда уверяла с безразличной фальшивой ухмылкой, что всё у неё хорошо. Но ширялась она дико. Когда наступали моменты затишья в притоне, то есть не было ни покупателей, ни какких-то случек, то упивалась она дурью просто до соплей. Много тогда повидали эти стены. И безумный смех, в котором не было ни капли радости, и тоскливые песни в прекрасном исполнении, и рыдания, обезображивающие страданием красивое Танино лицо, и лупцевание бетона бледными костлявыми руками. Никто не знал, почему это с ней происходит. Да и не распрашивали толком. Здесь подход простой. Все знали, что собрались здесь не от хорошей жизни. А нагружать свою чужими проблемами было малоприятно. Так что и варился каждый в своём говне. Только изредка кто-то делился, но тогда знали об этом все. А чем больше про тебя известно, тем больше ты зависим от других. Может исходя именно из этого, Таня и не рассказывала ничего, даже Кире, с которой уже однажды поделилась.
За два месяца такой жизни всё пришло в определённую стабильность. Дела у Уигга с Максимом шли добротно. Деньги были, поставщики были, хозяйство процветало, проблем крупных не наблюдалось. В тесном кругу постоянно общающихся людей сложилась собственная иерархия. Сначала Кира думала, что заправляет всем Уигги. Но потом вышло, что он был фигурой хоть и значимой, но не самой исполнительной. Основную массу деятельности брал на себя Макс. Тот договаривался с барыгами, торговался или набивал цену за товар, вёл нечто вроде бухгалтерии, иногда выезжал лично по делам. Хоть он не был таким постоянным обитателем флета, как Уигги или Таня, но ежели приходил, то задерживался надолго и с пользой. В свободное время предпочитал пить и сношаться с разномастными девками. Постоянно ближе к ночи подходила какая-нибудь особа, с которой Максим умудрялся содрать не только деньги за дурь, но и секс. Все финансы висели на нём, так что в наличке у него проблем не было. Брал ли себе в карман? Ну конечно брал, ещё бы. Но делал это благородно. Никому хуже от этого не становилось, наркота всегда была, и на содержание квартиры денег хватало. Вообщем толково шабашил.
Уигги же был скорее официальным лицом данной корпорации. Он общался с крупными барыгами, как-то договаривался с ментами, если таковые возникали на горизонте. А ещё был связующим звеном в самом притоне. То ли его спокойствием проникались все присутствующие, то ли он как-то тонко настраивал всех на дружеский лад. Чёрт его разберёшь. Но грызлись между собой редко. Уигги тоже не брезговал женщинами и регулярно имел удовольствие жарить кого-нибудь с утра до вечера, под ёбанное регги. Уигга уважали все, пожалуй.
Настя - по части уличной работы. Кому что-то по-мелочи продать, кого подобрать, подтолкнуть да развести на деньги. Специализировалась как на парнях, так и на женщинах. Парни почему-то на такую бойкую и диковатую натуру хорошо клевали. Да и она вести себя умела. Выжимала Настя по максимуму из своего амплуа. Когда возвращалась на флет, то ходила там своевольно, трахала, кого захочет, брала свыше своей доли. Может к ней относились не так хорошо, как к Тане, но работу она свою выполняла на ура. Кстати с Таней Настя сильно взбрыкнула. Всё было мимолётно, сразу после переезда Тани в притон. Она стояла у окна, застёгивая рубашку после работы с краской. Снимала её, потому что боялась запачкать. А рядом, у кровати, сидела полуголая Кира на кумарах. Тут вернулась Настя. Проходя мимо комнаты, увидела эту картину и решила, что её игрушка не дождалась, пока ею воспользуются по назначению и легла под ближайшую мразь. Легко и ненавязчиво Настя подошла к Тане, взяла за волосы и псевдодружелюбно спросила:
-Какого блять хуя?
Таня, не переставая курить, свободной рукой, отстранила от своих пылающих волос Настину кисть и помотала головой.
-Надменная мразь. - Безразлично проворчала она.
-Расслабься, не трахались они. Кира так уже часа два прозябает, а Таня рисовала. Лучше сдавай бабло и займись своей девкой. А то она стынет зазря. - Лукаво заявил в дверь Максим.
Настя сбавила обороты, но не желая признаваться в всплеске раздражения, прошипела, чтобы Таня проваливала. На этом вроде бы конфликты исчерпались.
Кира высыхала постепенно. Она стала худощавой, острой в локтях. На конечностях ровные столбцы порезов и точек. Ноги исполосованы в кашу. Настя весьма обильно усыпала увечиями тело Киры. Порезы самых разных форм и размеров, синяки, кровоподтёки от удушья. Кроме того, Кира резалась сама. Когда она возвращалась домой, пряча под одеждой следы насилия, что-то внутри неё язвило и ворошилось, что-то требовало боли. Длительное отсутствие физического страдания, нагнетание страдание внутреннего. Находиться у себя дома более двух дней было настоящей пыткой. Самое страшное - это оставаться наедине со своими мыслями. Они дурно влияли на всё. Мыслям казалось, что всё летит в пизду. А нутро в конец потеряло ориентиры между “хорошо” и “плохо”, между “счастьем” и “бедствием”. Кира запуталась, не понимала, плохо ли ей с человеком, для которого она лишь мяско пока ещё тёплое, или хорошо, от того что она с человеком, которого любит до забвения. А мысли кричали, бунтовали. У них не было чётко выраженных призывов, но они видели несостыковку с прошлыми ощущениями счастья. В тот раз с Катей это было по-другому. Было просто много срачей, недопониманий, скандалов и какой-то детской игры во взрослых. Как дочки матери. Но моменты, в которые всё шло гладко, когда была идилия и сопливость в их игре, были воистину сокровенными. Тогда мы все были глупее, а соответственно проще. И мир как-то легче поддавался анализу. Было много вещей, между которыми можно было провести грань. А теперь Кира даже не могла понять, любит ли она, или просто хочет, чтобы её грубо трахали,или чтобы целовали под героином. Потеря нравственных ориентиров - это одна из самых сокрушительных бед личности. Отсюда и выходит, что человек “заброшен”, как утверждают некоторые философы-экзистенциалисты. Но они больше говорят о “заброшенности” человека относительно бога, а если у человека нет бога, то получается он заброшен от самого себя. Он в поиске и блуждании, так ещё и без определённой точки финиша, ведь мы, люди, редко можем заглянуть в себя и чётко представить конечный пункт, к которому мы стремимся в данный момент или же на протяжении долгого времени. Бывает начинает рубить в сон около пяти вечера, и ты сладко поддаёшься этому дурманящему забытию. Засыпаешь, как скотина, посреди рабочей недели а просыпаешься только к часу завтрашнего дня. Первая мысль: “Ёб твою мать, где я? Сколько же я спал?” И тут же сон схватывает тебя ещё разок. Через какое-то время, часам к семи-восьми вечера, просыпаешься вновь со слабой, давящей головной болью, разбитостью и слабостью во всём теле и тут теряешь чувство времени вконец. “Вроде засыпал вечером, проснулся - было светло, а сейчас проснулся - опять вечер. Не понимаю. Странно.” И пытаясь осознать своё географическое положение, разобраться в этой безмерно своевольной материи временного бытия, ты бегаешь по квартире, ищешь вчерашний день. А дела дня насущного, решив, что их выполнением никто не озабочен, решают в самоволку проебаться. Тут накатывает паника. В голове только: “Я не понимаю”. Тут ещё и люди начинают спрашивать, когда ты сделаешь то или иное. А ты просто не понимаешь. График сдвинулся, хаос заполнил все сферы жизни. Нельзя никак сообразить с чего бы начать отстраивать свой муравейник забот заново. Так было и у Киры, она потерялась в собственных чувствах и ощущениях. Ничего другого, как продолжать зарываться в дермину, ей больше не оставалось. Идти по начатому пути. Она и шла.
Всё шло по своему намеченному пути, стабильность обрели даже обитатели притона. За лето они сблизились и судьба их, казалось бы, предопределена.
Маленький демон.
Изменения случились на параллели Антона. Кончилось лето, нужно было браться за ум и идти на учёбу. Перед началом учебного года проводили что-то вроде общего собрания всех лицейских учеников. Огромное количество народа толпилось возле входа в актовый зал. Среди них половина была незнакомыми. Перешедшие из других школ старались найти себе здесь покровителя или такого же нового ученика, с которым не так страшно будет входить в коллектив. Как и положено, в медицинском лицее полно женщин всякого рода и сорта. Они набиваются толпами в туалеты, громко ржут в коридорах, обсуждают какие-то примитивные темы. Антону они были безразличны, он уже понял, что они просто фон безмозглых пустых барышень. Даже если какая-нибудь из них обладала завидными формами, всё равно она не могла заинтересовать его.Однако его взгляд пытался выцепить какую-то необычную натуру, которая была бы чем-то человеческим. Без яркого женского пафоса, самовлюблённости, дерзости. Тень, являющуюся интересным человеком, но не кричащую о своих достоинствах. До сих пор Антон чувствовал к женщинам неприязнь, холод, отторжение. Он даже не совсем понимал: то ли он всё ещё ищет своего человека, то ли он отошёл от перебежек и желает побыть в одиночестве.
Перекинувшись парой слов со своими знакомыми, одноклассниками и учителями, Антон прислонился к стене, ушёл в мысли. “Каждый учебный год одно и то же зрелище, ничего нового, постоянное вдалбливание в наши головы программы, которую неизвестно кто и для чего придумал. Людей не стимулируют мыслить, их просто пичкают промежуточными знаниями, которые якобы являются показателем интелекта. На деле же это просто зазубривание школьной программы. Как же мало учителей, которые действительно учат. Их основная задача вызвать в последующем поколение страсть к любому из видов человеческой культуры. Нельзя давить и заставлять детей учить Блока, Крылова, Фета, нужно возбудить интерес к лирике, прозе, ко всему литературному искусству вообще. Преподнести материал так, чтобы ребёнок сам хватался за книгу, приходя домой, чтобы искал что-то своё среди учёбы. Не должно быть зазубривания, должна быть страсть. Навязывать знания - не самый эффективный способ обучения. Но что же можно предложить взамен нашей системы образования? Лишь стоит отнять у неё этот элемент принудительности, то сразу же упадёт общий уровень знаний. Ведь никто не хочет думать и размышлять, ведь невозможно увидеть интересное в том, что позабыто, оставлено обществом. Как фанатеть с того, о чём ты не знаешь? Легче лупить телек или выдалбливать маршы на тачскринах смартфона….”
- Привет, не могли бы вы немного рассказать о вашем лицее. Как люди здесь, какие учителя? - ненавязчивый робкий голос, как будто обращённый не к нему, а в стену рядом с ним, прозвучал неожиданно. Антон легонько вздрогнул.
- Ооо, учителя у нас шикарные, каждый со своими странностями, но все разбираются в своём предмете безукоризненно. Что касается людей здешних, то тут собраны либо гении, поведение которых столь странное, что иногда сочтёшь их за психов, либо детки богатых родителей, которые не представляют из себя ничего интересного. Здравствуй, кстати. - Улыбнулся Антон, созерцая перед собой невысокую девушку, в образе которой явно доминировал чёрный цвет.
-Неужели нет никого интересного? Или просто хороших людей? - Вопрошали огромные серо-зелёные глаза.
-Да почему же. Есть конечно, просто нужно копаться в них, выискивать что-то хорошее или интересное. Но если так рассуждать, то каждый человек по-своему хорош и интересен.
-Пожалуй. А вот вы сказали, что в лицее учатся либо гении, либо мажоры. К кому из них относёте себя? - Настойчиво буравили хромовые блюдца Антонову сущность.
-Нууу эээ... Я скорее счастливчик, который не дотягивает до гения, да и без денег в кармане.
-Тогда это здорово. - Она застенчиво улыбнулась. Глаза по-прежнему пугали своей огромностью. Они так жадно хватали каждое сокращение мимических мышц, движения грудной клетки, рук, что казалось, Антона поместили в стеклянный шар и разглядывают со всех сторон под лупой.
-Как зовут-то тебя?
-Дарья, а вас?
-Антоном буду зваться. Может лучше на ты?
-Пожалуй можно, - снова скромная прос